ИГРА В ПРЯТКИ

(Повесть)

 

  Посвящается самой настоящей милиции, которой теперь нет  и больше уже ни когда не будет… А жаль…                                   

 

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

 

Это февральское, но тёплое не по-сибирски, утро началось не как обычно, а точнее сказать, раньше обычного. Для оперуполномоченного группы розыска ОУР ОВД по Залесскому району города Таёжный лейтенанта милиции Андрея Краюшкина утро обычно начиналось минут в пятнадцать – двадцать десятого часа суток, потому что именно в эти минуты каждый день начальник уголовного розыска, проводя развод своего личного состава у себя в кабинете, вспоминал о существовании собственно самого лейтенанта милиции Краюшкина и вспоминал всегда одним и тем же вопросом, от которого мозг того просыпался внезапно и окончательно, то есть на весь предстоящий день службы

- Краюшкин!? Спишь опять что ли!? Когда ты уже выспишься?

- Ни как нет, Алексей Семёнович. Задумался просто.

Начальник уголовного розыска прекрасно понимал, что Краюшкин нагло  лжёт, что ни о чём он не задумывался, но вопросы свои всё равно переводил в иное русло - служебное

- Говори, что запланировал на сегодня?

И Андрей начинал очень – очень быстро вспоминать, что и по какому делу нужно сделать, а, вспоминая, тут же, без запинки, отвечал, заглядывая в свой ежедневник только для вида, потому что там всё равно ни чего записано не было – вечером прошлым как всегда либо времени не хватило на планирование дня грядущего, либо просто было лень. О том, что в ежедневнике Краюшкина, да, и, вообще, в ежедневниках большинства оперов ни чего не записано, кроме ориентировок, прекрасно знал и начальник уголовного розыска, но внимания на это не обращал, ибо для него, как и для любого настоящего опера, которым он был и которым оставался, не смотря на занимаемую им руководящую должность, имел значение только конечный результат работы, а как достигнут этот результат, было не важно, лишь бы без нарушения законности, без видимого нарушения…

Но не дай Бог подчинённому не ответить на поставленный начальником вопрос о служебных планах на день, и тогда задавались уже другие вопросы. Андрею вопрос опять же задавался всегда один и тот же

- Почему опоздал опять?

И самое неприятное заключалось в том, что врать на этот вопрос Андрей, по истечении трёх лет службы в уголовном розыске, уже просто не мог, ибо опаздывал почитай каждый день, и фантазии на каждый день не хватало, а повторяться и выглядеть оттого идиотом не хотелось, потому что все уже знали наизусть, что пробки на дорогах, что дочка в детском саду закапризничала, и пришлось потратить десять – пятнадцать минут, что бы успокоить её и отправить наконец-то в группу, что служебное удостоверение забыл в кармане других брюк, и пришлось возвращаться домой, что опять адрес возможного местонахождения разыскиваемого жулика проверял, что внезапно температура поднялась, и пока он сбил её, прошло времени ровно столько, сколько нужно, что бы на службу уже не успеть даже на вертолёте, и что ещё много - много чего. Поэтому Андрей молчал и вздыхал. Впрочем, долго молчать и вздыхать ему не давали, а вежливо, но тоном, не терпящим возражений, предлагали написать объяснение по поводу очередного опоздания на службу, что автоматически влекло за собой дисциплинарное наказание по схеме: написал объяснение, значит, оправдываешься, а оправдываешься, значит, виноват, а виноват, значит, будешь наказан – квартальную премию, например, не получишь. Однако практически всегда  от вопроса, почему он опоздал опять, Краюшкина спасало то, что память его хоть и подводила, но крайне редко, Слава Богу, и он всегда наизусть помнил все розыскные дела, которых каждый день в его сейфе было около семидесяти, и какие мероприятия по ним проведены, а какие провести ещё предстоит – ночью разбуди, назови фамилию и имя какого-либо гражданина, и он точно мог сказать, в розыске этот гражданин за их отделом или нет, и, если в розыске, то как долго, примерно, ещё будет разыскиваться…

Именно так или почти так для Краюшкина и начиналось почти каждое утро очередного дня службы на фронте борьбы с преступностью. Но утро этого февральского дня началось необычно и раньше. Андрей ещё не успел переступить порог родного районного ОВД, а ему навстречу из дежурки чуть ли не бегом вышел оперативный дежурный по отделу капитан милиции Сашка Мартынюк, коренастый круглолицый мужичок тридцати двух лет от роду, с большой родинкой на правой щеке,  и, без полагающегося приветствия, ошарашил

- Андрей, у меня в КАЗе труп.

Мозг Краюшкина, протестуя против такого бурного начала дня, включаться сразу не захотел, и поэтому Андрей сказал дежурному лишь

- Привет.

- Привет. – Ответил Мартынюк автоматически и повторил. – Труп у меня, говорю.

- И что? – Спросил Андрей.

- Да, ни чего, если бы каждый день трупы задержанных по мелкому хулиганству у меня были, а то первый раз за десять лет службы. Я слышал, конечно, что так бывает, но у самого-то первый раз…

- Понятно. – Не дал Андрей Сашке договорить и попытался пошутить. -  Бесплатный совет нужен? Не вопрос, мне не жалко. Отвези этот труп тихонько, что бы ни кто не видел, за город и закопай.

- Ни твой бесплатный совет, ни твои шуточки плоские мне не нужны. – Обиделся Сашка, но по выражению его смуглого лица было видно, что обиделся он так, формально, как говорится, и продолжил – Тем более что по-тихому не получится, весь отдел уже знает об этом.

- Ну, тогда хреново. Затаскают теперь тебя, Сашка. – Подытожил Краюшкин уже вполне серьёзно, но тут же попробовал успокоить дежурного. - Хотя, если не ты его, то месяца через два отцепятся и для профилактики строгий выговор впаяют. Или ты его всё-таки? Он буянил, наверное, сильно?

- Кто?

- Тот, который труп теперь.

- Да, он живой.

Теперь мозг Андрея проснулся, но исключительно от удивления.

- Толком объясни про свой живой труп. - Попросил Андрей дежурного.

- Он не мой. – Парировал Сашка. – Я ещё поживу. А этого под утро пэпсы привезли, пьяного в дугу, песни, говорят, матерные орал на всю округу, людям отдыхать мешал.

- Ну, и? – Поторопил Андрей, взглянув на часы и поняв, что вновь опаздывает. Вот толи проклятие, толи просто невезение - в кои-то веки пришёл на службу вовремя и на тебе, труп, да ещё живой.

- Да, не торопи ты, я сам в лёгком шоке. – Вновь скривился Мартынюк. – Короче, спрашиваем его, как зовут, когда, где родился, крестился. Он отвечает, помдеж мой по разбору проверяет по базе его, а там он значится умершим ещё семь лет назад. Понял?

- Понял. – Кивнул Краюшкин и пошёл к лестнице, что бы подняться на третий этаж, где и расположился отдел уголовного розыска. – Ты извини, но я тороплюсь на развод. Потом расскажешь, что к чему.

-  Да, погоди ты. – Остановил его дежурный. - Это же по твоей части. Руководство в курсе уже, тебе теперь можно и опоздать, скажешь, занимался этим вопросом.

- О, как. А я-то тут при чём?

- Тогда, в 2001-ом, понаринские труп неизвестного мужика подняли на железнодорожном переезде и опознали его, как этого. Дело розыскное было.

- По трупам розыскных дел не бывает, на них дела по установлению личности заводятся. И причём тут понаринские?

- Ладно тебе умничать. Я в этих ваших делах не разбираюсь. А этот певец хренов из Понарино родом, чуть больше семи лет, как в нашем городе обосновался. Хотя, какое там обосновался, бомжует тупо, да и всё, А в Понарино у него, говорит, жена и сын, но только он их не видел с тех пор, как в наш город переехал, выгнала его жена тогда, за пьянки и то, что не работал…

-  Подожди, не части. – Перебил Андрей Сашкин рассказ о живом трупе и задал вопрос. – Слушай, а, может, он врёт? Труп этот твой живой.

- Не мой он, я ещё поживу. – Напомнил дежурный Андрею. – Может, и врёт, только колоть его не моя компетенция, а твоя.

- Почему? – Спросил Андрей без энтузиазма, понимая, что заниматься этим живым трупом придётся всё-таки ему.

- Потому что ты у нас спец по игре в прятки. Вдруг этот труп на самом деле какой-нибудь бандюган в розыске и, надеясь на удачу, представляется данными давно умершего знакомого или родственника. Но ведь нас не проведёшь…

- Нет, это меня не проведёшь, раз уж это моя компетенция, а не твоя. – Улыбнулся Андрей. – Ладно, я на развод всё-таки, а потом займусь. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват.

- Давай, Андрюха. Тебе не впервой – Сашка, как мог, попытался подбодрить опера, а затем вышел на улицу. Наверное, покурить. Андрею подбадривания оперативного дежурного были нужны, как собаке пятая нога, а вот покурить перед разводом он не успел и всё из-за того же дежурного, будь тот не ладен вместе со своим живым трупом. Необычно утро началось, нестандартно, а, значит, плохо. Да, ещё, если учитывать, что накануне вечером опер позволил себе пригубить чуточку спиртного в честь празднования очередного Дня Защитника Отечества. Оттого, наверное, и встал сегодня с постели раньше обычного – он всегда встаёт рано, если накануне что-нибудь отмечает.

Поднимаясь на третий этаж ОВД, Краюшкин вдруг подумал, что ему, действительно, не впервой – сколько задержанных разысканных пытались выдать себя не за того, кем являются, и ни одному не удалось «соскочить». Ему снова вспомнилась детская считалочка, и он ей улыбнулся. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

 

Быстро поднявшись на третий этаж, быстро отворив дверь своего служебного кабинета и войдя в него, быстро скинув на свой  стул куртку и кепку, быстро схватив со своего рабочего стола свои ежедневник и авторучку, быстро выйдя из кабинета и закрыв его на ключ, Андрей постучал в дверь кабинета начальника уголовного розыска, открыл её и зашёл в кабинет

- Разрешите присутствовать, Алексей Семёнович?

- Уже присутствуешь. – Начальник искоса глянул на него и тут же вновь стал смотреть в сводку происшествий за истекшие сутки, добавив. – Присаживайся.

Краюшкин сел на стул рядом с младшим лейтенантом милиции Геркой Георгиевым, опером из группы БНОН, очень маленьким и очень худым мужчиной, пришедшим в офицерский состав уголовного розыска из сержантского состава вневедомственной охраны, когда ему было уже тридцать с хвостиком. Герман и Андрей, молча, пожали друг другу руки, затем Андрей, так же молча, в знак приветствия, обменялся кивком головы со всеми, присутствующими на разводе, операми. Весь уголовный розыск района, кроме старшего оперуполномоченного и по совместительству старшего группы розыска, майора милиции Стаса Ожегова, уже давным-давно был в сборе, и только он, лейтенант милиции Краюшкин, как всегда, опоздал. Стас Ожегов не в счёт – он уже второй день проходит профосмотр в медсанчасти ГУВД перед отпуском. Он, как говорится, воин старый, ему можно и неделю профосмотр проходить, если руководство не заметит. Чёрт бы побрал это невезение ежеутреннее. Хотя в этот-то раз он не виноват в том, что опоздал. А с другой стороны, кого это интересует? Захотят наказать - накажут. Был бы человек, как говорится, а статья найдётся – годами службы проверено.

Начальник уголовного розыска района подполковник милиции Алексей Семёнович Рыбалко, человек среднего роста, спортивного телосложения, не достигший ещё и сорокалетнего возраста, но уже седой, как лунь, просматривал сводку происшествий за истекшие сутки и, в зависимости от того или иного сигнала, обращался с вопросом о его сути к капитану милиции Василию Мартынову, долговязому двадцатишестилетнему парню в очках, оперу из группы раскрытия краж и угонов АМТС, который собственно все эти прошедшие сутки и охранял район в составе СОГ,  выезжал на различные происшествия, и, судя по красным его глазам, выезжал часто, если ночью часок – другой и урвал для сна, то уже хорошо. Квартирные кражи, грабежи и разбойные нападения, причинение тяжкого вреда здоровью, угоны АМТС, реже – убийства, почти ни когда убийства заказные, и прочее, перечисленное в особенной части уголовного кодекса - обычное дело для обычного районного отдела внутренних дел.

- А это что за кража, Вась? – Спросил Рыбалко у Мартынова. – На Мурманской, 24?

Мартынов секунду – другую повспоминал, а потом стал рассказывать

- Да, как обычно, Алексей Семёнович. Общая пьянка незнакомых друг другу людей в квартире одного из них и, как следствие, отсутствие у хозяина после оной пяти рублей, украшений жены: цепочки и серёжек золотых, двух мобильных телефонов, но дешёвеньких, не больше рубля стоимостью каждый.

- Подробнее, Вась. – Попросил Рыбалко.

- Приехал мужик из отпуска позавчера…

- Который? – Уточнил начальник уголовного розыска.

- Ну, потерпевший, Михеев Сергей Анатольевич этот. Приехал, значит. Жену с дочерью к тёще отправил погостить, в Тихоновку, пока время есть, сам ехать не захотел…

- Ну, понятное дело, чего к тёще ехать, когда до масленицы-то ещё три недели почти, блинов всё равно не будет. - Вставил реплику улыбающийся Влад Столяров, старший лейтенант милиции, опер из группы по раскрытию краж, которому и предстояло теперь заниматься этой кражей в дальнейшем.

 Реплика коллективу понравилась, заулыбались, кто-то засмеялся тихо, однако тут же всем сделал замечание заместитель начальника уголовного розыска капитан милиции Олег Пуховец, молодой ещё парень, но пользующийся в коллективе заслуженным авторитетом, потому что успел уже с отличием окончить Омскую Академию МВД России, а затем три года поработать зональным опером и имел теперь на своём личном счету множество раскрытых преступлений, в том числе «глухарей». Замечание сделал, но сам реплике тоже улыбался. Улыбнулся и Рыбалко.

- Продолжай, Мартынов. – Кивнул начальник уголовного розыска Василию.

- Ну, вот, к тёще он, значит, не поехал, а решил дома оттянуться, до выхода на работу ещё неделя, да, к тому же, двадцать третье февраля на дворе, грех не отметить. Сначала один бухал дома, а потом потянуло на люди, пошёл в кабак…

- Какой кабак? – Вмешался в рассказ Пуховец.

- А на твоей земле бывшей, этот, «У Антипа» называется.

- Что дальше? -  Поторопил Рыбалко и недовольно добавил. – Опять у этого «У Антипа».

Недовольство начальника уголовного розыска было понятно всем присутствующим. Пивбар «В гостях у Антипа», принадлежащий внешне честному и порядочному во всех отношениях гражданину Антипову Антону Владимировичу по прозвищу Антип, уже давно пользовался в районе дурной славой, но прикрыть его, как уже прикрыли множество других, не могли, потому что сам Антип вместе с двумя своими сыновьями, которых в народе, из-за их непомерных габаритов, называли «Антиповскими Бычками», строго следил, что бы ни в самом пивбаре, ни в радиусе ста метров от него, благодарные посетители непотребства всякие не устраивали. Они и не устраивали, а вели свою жертву, которую приметили ещё в баре, за эту стометровую отметку, и только там со своей жертвой творили многое из того, что предусмотрено уголовным кодексом России, и Антип ни каких претензий в свой адрес в этих случаях уже и слышать не хотел. Не при делах он, видимо, оказался и в этот раз, о чём Мартынов и поспешил доложить

- Да, Антип со своим кабаком ни причём в это раз, Алексей Семёнович. – Пояснил Мартынов и добавил. – Потерпевший там просто друга своего встретил, бухали там, бухали дома у него, потом за новой порцией пошли, но до цивильного магазина не дошли, решили в ларьке отовариться. Купили пиво, стали пить прямо там…

- Куй железо, пока не выдохлось. – Вновь пошутил Столяров, улыбаясь, но Рыбалко его резко оборвал

- Слушай, шутник, тебе, между прочим, по материалу этому работать. Понял?

- Понял. – Ответил Влад, и улыбка с его лица исчезла.

- Пока пили пиво, к ним парни подошли какие-то, ну, как и принято, угостились, разговорились, а потом потерпевший, душа у него, блин, нараспашку,  всех к себе домой и пригласил. – Продолжил Мартынов. – Пили – пили, пили – пили и, наконец-то, уснули, спали часов пять, а когда проснулись, то и обнаружили отсутствие вышеупомянутых вещей, а заодно и отсутствие гостей, и ещё дверь входную незапертую. Сначала сами бегали по району, искали воров этих, ну, а потом, поняв, что сами только лохами быть могут, решили к нам заяву катануть. Общий ущерб потерпевшему двадцать рублей составил. Вот так, в общем, в общих чертах, Алексей Семёнович.

- Эксперт работал? – Спросил Рыбалко.

- Конечно, - кивнул Василий своей стриженной наголо головой, - отпечатки понаснимал, но пока по «Папилону» сойдётся что-нибудь, времени много уйдёт, да и сойдётся ли ещё, может, новички какие были, незасвеченные ещё, грех - не взять, когда само в руки идёт…

- Ладно тебе. Защищаешь что ли их? Или, может, сам грешить так же боишься, тоже берёшь то, что плохо лежит? – Недовольно поморщился Рыбалко.

- Зачем Вы так, Алексей Семёнович? – Обиделся Васька.

- За тем, что глухаря ты очередного отделу повесил. Не мог замотать?

- Да, как замотать-то, товарищ подполковник? Сейчас не девяностые – вылетишь из милиции, и фамилии не спросят, а то и посадят ещё за укрывательство, УСБэшники руку на пульсе держат, ждут, когда из нас проколется кто-нибудь. Я уж лучше с неполным служебным похожу за неэффективную работу в СОГ, чем сидеть за укрывательство…

- Ладно тебе, не обижайся.  – Махнул рукой Рыбалко и добавил. – Сейчас не девяностые, конечно, но и показатели ни куда, ни кто не убрал, нам теперь этот глухарь, как кость в горле будет. Опять по итогам квартала негатив получим.

- У особистов тоже, между прочим, показатели, и я очередным их показателем быть не желаю. – Попытался хоть как-то защититься Мартынов, но на то, что он желает, а что нет, ни кто внимания не обратил.

- До итогов квартала ещё месяц целый. Придумаем, Лёш, чего-нибудь. – Напомнил Сан Саныч Семёнов, полноватый и уже далеко немолодой человек, подполковник милиции, старший опер из группы по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений против личности, бывший ранее на месте Рыбалко, но освободивший должность добровольно, а то, что этому предшествовала перебранка с одним из руководителей главка, из-за показателей, кстати, значения теперь не имело. В коллективе только Семёнову и дозволялось обращаться к начальнику уголовного розыска на «ты», или по имени, или по отчеству, потому что ещё не так давно тот подчинялся ему.

- Тебе хорошо, Саныч, по твоей теме он отпинался в эти сутки, – Кивнул Рыбалко на Мартынова, не отрывая своего взгляда от сводки, - а по кражам мы валимся. Что там, Вась, по убою этому на Ленинском бульваре? Только кратко.

- Да, там всё очевидно, Алексей Семёнович. Там мужик с сожительницей бухали полночи, а потом, под утро уже, часов в пять, примерно, бывшая его пришла в гости к ним, попили – попили, и давай бабы меж собой делить этого сексгиганта, он их разнять попытался, они его и вырубили, сначала сковородой по голове пару раз, а потом попинали ещё сильно, долго и много. Потом сообразили, что он в отключке наглухо, испугались. Хотели свинтить с места происшествия, но опять испугались, что найдём мы их всё равно, и ещё больше им тогда достанется. В общем, сами же они и скорую вызвали, и нас тоже, нашего приезда дождались, сразу явку сами и написали. Потерпевший, кстати, кони двинул, в больничке уже, от ЗЧМТ, так что сто пятой не будет, будет четвёртая сто одиннадцатой, умысла на мокрое у них не было…

- Ладно, садись, не умничай со своим умыслом. – Вновь махнул Рыбалко рукой на Ваську. – Только очевидные и можешь раскрывать. Что мне по кражам квартирным делать? Сколько у нас, Олег, уже?

- Да, нормально у нас, Алексей Семёнович. – Ответил Пуховец. – На уровне аналогичного периода прошлого года держимся.

- А эта кража не мешает?

- Мешает, но мы другую раскроем. – Ответил Олег спокойно и многозначительно посмотрел на Столярова. - Да, Влад?

- Постараемся. У Филиппова наклёвывается что-то по краже колёс из гаража на Речной, которая в начале этого месяца была. – Столяров, ожидая подтверждения, посмотрел на своего напарника по группе,  лейтенанта милиции Вовку Филиппова, свежего выпускника Новосибирской Средней Специальной школы Милиции, работающего в их отделе с осени прошлого года, но тот промолчал.

- А по этой-то краже, вообще, что ли ни каких концов, Вась? – Спросил Столяров Мартынова, не дождавшись ответа от своего напарника.

- Есть одна зацепка. – Ответил Мартынов и добавил. - Как Жеглов говорил, неслыханных преступлений не бывает, что-нибудь, когда-нибудь, с кем-нибудь уже случалось.

- Короче ты, любитель классики. Конкретнее давай. – Перебил его Сан Саныч.

- Ладно. – Согласился Васька. – В общем, друг этого потерпевшего, Керженцев Вячеслав Григорьевич, пояснил, что одного из подозреваемых знает заочно. Кто такой, где живёт и как зовут, не знает, но знает погоняло. Татарин его зовут, хотя сам даже близко на татарина не похож, наш он, славянин, отец у него в милиции когда-то работал, сам, вроде бы, он наркот. Больше пока ни чего. Правда, продавщица ларька сказала, что татарин этот из нашего района, она его периодически видит. Я пробил, конечно, по базе всех с таким погонялом, но таких много, сами понимаете, потому что у нас в городе настоящих татар вагон и маленькая тележка и у половины из них погоняло соответствующее. В общем, поработать придётся, но зацепка есть.

- Хорошо осознавать, что поработать придётся, особенно, если не тебе, а кому-то другому. – Парировал Рыбалко и спросил Ваську уже о наболевшем, прежде всего для Васьки наболевшем. – Что у нас, кстати, по кражам и угонам транспорта?

- Не готов подробно ответить, Алексей Семёнович. – Ответил Мартынов, не глядя на начальника уголовного розыска, и добавил. – Работаем.

- Ну–ну, работай, Вася, работай. – Недобро усмехнулся Рыбалко. – В конце квартала посмотрим твою работу и, чувствую, капитаном ты ещё не один год проходишь.

Васька промолчал.

- А поквартирный обход по краже этой делали? – Спросил Пуховец.

- Конечно, делали. – Ответил Мартынов. – Но всё как всегда, ни кто, ни чего не видел, не слышал и не знает, да и знать не хочет. Объяснения соседей я к материалу подколол, но пустое это всё.

- Плохо ты ещё, Вася, классику знаешь. – Усмехнулся Пуховец. – Это я тебе про Жеглова. Помнишь, что он говорил?

Васька опять промолчал.

- А говорил он, что в любом, даже самом запутанном деле обязательно есть человек, который что-либо видел, что-либо слышал, что-либо знает, о чём-либо догадывается, и твоя задача, этого человека найти и всю информацию из него вытянуть. – Ответил Пуховец сам на свой вопрос.

Мартынов, по-прежнему, молчал, аки партизан, большими своими глазами, невинно глядя на Рыбалко, через линзы своих больших очков.

Напряжённую обстановку разрядил смех Семёнова Сан Саныча, заглянувшего в сводку. Рыбалко, прочитав то, на что он ему указал, тоже заулыбался. Посмотрев на своих оперов, Рыбалко решил озвучить то, что их с Семёновым так развеселило

- По улице бродит пьяный Моисей. Задержан.

Взрыв хохота в кабинете начальника уголовного розыска. Оперативный дежурный забил в сводку сигнал о прошлоночных похождениях Генки Моисеева, местном алкоголике по прозвищу Моисей, так, как он был продиктован ему по телефону бабушкой Ниной, местной активисткой и старшей уличного комитета того микрорайончика, где и обитал Генка. И звучало это теперь смешно. По улице бродит пьяный Моисей. Наверное, евреев своих потерял, ищет теперь вот. И напился исключительно с горя – не каждый день теряешь целый народ. Бедолага.

В кабинет заглянул начальник криминальной милиции отдела, полковник милиции Лукашов, веселья не разделил, и Рыбалко пришлось возвращать коллектив к рабочей боевой обстановке

- Что у кого запланировано на сегодня? – И Алексей Семёнович посмотрел на Георгиева. - Давай, Герман, с тебя начнём.   

- Мы с Бородиным сегодня сбыт можем нагора выдать. Я Вам докладывал. У нас всё уже готово, покупатель к одиннадцати подойдёт, выдадим ему куклу и в добрый путь.

- Ладно. Давай ты, Андрей. – Обратился Рыбалко к Краюшкину. – Спишь опять что ли?! Краюшкин?!

- Ни как нет, товарищ подполковник. – Оживился Андрей. – Задумался я, прошу прощения…

- Задумался он. Нет тебе прощения. – Ухмыльнулся Рыбалко. – Давай, что у тебя там по розыску?

- Нормально всё, Алексей Семёнович. На сегодняшний момент на два минус по сравнению с аналогичным периодом прошлого года, хотя объявлено в розыск было больше. Уверен, месяц закроем положительно.

- На сегодня что запланировал? – Спросил Олег Пуховец.

- Так, с трупом этим живым, который в КАЗе, разбираться теперь, а там видно будет. Думал по Чокопаю поработать, но не знаю, сумею ли сегодня.

- Надо суметь, Краюшкин. – Строго заметил Лукашов. – Чокопай совсем обнаглел, бомбит уже без страха, а мы выловить его не можем ни как.

- Так у меня на него, товарищ полковник, только один эпизод. Остальное доказывать надо.

- Он у тебя с арестом? – Спросил первый заместитель начальника районного ОВД.

- Так точно, за судом числится. – Подтвердил розыскник.

- Вот ты его поймай и арестуй, а там мы ему уже докажем столько эпизодов, сколько нам надо, но это уже не твоя головная боль. Понял? И подстригись наконец, Краюшкин. Понял?

- Так точно, товарищ полковник, понял. – Не понять Андрей Краюшкин просто не мог, потому что не куда ему, как говорится, с подводной лодки деваться. Алексея Викторовича Чумакова, по прозвищу Чокопай, наркомана и давно известного всему городу грабителя задерживать пора и задерживать именно ему, Андрею, потому что в розыске он у него официально, в федеральном, розыскное дело имеется, которое на проверку уже три раза забирали: в районную прокуратуру, в городское УВД и в главк, замечаниями исписали весь лист ознакомления, но Чокопай от этого почему-то так и не поймался. Вот не было бы розыска официального на этого наркомана, то ловили бы его Соловьёв Сашка и Макс Иващенко - ребята из группы по борьбе с грабежами и разбойными нападениями, а так, раз уж розыск официальный,  только Андрею и приходится с Чокопаем в прятки играть и водит в этой игре опять Андрей. Как и всегда, впрочем. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват…

- У меня санкция сегодня по позавчерашнему убою в переулке Ломоносова. Сами понимаете, полдня, как минимум, ну а, потом, если время останется, по текущим делам работа, запросы, ответы и так далее, с этими двумя дурами разбираться ещё, которые своего собутыльника – любовника приговорили. – Закончил свой отчёт о планах на день Сан Саныч Семёнов.

- Ладно. Мартынов, отдыхать, Иващенко дежурить, а остальные по рабочим местам. Вечером сбор, как обычно, по ситуации и, если всем повезёт, то в восемнадцать часов ровно. – Закончил Рыбалко и оперы стали расходиться по своим кабинетам…

 

 

 

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 

Войдя в свой служебный кабинет, Андрей первым делом нажал на кнопку запуска компьютера, затем, обойдя по кругу свой стол, подошёл к столу старшего оперуполномоченного группы розыска майора милиции Станислава Ожегова, который на службе не появлялся уже вторые сутки, что, впрочем, ни кого давным-давно не удивляло, и нажал на кнопку, стоящего на его столе электрического чайника «Тефаль». Затем Краюшкин, открыл платяной шкаф, достал оттуда плечики и, повесив на них свою изрядно уже поношенную тяжёлую зимнюю куртку – пуховик с капюшоном, вернул плечики на место, закрыл шкаф. Кепку со стула переложил на тумбочку.

Как только «Виндоус» поприветствовал опера, последний сразу же запустил приложение «Шахматы с Гарри Каспаровым». Играть в шахматы Краюшкин скорее не умел, чем наоборот, и причиной тому были излишняя неусидчивость и нелюбовь к долгим раздумьям, а, наоборот, даже чрезмерная любовь принимать решения быстро, раз и навсегда или, говоря иначе, махнул шашкой, а там будь, как будет, Бог не выдаст, свинья не съест, авось пронесёт. И,  в конце-то концов, не все же жулики в шахматы играют и выигрывают, многие, вообще, на таких мелочах прокалываются, на которых, казалось бы, и первоклассника не разведёшь. Результатом же неумения Андрея играть в шахматы, было то, что из сорока с лишним сыгранных им шахматных партий с компьютером, выиграл он у этой машины всего четырнадцать, причём две с непростительной наглостью – пользовался подсказками самого же компьютера. Правда, ещё пять партий вничью сыграли, но Андрей где-то однажды слышал, что ничья – это проигрыш обеих команд – то есть, как ни крути, а всё равно проигрыш…

Да, у Краюшкина, как и всегда, дел на предстоящий день было невпроворот, но годы службы научили его, не хвататься за всё и сразу, а посидеть, подумать, но недолго, и что бы думалось именно недолго, но при этом правильно, мозг нужно было заставлять работать, что опер и делал, посредством неэффективной игры в шахматы с компьютером. Да, нелогично, но после одной такой нелогичной партии в шахматы, мозг, как ни странно, начинал работать с двойной энергией.

Обдумывая очередной свой ход, Андрей налил в свою большую синюю кружку с изображением Близнецов - своего зодиакального знака, кипяток из чайника, затем туда же высыпал пакетик растворимого кофе три в одном «Нескафе». Кофе этот был, конечно же, не вкусным и не ароматным, хотя бы потому уже, что по сути своей этим благородным напитком и не являлся, а был обыкновенной бурдой наподобие лимонада «Юпи», который навсегда остался в детстве опера, в лихих девяностых. Но настоящий кофе – это для опера удовольствие дорогое, которое можно позволить себе, к примеру, с квартальной премии, и если уж позволяешь, то стараешься, что бы о его существовании знало как можно меньше коллег, как бы противно себя при этом не чувствовал.

Андрей сделал пару глотков бурды и, обдумывая очередной ход, закурил. Он понимал, что партию уже снова начинает проигрывать, но сдаваться считал преждевременным – не допита бурда и не докурена сигарета, а не докурить сигарету равносильно тому, что не долюбить женщину.

Курить в кабинетах было запрещено строго – настрого официальным приказом главка, но ещё, только придя служить срочную в армию, Краюшкин от сержанта узнал незыблемый закон всей жизни, причём, как нельзя лучше всего подходящий именно для жизни в России – можно всё, но без палева. Этот же закон можно было теперь смело отнести и к вопросу о запрете курения в кабинете, и к вопросу о видимых нарушениях законности при раскрытии преступлений и розыске жуликов, в том смысле, что, если ни кто о факте нарушения законности не узнает, то этого и не было, но преступление при этом будет раскрыто и виновные в нём понесут справедливое наказание. Правда, как показывает статистика последних лет, наказание они понесут условное, ибо не чем государству кормить их в местах не столь отдалённых. В общем, принципом нарушения законности при раскрытии преступлений по схеме: не пойман – не вор, пользовался любой уважающий себя опер, участковый, дознаватель и следователь, а иначе, вообще, ни чего не раскроешь и ни кого не найдёшь, потому что давно ни для кого не секрет, что Законы в стране российской писаны для бандитов, точнее для того, что бы из схватки с правосудием они всякий раз выходили с наименьшими для себя потерями. Но нарушением законности все старались пользоваться строго в невидимых рамках невидимого дозволенного, а те, кто рамки эти соблюдать не хотел, ехали знакомиться с добрыми и радушными ребятами из замечательной службы со звучным названием УСБ. Бедный Вова Шарапов. Как же он ругал и ненавидел Жеглова за то, что тот в карман Кирпичу подсунул ворованный самим же Кирпичом, но вовремя скинутый, кошелёк. Что бы ты, Шарапов, сейчас делал, когда такие уловки стали просто классикой жанра, потому что без них просто не обойтись, будь ты хоть семи пядей во лбу? Наверное, пошёл бы адвокатом к тому же самому Кирпичу, причём за немалые денежки-то.

 Думая над этим, Краюшкин получил от компьютера оповещение, что тот ему поставил очередной мат. Андрей залпом допил бурду, затушил в пепельнице окурок и вслух выругался

- Грёбанный компьютер с грёбанными шахматами, грёбанная страна с грёбанной системой правоохраны, всё с ног на голову перевёрнуто и представлено, что так быть и должно, а не иначе.

Приоткрыв новенькое пластиковое окно для проветривания кабинета, Краюшкин снял трубку телефонного аппарата

- Алло. КАЗ? Это Краюшкин беспокоит. Труп этот живой у Вас ещё? У Вас. Хорошо. Сейчас спущусь за ним. Приготовь его мне, что бы я не ждал, пока Вы там с остальными будете разбираться. Ага. Спасибо. Сейчас буду.

Андрей вернул телефонную трубку на рычажки, посмотрел на часы над входом в кабинет, которые показывали пять минут одиннадцатого часа утра, затем мельком на, сиротливо висевшую на стене над его стулом, почётную грамоту, выданную ему в награду в связи с восьмидесятидевятилетием со дня образования российского уголовного розыска и тем, что он всё-таки добросовестно исполняет свои служебные обязанности, и вышел из кабинета. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват…

 

***

 

Спустившись на первый этаж и пройдя по длинному коридору мимо дежурной части, Андрей зашёл в помещение, где находились камеры административно задержанных – родной дом для различных мелких хулиганов и алкоголиков с дебоширами. Первым, кого в помещении встретил опер, был помощник дежурного по разбору с задержанными старший прапорщик милиции Козловский Антон, очень высокий и пожилой уже мужчина с густыми чёрными усами. В самих камерах ни кого не было, кроме мужчины лет сорока на вид, внешность которого бескомпромиссно говорила о его принадлежности к категории лиц, имеющих социальный статус – БОМЖ. Помдеж курил, стоя у открытой двери чёрного выхода из помещения.

- Привет, Антон. – Краюшкин пожал помдежу его сухую длинную руку и спросил. – Где все-то? Или так мало за ночь наловили? А как же показатели?

- Здорово. – Ответил старший прапорщик на приветствие Андрея. – Наловили нормально, не меньше обычного, показатели – это вещь святая. Все уже в машине, в мировой суд ехать пора. Тебя вот жду, пока ты этого мертвеца живого заберёшь.

- А этого чего не везёшь? Он же по мелкому.

- Куда? – Спросил помдеж и тут же сам ответил. – В Суд. Так некого судить. Он же уже семь лет, как мёртвый. Так что забирай его, разбирайся. А мне некогда, в суд тороплюсь.

- Ну, отворяй тогда клетку. – Наигранно вздохнул Андрей.

- Она открыта. Куда он денется? От меня ещё ни кто не уходил. – Ответил помдеж и добавил. – В журнале только не забудь расписаться за него.

Говоря о том, что от него ещё ни кто не уходил, Антон немножко слукавил. Пару лет назад у него из КАЗа ушёл Фёдоров Андрюха, наркоман со стажем, находившийся в розыске за серию квартирных краж и задержанный в ту ночь сотрудниками отдельной роты ППСМ по ориентировке. Ушёл легко. Козловский, как он потом сам и пояснил, в те сутки болел сильно, температура его била, соображал плохо. Это была суббота, и мировой суд, по своему обыкновению, не работал, хотя должен был бы. Решили, как и всегда в таких случаях, всех мелких хулиганов выпустить под штраф. В числе штрафников, неизвестно каким образом, оказался и Фёдоров. Отдав помдежу пятьсот рублей, он спокойно ушёл из отдела на все четыре стороны. Ходил, правда, не долго. В последующий за теми выходными  понедельник, Стас Ожегов, узнав, о том, что из-под носа уплыла такая крупная рыбка, как вор - домушник Фёдоров, поднял такой кипеж, что сам и отправился ловить эту рыбку на своём личном стареньком «Ниссане – Блюберде» чёрного цвета, прихватив с собой, по указанию начальника районного ОВД, и Антона Козловского, забрав того прямо из поликлиники, где он уже оформлял больничный. Нашли они Фёдорова на каком-то притоне в частном секторе, уже далеко за полночь, в погребе, привезли его в отдел. Через два дня Фёдоров уехал в СИЗО, старший прапорщик Козловский, получив строгий выговор, ушёл-таки на больничный, а Стас Ожегов после такого своего подвига на службе не появлялся до следующего понедельника, благо, что именно в тот день на службу с сессии вышел Краюшкин, тогда ещё старшина милиции, трудившийся на должности младшего оперуполномоченного, который и прикрывал Ожегова от начальства: на встрече с агентом товарищ старший оперуполномоченный или приболел чего-то, но завтра обязательно будет и тому подобное…

- Расписаться в книге, говорю, не забудь. – Строго напомнил Козловский Андрею, когда тот уже выводил живого мертвеца из КАЗа.

Краюшкин, указав задержанному, встать лицом к стене и ждать, подошёл к столу, на котором лежал раскрытый большой амбарный журнал, куда записывались все задержанные. Взяв со стола авторучку, опер нашёл фамилию задержанного и поставил в графе напротив неё дату и свои фамилию с подписью. Двумя строчками выше значилась фамилия, имя, отчество, дата рождения Зеленковой Тамары Петровны четырнадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения. Ещё выше были записаны установочные данные некой Кривошеевой Натальи Александровны, но она Краюшкину была не интересна, а интересна была задержанная Зеленкова, потому что уже четыре дня, как находилась в местном розыске. Краюшкин периодически, приходя на службу, первым делом просматривал книгу задержанных за истекшие сутки, как и учил его когда-то Ожегов, в надежде, что кто-нибудь из разыскиваемых злодеев случайно попался в цепкие руки пэпээсников, овошников, гаишников, участковых, что бывало довольно часто, но делал он это очень редко, а зря. Андрей посмотрел, что за обеих задержанных женщин расписался Колька Городилов – младший лейтенант милиции, опер из группы Семёнова Сан Саныча.

Забрав БОМЖа, Краюшкин вышел из помещения КАЗ, и они вдвоём направились в его служебный кабинет. Шли медленно, потому что из ботинок БОМЖа были, как и положено, вынуты шнурки, а так же изъят и брючный ремень, что заставляло задержанного постоянно поддерживать свои брюки. До кабинета дошли минут через пять, с Божьей помощью…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

 

В кабинете, указав задержанному живому мертвецу на стул в углу кабинета, предназначенный именно для посетителей и различных задержанных, и закрыв окно, Андрей сразу же поднял трубку телефона, позвонил в группу по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений против личности.

 - Алло. Саныч?

- Нет. – Ответили на другом конце провода. – Оперуполномоченный Городилов слушает.

 - А, Колька. Здорово. Это Андрей Краюшкин.

- Привет.

- Слушай, эти две, Зеленкова и Кривошеева у тебя?

- Ну.

- Это они что ли по четвёртой сто одиннадцатой за того мужика?

- Ну.

- Тебе они надолго нужны?

- Нужны пока. Следак комитетский ещё не подъехал. А что?

- По девяносто первой закрывать будете?

- Не знаю пока, комитетский решать будет, но он, говорю же, не подъехал ещё, хотя я на его месте закрыл бы их точно. А комитетский, скорее всего, нет, не будет их закрывать, они же полностью в сознанке, не препятствуют следственным действиям, деятельное раскаяние, так сказать. Так, а тебе чего надо-то от них?

- Ты их по базе пробивал?

- Саныч пробивал, но ни чего такого вроде нет за ними, обычные алкашки, административки на них больше, чем волос у меня на голове. Ты, Андрюха, толком объясни, чего тебе надо от них?

- Зеленкова в розыске у меня, четыре дня уже.

- Ух, ты! А по базе нет на неё розыска. За что она  у тебя?

- По сто пятьдесят седьмой с заменой исправработ на лишение свободы.

- Это здорово. И на нашей улице праздники бывают, притормозим её, что бы не бегать потом за ней по притонам всяким.

- Правильно понимаешь, Колька. Не забудь про меня, когда закончите.

- Добро.

Краюшкин вернул телефонную трубку на место и посмотрел на сидящего в углу живого мертвеца. Затем запустил на компьютере информационную базу данных, подумав о том, что начальство опять, ради показателей, статкарточку на объявление розыска зажало и, как всегда, отдаст в начале следующего месяца, до которого ещё пять дней. По этой причине Зеленкова официально в розыске ещё не значилась, хотя розыскное дело на неё уже было. Вот тебе и нарушение, если не законности, то приказов ведомственных, и всё из-за этих показателей. В принципе, нормально – за алиментщицу ни кто и ни чего не скажет. По какому-нибудь разбойнику статкарточку в информационный центр выставили бы сразу, с такими шутки плохи, а алиментщицы не интересны ни кому. Борются с этой палочной системой, борются, а побороть ни как не могут. Видимо, так борются – для вида только, а то как же самому наивысочайшему руководству без показателей очередные звания и премии получать.

- Так, напомни мне, как тебя звать – величать. – Задал он первый вопрос задержанному.

- Попить бы, командир. – Попросил тот, вместо ответа и пояснил свою просьбу. – Сушняки давят, перебрал вчера.

Андрей, нехотя, встал из-за стола, взял с сейфа зелёную пластмассовую кружку, предназначенную специально для таких вот гостей, и пить нормальным гражданам из этой посуды воспрещалось категорически, во избежание приобретения различной заразы. Ментам можно, к ним, говорят, зараза всякая не пристаёт, но розыскник сам ни когда из этой кружки не пил. Налив в кружку тёплой воды из чайника, опер протянул её задержанному, и вернулся за стол.

  Задержанный, напившись, посмотрел на опера.

- Чего смотришь? Говори свои имя, отчество, фамилию, дату и место рождения. – Напомнил Краюшкин.

- А, так это, Копылов я, Валерий Иннокентьевич. – Ответил БОМЖ.

- Ну, а дальше? – Поторопил Андрей, набрав в графах базы данных, названные ему задержанным фамилию, имя, отчество.

- Что дальше? –  Посмотрел БОМЖ на опера.

- Дату и место рождения дальше. - Напомнил Андрей.

- Не понял, командир.

- Чего ты не понял? Дату и место рождения своего называй.

- В смысле?

- Без смысла. Родился когда?

- В шестьдесят шестом.

- Ну, а число, месяц?

- Шестьдесят шестой, говорю же.

- Я понял, что шестьдесят шестой. Число и месяц, спрашиваю.

- Шестьдесят шестой, говорю же.

- Блин, я понял, что шестьдесят шестой. Но это год, а ты мне число и месяц назови.

- Не понимаю я, командир. Чего ты хочешь от меня?

- Число и месяц твоего рождения мне надо от тебя.

Воцарилось молчание. Краюшкин закурил.

- Командир, покурить бы, а?

- Не заработал ещё.

- Скажи, что тебе надо, я всё сделаю. Покурить бы, командир.

- Число и месяц твоего рождения надо мне от тебя. Ты не понимаешь что ли?

- Не понимаю. – По глазам задержанного было видно, что он, действительно, не понимает.

- Совсем допился?

- Нет. – Отрицательно мотнул головой задержанный и тут же возмущённо добавил.  – А что такого, вообще? Не ворую, на свои пью.

- Что пьёшь-то? – Спросил Андрей.

- Что – что. – Проворчал задержанный. – Понятно, что не коньяк, как Вы. Что придётся, то и пью.

Краюшкин усмехнулся и поймал себя на мысли о том, что и он коньяк-то пьёт ой, как не часто, последний раз почти полгода назад, на день уголовного розыска, в складчину со всем коллективом.

- Командир, дай закурить, а? – Жалобно попросил задержанный.

- Скажешь, когда и где родился, дам.

- Я же сказал уже, в шестьдесят шестом, в Понарино.

- Да, я это понял уже! – Психанул Андрей, но тут же взял себя в руки. – Ты мне скажи, когда день рождения у тебя?

- А-а-а, - довольно протянул БОМЖ и улыбнулся во весь свой беззубый рот, - так бы сразу и сказал. Двадцать третьего октября у меня день рождения.

- Ну, Слава Богу. – Андрей вбил в графы базы данных дату рождения задержанного, и через несколько секунд эта компьютерная программа выдала ему на монитор компьютера всю информацию о задержанном, которая когда – либо была зафиксирована. Краюшкин принялся внимательно изучать электронную биографию живого мертвеца.

- Командир, ты сигарету обещал. – Напомнил Копылов Валерий Иннокентьевич.

Опер достал из пачки лёгкого ЛД сигарету и протянул её просящему.

- А огоньку? – Попросил жаждущий никотина.

- Тебе, может, лёгкие ещё свои подогнать и уши для пепельницы? – Недовольно проворчал Краюшкин и протянул Копылову зажигалку.

- Не надо. Я пепел в ладонь могу. – Ответил задержанный, улыбаясь и, прикурив, вернул оперу зажигалку. – Спасибо.

Краюшкин вновь занялся изучением биографии задержанного по базе данных, попросив самого задержанного, чуточку помолчать.

Итак, Копылов Валерий Иннокентьевич двадцать третьего октября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, уроженец районного рабочего посёлка городского типа Понарино, осужден семнадцатого февраля двухтысячного года понаринским мировым судом за преступление, предусмотренное частью первой статьи сто девятнадцатой уголовного кодекса Российской Федерации к одному году лишения свободы с применением статьи семьдесят третьей того же кодекса, то есть условно и в течение года был обязан отмечаться в уголовно-исполнительной инспекции понаринского района, дабы убедить государство, что твёрдо встал на путь исправления. И как только это доказал, а, может, и не доказал, то тут же и помер. Ох, и тяжела же ты, жизнь русского алкоголика.  Пятого апреля две тысячи первого года понаринскими милиционерами в двухстах метрах от железнодорожного переезда, в лесопосадках,  был поднят труп неизвестного мужчины с сильными гнилостными изменениями, без видимых признаков насильственной смерти. На следующий день в понаринском районном ОВД  заведено дело по установлению личности, а  через два дня труп этот был опознан, именно как Копылов Валерий Иннокентьевич двадцать третьего октября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, уроженца Понарино. Дело прекращено и сдано в архив.   

Отсюда вопрос Вам, товарищ лейтенант милиции Краюшкин Андрей Алексеевич, кто сейчас сидит в Вашем служебном кабинете, вон там, в углу, на стульчике, докуривает сигарету, стряхивая пепел в свою ладонь? Кто? Волк, натянувший на себя овечью шкуру, в смысле какой-нибудь вор, представляющийся чужими данными? Спокойно, Краюшкин, спокойно. Не спешите с выводами, товарищ лейтенант милиции.

- Где твои документы, Копылов? – Спросил Андрей у задержанного.

- Какие, командир?

- Твои. – Повторил опер и уточнил. – Удостоверяющие твою личность.

- Какие? – Задержанный явно вновь не понимая вопроса, вдруг одним ловким жестом закинул весь пепел себе в рот, но Краюшкин ничуть не удивился, ибо не такое ещё видел за годы службы.

- Паспорт твой где? – Задал он вопрос более конкретно.

- А-а-а, паспорт. – Протянул задержанный, вновь широко улыбаясь. – Потерял я его, в Понарино ещё, лет семь назад. О, восьмое марта как раз отмечали тогда  с корешами. Скоро же снова бабский праздник этот.

- А чего это ты бабские праздники отмечаешь? – Спросил Краюшкин, усмехаясь.  – Мужик же вроде?

- Мужик. Да. – Согласно закивал БОМЖ головой, улыбаясь. – И баб люблю. Вот и отмечал. Так и бабы с нами тоже тогда были.

- Ясно всё с тобой. В милицию по  поводу утери паспорта обращался? – Спросил Андрей.

- Не-а. Зачем мне? Мне не надо. Когда отмечался, надо было, а потом не надо уже стало.

- Отмечался что ли? За что?

- Ну. – Утвердительно кивнул лохматой головой БОМЖ. – Судим был по сто девятнадцатой.

- Когда? Где?

- В двухтысячном, в Понарино.

- Что сделал?

- Да, жену свою погонял маненько, она заяву и катанула мусорам. – Ответил БОМЖ и испуганно посмотрел на опера, поправился сразу. – Извини, командир. В милицию заявление написала.

- Понятно. – Подытожил Краюшкин и вновь стал смотреть в монитор компьютера.

«И чего он всё время улыбается?» - Подумал опер о задержанном.

Итак, что мы имеем? Отлично. Копылов, труп которого потом был опознан, был дактилоскопирован. Видимо, когда по сто девятнадцатой его привлекали. Так и есть. Девятого января двухтысячного года дактилоскопировали. Там же, в понаринском районном ОВД, участковыми. Молодцы – понаринские участковые. Значит, сейчас Андрей отведёт этот живой труп к экспертам, напишет отношение, после чего его дактилоскопируют, пальчики закинут на «Папилон»  и всё сразу встанет на свои места. Данным – давно известная истина – в мире нет ни одного человека, у которого  отпечатки пальцев полностью идентичны с отпечатками пальцев другого какого-нибудь человека. Хотя, стоп, не сразу, ой, не сразу всё встанет на свои места – пока пальцы задержанного что-нибудь нам выдадут, а тем более сойдутся с отпечатками пальцев трупа, опознанного, как задержанный или, наоборот, не сойдутся, пройдёт день или два. И что это время делать с задержанным? Но откатать его всё равно надо. Так, что ещё имеем? Ага, хорошо, Копылов, труп которого был поднят, получал паспорт незадолго до того, как помер, а именно одиннадцатого декабря двухтысячного года, по причине утери старого. Так, а старый он потерял двадцатого октября двухтысячного. Старый паспорт был  ещё советским, а новый уже российского образца. Отлично. В паспортном столе понаринского районного ОВД должна быть форма № 1 настоящего Копылова. Туда надо звонить. Это обязательно. Интересно, начальник паспортного в Понарино нормальный человек или мудак протокольный. Может ведь, и отказаться, выслать факсом копию формы № 1 на настоящего Копылова, а потребует официальный запрос и заставит ждать точно такой же официальный ответ. Ждать ответ можно месяц, а то и больше. Тогда плохо. Понарино от Таёжного на расстоянии двухсот с лишним километров находится – сам не сбегаешь, не спросишь, не посмотришь.  В любом случае нужно звонить в Понарино, для начала их розыскникам, потому что в ИБД не сказано, каким образом тот Копылов был опознан, по дактоучётам или ещё как, а это теперь имеет очень большое значение. Копылов значится выписанным из адреса своей постоянной регистрации в связи со смертью, пятнадцатого апреля того же, две тысячи первого года. В том же адресе были зарегистрированы до июля две тысячи пятого года Копылова Антонина Васильевна двадцать пятого января тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, уроженка города Новосибирска и Копылов Иван Валерьевич третьего февраля тысяча девятьсот девяносто второго года рождения, уроженец всё того же Понарино, но оба теперь, три года уже как,  выписаны из адреса в связи с переездом в город Новосибирск на постоянное место жительства. В общем, у них теперь тоже так просто не пойдёшь и не спросишь, где их муж и батька и не он ли сейчас в кабинете у лейтенанта милиции Краюшкина скучает. Кстати, а, может, они его и опознали тогда, в две тысячи первом. Ладно, видно будет. В любом случае, первым делом нужно в Понарино звонить, и если там ни чего не получится узнать, тогда уже с Новосибирском связываться. Жаль, что нет информационной базы данных Новосибирской области – это соседний регион. Хотя, и здесь есть выход – позвонить в БРНС главка, с тамошними девчонками у Андрея отношения служебные налажены, они ни когда ему в помощи не отказывают. В Понарино, в том адресе, где когда-то была зарегистрирована семья Копыловых, в настоящее время ни кто не зарегистрирован. Это плохо.  Краюшкин закурил и снова поднял трубку телефона.

- Командир, дай ещё закурить. – Попросил задержанный.

- Подожди, не отвлекай. – Поднёс Андрей к губам указательный палец, показывая задержанному, что нужно посидеть тихо, и набрал номер телефона справочной ГУВД.

- Алло. Здравствуйте, девочки – красавицы. Краюшкин беспокоит из уголовки Залесского района. Мне бы точные данные начальника паспортного стола понаринского и телефончик их, с факсом.

Записав то, что ему продиктовала по телефону девушка из справочной службы и, поблагодарив её, Краюшкин принялся печатать запрос.

- Командир, дай сигаретку. – Снова попросил задержанный.

- На. – Андрей протянул ему сигарету, зажигалку и пепельницу, добавив. – Больше пепел не ешь, а то, не дай Бог, помрёшь, а мне отвечать потом за тебя.

- Не помру. Пепел полезен. – Улыбнулся БОМЖ, но пепельницу всё-таки взял.

- Это точно, помер уже один раз, разбирайся теперь с тобой. – Проворчал опер. Чем может быть полезен пепел, он спрашивать не стал. Не интересно.

Итак: «Начальнику ОФМС по Понаринскому району подполковнику внутренней службы А.В. Селезнёвой. В связи с оперативной необходимостью прошу Вас, поручить подчинённым Вам сотрудникам, незамедлительно, посредством факсимильной связи, направить в наш адрес копию формы № 1 на гражданина Копылова Валерия Иннокентьевича двадцать третьего октября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, уроженца ррпгт Понарино, получавшего паспорт гражданина России во вверенном Вам подразделении одиннадцатого декабря двухтысячного года. Благодарю за сотрудничество. С Уважением. Начальник ОУР ОВД по Залесскому району города Таёжный подполковник милиции А.С. Рыбалко. Исполнитель – о/у Краюшкин». Добавив в запрос серию, номер паспорта настоящего Копылова и свои координаты с номером факса, Андрей распечатал документ. Теперь подписать, зарегистрировать в секретариате и отправить адресату, и ждать ответа, надеясь на лучшее.

Задержанный уже докурил.

- Командир, чего ты меня тут держишь? Я что? Убил кого? – Недовольно спросил он у Краюшкина.

- Нет. Ты сам умер. А это похуже будет, чем, если бы ты кого-нибудь убил.

- Да, мне уже говорили. А я-то причём? Какие-то козлы напутали что-то, а я виноват. Отпускай меня, командир.

- Не могу я тебя отпустить. Надо козлов этих найти теперь, а без тебя ни как.

- Так, а я причём? Я-то этих козлов не знаю, и не видел ни когда? Как я могу помочь их найти? Отпускай, командир. Мне бы опохмелиться уже.

- Мёртвым похмеляться не нужно. – Мрачно пошутил Андрей и уже серьёзно добавил. – Сиди и не дёргайся. Если ты тот, за кого себя выдаёшь и если везучий по жизни, то скоро отпущу.

- Ага. Отпустишь скоро. Как же. А то я не знаю Вашу бюрократию. Ты что, командир, Усаму Бен Ладена нашёл что ли? Чего ты меня тут держишь?

- Ну, кто его знает? Может, и Усаму Бен Ладена. Сиди, говорю, и без шуток. – Краюшкин выглянул из кабинета в коридор.

Толи на его счастье, толи просто так, в коридоре стоял младший оперуполномоченный из группы по раскрытию краж, младший сержант милиции Димка Сеченов.

- Димка, ты чего здесь? – Спросил его Андрей.

- Да, к Филиппову там человек пришёл, потолковать им без лишних ушей надо, вот меня попросили здесь подождать пока. – Пояснил Сеченов.

- Ну, тогда подожди у меня в кабинете, за человеком пригляди. Лады?

- А что? Сбежать может?

- Кто его знает, но лучше подстраховаться. Пригляди, а я пока тут документ один у начальства оформлю.

- Ладно. – Согласился Димка и зашёл в кабинет, занял место Андрея.

В группе розыска младшего опера не было с тех пор, как им перестал быть сам Краюшкин. Сколько уж начальству говорили, но всё без толку – лишних людей в отделе нет. Вроде и нет такой уж сильной надобности в наличии младшего оперуполномоченного, но и лишним он тоже не был бы, хотя бы вот в такие моменты, когда нужно по служебным делам выйти из кабинета, а у тебя там задержанный, и Ожегова, как назло, нет на службе, а, тем более что в большинстве других подразделений младшие опера были. В общем, на лицо полнейшая несправедливость. Как, впрочем, и всегда. К тому же, междугородняя телефонная связь и факсовые телефонные аппараты были только в кабинетах начальников подразделений, в дежурной части и в приёмной начальника РОВД, в связи с чем, оперы не могли позвонить за пределы города из своих кабинетов даже в служебных целях. Не хорошо это, ибо отрицательно влияет на эффективность работы рядовых сотрудников. Ладно, хоть компьютеры теперь в каждом кабинете есть, по одному на кабинет, но есть. Краюшкин помнил то недалёкое время, когда на всё подразделение был один компьютер, в кабинете начальника уголовного розыска, но документы, отпечатанные на пишущей машинке, уже тогда не принимало ни одно ведомство, в связи с чем  у оперов был составлен даже график, кто и когда работает на компьютере в кабинете начальника уголовного розыска. В главке, правда, на каждого сотрудника по компьютеру, а ещё с автотранспортом проблем нет, о междугородней телефонной связи и говорить не чего…

Андрей постучал в дверь кабинета Рыбалко и, не дожидаясь разрешения, вошёл

- Алексей Семёнович, у меня запросик тут. Подпишете?

- Давай. – Кивнул Рыбалко своей седой головой и, прочитав запрос, поставил свою подпись.

- Я его сейчас зарегистрирую и снова к Вам, отправить что бы. Ладно?

- Давай. Быстрее только.

Краюшкин вышел из кабинета начальника уголовного розыска и спустился на второй этаж, где  располагался секретариат, прямо напротив приёмной начальника РОВД.

- Привет, Тоня. – Поздоровался Андрей с хозяйкой кабинета, красивой стройной черноволосой женщиной, женой Сашки Мартынюка. – Зарегистрируй.

Тоня присвоила запросу исходящий номер, записала его в журнал, в котором Андрей поставил свою подпись за то, что запрос забирает, что бы отправить лично.

- Ты материалы розыскные когда заберёшь, Андрей? – Спросила Тоня.

- А что? Много их?

- Пять уже, два ещё вчера пришли, но они Ожегову отписаны, а его, как я понимаю, на службе нет опять. Ещё три тебе отписаны, но они сегодня пришли. Ну, так как? Когда заберёшь?

- Позже, Тонь, заберу. Ладно?

- Да, мне-то без разницы, у тебя сроки, не у меня, входящие уже стоят на них.

Краюшкин вышел из секретариата, поднялся на свой этаж, зашёл в кабинет Рыбалко.

Сроки. Да, ну их, сроки эти – в запасе ещё имеется до десяти суток на рассмотрение этих материалов, и только потом, по результатам рассмотрения, нужно будет либо заводить розыскные дела, либо возвращать материалы инициатору розыска для устранения каких-либо недостатков. И, вообще, дела по этим материалам можно будет завести уже в следующем месяце. И нарушением не будет, и показатели за февраль не пострадают.

Факс в Понарино Андрей отправил быстро, и теперь ему оставалось только ждать. Затем Краюшкин набрал номер телефона понаринских розыскников, но ему не ответили. Ждать и догонять – хуже нет, но такая уж служба оперская, особенно ждать, уметь ждать, уметь терпеть.

Через десять минут Андрей, отправив Димку Сеченова на ближайший рынок, прикупить чего-нибудь, пожевать, так как близился уже час обеда, вместе с задержанным стоял в кабинете экспертов. Дежурный эксперт – криминалист Олеся Старогородова снимала у БОМЖа отпечатки пальцев, а Краюшкин внимательно, но без какого-либо интереса наблюдал за этим действом, так как наблюдал подобное на своём веку уже далеко не в первый раз.

Вернувшись в свой кабинет, Андрей угостил сигаретой задержанного, закурил сам. В кабинете было сильно накурено, и Краюшкин настежь открыл окно. В кабинет хлынул поток свежего зимнего воздуха. Хотя свежим назвать его было можно только условно, так как РОВД располагался в промышленной части города, где различные заводы стояли впритык друг к другу. Работали по сей день только два завода, остальные как остановились в начале девяностых, так и стояли, предоставляя свои корпуса под различные офисы и склады различных фирм, как правило, торговых, но и эти два, работающих, завода изрядно портили свежий зимний воздух, и всё же такой воздух был лучше, чем табачный дым.

Краюшкин сел на свой стул, посмотрел на жадно курящего задержанного

- Ну, рассказывай теперь.

- Что рассказывать?

- Жизнь свою, всю, от рождения и до сего дня. – Пояснил опер.

- Зачем?

- Проверять буду, врёшь или нет. А то, может, ты и в самом деле Усама бен Ладен.

БОМЖ подумал секунду – другую и предложил

- Командир, ты мне вопросы задавай, а я отвечать буду, а то так и не знаю, что рассказывать.

- Добро. – Согласился Краюшкин и приготовил лист бумаги с авторучкой.

- А это зачем? – Спросил задержанный, недоверчиво глядя на письменные принадлежности, приготовленные Андреем.

- Записывать буду то, что рассказываешь. – Пояснил опер. – Объяснение твоё. А ты как хотел? Без бумажки мы все, сам знаешь, кто.

- Да, мне без разницы. Записывай. Мне скрывать не чего.

Андрей улыбнулся. У него вдруг родилась мысль, что тогда, в две тысячи первом в Понарино произошла ошибка, и человек, сидящий сейчас перед ним, действительно Копылов Валерий Иннокентьевич, человек, являющийся по социальному статусу лицом - БОМЖ.

- Ну, начнём. – Начал Краюшкин. – Родился ты в Понарино. Как звали родителей?

- Отца звали Кешкой. – Начал рассказывать задержанный, но тут же поправился. - Э-э-э, в смысле Иннокентием Ивановичем. Фамилия, как и у меня Копылов. Родился он сразу после войны, точно - не помню. Мне семь лет было, когда его завалило, на шахте он работал, проходчиком. Мать пить стала сильно.

- Мать как звали? – Уточнил Андрей.

- Елизавета Макаровна Копылова. Девичью её фамилию не знаю, родителей её не знаю, она из Ленинграда была эвакуирована, родители там погибли, а она в детском доме воспитывалась.

- Она что? Старше отца твоего была? – Уточнил опер.

- Да. – Подтвердил БОМЖ и добавил. – В тот день, когда война началась, родилась, двадцать второго июня, значит, в сорок первом.

- Братья, сёстры есть у тебя? – Спросил Краюшкин, записав первые показания задержанного.

- Сестра была, но где она не знаю. Мать, когда отец погиб, забухала, шляться стала, каких мужиков только не было у нас в доме. Потом её убитую нашли, на притоне, там, в Понарино. Это уже в семьдесят восьмом было. Нас с сестрой в детский дом. Сестру потом удочерили добренькие какие-то. А меня не захотели усыновлять, хотя сестра и просила их сильно.

- Как сестру звали?

- Анька. Копылова Анна Иннокентьевна, день рождения её не помню, а родилась она в семидесятом.

- Не пробовал найти её? – Спросил Андрей, впечатывая данные Копыловой Анны Иннокентьевны тысяча девятьсот семидесятого года рождения в графы ИБД. Ответ программы был кратким: «Данных по запросу не найдено», и это означало, что женщины с такими установочными данными не существует, по крайней мере, на территории области. Может, при удочерении ей фамилию сменили, а, может, просто увезли куда-нибудь за тридевять земель, а, может, и умерла давным-давно, ещё до двухтысячного года, когда формировался ИБД, и по этой причине она уже в него не попала…

- Пробовал, но не получилось, да я особо и не старался. – Ответил БОМЖ на последний вопрос опера и продолжил. - А зачем мне? Мне и так хорошо. Она ни разу меня не навестила даже в детском доме. Старший брат ещё был. Игорь. Погодки мы с ним, на год он, значит, старше меня. Но он умер ещё до школы. Болел чего-то. Года четыре ему было.

- Ладно. – Кивнул Андрей. – Давай дальше рассказывай.

- А что дальше рассказывать? – Спросил задержанный, но, подумав с полсекунды, продолжил рассказ. -  После детского дома я в шарагу поступил на каменщика. Окончил её, потом ещё в ДОСААФ от военкомата поучился и в армию пошёл.

- Служил где?

- В Новосибирске, при училище военно-политическом, в обеспечении, водителем. Два года действительную, потом ещё на сверхсрочную остался. Женился там.

- Жену как зовут?

- Тоня. Антонина Васильевна. Корнеевой в девках была.

- Развелись что ли? – Уточнил Андрей.

- Да, можно и так сказать. – Подтвердил БОМЖ.

- А на самом деле как?

- Не знаю. – Пожал плечами задержанный и добавил. – Так-то не разводились, но жили плохо с ней, потом выгнала она меня.

- А почему жили-то плохо?

- Да, сначала-то хорошо жили, у её родителей. Я служил, она в институте училась. Потом сверхсрочная моя кончилась и мы в Понарино переехали, дом-то родительский за мной остался. Там уже и сын у нас родился, Ванька. Я на шахте работал сначала водителем, а потом, после девяносто третьего, шахту закрыли. Я на другую устроился, но и её потом закрыли. Я на третью, та же история. Пытался по специальности устроиться, водителем, куда-нибудь, но ни кому не надо. Стал калымить. А расчёт, сам знаешь, командир, бутылочкой обычно, денег у людей не было. Ну, я так вот по чуть–чуть и стал прикладываться к горлышку-то, а потом и совсем. С шабашниками моими калым искали только за ради выпивки уже. Стал с женой скандалить.

- Сильно скандалили? – Уточнил Краюшкин.

- Да, как тебе сказать, командир?

- Честно. – Усмехнулся Андрей.

- Ну, бывало, что и дрались с ней.

- Кто кого бил? – Снова усмехнулся Андрей.

- Да, как получалось. Когда я её, а когда она меня. Дай ещё закурить, командир.

Краюшкин протянул сигарету, зажигалку, пепельницу. БОМЖ закурил

- Спасибо. – Буркнул задержанный, как будто бы стесняясь своей благодарности.

- Не за что. – Ответил Краюшкин и спросил. – Когда ты жену бил, она что делала?

- А что все бабы делают? Убегала из дома к соседям, да вас вот вызывала, ментов, значит.

- И что? Часто вызывала?

- Да, участковый наш с меня не слазил. Они мне, в конечном итоге, судимость ту, по сто девятнадцатой, и припаяли. Я хотел с ней ещё замирить тогда, она вроде не против была, да участковый наш её убедил, что прощать нельзя, мол, раз простит, потом хуже будет. Ну, вот я и получил тогда год условно.

Краюшкин усмехнулся. Понятно ему было, что участковому тогда показатели нужны были, вот и старался, что бы потерпевшие от заявлений своих не отказывались.

- Как участкового звали?

- Как звали, не помню, а фамилия его Зимин, капитаном тогда был, а сейчас, наверное, полковник уже, если не убили…

- А что? Было за что убить?

- Не знаю. – Пожал плечами БОМЖ.

- Ну, что? Плохим был? Не любили его жители участка? – Уточнил Краюшкин.

- Да, плохим-то не был. Мент, как мент. Обычный. Но и любить не за что. А кто Вас, ментов, вообще, любит? За что Вас любить-то?

- Действительно, за что же нас любить? Не за что. – Усмехнулся Андрей и спросил задержанного. - На отметки ты постоянно ходил? Нарушений не было?

- Не, не нарушал, а потом, когда на отметки отходил, так я сразу и уехал сюда, в Таёжный, за лучшей долей. Кореш позвал. Я у него как раз тогда жил, в семью после Суда возвращаться не стал, обидно мне стало, что она, жена моя так со мной тогда, повелась на уговоры Зимина этого.

- Что за кореш? Как зовут? Тот, с которым сюда приехали.

- Васютин Сашка. Отчество Егорович, по-моему. Ровесник мой. Понаринский тоже. Да, его посадили за изнасилование лет пять назад уже.

Андрей набрал в графах ИБД: «Васютин Александр тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения» и получил результат: «Васютин Александр Георгиевич третьего мая тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, уроженец Понарино, осужден пятого июня две тысячи третьего года Федеральным Судом Залесского района города Таёжный за совершение преступления, предусмотренного частью первой статьи сто тридцать первой уголовного кодекса России, к семи годам лишения свободы. Дактилоскопирован в ОВД Залесского района города Таёжный. Выписан с адреса улица Замостовая, 16 города Понарино в связи с осуждением. В настоящее время имеет временную регистрацию в исправительной колонии -  месте отбывания наказания».

- Чем здесь с Васютиным занимались?

Ответить задержанный не успел, потому что в кабинет зашёл Димка Сеченов с пакетом в руках. Внимание и Краюшкина, и БОМЖа сразу же переключилось на этот пакет.

- Что купил? – Спросил Андрей младшего опера, посмотрев на часы над дверью, которые показывали, что времени уже двадцать минут первого часа дня.

- Тоже, что и обычно. – Пояснил Димка, вытаскивая из пакета беляши и пакетики растворимого кофе три в одном.

В беляшах этих, конечно, настоящего мяса было минимум и было много лука, который не любил Андрей, но, как говорится, за неимением лучшего, а точнее, за неимением финансов. Финансов, впрочем, хватало на более или менее неплохой обед. Оперы обычно обедали на всё том же рынке, раскинувшим свои прилавки за забором ОВД,  у Айнуры, беженки из одной из среднеазиатских республик, занимавшейся на рынке готовкой обедов для своих земляков, в огромном количестве трудящихся на этом же рынке. Меню у Айнуры разнообразием не отличалось, но на сто рублей можно было неплохо подкрепиться. Шурпа или манты, лагман или плов, вприкуску с лавашем и неприхотливой зеленью и овощами – луком и укропом, помидорами и огурцами. К чаю у Айнуры всегда имелась самса. Со временем в палатке Айнуры стали своими и оперы, и им даже позволялось приносить с собой бутылочку родимой, прозрачной, как слеза младенца. К Айнуре Андрей сегодня уже не успевал, и всё из-за этого живого трупа.

- Есть будешь? – Спросил Краюшкин у задержанного.

- Мне бы похмелиться, командир, а то трубы горят. – Жалобно попросил тот.

- Нету у меня, похмелиться и, вообще, пьянству у нас бой. – Отрезал Андрей и снова спросил. – Есть будешь?

- Буду. – Вздохнул БОМЖ и Андрей протянул ему беляш.

Краюшкин насыпал себе в кружку растворимого кофе, залил его кипятком и посмотрел на Сеченова

- Ты чего стесняешься? Жуй давай. Кофе вон наливай себе в кружку Стасову.

Димка, который всегда был не прочь, перекусить, несмотря на свою худобу, принялся готовить себе кофе, на ходу откусывая беляш. Зарплата у младших оперов гораздо меньше, чем у оперов, в связи с чем они и у Айнуры питались почти всегда в долг.

- Ну, так чем в Таёжном со своим корешем занимались? – Вспомнил Краюшкин свой вопрос, нехотя откусывая маленький кусок беляша.

- Да, сначала-то на стройку в Северном микрорайоне завербовались. Мы же каменщики оба. Но только месяц и проработали.

- А потом что? – Влез в рассказ задержанного Сеченов.

- А потом зарплата была, пили беспробудно три дня, а потом нас прораб пинком под зад обоих. В Понарино возвращаться не стали, здесь стали калымить. Потом Сашка сел, а я так вот и болтаюсь.

- И где болтаешься сейчас? – Спросил Андрей.

- Да, пристроился у мужичка одного, там же, на Северном микрорайоне, помогаю ему по хозяйству. Он меня не обижает. Живу в гараже у него. Он кормит меня, денег немного даёт, на самое необходимое, выпиваем иногда вместе.

- Как зовут мужичка твоего? Где живёт?

- Глухов Владимир. Меня годов на пять постарше, наверное. Живёт на Восточной, 18. Семья у него. Жена и дочь – студентка. Есть ещё дочь, но она замужем, отдельно живёт, я её и не видел ни разу.

Краюшкин вновь стал набирать в графах ИБД исходную информацию и через минуту уже знал, что про Глухова задержанный не соврал.

- Вчера чего натворил? За что задержали?

- Да ни за что. – Огрызнулся БОМЖ, пережёвывая беляш.

- Всех ни за что, а всё-таки? Пьяный, говорят, болтался, песни матерные орал.

- Ну, болтался. – Снова огрызнулся задержанный. – Ну, пел песни. И что? Преступление что ли? Не убил же ни кого, не ограбил.

- Зато гражданам отдыхать мешал. Мелкое хулиганство.

- Да, какое, к чёрту, хулиганство. Палочку очередную сержанты захотели, так и скажите. А то начинаете тут разводить меня, мелкое хулиганство приплетаете. Кто жаловался-то? Ни кто, а, значит, не мешал я ни кому. Ладно, пусть те сержанты подавятся своей премией за меня, мне не жалко. Командир, если отпускать меня не хочешь, то давай, в камеру обратно. Не хочу я больше разговаривать, трясёт меня, трубы горят. Или дай уже выпить.

Вот, наивный народ, - подумал Краюшкин, - истинно верят в то, что обыкновенные сержанты из ППСМ за каждого задержанного мелкого хулигана получают премии, звания и чуть ли не Героев России.

- Нету выпить. – Развёл руками Андрей. – И в камеру я тебя определить не могу, потому что ты не существуешь, умер ты ещё семь лет назад.

- И что мне? – Возмутился БОМЖ, доев беляш. - Сидеть здесь что ли пока на самом деле не помру?

- Упаси меня, Господь, от такого соседства. – Усмехнулся Краюшкин, делая очередной глоток бурды из своей кружки. – Запрос я уже отправил, будем надеяться на ответ.

- Ну, и когда твой ответ придёт?

- Не знаю. - Опять пожал плечами опер. – Но времени даром терять не будем. Как ты относишься к дополнительным вопросам?

- Да, задавай уже. – Махнул рукой задержанный и попросил. – Закурить только дай.

  - Соседей в Понарино можешь назвать? – Спросил Андрей, передавая сигареты, зажигалку и пепельницу, и попросил Сеченова. – Закрой окно, Димыч, а то, похолодало что-то.

 Сеченов закрыл окно и тоже хотел закурить, но Краюшкин жестом руки попросил его подождать и не курить пока.

- Напротив нас Гаврилова Лидия Яковлевна жила, старенькая уже, в войну санитаркой на фронте была, она нашу семью хорошо знала, дом-то наш дед ещё мой строил, да потом утонул по пьяной лавочке, до моего рождения ещё. А так, могу ещё Кольку Андреева назвать, через два дома жил. Года на два помладше меня, на шахте инженером каким-то работал. Семья у него, жена Аллка, да пацанов двое Колька и Андрей, лет пять разница у них в годах, Андрюха младший. А Лидия Яковлевна одна жила.  Муж её и десяти лет после войны не прожил, израненный весь был на фронте, говорят, но я не застал его, позже уж родился, а детей они не успели родить, так одна и жила, но племянники к ней приезжали часто, брата её сыновья, только я ни как зовут их, ни где живут они, не знаю, командир. Ну, и Сашка вот ещё Васютин. Только их семья туда переехала году в девяносто восьмом, то есть не местные они. Они с матерью вдвоём переехали, мать у него, Клавдией зовут. Где отец у него, не знаю. А с женой он развёлся, говорил, я её и не знаю, не видел ни когда.

Краюшкин проверял всех, называемых задержанным, по ИБД, и получалось, что тот не врёт – старушка Лидия Яковлевна умерла год назад, и теперь в её доме был прописан некто Сашко Евгений Викторович тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, а семья Андреева Николая Александровича тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения до сих пор значилась зарегистрированной в Понарино, в доме № 24 по улице Замостовой. С Васютиным всё было понятно ещё раньше. Сам же Копылов, если это был он, конечно, жил когда-то в доме № 20 на той же улице.

-  Ещё кого назвать можешь? – Андрей внимательно посмотрел на задержанного.

- Да кого ещё? Всех не упомнишь, командир.

- Ладно. – Согласился Андрей и задал другой вопрос. – Ты паспорт сколько раз в жизни терял?

- Три раза. – Ответил БОМЖ и принялся уточнять. – Первый ещё до армии, второй уже в двухтысячном по осени, бухой опять был, а про третий, последний, значит, говорил уже.

У Краюшкина уже почти не оставалось сомнений в том, что задержанный и был, в действительности, тем, за кого себя выдавал, то есть Копыловым Валерием Иннокентьевичем, а в Понарино семь лет назад, действительно, произошла ошибка. Ну, не может столько знать тот, кто просто представляется чужими данными. Этот же, как по нотам свою жизнь рассказывает. Нужно выпускать этого бедолагу. Но лучше подстраховаться - дождаться окончания обеда и позвонить в БРНС, попробовать пробить его жену и сына по Новосибирску. А пока, пожалуй, нужно сделать запрос в Понаринский архив ОЗАГС.

«Руководителю архива ОЗАГС города Понарино. В связи с оперативной необходимостью  прошу Вас, поручить подчинённым Вам работникам, незамедлительно проверить и сообщить в наш адрес информацию о рождении и смерти Копыловых Игоря Иннокентьевича тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, Иннокентия Ивановича тысяча девятьсот сорок пятого года рождения, Елизаветы Макаровны тысяча девятьсот сорок первого года рождения. Ответ прошу направить в наш адрес посредством факсимильной связи. Благодарю за сотрудничество. С Уважением. Начальник ОУР ОВД по Залесскому району города Таёжный подполковник милиции А.С. Рыбалко. Исполнитель – о/у Краюшкин». Номер своего служебного телефона Андрей напечатать не успел, потому что в кабинет заглянул Вовка Филиппов

- Андрюха, Димка наш не у тебя? – Спросил он Краюшкина, уже видя, что Димка как раз у него.

- Ты же видишь. Чего спрашиваешь? – Проворчал Андрей.

- Да, ладно, я не за этим. Приколюху про Авдеича хочешь новую?

- Всё равно же не отцепишься. – Проворчал опять Андрей, но уже для порядка больше, тем более что послушать какую-нибудь новую смешную историю про одного из двух водителей районного уголовного розыска, прапорщика милиции Павла Авдеева, человека лет сорока пяти от роду, силы физической недюжинной, несмотря на свои средний рост и среднее телосложение, и при этом не совсем глупого, но и далеко не умного, всегда было интересно, а ещё интереснее увидеть всё действие самому, но Андрей опять пропустил и потому, разрешив Сеченову закурить, дал Вовке добро.  – Давай, трави уже.

- Короче так, - начал Вовка, тоже закурив, - на выходные он с гаражом своим мудрил чего-то, да с крыши и навернулся. Вчера, помнишь, весь день охал, ходил, за грудь держался всё?

- Ну, помню. – Кивнул Андрей своей давно не стриженой головой.

- Ну, вот ему дружок его, Серёга Бородин, и посоветовал, мол, чего ты охаешь, иди в поликлинику, вдруг ребро сломал, да только, в поликлинике, не вздумай сказать, что с гаража сам навернулся, выгоду поиметь лучше, скажи, что на службе, мол, при исполнении, так сказать, служебных обязанностей травмировался, потому что тебе тогда компенсация выйдет за твоё такое самопожертвование. Бородин-то сразу прикол этот задумал, для него же Пашку под какую-нибудь бяку не подвести, значит, день прожить зря. Одно слово – друзья. Ну, а ты знаешь, что Пашка до денег жадный, так и сделал, как ему Бородин насоветовал. Пошёл в поликлинику, да и залечил врача, но нет, что бы сказать, что со служебного гаража свалился, взял да и набрехал ей, что бандита какого-то геройски задерживал, тот чуть ли не из автомата отстреливался, но Пашка, он же парень бесстрашный, его пулями бандитскими не испугаешь, выхватил у бандита автомат и давай с ним на кулачках биться да бороться, по полу кататься, вследствие чего и получил свою травму, но и бандита тоже повязал. Врач, говорят, что молодая и красивая, купилась на его байку, да справедливой дюже оказалась, взяла и позвонила сегодня Семёнычу нашему, да ещё с претензией конкретной, мол, чего же вы, начальники, так вас разэдак, у вас боец геройски бандита задерживал, жизнью рисковал, травму получил, а вы молчите, не сообщаете нам,  теперь уж хоть к награде представьте его или премию, на худой конец, ему выпишите, справедливее будьте, начальнички, тогда вас и подчинённые уважать будут. Семёныч наш от такого разговора с врачом так и сел на свой стул, точнее встать с него не смог, дар речи потерял. А Пашка теперь в боксе всё торчит, от УАЗика своего не отходит, всё ремонтирует там чего-то, боится попадаться на глаза начальству…

Посмеялись все. От души посмеялись. Даже задержанный улыбался довольно, забыв, видимо, про то, что он задержанный, и что к тому же семь лет, как мёртвый уже.

Да уж, Пашка Авдеев похлеще киношного Васи Рогова будет – что ни день, то новая хохма.

Как по заказу, в кабинет Андрея заглянул сам Пашка и грубым своим голосом  недовольно проворчал, глядя на Вовку с Димкой

- Чего сидите? Поехали уже, там начальство рвёт и мечет, на меня из-за вас орёт, и Столяров уже замёрз, ждёт вас в боксе.

- Пашка. – Обратил Андрей на себя внимание Авдеева.

- Чего тебе? – Буркнул тот недовольно в ответ, предчувствуя, видимо, что сейчас над ним начнут подшучивать.

- А где у тебя нашивка?

- Какая ещё нашивка?

- Ну, как же? За ранение, которое ты получил, геройски жулика задерживая. – И все, но уже кроме задержанного, снова рассмеялись.

- Да, пошли вы. – Буркнул Авдеев и закрыл дверь кабинета, что называется, с той стороны. Следом за ним вышли из кабинета и, смеющиеся Филиппов с Сеченовым.

Через секунду из коридора послышался голос Рыбалко

- Авдеев! Ты чего здесь ходишь!? Твое место в боксе! Бегом туда! И, не дай тебе Бог, если твоя таблетка работать не будет опять! Выговор вместо ордена получишь! Понял!? Герой в одном месте с дырой! Блин!

Ещё через минуту Андрей, посмотрев в окно, увидел, как Пашка быстрыми шагами направляется к боксу и что-то бормочет себе под нос, усиленно жестикулируя своими большими руками.

Андрей остался наедине с задержанным, но ненадолго, потому что в кабинет сначала вошла, скромно и уж точно не желая того, какая-то женщина, судя по внешнему виду которой, можно было уверено сказать, что она не просто пьёт, а пьёт конкретно, совсем конкретно, а за ней вошёл и Колька Городилов.

- Чего ты встала у дверей, как истукан, Зеленкова? – Прикрикнул Колька на женщину и добавил. – Проходи уже, не стесняйся.

- А чего? – Огрызнулась женщина. – Чего её отпустили, а меня арестовывать? За что? Она, между прочим, его сковородкой огрела по башке, и пинала больше, чем я.

 - Закончили? – Спросил Андрей Городилова, не слушая женщину.  – Чего долго так?

- Да, следак молодой, после универа только, дотошный, всё боялся, что они оговаривают себя, что не они мужика приговорили, допрашивал их, строго следуя тем рекомендациям, которые в учебнике криминалистики даны. – Ответил Николай.

- Да уж, комитетские у нас асы в следственной работе, запросто могут из очевидного сделать неочевидное и, наоборот, из неочевидного очевидное. – Улыбнулся Андрей.

Улыбнулся и Коля, пояснив

. – Тебе там, кстати, факс какой-то пришёл. Зайди к Семёнычу.

Краюшкин посмотрел на часы над дверью – обед, оказывается, уже десять минут, как закончился. В голове промелькнула мысль: «Лишь бы тот факс это был, из Понарино».

- Коль, глянь за этими, пока я к Семёнычу.

- Ладно. – Кивнул головой Городилов.

Забрав факс, Андрей не упустил возможность ещё раз воспользоваться междугородней телефонной связью и вновь попробовал дозвониться до понаринских розыскников, но тщётно. Тогда опер набрал номер телефона дежурной части районного ОВД Понарино

- Алло. Из Таёжного беспокоят. Лейтенант Краюшкин. Из уголовного розыска Залесского района. Где розыскники ваши? Ни как дозвониться не можем. Ага. Понятно. Плохо. А скажи мне, пожалуйста, участковый Зимин работает ещё? Работает. Хорошо. А как услышать его? На больничном. Это плохо. А кто сейчас Замостовую улицу у Вас обслуживает? Ага. А как с ним связаться? После суток сегодня. Завтра только. Это плохо. Ладно. Спасибо. Розыскники ваши появятся, пусть позвонят мне. – Продиктовав номера своих служебного и сотового телефонов, Андрей положил трубку на место.

В понаринском районном ОВД было три розыскника. Старший оперуполномоченный находился на сессии, младший оперуполномоченный в отпуске и остававшийся в строю оперуполномоченный в связи с этим в отделе почти не появлялся, а постоянно находился на территории, с утра до ночи, играя в прятки с местными жуликами различной масти. Товарищ Зимин участковым больше не работал, а работал начальником участковых, звания полковника милиции он ещё не получил, потому что не так давно получил звание подполковника, но в настоящий исторический момент находился на больничном. Участковый, который теперь в Понарино обслуживал улицу Замостовую, находился на незаконном отдыхе после незаконного суточного дежурства – ведомственный приказ, регламентирующий работу участковых, запрещал им дежурить в составе СОГ, но во всех отделах они дежурили, дежурят и дежурить будут, потому что нередко дежурному оперу, приехавшему на осмотр того или иного места происшествия, было просто не обойтись без местного участкового. Правда, в сводку участковый, в случае раскрытия преступления по горячим следам, не попадал, потому что не было его официально в составе следственно-оперативной группы и быть не могло, согласно приказа.

Факс был тот самый. Из Понарино. И, на редкую удачу, очень и очень хорошего качества. Краюшкин только взглянул на фотографию истинного Копылова Валерия Иннокентьевича двадцать третьего октября тысяча девятьсот шестьдесят шестого года рождения, уроженца города Понарино, и сразу же понял, что с неё на него смотрит тот самый человек, что сейчас сидел на стуле в углу его служебного кабинета. Может, и моложе чуть–чуть, но глаза, нос, губы, овал лица, полностью совпадали. Опер улыбнулся удаче и зашёл в свой кабинет. На ксерокопии формы № 1 Копылова были указаны и его родители: Копыловы Иннокентий Иванович тысяча девятьсот сорок пятого года рождения и Елизавета Макаровна тысяча девятьсот сорок первого года рождения. Было указано и то, что сам Копылов состоит в законном браке с Копыловой (Корнеевой) Антониной Васильевной и у них имеется совместный ребёнок Копылов Иван Валерьевич тысяча девятьсот девяносто второго года рождения, и проживают они в городе Понарино по адресу улица Замостовая, 20. Там же, правда, стояла и пометка, что сам Копылов Валерий Иннокентьевич снят с регистрационного учёта в апреле две тысячи первого года в связи со своей смертью, но теперь это уже ни чего не меняло. Задержанный, на самом деле, являлся тем, за кого себя и выдавал с самого начала. И всё-таки Андрей, попросив, Городилова, подождать немного, поднял трубку служебного  телефона и набрал номер телефона Бюро Регистрации Несчастных Случаев

- Алло. Здравствуйте, девочки - красавицы. Краюшкин моя фамилия. Из уголовки Залесского района. Помощь Ваша треба. Ага. На Новосибирскую область есть выход сегодня? Конкретно на сам Новосибирск? Есть. Хорошо. Пробейте мне, пожалуйста, Копылову Антонину Васильевну двадцать пятого января тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения. Ага. Есть. А адрес есть? Хорошо. Полностью на неё всё. Пишу. – Краюшкин быстро записал на отдельный лист бумаги то, что ему продиктовала инспектор БРНС, и задал ей ещё один вопрос. – По адресу можно проверить? Кто там ещё есть? Ага. Пишу.

Записав всё, что ему было нужно, Андрей попросил

- Девочки, мне бы эту информацию всю по факсу ещё можно скинуть? Вот благодарен буду. С меня маленькая шоколадка, но каждой красавице вашего славного геройского краснознамённого гвардейского подразделения.

Всё. Краюшкин посмотрел на задержанного и, улыбаясь, спросил

- В Новосибирске жена твоя где может жить?

- А она в Новосибирске что ли? – Спросил в ответ БОМЖ.

- Судя по всему, да. Во всяком случае, из твоего дома она выписалась в Новосибирск на ПМЖ. В твоём доме, вообще. Сейчас ни кто не прописан, так что можешь возвращаться на свою малую Родину, если хочешь.

- А сын-то мой, Ванька-то, где?

- Тоже самое, что и жена твоя, выписан в Новосибирск. Ну, так где твоя жена в Новосибирске может жить?

- Да, чёрт её знает. У родителей своих, наверное. Где же ей ещё жить?

- Адрес помнишь?

- Да, на Красном проспекте они тогда жили. – Уверенно ответил БОМЖ и назвал точный адрес своих тестя с тёщей. Адрес полностью совпал с тем, который был продиктован Краюшкину в БРНС. По тому же адресу значился прописанным и Копылов Иван Валерьевич.

Ну, и контрольный вопрос

- Как родителей жены зовут? Когда родились они?

- Когда родились, я не знаю, командир, а звали их Василий Васильевич и Любовь Тимофеевна, оба Корнеевы. Тоже, после войны родились.

- Братья, сёстры у твоей жены есть?

- Есть. Два брата. Один на Дальнем Востоке где-то живёт, после армии там остался, а второй в Новосибирске, недалеко от родителей. На Дальнем Востоке который живёт, Олегом, вроде, зовут, а в Новосибирске который, Иван. Он нашему Ваньке крёстным отцом приходится. Дай закурить, а, командир.

- Кури. – Протянул Андрей Копылову сигарету, зажигалку и пепельницу и добавил, улыбнувшись. – Не изменяет тебе память, Копылов.

Всё совпадало, и адрес, и установочные данные родственников – Корнеев Олег Васильевич тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения всего полгода назад приехал жить в город Новосибирск из города Спасск - Дальний Приморского края и зарегистрировался в Новосибирске по тому же адресу, что и Копылова Антонина Васильевна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения. Там же были зарегистрированы и Корнеев Василий Васильевич тысяча девятьсот сорок четвёртого года рождения с Корнеевой Любовь Тимофеевной тысяча девятьсот сорок седьмого года рождения. Там же – это в том же адресе, который без запинки назвал задержанный. Ну, при любом раскладе нельзя знать такие подробности о дальних родственниках того, за кого себя выдаёшь, если ты, конечно, не агент ЦРУ. Агенты ЦРУ на жизненном пути лейтенанта милиции Краюшкина пока не попадались. Всё это означало только одно – Копылова нужно выпускать.

 - Андрюха, я пойду? – Напомнил о себе Городилов, о котором Краюшкин уже  и забыл. – А то у меня своих дел хватает ещё.

- Иди. – Кивнул Андрей. – Я её сам арестую, не переживай.

- Тома, стой и не дёргайся. – Зачем-то предупредил Колька Зеленкову и вышел из кабинета группы розыска. Тома стояла у платяного шкафа и не дёргалась, с пристальным вниманием, но без какого-либо интереса, разглядывала носки своих серых высоких валенок.

Андрей дописал объяснение от имени Копылова, дал ему прочесть, после чего тот написал: «С моих слов записано верно, и мной прочитано», поставил дату и свою подпись, которая, как оказалось, и выглядела «Копылов» с каким-то маленьким витиеватым крючком на конце. К тому же подпись совпала с той, что была и на ксерокопии формы № 1.

Затем Андрей в правом верхнем углу объяснения написал: «Начальнику ОВД по Залесскому району города Таёжный полковнику милиции Е.Е. Опанасенко от Копылова Валерия Иннокентьевича 23 октября 1966 г.р. без определённого места жительства».

- Всё, Валерий Иннокентьевич, Вы можете быть свободны.

Копылов молча встал со стула и открыл дверь, что бы выйти.

- Стойте, Копылов. – Остановил Краюшкин БОМЖа.

- Чего ещё? – Вздохнул Копылов как-то устало.

- Вот, возьми. – Андрей протянул ему клочок бумажки. – Это номер моего служебного телефона. Будешь восстанавливать себя из мёртвых, звони, если проблемы какие будут, я всё подтвержу.

- Я не буду. – Ответил Копылов.

- Что не будешь? – Не понял опер.

- Восстанавливаться из мёртвых не буду. – Пояснил БОМЖ.

- Почему? У тебя вся жизнь впереди ещё.

- Чего ты дурака включаешь, командир? Успокаиваешь меня? Жалеешь? Не надо. Это у тебя жизнь, а у меня так. Я сам виноват в этом, слабым оказался, не стал барахтаться, пытаться выплыть, а, наоборот. По течению поплыл, вот и приплыл теперь, но зато мне теперь так проще.

- Как это так?

- А вот так, мёртвым. Спокойнее мне так. Нету меня. И ни когда не было. Понимаешь?

Андрей понимал и поэтому промолчал.

- Дай закурить на дорожку лучше, командир.

Краюшкин протянул Копылову сигарету и тот вышел из его кабинета. Андрей хотел пожелать ему удачи, но в горле встал ком. Да, и не по-человечески как-то, наверное, желать удачи тому, от кого она давным – давно отвернулась, раз и навсегда, и все об этом знают, и все это понимают, потому что издевательство какое-то получается, не смотря на всю искренность этого пожелания…

Андрей закурил, тупо глядя в тот материал, который собрал, пытаясь подтвердить или, наоборот, опровергнуть то, что Копылов это и есть Копылов. Вздохнул. Затем вспомнил о Зеленковой, которая, по-прежнему, стояла у платяного шкафа и разглядывала носки своих валенок.

- Чего стоишь, Тома? Присаживайся.

Зеленкова села на тот стул, на котором ещё несколько минут назад сидел живой труп, БОМЖ Копылов Валерий Иннокентьевич, посмотрела на опера  и ухмыльнулась

-  Чего уж теперь, начальник? Так и говори, садись, мол, Зеленкова. А то присаживайся. Я же ведь села уже? Надолго меня в тюрьму, начальник?

Краюшкин не ответил женщине, встал из-за стола, что бы подойти к сейфу и достать её дело, но его остановил телефонный звонок

- Да. – Андрей поднял трубку. – Краюшкин слушает.

Звонил помдеж Козловский, интересовался, что ему теперь делать с материалом по мелкому хулиганству, которое прошлой ночью совершил Копылов. Андрей с полминуты подумал и ответил

- Сожги или съешь, проверять ни кто не будет всё равно. Он же мёртвый по всем учётам, Копылов этот, судить его нельзя. Да, я-то установил, что он – это он, но справедливо будет, если мы его отпустим сейчас, ему наша система уже однажды напаскудила, хорошую палочку из него сделали наши коллеги понаринские, так что с него хватит, пусть идёт, куда хочет, только вещи не забудь ему отдать. Добро.

Андрей положил телефонную трубку и вернулся к сейфу, открыл его и достал из его нутра розыскное дело на алиментщицу Зеленкову Тамару Петровну четырнадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, уроженку города Таёжный, объявленную в розыск по постановлению Федерального Суда Залесского района её родного города  с санкцией о замене исправработ на реальное лишение свободы.

 

 

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

 

Краюшкин раскрыл розыскное дело в отношении Зеленковой, на обложке которого, в правом верхнем углу, значилось: «Секретно, по заполнении», но ни чего секретного в этом деле пока не было. Опер бегло просмотрел его, тем более что и смотреть там особо было не чего: лист ознакомления с делом, пока чистый, опись документов, находящихся в деле, заполненная пока только на девять строчек, постановление о заведении розыскного дела от двадцатого февраля, план первоначальных ОРМ всё от того же, двадцатого февраля, лист резолюции от двенадцатого февраля: «тов. Краюшкин пр. к исп., орг. и пров. ОРМ. Нач. ОУР Рыбалко». Далее, сопроводительная из Федерального Суда Залесского района города Таёжный с их исходящим от пятого февраля и входящим ОВД по Залесскому району города Таёжный от одиннадцатого февраля. Опер усмехнулся – шесть дней потребовалось, что бы этот материал перенести через дорогу, от здания Суда до здания ОВД. За сопроводительной в дело были вшиты два экземпляра постановления всё того же Федерального Суда Залесского района города Таёжный от четвёртого февраля об объявлении гражданки Зеленковой в розыск и помещении её в СИЗО при задержании с целью дальнейшего её направления в колонию – поселение для исполнения наказания, в связи с тем, что исправработы ей заменили  лишением свободы – Зеленкова почти год назад была осуждена всё тем же Федеральным Судом Залесского района к исправработам за совершение преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятьдесят седьмой уголовного кодекса России, и приговорена к определённому количеству часов исправработ, но исправляться и работать не пожелала, в связи с чем инспекторы уголовно-исполнительной инспекции, где Зеленкова была поставлена на спецучёт, были вынуждены обратиться в Суд с представлением о замене наказания осужденной на более строгое. Суд представление уголовно-исполнительной инспекции рассмотрел быстро и ходатайство их удовлетворил. После постановлений следовала копия самого приговора от восемнадцатого марта прошлого года, за ним ксерокопия паспорта гражданки России Зеленковой Тамары Петровны и требование в ИЦ ГУВД на эту же гражданку. Если не считать постановление о заведении розыскного дела и план первоначальных ОРМ, то требование это было единственным документом в этом деле, который Краюшкин написал сам – несмотря на то, что про гражданку Зеленкову можно теперь было всё узнать по электронной базе данных в компьютере, не выходя из кабинета, всё равно, по ведомственному приказу, было обязательным направлять в информационный центр строго формализованный запрос, называемый «требованием», с фразой: «в связи с объявлением в розыск гражданина прошу предоставить о нём полную информацию». Бланк требования, заполненный опером, в производстве которого находилось то или иное дело, возвращался обратно ему через два – три дня с различными отметками в зависимости от ситуации: привлекался гражданин к какой-либо ответственности или нет, где прописан, где и кем работает, имеет ли в личном пользовании транспорт, оружие и тому подобные сведения об этом гражданине. Бланк этот  подшивался в дело. Требование на Зеленкову вернулось буквально накануне, исписанное полностью мелким почерком. На задней обложке самого розыскного дела, с внутренней стороны, был наклеен конверт, где должны были находиться фотографии разыскиваемой и другие, принадлежащие ей  документы, записные книжки, обнаруженные в ходе её розыска и изъятые, но только в том случае, если они могут помочь в розыске своей хозяйки.  В настоящем розыскном деле конверт был пуст – Краюшкин, вообще, не успел поработать по этому делу, о чём и не переживал, потому что не душегуб ведь какой и не разбойник, и не вор эта Зеленкова, а алиментщица простая, ни кому совсем не интересная. Хотя, нет – теперь уже душегуб она, мужичка-то они с подругой, Кривошеевой Натальей этой, приговорили. И, если бы ты, товарищ лейтенант милиции Краюшкин Андрей Алексеевич, не сунул бы дело на Зеленкову в сейф, где оно пылилось бы бесконечно, ибо розыск бессрочен, а сразу попытался бы найти женщину эту нехорошую и арестовать, то, глядишь, мужчина этот был бы жив сейчас. Стоп, Краюшкин. С такой философией можно далеко зайти. Например, до того, что не роди в своё время Зеленкову её мать, то и мужик тот был бы жив сейчас. Но ведь глупо же так думать, а Краюшкин, может, и не очень умён, но и далеко не глуп, он прошёл обследование в ЦПД  и не раз уже за годы службы. Как там у Кивинова? «Перешагиваете ли Вы через трещины на асфальте?» Нет, не перешагиваю. Или перешагиваю всё-таки? Ай, да ну их, трещины эти на асфальте. А когда Зеленкову в прошлом году судили, разве нельзя было сразу назначить ей наказание в виде лишения свободы? Неужели сразу было непонятно, что мадам эта исправляться не желает, а, значит, и не будет? Всем всё было понятно, Зеленкову знают давно уже в районе, характеристики у неё и от простых граждан, и от участкового, и от инспекторов ПДН, далеки от положительных. Да, всем всё было понятно, но всё равно Зеленкову осудили к мере наказания, не связанной с лишением свободы. Истинно говорят, что российская судебная система – самая гуманная судебная система в Мире. Жегловское: «Вор должен сидеть в тюрьме» в реальную жизнь России в двадцать первом веке уже ни как не вписывалось. Скорее, наоборот: «Вор должен спокойно гулять на свободе и продолжать воровать, не боясь ни кого и ни чего, в том числе и правосудия, не говоря уже о милиции». Тьфу, блин. Или ещё на каждом углу можно повесить плакаты с изображением вора, тычущим своим толстым указательным пальцем в проходящих мимо плаката граждан, и девизом: «А ты украл?». Как? Ты ни разу ни чего не украл? Ну, ты и лошара. Тьфу, блин.  Нет, лейтенант милиции Краюшкин тоже не кровожаден, категорически против смертной казни, например, но нужно же реально смотреть на вещи, людей и события – ну, какие, к чёрту, исправработы Зеленковой? А теперь мужика вот нет. А с другой стороны, кому он нужен-то этот мужик? Такой же конченый алкаш. Кто будет жалеть о его безвременной кончине? Ни кто. И Краюшкин не будет. За годы службы отжалелся уж этих наркоманов и алкоголиков. Не так давно Андрей в интернете вычитал чей-то афоризм: «Чем больше я узнаю людей, тем сильнее я люблю собак», и всё чаще ловил себя на мысли, что полностью согласен с этим афоризмом. То-то и оно. Тьфу, блин. Вот не бухал бы этот мужик с кем попало, где попало и как попало, да и, вообще, не бухал бы, то и жив был бы. Как говаривал Глеб Жеглов: «Наказания без вины не бывает, ему надо было вовремя со своими женщинами разбираться». О, классика опять. Везде классика. Классика кино, классика литературы, классика музыки, а, в конечном итоге, - классика самой жизни…

- Тома, чего работать не стала? – Спросил Андрей Зеленкову, закуривая.

- А зачем? – Спросила женщина в ответ.

- Как зачем? А детей кормить?

- Да, они не голодают теперь, их теперь Государство кормит. – Усмехнулась задержанная.

- А зачем же ты их тогда рожала, раз кормить их не хочешь? Аж, трёх подряд, и все они в детдоме теперь.

- Можно подумать, Вы детей не любите. – Усмехнулась Зеленкова.

- Я-то детей люблю, тем более своего ребёнка, поэтому он и живёт со мной, а не в детдоме. – Ответил Андрей и строго добавил. – Так что ты мне, Тома, тут про свою любовь к детям не заливай. Не детей ты любишь, а делать их, и предпочтительно по пьяной лавочке. Абортов сколько уже у тебя?

- Много. Не вашего ума дело. Ты не поп, а я не на исповеди. – Огрызнулась задержанная и, посмотрев в глаза оперу, ехидно спросила. – Ты детей делать не любишь что ли? Импотент что ли?

- Нет, гражданка Зеленкова, я не импотент, а как раз мужчина в самом расцвете сил. – Ответил Краюшкин, немного смутившись от такого наглого вопроса задержанной.  – Детей делать люблю, но думаю прежде, чем кормить, на что одевать, учить их, а потому у меня один пока. А вот ты об этом не думаешь. Ты же, как кукушка, родила и забыла. Работать не хочешь, бухать только хочешь, да весёлой разгульной жизни. Ты сама на что кормишься? На какие доходы?

- Настоящая женщина всегда найдёт мужчину, который её прокормит. Моё дело ноги вовремя раздвигать и пошире. – Парировала Зеленкова.

- Ты это нормальным считаешь, Тома? – Поморщился опер.

- Нормальным. – Спокойно ответила задержанная, так спокойно, что и сомнения ни какого быть не может в том, что жизнь такую она нормальной считает. - И чего ты, вообще, пристал ко мне, начальник, с этой работой? Я бы и пошла, может, работать, да нет работы в городе.

- Не ври, Зеленкова. Дворники, кондукторы и уборщицы всегда требовались и требуются. Не хочешь ты работать.  

- Да, не хочу! За копейки такие весь день вкалывать! А детей даже в детский сад не устроить! – Зло закричала Тамара. - Чего же ты дворником работать не пойдёшь?! Устроился тут в тёплом кабинете!

- Кто на что учился, Зеленкова. – Ухмыльнулся опер и спросил. – У тебя образование какое?

- Восемь классов закончила. – Ответила женщина, уже спокойно.

- А дальше?

- А дальше меня отец изнасиловал. Пьяный был. Знаешь, как с этим жить? Не знаешь, вот и не трепи мне душу.

- Отца посадили? – Спросил Андрей, и где-то в глубине его души вдруг зашевелилась жалость к этой женщине.

- Нет.  Я ни кому не говорила. Боялась. Да, его потом Бог наказал сам, он под машину угодил, все кости ему всмятку. Так ему и надо, козлу вонючему.

- Ну, и что дальше-то?

- А ни чего! – Опять закричала Зеленкова.- Бухать стала! Да, бухать! Или ты такой правильный тут?! Не бухаешь?! А где ты такой правильный был, когда меня отец насиловал?! Где вы все такие правильные были?! Не было вас! Я матери хотела рассказать, но она отмахнулась от меня, слушать не стала! Сука!

В кабинет, на крик задержанной, заглянул Пуховец, но, увидев, что ни чего противозаконного не происходит, тут же закрыл дверь, пошёл куда-то дальше по коридору.

- Тома, тебе Суд, от имени народа, от моего имени, в том числе, дал возможность исправиться, не стал тебя сразу на нары отправлять, а ты наплевала. На народ наплевала. На детей своих. Посмотри, на кого ты похожа. Ты на четыре года меня старше, а выглядишь на весь полтинник.

- Ты тоже не Ален Делон, между прочим. – Огрызнулась Зеленкова. – Нестриженный вон, пузатый.

Ну, не такой уж и пузатый, - подумал Андрей грустно про себя, - хотя, да, пузико есть, а ведь и ест не больше других, но с другой стороны, правда, и спортом заняться не когда, да, если быть совсем честным, то и не очень-то хочется.

- Конституция у меня такая, Тома. – Попробовал он отшутиться, но не получилось.

-  Вот и у меня конституция такая: пить и шляться.- Ответила задержанная. – Народ приплетаешь ещё! Какой такой народ?! Где он, народ твой?! Нет его! Каждый сам за себя и на других плевать всем! И ты это не хуже меня знаешь! Не лезь ты ко мне в душу, мусор!

Опер на «мусора» не обиделся, давным-давно привык уже.

- А у тебя есть она? Душа-то? Каждый сам за себя говоришь, всем наплевать друг на друга. Так ты с себя начни сначала. Сама же на детей своих наплевала, не говоря уже о других. Почему детей твоих должны мы все кормить? Налоги платим вот. С меня почти две тысячи ежемесячно в казну уходит.

- А я тебя не просила, что бы ты платил. И ни кого не просила. И дети мои не просили. Не чего было их у меня забирать. Вырастила бы как-нибудь. И осуждать меня к этим исправработам тоже не просила. Мне в тюрьме лучше, может. Там все свои. Вы сами решили на свободе меня оставить. Так, чего же теперь от меня хотите? 

- Кем вырастила бы ты их? Бандитами? – Строго спросил Краюшкин.

- Ой, можно подумать, в нормальных семьях дети бандитами не вырастают. Или в детском доме из моих детей профессоров сделают. Кому ты лечишь, мент?

Да, действительно, чего я ей рассказываю тут прописные истины. – Подумал Андрей. – У неё своя правда, а у меня своя. Кто-то сказал, что правда одна. Не видел, значит, этот человек жизни настоящей, а тем более жизни, как у Максима Горького написано, на дне.

- Ты меня воспитывать что ли собрался, мусор? – Ухмыльнулась Тамара, как будто бы угадав мысли Андрея. – Поздно. Понял. Отправляй в камеру. Я спать хочу.

- Тебе нравится спать в таких условиях, которые в камере? – Спросил Краюшкин, сам понимая всю несуразность своего вопроса.

- Нормальные там условия. Я полжизни в таких условиях и других, получше, у меня уже не будет, да я и не хочу. Вообще, ни чего не хочу. Это Вам всё чего-то надо, а мне не надо, день прошёл и чёрт с ним, завтра снова будет день.

- А если не будет? – Краюшкин внимательно, прищурившись зачем-то, посмотрел на Зеленкову.

- А не будет, так и не надо. – Снова огрызнулась женщина и добавила. – Жалеть о смерти моей не кому, а самой мне в земле уже без разницы будет. Иногда так и хочется, что бы следующего дня не наступало, уснуть и не проснуться. Так что отстань от меня, мусорок.

- Ладно. - Согласился опер и принялся расшивать розыскное дело на Зеленкову. Затем посмотрел на неё и спросил. – Курить будешь?

- Что? Добреньким казаться хочешь? – Вновь ухмыльнулась задержанная. – Буду курить. Только для меня вы все как были  уродами, так и останетесь. Воспитатели, блин.

Андрей ни чего не ответил и протянул Зеленковой сигарету, зажигалку и пепельницу.

Он расшил дело, изъял из него копию приговора Зеленковой, один экземпляр постановления об объявлении её в розыск и аресте, копию её паспорта и требование ИЦ. Скрепил все эти документы скрепкой и отложил в сторону. Оставшиеся в деле документы снова подшил, дело закрыл и так же отложил в сторону.

Тамара, молча, курила.

Краюшкин взял чистый лист бумаги и авторучку: «Начальнику ОВД по Залесскому району города Таёжный полковнику милиции Е.Е. Опанасенко. Рапорт. Прошу Вашего разрешения на содержание в КАЗ гражданки Зеленковой Тамары Петровны четырнадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, которая с двадцатого февраля сего года находилась в местном розыске по постановлению Федерального Суда Залесского района города Таёжный о замене ей исправработ по приговору того же Суда на более строгое наказание в виде лишения свободы за совершённое ей ранее преступление, предусмотренное частью первой статьи сто пятьдесят седьмой УК РФ, и была задержана в ночь на двадцать четвёртое февраля, по подозрению в совершении преступления, предусмотренного частью четвёртой статьи сто одиннадцатой УК РФ. Содержать прошу до принятия законного решения. Оперуполномоченный ОУР ОВД по Залесскому району города Таёжный лейтенант милиции А.А. Краюшкин». Число, подпись. Опер приколол рапорт к уже собранному материалу на арест Зеленковой.

Выглянув в коридор, Андрей понял, что в этот раз ему не повезло – коридор был пуст. Решение было принято быстро.

- Тома, пойдём.

Женщина затушила окурок в пепельнице и вышла из кабинета вслед за опером.

- Стой здесь и без шуток. – Краюшкин указал Зеленковой место напротив кабинета начальника уголовного розыска.

- Дошутилась уж. – Ухмыльнулась она.

- Разрешите, Алексей Семёнович. – Андрей вошёл в кабинет начальника, оставив дверь открытой, что бы постоянно видеть и контролировать задержанную, а то убежит ещё.

- Заходи. – Кивнул своей седой головой Рыбалко и спросил. - Что у тебя там?

- Рапорт на содержание в КАЗ. – Ответил Андрей.

- А я тут причём? – Алексей Семёнович строго посмотрел на своего подчинённого. – Такой рапорт только начальник отдела подписать может.

- Я знаю. – Согласился Краюшкин. – Но я же не пойду к нему. Субординация.

- Ты мне, Краюшкин, про субординацию тут только не рассказывай. Раньше ходил и ни о какой субординации не думал. А теперь что случилось?

- Да, задержанную не с кем оставить. – Признался Андрей. – Вы же не будете за ней смотреть.

- Почему, не буду? Заводи. Пусть вон сядет на стул в углу, а сам давай к Опанасенко иди, только не долго.

Краюшкин завёл Зеленкову в кабинет начальника уголовного розыска, указал, куда ей сесть, и хотел выйти из кабинета, но Рыбалко его остановил

- А зачем ты её в КАЗ? Почему сразу в ИВС не отвезёте?

- На чём? – Спросил опер и пояснил свой вопрос. – Авдеев уехал со Столяровым и Филипповым. Кротов на приколе какой день уже, отремонтироваться всё не может ни как, пэпсы не вышли ещё на смену, вневедомственная охрана не может оставлять район своего патрулирования, а дежурка просто так не поедет. Вечером мелких повезёт в ИВС сдавать, заодно и эту отвезёт.

- А сами чего? У Ожегова же есть машина.

- У Ожегова машина личная, он её за свой счёт заправляет и ремонтирует. Почему он должен за свой счёт решать государственные задачи?

- Ты не умничай, Краюшкин. Возили раньше и ни чего. Так и скажи, что Ожегова нет опять на месте.

Андрей промолчал.

- Я спрашиваю, товарищ лейтенант, где майор Ожегов?

- Так он же профосмотр проходит. – Попробовал Краюшкин прикрыть отсутствие старшего группы розыска.

- Какой к чёрту профосмотр? – Махнул рукой Рыбалко. – Ты умный человек? Ты сам-то не понимаешь что ли, что проходить профосмотр два дня подряд с утра до вечера невозможно? Или там выяснилось, что он смертельно болен, и он уже умер там? Чего ты молчишь, Краюшкин? Где Ожегов, спрашиваю я тебя?

- Работает, значит, где-то, Алексей Семёнович? Он, старший группы, а не я, он мне не докладывает. Вам должен докладывать.

- Он и мне ни хрена не докладывает. Занят работой, видимо, сильно, некогда ему докладами заниматься. Я смотрю, он без работы жить просто не может. Наверное, надо в отпуск его не отпускать, а то помрёт от тоски по работе. Совсем оборзели уже,  как я погляжу. Расслабил я вас. Но ни чего, я вас расслабил, я вас и напрягу. Дождётесь у меня.

Андрей молчал, аки партизан – не первый раз уже от начальства выслушивает за отсутствие Ожегова на службе.

- Ты когда уже подсрежёшься? Ты офицер или кто?

Андрей снова промолчал, отведя взгляд свой в окно – там, на улице хмурилось зимнее небо, тучи закрыли собой солнце.

Начальник уголовного розыска, подождав реакции своего подчинённого и не дождавшись, махнул рукой

- Иди к Опанасенко, подписывай рапорт.

Краюшкин, молча, вышел из кабинета руководителя, услышав себе в след

- Не долго только, Краюшкин!

Опанасенко на месте не было, и на рапорте свою положительную резолюцию поставил его первый заместитель, начальник криминальной милиции Лукашов, напомнив, что пора ловить Чокопая, а не алиментщиц всяких в тюрьмы отправлять. Андрей хотел возразить, сказать, что кто попался, тот и попался, судьба, мол, ни чего не поделаешь, но вовремя решил, что это возражение боком выйдет только ему самому, потому что Лукашов был в состоянии изменить судьбу опера кардинально и в считанные минуты. Поэтому он, молча забрал, подписанный рапорт и так же молча, вышел из кабинета первого заместителя.

Подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство. Кажется, именно так в Указе Петра Первого и было написано. Правда, Андрей не знал, издавал ли Государь - Император Пётр Алексеевич такой Указ на самом деле когда-либо, хотя сути это всё равно не меняло.

Через несколько минут Андрей вместе с Зеленковой был уже в помещении камер административно задержанных, держа в руках материал на её арест.

- А девяносто первую кто будет выписывать? – Стал возмущаться Козловский.  

- Ну, не я же, Антон. – Возразил Андрей. – Пусть следователь дежурный выпишет.

- Вот, ты иди к нему и договорись с ним, что бы он выписал, а я не буду.

- Чего ты в бутылку лезешь? Всегда же сам решал такой вопрос.

- Ты знаешь, кто сегодня от следственного отдела дежурит?

- Ну, Дарья Акулова.

- Ну, вот иди сам к ней, а я не пойду, она модная слишком, капризная, ныть начнёт, что у неё своих дел по горло, а тут я ещё припёрся, а я человек старый уже, не могу этого нытья слушать и не хочу.

- Да, её нет сейчас, Антон. Она с группой на выезде. – Попробовал Краюшкин отговориться.

- Когда приедет, тогда и попросишь. – Парировал помдеж.

- А когда она приедет? – Возмутился опер. – Я её до утра следующего ждать буду что ли?

- Это не мои проблемы. – Пожал плечами Козловский.

- Чего ты душный такой сегодня, Козловский?

- Я не душный. – Помдеж отрицательно помотал своей головой. – С другим следователем, пожалуйста, а с Акуловой ни в жизнь, у нас с ней неприязнь друг к другу.

- Ладно, Антон, я тебе эту твою неприязнь припомню ещё. Эту по рапорту закрой пока хоть, что бы мне с ней по всему следственному отделу не таскаться. – Кивнул Андрей на Зеленкову и вышел из помещения.

- Не долго только. – Услышал он себе в след и чертыхнулся.

Илья Наговицын, следователь, капитан юстиции, и единственный представитель сильной половины человечества в следственном отделе районного ОВД, был в своём кабинете и допрашивал какого-то невзрачного мужичка. На вопросы Ильи мужичок этот, видимо, отвечал что-то не то и не так, отчего сам следователь злился. Про Илью все оперы говорили, что он свой человек и из него получился бы не плохой опер, но медкомиссия на оперскую должность этого большого по своим размерам человека не пропускала ввиду плохого состояния его здоровья. Что со здоровьем Ильи было не в порядке, Краюшкин не знал, да ни когда и не интересовался, потому что считал это не удобным. К тому же и медкомиссия в системе МВД работает с таким остервенением, как будто бы ментов в космос кто-то отправлять собирается – чуть чихнул и всё, не годен. В разведку годен, в спецназ, в ВДВ и морпех, да даже в авиацию, а в милицию не годен. Одно только обследование в ЦПД чего стоит – Андрей когда-то только со второго раза прошёл, хотя ни дураком, ни психом не был. Ещё и повезло, что со второго раза хоть прошёл – многие и с третьего не могут.

- Илья. – Тихо позвал Андрей следователя, заглянув в его кабинет.

- Чего тебе?

- Мне бы девяносто первую выписать на одну, арестованную судом, дамочку.

- Некогда мне.

- А что делать? Кроме тебя не кому.

- А кроме меня, вообще, ни когда не кому. Делай, как обычно. Возьми вон чистый протокол, сам всё заполни, а я потом подпишу.

Краюшкин тихо прошёл к стеллажу в кабинете следователя, взял чистый протокол на девяносто первую статью уголовно-процессуального кодекса России, и вышел из кабинета. Оперы, действительно, так поступали не редко – сами писали протокол, на что права не имели, а следователь потом подписывал этот протокол. Ни кто ни когда не проверял, кем, действительно, составлен протокол данного следственного действия.

Писал протокол Андрей не долго, вписал, за что Зеленкова задерживается, во что одета, что при себе ни чего не имеет, травм и заболеваний так же не имеет, а равно не имеет претензий и замечаний, со всем согласна. Вину свою, в общем, признаёт и глубочайше раскаивается. Понятыми Краюшкин в протокол вписал своих знакомых, которые тоже претензий и замечаний к протоколу не имеют и в любом суде подтвердят, что гражданку Зеленкову задерживали в их присутствии и права её нарушены не были. Так оперы тоже поступали не редко, зная, что нарушают Закон, но всё равно не имея времени на поиск понятых и соблюдение всей бюрократии данного следственного действия.

 Наговицын поставил свои подписи в протоколе, не говоря ни слова, и Краюшкин довольный вернулся в КАЗ.

- Если у меня её в ИВС принимать не будут по какой-либо причине, я им доказывать ни чего не буду, привезу её обратно в отдел и вызову тебя, делай с ней что хочешь, хоть к себе домой забирай. – Предупредил Козловский, пока Зеленкова знакомилась с протоколом своего задержания.

- Ладно тебе, старый, не ворчи. – Улыбнулся Андрей, довольный тем, что Зеленкова не стала устраивать представления по поводу своего не совсем законного задержания, а молча везде, где было нужно, поставила свои подписи. – Последнее пожелание есть ко мне, Тома.

Задержанная грустно посмотрела на опера, о чём-то несколько секунд подумала и, наконец, очень тихо произнесла

- Если ты, правда, нормальный человек, то пожрать принеси чего-нибудь. – И ещё тише добавила. - Только денег у меня нет.

- Ладно. – Пообещал Краюшкин.

Дождавшись, пока помдеж закроет Тамару в клетку, Андрей вышел из помещения КАЗ.

Он вышел на улицу и закурил. Где-то в глубине его души, наверное, ещё не совсем испорченной и очерствевшей на этой службе государевой, снова зашевелилась жалость к задержанной им женщине. Опер стоял и смотрел на тусклое февральское солнце, наполовину спрятавшееся за тучами. Пошёл снег, стало холодать, но Андрей не чувствовал холода. На него навалилась какая-то усталость, очень сильно захотелось умчаться прочь от отдела, прочь из города, куда-нибудь в тайгу, что бы ни кого не видеть и что бы его ни кто не видел. И тайга-то вот она, рядом, сразу за городом. Но даже на это права у него не было, и, выкинув в сугроб окурок, он вернулся в свой служебный кабинет, повторив про себя детскую считалочку. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват. Он очень устал от этой игры в прятки, но игра не была ещё закончена, и ему нельзя было из неё выходить, да и, несмотря на усталость, игра эта ему нравилась. Мазохист, наверное, - подумал Андрей о себе, - разве может нормальному человеку нравиться такая работа. Не может, но ему нравится. Воистину говорят сыщики про себя, что опер – это не профессия, а диагноз…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

 

«Я, оперуполномоченный ОУР ОВД по Залесскому району города Таёжный лейтенант милиции А.А. Краюшкин, рассмотрев материалы розыскного дела от двадцатого февраля две тысячи восьмого года в отношении Зеленковой Тамары Петровны четырнадцатого марта тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, уроженки города Таёжный, объявленную в розыск за совершённое ею ранее преступление, предусмотренное частью первой статьи сто пятьдесят седьмой УК РФ, установил: в ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое февраля две тысячи восьмого года оперуполномоченным ОУР ОВД по Залесскому району города Таёжный капитаном милиции В.И. Мартыновым разыскиваемая Зеленкова Т.П. была задержана в городе Таёжном по адресу Ленинский бульвар, дом девять, квартира тридцать один, где совершила преступление, предусмотренное частью четвёртой статьи сто одиннадцатой УК РФ, а именно причинила тяжкий вред здоровью своему бывшему сожителю гражданину Мордвинову А.Д., впоследствии умершему от полученных травм в первой городской больнице. Задержанная Зеленкова Т.П. водворена в ИВС УВД по городу Таёжный с целью дальнейшего её этапирования в СИЗО, согласно постановления Федерального Суда Залесского района города Таёжный от четвёртого февраля две тысячи восьмого года. В связи с вышеизложенным постановил, настоящее розыскное дело прекратить и сдать в архив». 

Через пару секунд принтер выдал Краюшкину то, что тот напечатал. Андрей подписал постановление о прекращении розыскного дела в отношении Зеленковой и, закурив, принялся заполнять статистическую карточку на прекращение её же розыска.

Старший оперуполномоченный и старший группы розыска майор милиции Станислав Васильевич Ожегов в кабинете, как и всегда, появился очень неожиданно, и, как ни странно, трезвый. Абсолютно трезвый.

- Привет, Алексеич. – Ожегов положил на стол розыскные материалы, которые, видимо, по пути забрал из секретариата, и пожал Андрею руку.

- Привет. – Ответил Краюшкин и спросил. – С Рыбалко повидался уже?

- Нет. А что? – Поинтересовался Стас, не проявляя при этом особенного интереса. Дежурно, поинтересовался, потому что положено так.

- Ни чего особенного. – Ответил Андрей. – На вечернем разводе встретитесь, он с тобой любовью заниматься будет. Кто кого будет любить, я думаю, ты понимаешь.

- А пускай. – Махнул рукой майор и добавил. – Не в первый же раз уже.

- Тебе виднее. – Пожал плечами лейтенант. – Ты у него сегодня, судя по всему, любимая жена. Куда пропал-то на два дня?

- Да, как всегда. На пробку наступил, дружка старого встретил. – Ответил Стас.

- Тебя, вообще, на улицу выпускать нельзя. Ты только выйдешь, сразу же дружка какого-нибудь старого встречаешь. – Усмехнулся Краюшкин.

Ожегов закурил. Майор больше десяти лет отработал участковым в их же районе и потому знал множество людей, и множество людей знали его, тем более что участковым он, говорят, был очень хорошим. И человек душевный. Играл на гитаре, пел не хуже самого Высоцкого. В общем, отказаться выпить с Ожеговым считалось делом плохим. В уголовный розыск Стас перевёлся в поисках острых приключений, потому что, не смотря на свой почтенный возраст, оставался романтиком по натуре, но, поняв, что приключения в уголовном розыске точно такие же, как и в службе участковых, интерес к службе быстро потерял и жил теперь в ожидании пенсии, до которой оставалось ещё более трёх лет, что его с каждым днём тяготило всё больше и больше.

- Рыбалко сказал, что за твои прогулы рапорт твой на отпуск не подпишет. – Предупредил Андрей напарника и спросил. – Ты профосмотр-то прошёл?

- Прошёл. – Кивнул Стас.

- Зря. – Усмехнулся Краюшкин.

- Почему?

- Я же говорю тебе, Рыбалко сказал, что в отпуск тебя не отпустит.

- Плохо. – Сделал вывод старший оперуполномоченный. – Надо какой-нибудь отмаз придумать.

- Придумывай. – Пожал плечами Андрей, взяв для ознакомления один из свежих розыскных  материалов

- А у тебя ни чего нет? Ну, подвига какого-нибудь сегодня? – Спросил Ожегов, недвусмысленно глядя на постановление о прекращении розыскного дела в отношении Зеленковой.

- Есть. – Ответил Краюшкин, поняв, на что намекает напарник, и усмехнулся. – К чужой славе примазаться хочешь?

- Да, брось ты, Алексеич. – Сконфузился Стас.

- А всё равно не получится. И на постановление не смотри. Это не наш подвиг, а Васьки Мартынова, он её на убое ночью прихватил.

- Дежурил что ли?

- Ну.

- А кого она?

- Да, сожителя своего бывшего.

- А у нас за что в розыске?

- За неуплату алиментов.

Помолчали. Андрей дочитал ещё один розыскной материал, на объявление в розыск гражданина Забродина Константина Артемьевича тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, уроженца города Таёжный, подозреваемого в совершении преступления, предусмотренного частью второй статьи сто пятьдесят девятой уголовного кодекса России. Ожегов смотрел в окно, видимо, обдумывая, как бы отвести от себя неминуемое наказание за свои же прогулы.

- Ладно. – Нарушил тишину Краюшкин. – Есть у меня один вариант.

- В смысле? – Не понял старший оперуполномоченный.

- В смысле, как помочь тебе отмазаться, но подвиг придётся совершить по-настоящему.

- Ну, так я всегда за любой кипеж, кроме голодовки. – Улыбнулся Ожегов. – Рассказывай свой вариант.

- И кроме трезвого образа жизни. – Пошутил Андрей и спросил. – У тебя тачка на ходу?

- А чего ей сделается? – Опять улыбнулся Стас. – Рассказывай уже про свой вариант.

- В общем, ко мне вчера барабан мой прибегал, инфу притаранил.

- Какую?

- Интересную. Помнишь, была инфа, что у Чокопая баба есть?

- Ну. – Кивнул майор головой. – Но про неё же не известно ни чего, кто такая, где живёт, чем занимается?

- Это тебе не известно, а мне известно уже. Я человечка своего тогда ещё озадачил, вот он и расстарался.

- Короче. – Попросил старший оперуполномоченный.

- А короче если, то зовут её Людмила, ей двадцать три года, прописана она у своих родителей, на улице Пионеров – Героев, сначала они там и жили, но потом их её предки выставили вон и они к матери Чокопая перебрались. Работает она продавцом – кассиром в «Дарах Океана». Мать Чокопая его не сдаст, это этап уже пройденный, поэтому в дом их если соваться, то со стопроцентной уверенностью, что Чокопай там, а уверенность эту нам теперь только Людмила эта и может дать.

- И как ты эту Людмилу искать будешь в этом магазине?

- А говорят, опыт пропить нельзя. – Пошутил Краюшкин и добавил. – Я не думаю, что в том магазине все Людмилы и всем по двадцать три года. А тем более, там начальник охраны сейчас Серёга Савельев, бывший командир пэпсов. Я думаю, он нам в помощи не откажет.

- Ладно. – Согласился Стас. – Только как ты её колоть собираешься, эту Людмилу, если у неё с Чокопаем любовь – морковь?

- Был бы человек, а как колоть, разберёмся по ходу пьесы. – Усмехнулся Краюшкин. – Первый раз что ли?

- Добро. – Снова согласился Ожегов со своим напарником и спросил. – Когда будем работать?

- Да, прямо сейчас можно, раз у тебя машина на ходу. Человечек мой говорил, что она два через два работает, позавчера отдыхала, а, значит, сегодня работать должна.

- Ну, тогда чего сидим? Кого ждём? -  Пошутил Стас и Андрей увидел, как в его глазах вовсю уже разгорается огонёк азарта. - Поехали.

- Подожди. Надо сводку в город передать. – Краюшкин искоса взглянул на часы, которые показывали без десяти пяти часов вечера, и стал набирать номер телефона начальника отдела организации розыскной работы городского управления внутренних дел.

- Алло. Иван Вадимович. Это Краюшкин из Залесского беспокоит. Здравия желаю.

- Здравия желаю – Ответили Андрею сухо на другом конце провода.

- Сводку запишите? – Спросил опер.

- Конечно. – Ответили ему уже более радостно. Да, кто бы что бы из министерского начальства не говорил, а показатели как были, так и остаются святая святых, подумал опер и грустно усмехнулся.

Он продиктовал номер розыскного дела Зеленковой, её полные установочные данные, за что находилась в розыске, кем и при каких обстоятельствах задержана.

Услышав, при каких обстоятельствах было произведено задержание разыскиваемой и что совсем не розыскниками, на том конце провода рассердились не на шутку.

- А вы там чем занимаетесь?! Почему у вас разыскиваемые спокойно гуляют по городу, да ещё и преступления новые совершают, тем более такие, как убийства?! Вы там совсем что ли обнаглели?! Сидите, козюльки в носу колупаете! Пишите объяснение, товарищ лейтенант, готовьтесь к служебной проверке и наказанию! Ожегов, там чем занимается?! Тоже пусть объяснение пишет! Думаю, квартальную премию вы не получите! Объяснение завтра утром жду от вас! Всё!

Андрей, наверное, больше минуты слушал короткие гудки в телефонной трубке, думая о том, что день не задался с самого утра. Все прошлые заслуги не в счёт теперь. От дум его отвлёк голос Ожегова.

- Что там, Алексеич?

- Как обычно. – Грустно усмехнулся Краюшкин. – Поработали славно, ребятушки, получите теперь выговор.

- В смысле? За что выговор?

- А без смысла. За то, что допустили совершение тяжкого преступления лицом, находящимся в розыске, что означает нашу неэффективную работу, искали плохо.

- Про эту бабу что ли? Она давно в розыске?- Спросил старший оперуполномоченный.

- Четыре дня. – Ответил Андрей.

- Ха, пустяк какой. – Махнул рукой Стас и спросил. – У тебя сколько дел в производстве?

-  Сейчас шестьдесят восемь. – Ответил Краюшкин.

- Во. А по приказу должно быть не более пятидесяти. Ты один и за всеми физически успеть не можешь. Тем более делу четыре дня. Ты один день на заведение дела только потратил со всей нашей этой бюрократией. Кого-нибудь ловил за последние дни?

- Да. Двоих. – Подтвердил Краюшкин. - Сергеенко за грабёж уличный и Жукова по сто двенадцатой.

- Сам?

Андрей, молча, кивнул головой в знак подтверждения, но потом добавил

- ОМОН как раз в помощь давали по операции «Безопасность».

- Ну, вот и всё. – Развёл Стас руками. – Чего ты боишься? Ни кто тебя не накажет, пальчиком погрозят и всё. Главное, показатели в норме. Кстати, Иван Вадимович, он отходчивый, добрый, сам знаешь. У тебя в этом деле хоть какая-нибудь твоя работа показана?

- Да, не успел я по нему, вообще, поработать! – Возмутился Андрей, повысив голос. – По их мнению, выходит, что разыскиваемый должен сидеть где-нибудь в погребе, как партизан, и носа на улицу не показывать! Надо же, кипеж какой, человек находящийся в розыске совершил новое преступление! А что ему делать ещё, если он полжизни этим занимался?! На колени пасть перед иконами и молится, что бы мы ни когда его не нашли?! Так что ли?! Да, она даже и не знала, что в розыске, а если бы и знала, то это всё равно ни чего не изменило бы, плевать ей на это, у неё день прошёл и ладно, а дальше будь, как будет! Сразу бы отправили в зону, ещё год назад, и проблем бы не было сейчас! А то повадились налево и направо условные сроки раздавать! Всем подряд! Воруйте, граждане! Убивайте! Не бойтесь! Страшнее условного срока Вам ни чего не будет! Сколько вон цыган за наркоторговлю переловили уже, а все на свободе, все с условными, дальше торгуют, и свадьбы гуляют аж за два ляма, выкупают целый дом культуры! Тут работаешь – работаешь, зарабатываешь, вроде, а ни как не можешь миллион накопить, что бы хотя бы квартиру купить однокомнатную, а эти ни когда не работали, не работают и работать не будут, а живут в особняках трёхэтажных!  И все об этом знают! И все всё видят, всё понимают! И ни кто ни чего сделать не хочет для того, что бы победить это блядство! Всем плевать! Каждый сам за себя! Моя хата с краю!

- Не психуй, Алексеич. Мы же делаем, ребята наши вон делают, в других райотделах тоже работают, ловят, а остальное на совести судей пусть будет. – Попробовал Ожегов успокоить своего напарника.

- Да, толку-то от нашей работы? Люди видят, что мы ни хрена не можем сделать, только уверены, что мы ни не можем, а не хотим, что купленные все!  

- Не ори, говорю тебе. Делу этим не поможешь, бери лучше чистый лист бумаги и пиши справку о проделанной работе в это дело задним числом.

- Какую справку писать, если я не работал по делу?

- Ты, как будто бы первый раз замужем. – Усмехнулся Стас. – Какие справки пишешь обычно, такую и пиши. Первый раз что ли?

- Не первый. – Огрызнулся Стас. – Но противно.

- А не противно, когда работаешь, работаешь, и хоть бы спасибо кто сказал за это, а как косячок маленький допустишь, так сразу служебную проверку начинают проводить, наказать пытаются? Не противно?

- Это не противно. Это обидно. – Сказал Андрей, успокоившись немного.

- Вот что бы не было ни обидно, ни противно, пиши справку, что работая по делу такому-то, проверялся адрес такой-то, где может находиться разыскиваемая, но на момент проверки разыскиваемой в адресе не было, от соседей оперативно-значимой информации не получено. Делу четыре дня, поэтому одной справки вполне хватит. Кто сможет опровергнуть то, что ты проверял адрес? Ни кто. Умнее будь. Своё мягкое место тоже надо уметь прикрыть.

- Ладно. – Вздохнул Андрей и, взяв чистый лист бумаги с авторучкой, принялся писать справку, из текста которой уже через несколько минут следовало, что он, работая по розыску гражданки Зеленковой, двадцать второго февраля сего года проверял адрес её постоянной регистрации, но на момент проверки адреса, двери ни кто не открыл, соседи пояснили, что дома ни кого нет, последний раз Зеленкову видели накануне вечером в состоянии сильного алкогольного опьянения, однако, иной какой-либо информации, представляющей оперативно-значимый интерес, предоставить не смогли. Число. Подпись. Противно. Очень противно. А что делать?

- Написал? – спросил Ожегов.

Краюшкин, молча, кивнул головой, подшил справку в дело, закурил.

- Что, вообще, за эти два дня нового в отделе? – Спросил старший оперуполномоченный, налив себе в кружку бурды три в одном. – Только меня интересует что-нибудь позитивное.

Краюшкин рассказал напарнику историю, рассказанную ему днём Филипповым Вовкой, про то, как водитель Пашка Авдеев, пытаясь обмануть государство и покрасоваться перед молодой красивой женщиной - врачом, соврал ей про геройское задержание вооружённого и очень – очень опасного бандита. Стас смеялся долго и искренне. Андрей не смеялся. На душе скребли кошки.

- Ладно, поехали теперь подвиг совершать. – Позвал Ожегов напарника, вдовль насмеявшись над историей про подвиг Авдеева.

- Поехали. – Андрей встал из-за стола и пошёл к платяному шкафу, что бы взять свою куртку.

- Стоп, Андрюха. – Остановил его вдруг Стас.

- Чего ты, Василич?

- С Рыбалко раньше времени встречаться не хочется. Давай я по- тихому на улицу выскочу, в машине тебя ждать буду. А ты сам у Рыбалко отпросись. Только не говори, что идёшь Чокопая брать, а то он же не отпустит одного тебя. Скажи, что человечек, мол, твой отзвонился, инфа у него есть для тебя интересная, и требует срочно с ним встретиться на нейтральной территории.

- Ладно. – Согласился Краюшкин, застегнув на своей куртке замок – молнию. И улыбнулся – Не учи учёного.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

 

В машине Ожегова было тепло, и Андрей расстегнул куртку. У Рыбалко он отпросился без проблем. Всё. Поехали. Совершать подвиг. Вперёд, оперы, один из которых не успел стать комсомольцем, а другой – коммунистом, к чему, впрочем, оба относились равнодушно, а точнее, не относились ни как, не думали и не вспоминали об этом ни когда. Труба зовёт. Родина надеется. Вперёд.

- А что там за история с трупом у тебя сегодня была? – Спросил Стас, выруливая с автостоянки.

- А ты уже откуда знаешь? – Поинтересовался в свою очередь Краюшкин.

- Обижаешь, товарищ лейтенант. Ты ещё пионером был, а я уже жуликов разных по подворотням гонял, всё про всех знал. – Усмехнулся старший оперуполномоченный и пояснил. – Весь отдел знает уже, особенно дежурка, все обсуждают, и только ты один молчишь.

Майор милиции Станислав Васильевич Ожегов был ни когда не прочь похвастаться своими успехами и похвалить себя любимого, тем более всегда было за что – старший опер, действительно, всегда был, как он любил выражаться: «за любой кипеж, кроме голодовки», при этом не имел ни одной награды и был увешан различными выговорами, как новогодняя ёлка гирляндами, что, впрочем, ни кого не удивляло, ибо в стране Российской так поступали почти всегда и почти со всеми, причём со времён царя Гороха ещё.

- Ну, так что там за история с этим трупом? – Повторил Стас свой вопрос.

- Да, ни чего особенного. – Пожал Андрей плечами и вкратце поведал напарнику историю про Копылова.

- Материал куда дел? – Спросил Ожегов, дослушав рассказ.

- Там, в кабинете, на столе лежит. – Ответил Краюшкин.

- Что? И начальству не докладывал? – Искренне удивился старший группы розыска.

- На вечернем разводе доложить хотел, но теперь, если Чокопая будем брать, не успею. – Пояснил опер своему старшему напарнику и добавил. – Да, смысла-то и нет в этом докладе, начальству не интересно, не жулика же раскрутил, а доказал лишь, что человек является тем, за кого себя и выдаёт.

- Начальству доложить надо всё – равно. А то этот труп начнёт восстанавливаться в правах живого, а начальство не в курсе, с тебя потом три шкуры сдерут за молчанку эту. Нельзя так материал оставлять, без регистрации. Сейчас не лихие девяностые, когда всем всё было по фиг, лишь бы выжить только.

- Да, он, Копылов, этот не собирается в правах своих восстанавливаться, ему не надо это, говорит. – Пожал Андрей плечами.

- Сегодня не собирается, а завтра побежит в прокуратуру или УСБ, и будет тебе небо в клеточку и одёжка в полосочку за укрывательство преступления или за другое какое-нибудь противоправное деяние. Сам же знаешь, как бывает. У этих граждан семь пятниц на неделе.

- За какое преступление? - Спросил Краюшкин.

- Да, хотя бы халатность для начала или, как всегда, их любимое, превышение служебных полномочий. – Пояснил Стас и добавил. – В Понарино одни из-за показателей подтасовали с тем трупом и мужика, живого пока ещё, в мёртвые списали. А ты узнал, но скрыл. Вот тебе и привет от УСБ будет.

- Почему?

- Потому что, два вопроса возникает. Первый, кем, в действительности, был тот, чей труп тогда в Понарино подняли? И второй, для какой цели твой гражданин Копылов желает и в дальнейшем оставаться в списках усопших? А не специально ли тогда сделали это понаринские менты? Я не про показатели, а, вообще. Может, там сговор на совершение преступлений каких-нибудь…

- Ну, ты, Стас, сейчас тут детектив настоящий сочинишь. – Перебил Андрей Ожегова.

- Детектив или не детектив, а начальству доложи обязательно, а то вляпаешься, по самое не хочу. Вернёмся в отдел, напиши рапорт по сто сорок третьей на имя Опанасенко. – Парировал майор и спросил. – Понял ли, мой юный друг?

- Понял. -  Кивнул лейтенант головой. – Доложу.

- Вот, учись, дитятя, пока батько жив. – Улыбнулся старший группы розыска, довольный собой.

- Хотя, не охота как-то докладывать, парней понаринских вламывать с их косяком. – Сказал Андрей, закуривая.

- Парни понаринские давно уже сами вломились. Не чего было кого попало и как попало опознавать. Сам знаешь принцип, можно всё, но без палева. А они спалились. Вот и думай сам теперь, вламывать их или нет и вломиться тогда самому.

Думать Андрей не стал. Не хотелось думать.

Дальше ехали молча, курили в открытые форточки автомобиля, слушали радио «Милицейскую волну».

До места назначения они доехали довольно-таки быстро, несмотря на вечерние автомобильные пробки на дороге и внезапно поваливший с неба снег крупными хлопьями, из-за чего Стас был вынужден включить дворники.

Парковка у магазина «Дары Океана» была заставлена самыми разными автомобилями – люди, возвращаясь с работы, заезжали в продуктовые магазины, что бы прикупить что-нибудь себе на ужин, и Стас с великим трудом нашёл между всеми этими автомобилями свободное место, кое-как втиснулся туда, выключил зажигание.

В магазине было светло и тепло. Старшего охраны магазина Сергея Савельева, капитана милиции в отставке, бывшего командира отдельной роты ППСМ, вышедшего несколько месяцев назад на пенсию, оперы нашли быстро и без труда, в его каморке, на втором этаже магазина. Сергей обрадовался появлению бывших коллег, предложил чай, усадил их на свой, уже старый, вышарканный диван с прогнутым ложем.

- Чем обязан? – Спросил он, улыбаясь, подавая своим гостям кружки, наполненные горячим ароматным чаем, который всегда заваривал сам и делал это просто превосходно, пользуясь какими-то, только одному ему известными, секретами, не перенося и на дух чай в пакетиках.

- Обязан. – Подтвердил Андрей и пояснил. – У тебя с недавнего времени работает девушка одна, нужная нам позарез.

- У меня? – Уточнил Савельев. – В охране что ли?

- Нет.  – Улыбнулся Краюшкин. - В магазине. Продавцом – кассиром.

- Кто такая? – Спросил начальник охраны.

- Фамилию не знаем, зовут Люда, двадцать три года, прописана на Пионеров – Героев.

Сергей вызвал кого-то по радиостанции, попросил зайти к нему в каморку, и пока ждали этого кого-то, успел с операми перекинуться парой слов.

- Как ты тут? – Спросил Ожегов.

- Да, лучше всех. – Ответил Савельев, улыбаясь, и добавил. – По крайней мере, уж точно лучше Вас.

- Чем же лучше?

- Так ведь теперь ни кому ни чего не должен. – Пояснил бывший командир взвода ППС. – Показателей нет, из руководства только начальник службы безопасности. Кстати, наш, из ментов тоже. Из ОРЧ главковского, в убойном у них работал. Жарков такой. Слышали? Не обижает меня.  

- Жаркова я лично знаю. Ни чего так мужик, вроде, без дерьма в душе. – Пояснил Стас и спросил. – Что у тебя по деньгам выходит, Серёга?

- Да, не поверите, но даже больше, чем на службе государевой. – Усмехнулся Савельев довольно и пояснил. – Я в роте семнадцать получал. Здесь получаю тринадцать плюс премиальные иногда по рублю, а то и по два, да пенсию около шести насчитали, в общем, почти двадцатка выходит.

- Короче ты кругом счастлив? – Уточнил Краюшкин у начальника охраны магазина и тот довольно подтвердил

- Ага. Счастлив, не то слово. Живу и ни за что не думаю, ни о чём не переживаю, спать спокойно стал. Личный состав у меня, вроде, тоже  ни чего так, нормальные парни и девчонки попались, не косячат. Курить вот думаю бросить, серьёзно, в смысле, бросить и всё, раз и навсегда.

- Эх, когда меня такое счастье настигнет. – Вздохнул Ожегов, по доброму завидуя бывшему коллеге.

- Сколько тебе ещё? – Спросил его Сергей.

- Три года ещё. – Опять вздохнул Стас, но без особой грусти в голосе и добавил. – Иногда кажется, что ни когда пенсии не будет, что как будто бы родился в этой милиции, не было у меня ни папки, ни мамки, детства не было, а как родился вот, так сразу и оказался в милиции, в ней и помру.

Краюшкин слушал и молчал – ему до пенсии было столько, сколько до Поднебесной ползком добираться, но он пока по этому поводу не расстраивался, а лишь иногда чувствовал себя безмерно уставшим, но с этим чувством он уже научился бороться, и продолжал служить. Савельев же пришёл служить в милицию года на четыре попозже Ожегова, но из-за большого количества командировок в Чеченскую Республику и того, что первые пять лет службы служил в ИВС, где год засчитывается за полтора, пенсию заработал себе гораздо раньше Стаса и многих других сотрудников, правда, при этом потерял свою первую жену, и радовался теперь тому, что она ему хоть с их сыном не запрещает общаться.

В каморку, без стука в дверь, вошёл высокий худой светловолосый молодой парень в чёрной униформе с лейблом «Охрана»

- Чего вызывал, Серёга?

- Ты продавца Люду знаешь?

- Которую? Абрашкину или Василевскую?

- Молодая должна быть. Чуть старше двадцати.

- Тогда Абрашкина. А что? – Спросил охранник, посмотрев на гостей так, как будто бы точно знал, кто они такие и откуда.

- Нормальная она? - Спросил Савельев.

- Да, вроде, без заскоков, нормальная то есть. По крайней мере я за ней ни чего такого не замечал. Работает да работает, ни кому не мешает. Из магазина выносит только то, что сама и купила, не ворует то бишь. – Ответил охранник

- Она здесь сегодня?

- Ну. - Кивнул охранник своей головой и добавил. – За третьей кассой вон стоит сейчас.

- Понятно. – Констатировал Сергей. – Пригласи её ко мне, будь добр, только без огласки, просто скажи, что я вызываю.

- Добро. – Кивнул охранник и покинул каморку.

Покурили. На вопрос Савельева, что нового в отделе, Стас ответил, что всё по- старому

- Шьём по тихой, белыми нитками. – Улыбнулся он и спросил. – Хочешь анекдот?

- Давай. – Согласился старший охраны.

- Короче. Пропал в зоопарке бегемот белый. Редкая порода. Денег на нём зоопарк немерено заколачивал. А тут он пропал. Все в панике, директор кипеж поднял на всю округу. – Начал Старший оперуполномоченный рассказывать старый и известный всем ментам анекдот, но и Андрей, и Савельев слушали молча, проявляя при этом, строго из вежливости, даже какой-то интерес. – Прибежал в уголовку этот директор, так, мол, и так, выручайте, ребята, дорогие мои, а я и денег Вам дам, и так ещё поляну в лучшем ресторане города накрою. Ну, опера согласились. Не из-за денег, понятное дело, а за ради идеи, граждане ж страдают, не видя бегемота белого, места себе не находят, дети малые плачут, ночей не спят, аппетит потеряли. В общем, через пару дней звонят директору зоопарка, говорят, приходи, мол, нашли мы твоего белого бегемота. Директор прибежал в уголовку. Радостный, каждого опера обнимает, денег даёт, а потом и спрашивает, где бегемот-то, а те ему и отвечают, вон, мол, в углу, в коробке, забирай бегемота своего белого. Директор в лёгком недоумении, мол, бегемот в коробку же не влезет, но опера, как всегда, невозмутимы, посмотри сначала, товарищ директор, потом недоумевай. Директору делать не чего, идёт, открывает коробку, а там белый заяц. У директора от увиденного дар речи пропал, ещё бы, вместо пропавшего бегемота ему зайца втюхивают, причём уверенно так втюхивают. Опера, они же всё уверенно делают. А заяц тем временем серьёзно так и говорит, строго так: «Я официально заявляю, что я белый бегемот, редкой породы, психического и физического воздействия на меня не оказывалось, прошу больше не беспокоить по этому поводу, иначе буду вынужден обратиться в суд»…

Все вместе немного посмеялись над анекдотом, после чего Савельев сказал, что слышал немного другую концовку этого же анекдота

- А заяц плачет и говорит: «Да бегемот я, бегемот, только не бейте меня больше по почкам»…

Посмеялись ещё немного.

В каморку, прежде постучав в дверь, вошла девушка на вид чуть постарше двадцати лет, русоволосая, курносая, круглолицая, полноватая, но полнота эта её не портила, а даже, наоборот, делала миловидной

- Здравствуйте. – Посмотрела она на старшего охраны. – Я Абрашкина. Вызывали?

- Вызывали. – Подтвердил Сергей и кивнул в сторону оперов. – Только не я, а вот эти люди.

- Здравствуйте. – Встал Ожегов с дивана. – Вы Людмила?

- Я. – Подтвердила девушка.

- А мы из уголовного розыска Залесского района. – Представился Стас, показывая Абрашкиной своё служебное удостоверение. - Старший оперуполномоченный майор милиции Ожегов.

- Не надо удостоверения, я и так знаю кто Вы и откуда. – Ответила Людмила.

- Откуда? – Поинтересовался старший опер и попробовал пошутить. – Привлекались уже что ли?

- Нет, не привлекалась. – Девушка на попытку Стаса пошутить отреагировала очень уж серьёзно и посмотрела на Краюшкина. – Я Вас две недели назад видела, когда Вы приезжали Чумакова искать к нему домой.

- А Вы там тогда были? – Спросил Андрей.

- Да.

- А Чумаков?

- Тоже. – Ответила продавец. – Потому его мамашка Вам и не открыла дверь.

Действительно, подумал Краюшкин, мать Чумакова всегда ему открывала, когда её сына дома не было, а в этот раз наотрез отказалась открывать. Краюшкин хотел вызвать МЧС и взломать дверь, благо, что постановление Суда на арест Чумакова у него было с собой, но потом передумал – могло оказаться, что Чумакова дома нет, а мать не открывает ввиду позднего времени суток или, вообще, потому что просто не хочет. А, как в народной пословице, говорится: «Не зная броду, не лезь в воду», - взломай Андрей тогда дверь в доме Чокопая и не найди его самого в доме после этого взлома, искал бы уже себе работу на гражданке, и то это в лучшем случае. В общем, лейтенант не стал рисковать в прошлый раз, не бучи уверенным на все сто, что разыскиваемый в доме. А, между тем, истинно люди говорят: «Мой дом – моя крепость».

- Так ты меня через окно видела что ли? – Спросил Андрей Абрашкину, точно зная, что ответ её будет положительным.

- Да. – Ответила Людмила.

- А сам Чумаков?

- Нет, он к окнам не стал подходить, за шкаф спрятался, а то Вы бы его увидели и тогда бы не отцепились точно, а так покружили – покружили, и уехали. Он тогда, кстати, сильно напугался, не думал, что Вы отступитесь.

Да, подумал Андрей, переиграл его Чокопай в прошлый раз, сам на то не надеясь. Не приятно, по меньшей мере, не приятно чувствовать, что твой противник тебя переиграл, тем более противник, у которого ума в разы меньше, чем у тебя самого. А всё эта законность, чёрт бы её побрал – с одной стороны штука в жизни общества крайне необходимая, с чем ни кто и не спорит, но в тоже самое время, с другого-то боку, дюже мешающая этому же обществу в правой борьбе с преступностью.

- Когда ты, Люда, видела Чумакова последний раз? – Спросил Стас.

- Утром сегодня, когда на работу уходила. – Ответила продавец.

- Где? – Задал Ожегов новый вопрос.

- Дома, у мамашки его.

- Вы там с ним живёте? – Последовал следующий вопрос майора милиции.

- Да.

- Где он сейчас? – Спросил уже Андрей, злясь всё больше, при этом сам не понимая, на кого именно, на Чокопая за то, что тот его обыграл в прошлый раз или же на себя самого за то, что так легко позволил Чокопаю обыграть себя.

- Где сейчас, я не знаю, он на день из дома уходит, боится, что днём его легче поймать дома. – Ответила Абрашкина на вопрос Андрея.

- А куда уходит? Где бывает, у кого? Что делает? – Задал Краюшкин целую серию вопросов и пояснил. – Зима ведь на дворе, так просто весь день не погуляешь по улицам.

- Куда уходит и где бывает, я не знаю, он мне не говорит. – Ответила Люда. – У дружков своих, наркоманов, конченных, наверное. А что делает? Так это понятно. Грабит где-нибудь в подворотнях, как всегда.

- Ну, и как и где нам его ловить? – Задал Андрей вопрос, всю несуразность которого и сам понимал, потому что сам на такой вопрос, находясь, он на месте этой миловидной полноватой девушки, непременно ответил бы, что его это волнует меньше всего, кому надо ловить, тот пусть и ломает голову. Но в следующую секунду Абрашкина сильно удивила опера

- А чего его ловить? – Спросила она и тут же пояснила. – Он сегодня в восемь вечера дома будет. Мамашка его с отчимом на День Рождения к какой-то родне своей идут, а он за домом остаётся присматривать. Сначала меня просили приглядеть, но я работаю допоздна.

- Во, народ, сами воруют без оглядки, а за своё имущество трясутся, не дай Бог украдёт кто. – Усмехнулся, присутствующий при разговоре Савельев.

- А там не все воруют, а только один. Как говорится, в семье не без урода. – Пояснил Андрей старшему охраны магазина и, глядя прямо в глаза продавцу, спросил её. – А ты чего это, Люда, разоткровенничалась так? У Вас же с Чумаковым, как я знаю, любовь – морковь и шуры – муры. Или нет?

- Уже нет. – Спокойно и даже как-то грустно ответила девушка, не отводя взгляда своих карих глаз.

- Чего так? – Спросил её Ожегов.

- Я, когда с ним стала встречаться, не знала, что он колется и чем занимается.

- А сейчас узнала, получается? – Уточнил Стас.

Девушка, молча, кивнула головой, в знак согласия, и Андрей понял вдруг, что она вот–вот заплачет.

- А чего тогда вместе с ним до сих пор? Чего не уйдёшь от него? – Поинтересовался Савельев.

- Поздно. – Ответила Люда и заплакала, добавив тихо. – Беременная я от него.

- Ну, и что? – Спросил Сергей, подавая ей стакан с водой. – Попей, успокойся.

Люда пить воду не стала, но взять себя в руки попробовала

- Он от меня так просто не отстанет. Контролирует меня постоянно.

- А отец, братья есть у тебя? Почему не заступятся? – Спросил Андрей.

- Братьев нет, я одна в семье, а отец меня выгнал из дома. Сначала только его выгонял, но я тоже с ним пошла, не хотела отца слушать.

- Ну, как выгнал, так и примет. – Попытался Стас успокоить девушку. – Отец же всё-таки.

- Нет, я домой не пойду.  – Абрашкина отрицательно мотнула головой и вдруг неожиданно попросила. – Помогите мне. Пожалуйста. Помогите.

- Чем мы-то тебе поможем, Люда? – Спросил Ожегов, искренне недоумевая.

- Арестуйте его. Посадите. Что бы он не вышел из зоны больше ни когда.

- Ну, с арестом проблем не будет, поймать бы только. – Заверил Андрей и спросил. – А ты-то куда тогда?

- Я к подруге пойду жить, я уже договорилась, у неё своя квартира, она одна живёт.

- Чего же раньше не ушла?

- Так, говорю же, что он мне покоя не даёт, контролирует, достанет, где хочешь. Ещё и с подругой сделает что-нибудь, а у неё защитников тоже нет. А с зоны он не достанет, не сделает уже ни чего.  Я сама хотела к Вам придти и рассказать всё про него, но боялась.

Некоторое время все молчали. Андрей хотел закурить, но, посмотрев на живот девушки – продавца, спрятал сигарету обратно в пачку. Абрашкина всё-таки взяла со стола стакан с водой и сделала несколько глотков.

 - Он точно сегодня в восемь будет дома? – Спросил Краюшкин вновь.

Люда, молча, кивнула головой, подтверждая свои слова, и, несколько секунд подумав, добавила

- К нему придти кто-то ещё должен. Витька какой-то, но я точно не знаю.

- Зачем?

- Не знаю, он не говорил, просто мамашке своей сказал, что за домом в её отсутствие присмотрит без проблем, Витьку позовёт, они фильмы какие-нибудь по ДиВиДи посмотрят…

- Ага, заодно ширнутся, а потом будут смотреть кровавые ужастики и ухохатываться. – Сказал Савельев и зло добавил. – Нарки конченные. Козлы. Дали бы мне волю, я бы лично их сам к стенке, всех до единого, раз уж государство не может…

Андрей и Стас, молча, посмотрели друг на друга. Слов им ни каких не требовалось. Всё было ясно, как белый день. Чокопая они будут брать сегодня в восемь часов вечера у него дома и, если потребуется, разнесут весь дом по кирпичику, а там будь что будет, пусть хоть прокуратура, хоть УСБ делают, что хотят с ними потом, сажают их или даже расстреливают, но  зло, так или иначе, а должно быть наказано, и они его сегодня вечером накажут…

- Только не говорите ему, что я Вам сказала, как его поймать. – Попросила Люда оперов и вновь тихо заплакала.

- Ладно, не бойся, мы свои источники информации не выдаём, мы же оперы как-никак, а не суки. – Сказал Стас, глядя на Абрашкину, и добавил. – Но тебе, Люда, с нами придётся прокатиться, до отдела.

- Зачем? – Девушка недоумённо посмотрела на майора милиции.

- Во избежание всяких сюрпризов. – Пояснил Стас.

- Понятно. – Кивнула девушка головой, вытирая слёзы маленькими своими пухлыми кулачками, по-детски как-то вытирая. – Не верите мне.

- Верим, Люда… - Поспешил Андрей убедить девушку в обратном, хотя  сам ей, конечно, полностью не верил, но напарник его перебил

- Верим, Люда, верим. Но пойми и нас, перед нами ведь такие комедии играли многие, кому не лень, что мы подстраховаться хотим. Посидишь у нас в кабинетеке, телефон твой временно у нас побудет. Ладно?

- Ладно. – Согласилась Абрашкина. – Только, когда его поймаете и привезёте в отдел, сделайте так, что бы он меня не видел.

- Не беспокойся, Люда. Всё сделаем, как надо, это же работа наша. – Поспешил Стас убедить девушку.

Абрашкина ни чего не ответила и только смотрела в недавно покрашенный пол каморки.

- Если готова, Люда, то пойдём, провожу тебя до раздевалки вашей, что бы ты оделась, а то на улице пока ещё зима, холодно, аж б-р-р-р…

Девушка улыбнулась и вместе с Ожеговым вышла из каморки.

Андрей, оставшись наедине с Савельевым, попросил его

- Серёга, ты нас через чёрный ход выведи, что бы, как можно меньше глаз любопытных нас видело.

- Не вопрос. – Ответил Савельев.

- И это, с её непосредственным начальником уладь там, что бы из-за этой канители у девчонки проблем потом не было, а то поставят ей самовольный уход с работы и уволят или половины зарплаты лишат.

- Не беспокойся, Андрюха, всё сделаем нормально. – Заверил опера старший охраны.

- Сколько, кстати, у Вас продавцы получают? – спросил Краюшкин, сам не понимая зачем.

- Да, где-то рублей семь – восемь, ну, может, девять, но это максимально  уже. – Ответил Сергей.

- Да-а-а… - Протянул Андрей и добавил. – Моя в детском саду воспитателем четыре рубля получает, и как жить человеку на эти деньги, это ладно я нормально ещё получаю, на самое необходимое хватает, по крайней мере, а у других воспитателей как тогда, а они ведь будущее наше воспитывают…

Ожегов с Абрашкиной вернулись в каморку очень быстро, Краюшкин не успел покурить, и через три минуты они через чёрный ход магазина вышли на улицу. Савельев попрощался, пожелал удачи и закрыл за ним дверь.

Когда в магазин ехали, ещё смеркалось только, а теперь уж совсем стемнело. Тучи исчезли с неба и в высокой его сини ярко мерцали маленькие звёзды. Андрей даже зачем-то нашёл созвездие Большой Медведицы и улыбнулся. Он посмотрел на часы в своём мобильнике, которые показывали пять минут седьмого вечера, и подумал, чего это ни Рыбалко, ни Пуховец не звонят, не ищут. Скорее всего, сегодня операм опять не повезло, и вечерний развод перенесли на более позднее время, а то начальники уже обыскались бы их, обзвонились бы…

Стас подогнал к чёрному выходу свой чёрный «Ниссан – Блюберд» и уже через  несколько минут опера снова застряли в автомобильной пробке…

Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват…

В душу лейтенанта милиции Краюшкина Андрея Алексеевича как-то бочком что ли, скромненько так, с опаской стало забираться волнение – выиграет ли он сегодняшнюю партию игры в прятки…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

 

До отдела доехали не иначе, как с Божьей помощью  – минут за сорок.

По дороге, правда, ещё заехали в небольшой продуктовый магазинчик, который больше напоминал продуктовый ларёк эпохи застоя, нежели современный, красивый и весь светящийся неоном центр торговли, как, например, «Дары Океана». Но, зато в этом невзрачном с заплёванным полом, магазинчике всегда были низкие цены. Краюшкин купил батон, на удивление свежий и коробку кефира, судя по дате изготовления, тоже свежего. Всё это он через Козловского передал в КАЗ для задержанной им Зеленковой и теперь, пока Ожегов угощал Людмилу бурдой три в одном,   бегал по маленьким кабинетам и длинным широким коридорам отдела в поисках хоть кого-нибудь из руководства.

 Вот так всегда бывает – как не нужно тебе руководство, так оно тебя обязательно найдёт, и будет долго и тщательно, с особым каким-то садизмом, трепать нервы, не понять за что и с какой целью, а как оно нужно, так его на месте ни когда нет. Впрочем, к своему руководству опер относился, можно сказать положительно, уважал начальников своих даже, но только лишь потому, что повстречал на своём веку таких руководителей, что упаси Господь ещё хоть раз в жизни, хоть полчасика поработать под их началом.

Узнав, что всё начальство на каком-то особо срочном совещании у самого аж начальника отдела, Краюшкин медленно спускался по лестнице с третьего этажа на второй, думая, как выманить Рыбалко или Пуховца с этого совещания, что бы решить некоторые вопросы, возникшие в ходе планирования операции по задержанию Чокопая.

Не зря говорят в народе, что на ловца и зверь бежит. Пуховец сам поднимался по лестнице, навстречу Андрею и, судя по его лицу, был чем-то доволен и, скорее всего, тем, что сумел-таки в очередной раз найти уважительную причину, что бы уйти с совещания, на которое его пригласил ни кто-нибудь, а полковник милиции Опанасенко лично. Олег всё ещё оставался опером в душе, не набегался ещё, не наигрался в мужские игры, но желание быстрого карьерного роста, против которого особо-то в коллективе ни кто и не был, сыграло с ним свою злую шутку – он – таки, с одобрения вышестоящего руководства, разумеется, написал рапорт о переводе его с должности оперуполномоченного на освободившуюся должность заместителя начальника уголовного розыска района и теперь занимался не раскрытием преступлений и вылавливанием мелких жуликов и матёрых бандитов, а скучал ежедневно на различных совещаниях у различных начальников. А ведь говорили ему опера, постарше и поопытнее его, не лезь, мол, Олежка, поперёк батьки в пекло, но не послушал он…

- Олег. – Остановил Краюшкин заместителя начальника уголовного розыска.

- Чего тебе, Андрей?

К Пуховцу абсолютное большинство могло обращаться запросто по имени или даже по фамилии, в том числе и лейтенант милиции Краюшкин, пришедший служить в это подразделение из ППС, едва ли не в тот же день, что и сам Пуховец из Омской Академии МВД России. Тем более что молодой руководитель не был ни задавакой, ни зазнайкой.

- Мы Чокопая реально сегодня можем тормознуть, но нам помощь нужна. – Сказал Андрей.

- Какая? – Поинтересовался Олег, но тут же, жестом руки, пресёк ответ своего подчинённого. – Подожди. Пойдём ко мне в кабинет.

В кабинете у Пуховца офицеры закурили.

- Рассказывай теперь. – Сказал Олег.

- Сегодня в восемь вечера Чокопай дома будет. Информация железная. – И Краюшкин коротко рассказал всё, что ему говорила Абрашкина.

- Ну, а от меня что требуется? – Спросил Пуховец, выслушав, опера.

- Машина. – Коротко ответил Андрей.

- О, как! – Наигранно возмутился заместитель начальника уголовного розыска. – А чего не танк сразу или лучше даже вертолёт?

- Обойдёмся без тяжёлой артиллерии. – Улыбнулся Краюшкин на шутку своего руководителя.

- У Ожегова же есть машина. – Напомнил Олег и, хитро прищурившись, спросил. – Или он уже опять куда-то слинял из отдела?

- Да, он здесь, в кабинете. – Ответил Андрей. – Но его машину мы перед Чокопаем ещё осенью засветили, когда за следствием его брали ещё, с подпиской. Нужна не палёная машина.

- И где я тебе её возьму?

- Ты начальник, ты и думай. – Улыбнулся Краюшкин и добавил. – Если поедем на машине Ожегова, то можем спалиться и тогда всё коту под хвост. Чокопай ведь тоже на стрёме, ушки на макушке, нет – нет, а и поглядывает, небось, в окно.

- Ну, а я-то причём? – Развёл Пуховец руками. – Машин и так нет, а на каждый случай, на каждого жулика не напасёшься.

- Да, пойми ты, не тот случай, когда рисковать можно так глупо. – Андрей решил не сдаваться так быстро. - Чокопай же не только мне нужен, потому что в розыске у меня, но и Вам всем. Он грабит по-прежнему, на нём можно столько палок нарубить. Так что, у нас с тобой обоюдный интерес.

- Ладно, подумаю. – Согласился Олег, немного о чём-то поразмышляв.

- Некогда думать, время идёт. Ты же можешь у Опанасенко машину его выпросить, с водителем его.

- Ишь ты, ушлый какой. – Усмехнулся заместитель начальника. - Я много чего могу, что же мне теперь делать со своими возможностями такими? Может, весь Мир сразу спасти?

- Не ёрничай, Олежка. Надо. Понимаешь? Надо.

- Ладно. – Сдался Пуховец окончательно и спросил подчинённого. – Всё у тебя?

- Нет. – Улыбнулся Андрей.

- Шутишь что ли? – Уже всерьёз возмутился молодой руководитель.

- Нет. – Снова улыбнулся Андрей.

- Хорошо. – Кивнул головой Пуховец и, с тревогой глядя на своего подчинённого, спросил. – Что ещё?

- Человека ещё одного в помощь. – Ответил Краюшкин.

- Обнаглел совсем, блин, что ли? А, Краюшкин? Получается, как в той присказке. Тётенька дайте попить, а то так кушать хочется, что переночевать негде. Нет у меня людей лишних, все заняты. Зачем тебе, вообще, ещё один человек?

- Дом у Чокопая большой, огород, хозпостройки. В общем, нужно всевозможные пути его отхода перекрыть. Мало ли чего. Вдруг форс-мажор какой, и он побежит. А он там дома у себя, вырос там, все тропки знает.

- Сделайте так, что бы не побежал, что бы без фор-мажоров. – Предложил Пуховец. – Или голова у тебя конкретно под кепку заточена?

- Нельзя рисковать. – Снова напомнил Андрей.

- Нет у меня людей. – Отрезал Олег.

- Начальника, ти мне вибора ни оставляишь. – Сказал Андрей, пытаясь пародировать тээнтэшного Джамшута, и уже серьёзно пригрозил. – Я ведь к Лукашову пойду, Олег. Дело-то на контроле.

- А, что б тебя, Андрюха. Вцепишься, как клещ. – Махнул рукой Пуховец и, закурив, сказал. – Берите Сеченова.

- Он же со Столяровым и Филипповым уехал в плен кого-то брать. – Уточнил Краюшкин.

- Взяли уже. В кабинете у себя на другие эпизоды колят. – Ответил Олег.

- Ух, ты. Молодцы. – Порадовался Андрей за коллег и спросил. – Кого взяли?

- Да, по колёсному эпизоду на Речной. – Ответил Пуховец.

- И что? Раскололся?

- А куда ему деваться с подводной лодки? Он колёса те не смог толкнуть. Так что сразу всё, как положено, сделали, обыск, выемку, опознание колёс этих.  Сейчас на другие эпизоды колят его.

- Это хорошо. – Улыбнулся Андрей хоть единственной, но всё-таки удаче своего подразделения за весь день.

- У тебя всё теперь? – Спросил его заместитель  начальника, снова с тревогой глядя в его глаза.

- Ага. – Довольно ответил опер.

- Ну, Слава Богу. – Облегчённо вздохнул Пуховец. – Иди к себе, а я до Опанасенко на счёт машины.

К себе Андрей сразу не пошёл, а принялся разыскивать Димку Сеченова. В кабинете группы по раскрытию краж того не оказалось, а спрашивать, где он, у Столярова с Филипповым Краюшкин не стал, так как те беседовали с парнем лет тридцати на вид, по-видимому, тем самым любителем чужих колёс – оперы уговаривали задержанного на явки с повинной, уверенные в том, что за их пленным числится не один только колёсный подвиг. 

Андрей заглянул в кабинет напротив,  к Семёнову с Городиловым

- Мужики, Сеченова не видели?

- Какого ещё на хрен Сеченова!? – Громко, со злобой в голосе, спросил Семёнов, но ответ слушать не пожелал и потребовал. – Уйди с глаз моих, не доводи до греха!

О, как интересно, - подумал Андрей, молча, закрывая дверь кабинета тяжей.

Через несколько минут Краюшкин от дежурившего сегодня в СОГ Максима Иващенко, узнал, что разыскиваемый им младший оперуполномоченный Сеченов спокойненько пьёт чай в кабинете у дознавателя Марины Хватовой. В отделе с недавнего времени ходили слухи, что у младшего сержанта милиции Дмитрия Сеченова и младшего лейтенанта всё той же милиции Марины Хватовой роман, и не служебный совсем, роман-то, а тот, который, не исключено, в скором времени мог завершиться свадьбой. Ну, что же, пускай, раз уж так – дело молодое, понять можно и понять нужно. А Вам, товарищ розыскник, оценка два именно, как розыскнику – сразу мог бы догадаться, где Сеченова искать, слухи-то о романе и до тебя уже дошли. Андрей улыбнулся и бегом, через ступеньку побежал на второй этаж, где рядом с секретариатом и приёмной начальника отдела, и расположились отдел организации дознания и отдел участковых уполномоченный милиции Залесского района. Судя по часам мобильного телефона, вечер уже перевалил за отметку девятнадцать, ноль – ноль.

Дмитрий поначалу остался крайне недоволен тем, что его забирают у любимой девушки и даже, судя по всему, хотел очень нецензурно возразить, но, услышав, что забирают его исключительно для совершения подвига, а не какой-нибудь писаниной заниматься, сменил гнев на милость.

В кабинет розыскников заглянул Пуховец

- Опанасенко дал добро на свою машину. Водила уже в машине, ждёт Вас. И попробуйте только Чокопая сегодня не взять в плен.

- Возьмём. – Улыбнулся Стас и кивнул головой в сторону Абрашкиной.  – Только, Олег, за девочкой присмотреть бы кому, что бы не выкинула номер какой-нибудь. А телефончик её у нас пока побудет.

- Добро. – Согласился заместитель начальника уголовного розыска. – Заводите её ко мне.

Уж чего–чего, а от того, что бы девушка в кабинете у него посидела какая-нибудь, Пуховец ни когда не отказывался – вдруг чего-нибудь, да и получится, какой-нибудь коротенький роман. А, если не получится, то и не надо Олегу, женился он недавно, жена молодая, красивая, из следственного отдела. К тому же, если не получится роман с девушкой, то всегда она по службе пригодится, земля круглая, глядишь, однажды завладеет девушка информацией, которая как раз нужна будет молодому, но дюже ретивому заместителю начальника уголовного розыска, а у него с этой девушкой хорошие дружеские отношения. Именно поэтому он ни когда не упускал возможности познакомиться с очередной представительницей прекрасной половины человечества, и, вообще, слыл в отделе знатоком женской души, несмотря на свой очень уж не солидный возраст.

- Олег, а что это Семёнов такой злой? – Спросил Краюшкин, надевая куртку.

- По убою на Ломоносова судья отказал в аресте жулика. – Ответил Пуховец.

- Не санкционировал что ли? Под подписку что ли? – Удивился Краюшкин.

Заместитель начальника, молча, кивком головы, подтвердил, что гражданина, убившего третьего дня двух других граждан, оставили до суда на свободе.

- А как это? – Продолжал недоумевать Андрей.

- Просто очень. Руками. В смысле, авторучкой.

- Он же двоих замочил. – Напомнил Краюшкин.

- По мнению судьи, он просто превысил пределы необходимой самообороны.

- Как это? Он же мужику два ножевых в шею и бабе восемь в грудь. Получается, мужик на него спиной нападал что ли? А баба после каждого удара ножом в грудь, вновь вставала и шла в атаку?

- Что ты ко мне пристал, Краюшкин? – Поморщился Олег недовольно и добавил. – Меня там не было. У прокурорских спрашивай, чего они там мямлили, пока адвокат всё так красиво преподносил судье.

- Да, при чём тут адвокат с прокурорскими? Судья сам не видел что ли, что написано в материалах дела? – Спросил возмущённо Ожегов. – А Семёнов что? Не мог что ли судье объяснить, что к чему?

- Да, кто его слушать будет?! Кто и когда из судей слушал оперов?! Мы – пехота! Наше дело ловить, а их дело отпускать! И, вообще, отстаньте Вы от меня оба! – Повысил Пуховец голос на своих подчинённых. – У судьи спрашивайте, чего он там видел, а чего нет!

- У судьи спросишь, как же. – Заметил недовольно Стас. – Это он с нас спросит, когда в розыск его нам объявит.

- И объявит, конечно. Даже не сомневайтесь. – Подтвердил Олег предположение розыскника. – И будете искать его, ни куда не денетесь. И попробуйте только не найти. Но это потом будет, а сейчас езжайте уже Чокопая ловить. И это, Андрей, подстригись ты наконец уже! Обормот!

 Вот тебе и игра в прятки, - подумал Краюшкин, закрывая дверь их со Стасом кабинета, пока тот уводил Абрашкину в кабинет Пуховца, на временное пребывание. Гуманизация уголовного законодательства в действии, будь она не ладна и тот, кто это придумал.

Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, кто не спрятался, я не виноват, - вспомнил Андрей детскую считалочку, выходя из отдела на улицу, в который уже раз за день вспомнил, а в душе опять зашевелилось неприятное волнение – выиграет ли он сегодня у Чокопая…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

 

Чумаков Алексей Викторович одна тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года рождения, житель города Таёжный, наркоман и грабитель, Чокопаем стал не сразу, как, впрочем, не сразу стал грабителем и наркоманом. Сначала стал наркоманом, потом грабителем, и совсем недавно получил прозвище Чокопай.

На путь преступности Чумаков встал почти в те же дни, когда Андрей Краюшкин стал опером, и их знакомство не заставило себя ждать. Это было одно из первых дежурств новоиспечённого сыщика в составе следственно-оперативной группы района. Чумакова тогда, уже за полночь, доставили к нему в кабинет ребята из вневедомственной охраны, а вместе с ним и потерпевших – пятнадцатилетнего мальчишку и его отца. Задавать вопрос, откуда и, вообще, почему мальчик тот так поздно возвращался домой,  Краюшкин как-то и не подумал, потому что все другие события были, как на ладони. Мальчик шёл, ни кого не трогал, как говорится. Шёл – шёл, шёл – шёл, да и зашёл в арку того дома, в котором и жил вместе со своими родителями. С другой стороны в эту же арку зашёл некто Чумаков, человек, который на тот момент уже был наркоманом, но без стажа ещё, примерно, месяца за два до встречи с этим мальчиком и начал поклоняться языческому богу Морфиусу.

Без стажа, но на шахте, где он работал, о его пагубном пристрастии, узнали сразу и, как и полагается, попросили по собственному желанию. Так порядочный и ещё честный и даже внешне привлекательный молодой человек Алёша Чумаков перестал зарабатывать себе на жизнь трудом ежедневным, но благородным. Искать новую работу не захотел, даже и не думал об этом, потому что с каждым разом всё больше и больше думал о другом – где достать «белый». Спасение же, однако, было – тесть владел своей строительной компанией и денежки имел, и периодически давал их безвозмездно своей дочери, недавно родившей счастливому Алёше дочку – лапочку, а ему, значит, внучку, то есть, помогал молодой чете Чумаковых. Но всё тайное становится явным, а в случае с  Алёшей, явным стало очень быстро, даже неожиданно быстро как-то. Затем так же быстро последовали пара – тройка семейных скандалов, в ходе одного из которых, Алёша побил молодую жену, а затем драка с тестем, в которой Алёша был уже бит сам, при чём  довольно-таки жестоко бит, не хилыми ребятками из службы безопасности той компании, что принадлежала тестю. И в скором, в очень скором времени, Алёша из однокомнатной благоустроенной, обставленной по последнему писку моды, квартиры в центре города, которую подарил им на свадьбу тесть, вернулся в родительский дом. Отца у Чумакова не было, мать, находясь на инвалидности, не работала, а имевшийся отчим зарабатывал немного и потому считал себя обязанным кормить и одевать только маму Алёши, так как она ему приходилась женой. Алёша же ему не являлся ни кем, а потому доступа к обеденному столу в родительском доме не имел, хотя мама, в отсутствие хозяина дома, сыночку родимого, конечно, подкармливала. Отчим, правда, предложил Алёше свою помощь – лечиться от наркомании, и даже за курс лечения готов был платить. Такой вот жест доброты он, конечно, выкинул только из-за любви к супруге, но ни как не к несчастному Алёше, и потому Алёша лечиться от наркомании наотрез отказался. А зачем ему? Раз его, кроме мамы, ни кто не любит. Лучше от передозняка помереть. Но передозняка почему-то всё не было и не было, и Алёша всё не умирал и не умирал. Так вот и существовал. Влез в долги перед друзьями и барыгами и однажды друзья и барыги стали за долги эти Алёше предъявлять, причём барыги очень даже усиленно – били часто, но не сильно. Алёша понимал, что не сильно его бьют пока только, а потом, и очень скоро, бить будут сильно. Понимал он, что и до смерти они его не забьют, чему лично он был бы только рад. В общем, будут мучить бедненького несчастненького Алёшу. Правда, однажды Алёше неслыханно повезло – друзья простили ему все долги его перед ними, хотя сами при этом о существовании Алёши забыли тоже. Но по этому поводу Алёша сильно не переживал, потому что у него появились уже другие друзья – те самые, которые так же, как и он, поклонялись языческому богу Морфиусу. Они-то и дали ему дельный совет – воровать и грабить, брать всё, что плохо лежит. Что ж, настоящие друзья, не то, что некоторые, те, что из-за долгов нос теперь от Алёши воротят, знаться с ним не хотят. Правда, Алёша, не сразу решился на совершение преступлений, но от судьбы, видимо, не уйдёшь, и однажды он так вот, сам не зная куда, шёл – шёл, шёл – шёл и пришёл. Пришёл в арку какого-то дома, в котором ни когда не жил сам, и ни когда не жил кто-либо из его знакомых. Пришёл от ветра осеннего укрыться. Пришёл, а там мальчик, лет пятнадцати, курит стоит, и с кем-то по телефону мобильному разговаривает. И матерится, как сапожник прямо, что Алеше очень не понравилось. Алёша не курил, но зато поклонялся языческому богу Морфиусу. Решение было принято в какие-то доли секунды. Он не попросил у мальчика сигарету, он же не курящий. Он попросил у мальчика мобильный телефон, что бы кому-то там позвонить. И мальчик оказался добрым. Точнее, лохом оказался. Кому Алёша будет звонить, он ещё не придумал, да придумывать и не собирался, а сказав, мальчику, что под аркой связь плохо берёт, вышел из-под неё. Но мальчик оказался не полным лохом, и вышел вслед за Алёшей. Алёша усиленно разыгрывал перед мальчиком спектакль, что кому-то пытается дозвониться. Мальчик некоторое время вёлся на талантливую актёрскую игру Алёши. А потом Алёша побежал, понимая, что не настоящий же он актёр и не сможет долго играть роль, да и смысла в этом нет. Побежал с такой скоростью, с какой только мог, но этой скорости ему хватило, что бы мальчик его не догнал. Вот не курил бы этот мальчик, так и догнал бы Алёшу, а так, увы. Бежал Алёша не долго. Но долго ему бежать было и не надо, главное – смог оторваться от хозяина телефона, хотя тот, что-то ему вслед кричал громко – громко. Что-то грубое и нецензурное. Фу, какой злой, противный и невоспитанный мальчик. Очень он Алёше не понравился, но зато ему очень понравилась его первая добыча.

Алёша сидел на скамейке во дворе какого-то незнакомого ему дома и разглядывал её, свою первую добычу – мобильный телефон марки «Самсунг» в корпусе чёрного цвета с сенсорным экраном. Что делать с ней, своей первой добычей, Алёша ещё не знал. Но странно – совесть его молчала. Преступление же совершил, а совесть молчала. Это было странно, но от этого было так легко, так спокойно.

Откуда появились милиционеры, Чумаков так и не понял. Хотя, нет. Какие ещё к чёрту милиционеры? У тех, кто преклоняется перед языческим богом Морфиусом, милиционеров  принято называть мусорами. Так, откуда появились мусора, Чумаков так и не понял – словно из-под земли выросли. Внезапно, незаметно, тихо. Подошли, что-то сказали, а потом стали проверять что-то в его карманах, искать что-то.  То, что они искали в карманах у Алёши, было у него в руке. Потом мусора подвели Алёшу к мусорской машине «бобику», поставили его перед фарами и этими фарами осветили всего, ослепили ненадолго его маленькие хитрые глазки, в которых только – только начинал рождаться страх. Мусора что-то говорили кому-то, сидящему в машине. Откуда появился этот «бобик», Чумаков тоже не понял. Внезапно, незаметно и тихо. А потом подъехала другая мусорская машина, «буханка», Алёшу в неё посадили, и минут через пятнадцать он уже был в кабинете дежурного опера, в ОВД по Залесскому району города Таёжный.

Потом что-то писали, что-то спрашивали, дежурный опер пожалел Алёшу, посоветовал раскаяться, вернуть телефон мальчику, помириться с этим мальчиком, твёрдо встать на путь исправления, лечиться от наркомании, пока не совсем поздно. Алёша так всё и сделал. Ну, или почти всё, что тоже хорошо, как он считал. На Суде Алёша с мальчиком и его родителями разошлись за примирением  сторон, согласно двадцать пятой статьи уголовно-процессуального кодекса России.   

Алёше очень страшно было на Суде, и он искренне каялся, и ему поверили. Поверили, что он искренне раскаивается в совершённом им преступлении, и только один лишь Алёша знал, что вовсе не в этом он раскаивается, а в том, что так глупо попался на первом же деле. И выйдя из здания Суда, прощённый людьми, Алёша, раз и навсегда поклялся себе в том, что Суда над ним больше не будет. И долгое время клятву свою соблюдал. Первый грабёж он совершил уже на второй вечер после того, как его простили. Оказалось всё проще простого. Главное, что бы его ни кто не видел, ну или, не узнал хотя бы потом. Проводил до перекрёстка девушку с сумочкой. Правда, девушка та не знала, что её провожают, считала, что одна идёт. Глупышка. Как только она остановилась на красный сигнал светофора, Алёша, пробегая мимо неё, вырвал из её руки сумочку и побежал. Ему вполне хватило тех двух – трёх секунд, в которые зелёный сигнал светофора ещё не загорелся для автомобилистов, а для пешеходов уже горит красный. Он успел перебежать перекрёсток, а больше не успел ни кто. Хотя, больше, кроме него, ни кто и не бежал, опасаясь за свои жизни, и только что-то кричали ему вслед. Но он не слышал.

Сумочку выпотрошил в первом же, попавшемся ему на пути, открытом подъезде жилого дома. Добыча была не большой, но для первого раза вполне приличной: дешёвенький сотовый телефон и кошелёк с денежками в сумме четырёхсот рублей. Ещё косметичка была и документы какие-то: паспорт и студенческий билет, но Алёше всё это было не нужно. Понимая, что его в этом районе уже ищут, он бросил сумочку с косметичкой и документами прямо на лестничной площадке подъезда, а телефон положил во внутренний карман своей куртки. Выходя из подъезда, выкинул и кошелёк, переложив деньги из него так же в свои карманы. Через десять минут он был уже далеко от места своей удачной охоты. И его не нашли. И началось, и завертелось: вечером охота, ночью просмотр тех мультиков, что показывает ему языческий бог Морфиус, такой добрый и хороший бог, днём отсыпной, а вечером опять охота, а потом опять просмотр мультиков. А какая добыча! Сотовый телефон и пара – тройка сотенных купюр чуть ли не каждый вечер! И ни кто его поймать не мог. И ни кто не знал, что он, Алёша Чумаков, тот неуловимый грабитель на многочисленных перекрёстках города. И Алёше это очень нравилось, он чувствовал себя почти что Зорро, которого так любил, когда был маленьким мальчиком и когда его все любили. Жизнь Алёши Чумакова наладилась. А потом…

Потом его снова поймали. Но не мусора. Придурок какой-то, которому, как оказалось, больше всех надо, не поехал на зелёный сигнал светофора, а выскочил из своей «Тойоты» и догнал Алёшу, и даже несколько раз ударил. А за что? Ему-то Алёша ни чего плохого не сделал. Алёша пытался вырваться и хотел тоже ударить в ответ этого придурка, но его руки и колени противно затряслись и не слушались уже своего хозяина. Почему-то спине стало очень холодно. А потом его не слушались подъехавшие мусора. Алёша буквально умолял их, что бы они его не били, но они его не слушались. Через два месяца Алёша Чумаков, получив от тупых мусоров, не обладающих хоть какой-то фантазией, обидное прозвище «Чума», производное от своей же фамилии, был осужден к двум годам лишения свободы условно. Вот почему бы мусорам не дать ему прозвище «Зорро»? Хотя, куда им, бронелобым? Они, скорее всего, и не знают, кто это такой – Зорро. Ну, конечно же, не знают, они знают только, как бить и людей в клетки закрывать, несчастных больных людей, таких же вот, как Алёша.

А Суд над Алёшей всё-таки был. Не сдержал Алёша клятвы, которую сам же себе и дал. Но, выйдя вновь на свободу из зала Суда, где ему опять было очень страшно, и где он опять искренне каялся, он тут же дал себе новую клятву – ни когда он не будет сидеть в зоне или тюрьме. И клятве своей был опять долгое время верен – исправно ходил отмечаться в уголовно-исполнительную инспекцию, а тёмными вечерами снова грабил, но уже одиноких девушек и женщин, бабушек и дедушек, мальчиков и девочек, и обязательно в безлюдных, тёмных местах. И его снова не могли поймать. И он снова был собой доволен, снова чувствовал себя Зорро, снова смотрел мультики, показываемые ему таким добрым и хорошим языческим богом Морфиусом, и снова любил жизнь…

А потом его снова поймали. Поймали за то, что в Законе называется мелким хищением. Поймали охранники того магазина, в котором он украл две большие коробки печенья «Чокопай». Зачем он их украл? Он и сам не знал. Понравились ему просто те красивые большие коробки. Ни когда вот не нравились, точнее он всегда был к ним равнодушен и не обращал на них ни какого внимания. А в тот день прямо глаз от них отвести не мог. И спрятал их под куртку, и, придерживая их руками, засунутыми в карманы куртки, пошёл к кассе. На кассе ни за что платить не стал, потому что ни чего не покупал, но охранники, как оказалось, свой хлеб ели не зря, проявили бдительность. И передали Алёшу мусорам. Вот зачем опять мусорам? Что? Жалко печенья для несчастного больного человека? Жмоты! Ну, забрали бы эти печенья и отпустили бы Алёшу с Миром. Но нет же, взяли и отдали мусорам. Сволочи! А мусора его снова били и аргументировали это тем, что иначе Алёшу не перевоспитать уже. Тупые мусора. Ни какого понятия о педагогике. Лучше бы дозу дали. А ещё лучше, провели бы с ним беседу по душам, да и отпустили бы восвояси вместе с большими красивыми коробками печенья «Чокопай». Нет, дозы не дали, беседовать по душам тоже не стали, и домой, конечно,  не отпустили, а побили и принялись составлять протокол. Потом был мировой суд и двенадцать суток в ИВС. Да, двенадцать суток в заключении Алёшу совсем не обрадовали, чуть не помер от ломки, но во всей этой истории было и нечто положительное. Алёшу теперь больше не звали «Чумой», а звали «Чокопаем». Правда, смеялись при этом, но Алёша не обижался, потому что новое прозвище нравилось ему больше прежнего. И ещё положительным было то, что Алёша ни когда и ни чего в магазинах больше не воровал. А, по-прежнему, грабил одиноких граждан в тёмных безлюдных местах. И удача была с ним долго.

 Долго, но, как оказалось, не всегда. Снова поймали. Точнее поймал. Один. Мусор. И надо же ему было возвращаться домой со своей службы мусорской именно в тот час, когда Алёша снова был на охоте и именно через тот двор, где Алёша охотился. И почему это мусора так допоздна работают? Когда же Алёше грабить, если днём людей много на улице, а ночью мусора домой со службы еле идут. И этот, который Алёшу поймал, тоже шёл еле – еле, но как увидел то, что Алёша сумочку у девушки какой-то вырвал, так откуда только прыть взялась. Догнал Алёшу. Не повезло Алёше. Или повезло всё-таки? Наверное, повезло, раз уж следователь молоденькая дурочкой полоумной оказалась – взяла, да и отпустила Алёшу под подписку о невыезде и надлежащем поведении. Ну, кого отпустила-то? Алёшу Чумакова? Истинно дурочка. Ей опер тот дежурный так и сказал. А она обиделась. А на правду разве обижаются? И ещё Алёше в ту ночь повезло – его мусора не били в тот раз.

Но Алёша уже начал понимать, что везёт ему всё реже и реже, а потому решил судьбу не испытывать и на допросы к следователю по его вызовам являться не стал. А зачем? Вдруг возьмёт и арестует. Нет, лучше не рисковать. И меньше, чем через месяц Алёша узнал, что, не желая рисковать, как раз-таки рискнул – в розыске оказался. Но Алёша к этой новости своих друзей, видевших где-то в городе его фотографии с надписью: «Внимание! Розыск!», отнёсся легкомысленно, даже не проявил ни малейшего желания посмотреть на свои фотографии с необычной надписью. Что обычно пишут на фотографиях? Да, что угодно и как угодно, но далеко не у всех написано: «Внимание! Розыск!». А у Алёши вот написано было теперь. Круто. Действительно, как настоящий Зорро. Но ему это было не интересно. Прятаться он не стал, но и сдаваться добровольно не пошёл. Его мусора забрали прямо из дома, где-то через месяц с небольшим, после того, как его отпустила на подписку та следователь – дурочка. Забирал тот самый мусор, с которым Алёша познакомился, когда в подворотне развёл подростка на телефон «Самсунг». И мусор этот Алёшу больше не жалел, а даже ударил несколько раз, приговаривая, что не любит, когда его обманывают. А Алёша ведь обманул его. Алёша это и сам понимал. И молчал. И, может, потому мусор бил его не долго и не больно, так, для профилактики, как он сказал. С ним, с тем мусором, тогда ещё один был, постарше, на чёрном «Ниссане – Блюберде». Но он Алёшу не бил, а только смотрел и улыбался. Эту широкую открытую улыбку Алёша запомнил навсегда. И чёрный «Ниссан – Блюберд» тоже запомнил – он чем-то «Воронок» сталинский Алёше напомнил. Чем? Да, кто же знает? Цветом чёрным, наверное.

А следователь та и впрямь дурочкой оказалась – снова отпустила Алёшу под подписку о невыезде и надлежащем поведении, и это после того, что он в розыске, вообще-то, был. А Алёша снова по вызовам ни куда не являлся. Как потом выяснилось, следователь та дело уголовное состряпала и в Суд его направила, а Суд Алёшу повторно в розыск объявил, но без изменения меры пресечения. Алёшу задержали месяца через полтора, на улице, пэпсы, по ориентировке, и Алёша даже удивился, что его опять не стали бить, а просто передали в уголовный розыск. Мусор тот, которого Алёша когда-то обманул, чьёго высокого доверия к себе не оправдал, был в те дни в какой-то командировке, и Алёшу к судье отвозил другой мусор, тот, что постарше, с улыбкой и на чёрном «Ниссане – Блюберде». Судья Алёше пальчиком погрозил, для вида брови нахмурил и отпустил его, назначив число, когда придти, что бы сесть в тюрьму. Совсем Алёшу за дурака держат. А Алёша не дурак и в назначенный день в Суд не пошёл, и теперь уже почти три месяца снова находился в розыске. Третий раз за год, и за всю свою жизнь. Но теперь Алёша понимал, что сядет и надолго, потому что такой наглости не может простить даже самый законченный идиот. К тому же Алёша перестал ходить на отметки в уголовно-исполнительную инспекцию, понимая, что там его мусора враз словят. А жалко. Два месяца всего отходить осталось.  Но особо сильно Алёше жалеть о чём-то было некогда, потому что с каждым днём ему требовалось уединяться с языческим богом Морфиусом всё больше и больше, а бог этот, как вдруг  оказалось, был очень жадным, и не хотел уже соглашаться на жертвоприношение «горынычем», а желал исключительно «крокодила». Наркотик этот был дешевле «белого» и сильнее, гораздо сильнее, и Алёша выходил на охоту реже, чем раньше и по большей части из спортивного интереса и брал уже всё подряд, не брезгуя даже и пятью рублями. Он же – Зорро. Это он для мусоров – Чума и Чокопай. Но, мусора, они же тупые, им ни когда не понять, что Алёша – Зорро. Но зато, какие Алёша видел мультики. Ни кто таких не видел. Такие мультики жадный, но чертовски весёлый языческий бог Морфиус ещё ни когда ему не показывал. И ни кому. И Алёша хотел смотреть их каждый день, каждую ночь, всегда, и поэтому прятался от мусоров, потому что если они его поймают, то он таких мультиков больше ни когда не увидит. Но они его не поймают. Приезжали уже, пару недель назад, покружили вокруг дома, покружили, покричали там что-то, и уехали. Кстати, на «девятке» приезжали, не на чёрном «Ниссане – Блюберде». Ох, и испугался Алёша тогда, когда чуть не вышел к гостям дорогим с распростёртыми объятиями, когда нутром почувствовал, что это опять мусора по его душу, и успел закрыть входную дверь дома на щеколду, и спрятаться за шкаф. И мама его тогда такой гнев изрыгала на мусоров, крутившихся под окнами их дома, стучавших в окна. Алёше было очень страшно. А потом мусора уехали, как говорится, не солоно хлебавши. Они уехали, а Алёше всё - равно было страшно, и только языческий бог Морфиус спасал его от страха. Ах, какие он ему мультики показывал за «крокодила». Он таких мультиков ему ещё ни когда не показывал. И ни кому…

 

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

 

До отдела милиции, который непосредственно и обслуживал территорию микрорайона «Северный» и находился в прямом подчинении ОВД по Залесскому району города Таёжный, потому что микрорайон находился в административном подчинении района, опера добрались, опять же с Божьей помощью, без малого за час – пробки на дорогах.

В отделе работа кипела, что стало заметным сразу, как только переступили порог этого старенького обшарпанного двухэтажного здания, построенного более полувека назад немецкими военнопленными. Помощник оперативного дежурного оформлял в КАЗ многочисленных задержанных за различные проступки, из которых абсолютное большинство уже завтра будет на свободе и восхвалять до небес гуманность суда российского. Сам оперативный дежурный не выпускал из рук трубку телефона, долго кому-то что-то объяснял, показывая выражением своего худого лица, что граждане, все как один юридически подкованные, его уже достали до печёнок, а ведь ещё и половины смены не прошло. Вот так вот отдежуришь сутки, потом трое суток выходных не в радость будут. А с другой стороны, ни кто не говорил, что служба в органах внутренних дел будет лёгкой и безмятежной.

- Мужчина, а, может, нам приехать и поменять Вашей дочери подгузники? – Уставшим голосом, в котором чувствовались нотки мольбы, спросил оперативный дежурный у кого-то невидимого, находящегося на другом конце телефонного провода, и уже со злостью, рывком, положил телефонную трубку на рычажки телефонного аппарата.

- Что, Гриша, сумасшедшие сутки?- Спросил Ожегов у оперативного дежурного без какого-либо сочувствия, с улыбкой даже. А чему сочувствовать? Каждый человек сам себе выбирает занятие по душе.

- Да, какие, к чёрту, сутки? Ещё и половины суток не прошло. – Махнул рукой капитан милиции Григорий  Курочкин и со злостью посмотрел на вновь зазвонивший телефон. – Совсем сбрендили граждане. Мужик звонит, требует, что бы мы приехали и выгнали парня какого-то из комнаты его двадцатипятилетней дочери, сам же при этом поясняет, что ни чего противоправного не происходит, дочь парня сама пригласила, на квартиру имеет такие же права, как и папаша её, но просто парень папаше не нравится, а ещё его беспокоит, чем они там занимаются, вдруг этот парень дочку его ненаглядную единственную девственности лишает, а она ведь ещё замужем не была ни разу, как же можно-то…

- Понятно. – Усмехнулся Ожегов и спросил. – Буреев у себя?

- Да, заткнись ты сегодня хоть на пять минут! – Взмолился Курочкин, глядя на разрывавшийся от звонка телефонный аппарат, но трубку телефонную всё-таки поднял, при этом кивком головы, давая операм понять, что участковый уполномоченный Буреев у себя.

Участковый уполномоченный милиции младший лейтенант всё той же милиции, молоденький, очень высокий и очень худой какой-то, Илья Буреев был на своём служебном месте – в единственном кабинете их подразделения в этом здании. Хотя помещений больше одного кабинета, участковым в этом здании и не надо было, ибо вместо пяти офицеров этого подразделения, положенных по штатному расписанию, в наличии имелось всего двое – сам Буреев и старый, как Мир, лет пятидесяти от роду, старший участковый подполковник милиции Чеховских Василий Матвеевич, начинавший службу ещё в то время, когда министром внутренних дел страны был легендарный Щёлоков, да и страна-то сама была другой, даже называлась по-другому – СССР. Вдвоём они обслуживали четыре участка микрорайона. Ещё один, пятый по счёту, обслуживал их начальник майор милиции Котельчук Сергей Абрамович, человек во всех отношениях не плохой, но начальник, что мешало полному взаимопониманию между ним и его двумя подчинёнными, к тому же свой участок он обслуживал неважно, опять же по причине того, что являлся начальником, и у него было много иных задач, а люди, проживающие на участке, жаловались исправно, и приходилось Бурееву и Чеховских по мере возможностей своих ещё и этот, пятый участок, обслуживать. Да–да–да, ни кто не говорил, что служба в органах внутренних дел будет лёгкой и безмятежной.

- Да, ни чего Вы не должны, граждане милые, но мне отчитаться перед руководством за этот сигнал надо. – Это было первым, что услышали Краюшкин и Ожегов, войдя в кабинет участковых уполномоченных. Буреев простуженным своим хриплым голосом в чём-то убеждал молодых женщину и мужчину, которые, в свою очередь, убеждаться не хотели.

- Да нам-то какое дело до Вас и Вашего руководства? Мы ни чего писать не будем, товарищ участковый.

- Здорово, околоточный. – Поздоровались Ожегов и Краюшкин с Буреевым.

- И Вам не хворать.  – Грустно поприветствовал младший лейтенант своих гостей незваных. - Вы по делу или как?

- А есть принципиальная разница?- Спросил Андрей, улыбнувшись.

- Есть. – Серьёзно подтвердил околоточный и добавил. – Если просто потрепаться, то мне некогда.

- А что такое? – Поинтересовался Стас.

- Всё, как обычно. Бабка полоумная написала заяву, что её соседи спецом газом травят, под стеной, мол, под плинтусом, трубки в её квартиру пропихнули и газ пускают.

- А зачем? – Поинтересовался Ожегов, шутя, прекрасно зная, каков будет ответ.

- Как зачем? Умертвить её хотят и квартирой её завладеть. – Ответил Буреев.

- Ишь ты, какие изверги сейчас живут на Земле, похлеще фашистов. – Усмехнулся Ожегов. – И кто же они, соседи эти?

- Да, вот они. – Указал участковый взглядом на сидевших в его кабинете молодых мужчину и женщину.

Ожегов внимательно, придав своему лику вид серьёзный очень, осмотрел соседей, затем улыбнулся и посмотрел на Буреева.

- Ладно, пусть эти изверги в коридоре подождут, пошептаться надо нам.

 - На каком основании Вы нас оскорбляете?! – Возмутился мужчина. – Вы, вообще, кто такой?! Мы жаловаться будем!

Но ни Ожегов, ни кто другой им отвечать не стали.

- Стас, нормальные они люди, не из жуликов, можно при них разговаривать, а так выпущу я их в коридор, они уйдут, бегай мне потом за ними для объяснений этих. – Буреев смотрел то на соседей, то на оперов.

- Ладно. – Согласился старший оперуполномоченный. – Пусть слушают.

- Чокопая давно видел? – Спросил Краюшкин участкового.

- Видел давно. – Ответил Буреев и добавил. – Когда за печенья его оформляли, тогда и видел последний раз.

- А слышно что за него?

- Слышно всё. Как грабил, так и грабит. Ночью прошлой последняя заява была.

- Что за заява?

- Как обычно. Девушка одна шла домой от подруги, засиделись, заболтались, а проводить не кому, в результате сумочку сорвал неизвестный в подворотне, у пищевого техникума.

- А причём тут Чокопай?

- Так, а по приметам, которые потерпевшая назвала, больше не кому.

- Она что? Лицо его видела?

- Нет, только профиль.

- Не опознает.- Подвёл Краюшкин итог беседы с участковым.

- Да, опознает, говорит.- Заверил Буреев оперов в обратном и закашлял.

- А чего сидите тогда? Не ловите его почему? Знаете же, что в розыске, что шакалит вовсю. Когда последний раз адрес его проживания проверяли? – Спросил Ожегов, заранее зная ответ участкового. – Ориентировку же получали. И задание розыскное получали.

- И задание Ваше получали. И ориентировку, а адрес недели три назад проверяли последний раз. – Ответил Буреев. – Да толку нет, мать его в дом не пускает, а там он или нет, Чокопай этот, хрен его знает, зайдёшь в дом против воли проживающих, а его там нет, и всё, прокуратура не слезет потом, будет из тебя оборотня лепить усердно. Я уже так однажды зашёл, теперь вот младшим лейтенантом лишний год хожу.

- Понятно. Заяв много уже таких?

- Да, хватает. Пять материалов.

- И что?

- А ни чего. Больше могло бы быть, но удалось замотать. – Спокойно ответил участковый уполномоченный.

- Сколько раз проверяли адрес проживания Чокопая?

- Да, раза два – три. – Ответил участковый и вдруг резко повысил голос, по столу кулаком ударил. – Да, и когда проверять-то!? У меня вон бабок газом травят! Разбираться приходиться! Да, ещё план нужен! У нас же плевать на порядок, у нас план выполнить, главное! Преступления раскрой, административные правонарушения выяви, двойную превенцию сделай! И всё один на шесть тысяч человек населения! А искать Ваша задача! Вы – розыск! Вы и ищите! А то всё на участковых повесили и радуются сидят! Мы с Матвеечем Вам двужильные что ли!?

- Ладно, успокойся, не психуй. – Спокойно ответил Ожегов и вышел из кабинета. Краюшкин вышел следом.

Проходя мимо дежурной части, увидели, как Курочкин снова со злостью бросил на рычажки телефонного аппарата телефонную трубку и что-то сердито проворчал. Кажется, даже матом ругался.

На пороге столкнулись с двумя местными операми, которые вели в отдел какого-то задержанного ими парня, постоянно пытавшегося вырваться из их рук. Поприветствовали друг друга.

- За что Вы его? – Спросил Стас.

- За износ, девчонку шестнадцатилетнюю отимел. – Ответил один из местных. - Теперь, говорит, сама дала. А у неё всё лицо в синяках, бил её. И запирался в хате, пока дверь не вынесли ему.

- Зря Вы это. Завтра всё равно отпустят. А родители девчонки заяву заберут. Первый раз что ли? – Заметил Андрей.

- То завтра будет, а сегодня мы его накажем сами, раз по Закону нельзя. – Зло сплюнул наземь другой местный опер.

- Вот и поговорили. – Сказал Андрей, когда вышли на крыльцо отдела.

Оперы закурили.

- На Буреева внимания не обращай. – Начал Ожегов. – Я сам околоточным был, знаю, как оно. Бардак же во всём. У нас участковый лучший, если, он выявляет, как можно больше административных правонарушений на своей земле, раскрывает, как можно больше преступлений. А если нет всего этого на его земле, значит, он плохой, значит, не работает. Ни у кого даже мысли не возникает, что, если на участке нет административных правонарушений, и не совершаются преступления, и ни кто из граждан при этом не жалуется, это значит, что участковый хороший, что у него налажен контакт с населением, профилактика на высшем уровне, жулики боятся косячить на его земле…

- Да, ладно тебе, Стас. Что ты мне объясняешь? Я же не первый день в системе. – Краюшкин затушил окурок носком ботинка. – Поехали уже. Чего тянем-то?

- Поехали. – Согласился Ожегов, выкинув окурок в урну, стоявшую у крыльца.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

 

Алёша Чумаков со своими мамой и отчимом жил в большом кирпичной четырёхкомнатном частном доме с большим огородом и многочисленными хозпостройками, на окраине микрорайона «Северный», который, сам по себе, уже был окраиной города Таёжный. Кто и когда построил этот дом, который был многим похож на другие дома, стоявшие вдоль улицы, и в тоже время многим от них отличался, Андрей Краюшкин не знал, но зато точно знал, что в порядке его содержит отчим Чумакова – хозяйственный мужик. С матерью Чумакова он прожил уже почти двадцать лет. Воспитал их общую дочь, порядочную девушку, сестру Алёшину, которая недавно вышла замуж и жила теперь отдельно от своих родителей и братца – наркомана, но вот самого Чокопая воспитать так же хорошо не смогли, не сумели вырастить из него человека. Почему не смогли? Почему не сумели? А какая к чёрту разница тебе, лейтенант Краюшкин? Твоё дело, товарищ оперативник, поймать наконец-то бандита этого, закрыть его в клетку, как зверя бешенного, и всё. И не надо всей этой лирики. Но лирика была настойчивой и не хотела оставлять Андрея в покое, и он не знал, какая ему разница, почему и зачем, но не думать о Чумакове не мог, и чем ближе они сейчас подъезжали к его дому, тем больше он о нём думал. Думал, кто кого сегодня? Кто и кого? И ответа не находил, оттого и волновался. А чего волнуется? Не в первый же раз едет задерживать разыскиваемого преступника. Может, оттого, что Чумаков ему, как говорят опера, был «крестником» - первым бандитом, с которым Андрей познакомился только – только став оперативником. Нет, не бандитом. Просто оступившимся тогда человеком. Тогда ещё человеком и тогда ещё всего лишь оступившимся, и Краюшкин не смог вернуть этого оступившегося человека на правильный жизненный путь. Почему не смог? Почему не сумел?

Андрей, молча, смотрел на заснеженную улицу частного сектора, на дома, с высокими снежными шапками на своих крышах, на печные трубы, из которых струились сизые дымки – в этих домах было тепло сейчас, уютно, хорошо. В машине начальника отдела было холодно и не очень уютно. В «Волге» не может быть уютно. Где справедливость? Грабителю и законченному наркоману Чокопаю сейчас тепло, уютно, хорошо, а Андрею, офицеру милиции, холодно и тоскливо. Тоскливо от вида заснеженной улицы частного сектора. Краюшкин вырос в маленьком таёжном селе, которое каждую зиму так же вот заносило снегом, под самые окна, и так бы и остался в нём на всю жизнь, если бы не уничтожили там нормальную жизнь, как и в тысячах других сёлах и деревнях по всей стране, тогда, в девяностых. Потому Андрей, отслужив срочную, и перебрался в этот большой, красивый, но чужой ему город, устроился в милицию, снял комнату в общаге, и стал жить – служить. Город этот хоть и был для него чужим, но нравился ему больше, чем родное село. Да, и сам Краюшкин, наверное, понравился этому городу, раз он не выгнал его до сих пор, позволял жить ему здесь, ходить по своим улицам, проспектам, бульварам, и, вообще, когда Андрей не был на службе, то город этот дарил ему приятные эмоции: большой, красивый, ухоженный, чистый, а летом ещё зелёный и благоухающий, много разных памятников и домов, построенных ещё в начале прошлого века, красивых домов. Опер любил этот чужой ему город, любил гулять по нему, отдыхать в его парках и скверах, смотреть на счастливых людей, и за эту свою любовь платил этому городу своей службой, вычищая в числе сотен других таких же, как и он, сотрудников милиции, грязь человеческих отношений из этого города. Но он, по-прежнему, очень сильно тосковал по селу, особенно в такие часы, как этот, когда находился в каком-нибудь частном секторе города – в таких местах всегда было как-то особенно хорошо.

- Подъезжаем, Алексеич. – Отвлёк Ожегов своего напарника от его тоски, и обратился к водителю. – Жека, проезжай мимо дома, остановишься где-нибудь метрах в ста подальше, что бы этот гадёнышь не спалил.

В окнах дома Чокопая горел свет, в одной из комнат, через незанавешенное окно, даже был виден работающий телевизор, из печной трубы валил дым, и это значило, что пока всё идёт по плану.

Остановились через два дома от того, в котором жил Чумаков.

- Димыч, - Обратился Андрей к Сеченову, - нас четверо, сейчас займём позиции по квадрату, по периметру огорода, значит. Твоя позиция у калитки, как самого молодого и резвого, к тому же десантника, в недавнем прошлом. Найдёшь там укромное местечко, что бы Чокопай тебя на выходе не спалил сразу, но прежде, чем позицию свою займёшь, попробуешь выманить его из дома.

- Как? – Спросил Сеченов.

- Очень просто. Ты молодой, тебя жулики в городе в лицо ещё не знают, по крайней мере, Чокопай точно не знает. Позвонишь в звонок, посмотришь, кто выйдет из дома и, кто бы ни вышел, скажешь, мол, менты по району рыщут, ищут Чокопая, приедут сюда сейчас, им слили, что он дома сейчас, мол. Морду лица его запомнил?

- Запомнил. Ты же меня минут десять заставлял фотку его разглядывать, запоминать. – Ответил младший опер и задал уточняющий вопрос. - А если спросят, кто я такой?

- Скажешь, что недавно переехал сюда жить из центра. Пацаны местные попросили тебя предупредить, потому что сами боятся палиться. Понял?

- Понял. А зачем только?

- За тем, что бы двери ему не выносить, купится если на твою байку, то попытается уйти из дома, пересидеть где-нибудь.

- А, если, не выйдет, а, наоборот, запрётся. – Усомнился Ожегов и добавил. – Выкуривать тогда придётся.

- Значит, будем выкуривать. – Ответил Краюшкин. – Но должен купиться, он же трус, каких поискать надо ещё, матери дома нет, и ни кто его не защитит от нас, поэтому попытается слинять из хаты, пока, типа, мы не нагрянули, а мы уже тут, как тут.

- А почему так не зайти в дом, если он всё равно там? – Спросил водитель.

- Потому что калитка на замке, пока будем через забор перелазить, спалимся, он уйти успеет, да и собака у них во дворе, а если до двери дома и доберёмся по-тихому, всё равно дело швах, по любому изнутри заперлись, тогда точно двери выносить придётся, а это заморочки не на пять минут, а он ещё и шмальнуть в нас может, если укололся уже, ему по барабану всё.

- Из чего шмалять-то будет? – Спросил Ожегов.

- Из охотничьего двенадцатого калибра. – Ответил Андрей.

- Откуда у него?

- Это не у него, это у его отчима, тот охотник заядлый.

- Так, в сейфе поди ствол-то должен быть. – Заметил водитель.

- Должен. – Согласился Андрей и тут же добавил. – Если бы у нас все делали то, что должны и так, как должны. В общем, гарантий нет.

- Надо было сразу сказать, я бы бронник взял тогда. – Посетовал водитель.

- Не поможет. – Ответил Краюшкин. – Если будет шмалять, то в упор.

- Да, не будет, может, - Сказал Сеченов, - сам же говоришь, что он трус.

- Вот потому и может шмальнуть, что трус, да если ещё под дозой. На меня уже однажды один кидался так, с топором. Хорошо, что омоновцы тогда со мной были, я просто в сторону отошёл и смотрел боевик. – Улыбнулся Андрей и серьёзно уже добавил. – Ну, пошли. С Богом.

- Пошли. – Согласился Ожегов.

Вылезли из машины. Мороз крепчал всё сильнее, сразу обожгло мочки ушей. Андрей накинул капюшон, остальные поглубже натянули свои вязаные шапочки.

- Димыч, не забудь ни чего. И как скажешь, сразу отваливай в сторону, и незаметно в засаду какую-нибудь. Фонари уличные, благо, не светят, как всегда, сядь в тенёк и жди, а как этот вылезет одетый уже, так не высовывайся сразу, посмотри, в какую сторону пойдёт, а когда кто-то из нас его брать будет, тогда и подтягивайся. Раньше времени вылезешь, если только он нас раньше спалит и побежит в обратную сторону от дома, в город, тогда тебе догонять, догонишь, вали сразу, вдалбливай в снег по самое не балуй. А там и мы подтянемся. Я тебе дозвон сделаю на мобилу, когда начинать надо будет, только ты её на режим вибрации поставь. Понял?

- Да, понял.

- Страшно? – Улыбнувшись, спросил Стас.

- Чего? – Не понял Сеченов.

- Того, что может быть, а быть может всё, что угодно.

- Да, по фиг. – Махнул рукой Димка и пошёл выполнять свою задачу.

- Стас, я не могу машину бросить. – Вдруг сказал водитель.

- Испугался что ли? – Спросил Андрей.

- Да, не, я реально не могу. – Глаз водителя в темноте не было видно, а потому, утверждать, что он боится, было нельзя, обидеть можно человека, но то, что он именно боится, оперы нутром чувствовали. – Это Ваше дело жуликов ловить, а моё дело, за машиной следить, и если что с ней случится, то мне хана.

- Ни чего с ней не случится, а, если что, то прикроем перед начальством, я на себя возьму, скажу, что силой тебя заставил автомобиль без присмотра бросить. Иди на дальний угол, перекроешь пути отхода гадёнышу этому через сараи. – Успокоил Стас водителя и, когда тот ушёл, сказал Краюшкину. – Надо было хоть один ствол взять.

- Да, кто бы нам его дал? – Ответил Андрей вопросом и добавил. – Сам же знаешь, Стас, если утром не получил, то потом только по рапорту, и пока этот рапорт рассмотрят и утвердят. Всё боятся, что мы завалим кого-нибудь просто так.

- Значит, надо было утром брать. – Сказал Стас.

- Утром не до того было. – Ответил ему напарник. – Да, даже к лучшему, что без стволов, а то я на этого козла зол, аж не могу, завалю при задержании, если хоть слово против скажет.

- А, может, и надо завалить? – Заметил Ожегов. – Горбатого только могила исправит.

- Сидеть потом неохота за это дерьмо. Из него потом сделают невинную жертву ментовского произвола, а из нас с тобой оборотней, извергов, похлеще фашистов. Ладно, иди на свой угол, Стас, а я здесь, со стороны дороги прикрою.

- Ладно, пошёл я. – Ожегов сделал два шага, обернулся к Андрею всем телом и спросил. – Вчетвером-то не справимся что ли с гадёнышем этим?

Краюшкин ни чего не ответил. Он посмотрел на часы мобильника, которые показывали без четверти девять вечера. Мороз обжигал лицо.

Через пять долгих минут Андрей, предоставив операм время для занятия своих исходных позиций, сделал дозвон на сотовый телефон Сеченова. Всё. Началось. И ни волнения теперь, ни лирики, а только обострённое внимание и хладнокровие, что бы теперь ни случилось, назад пути нет и действовать надо с умом, без эмоций, как робот.

Прошло ещё минуты две – три, и Андрей увидел, как из дома кто-то вышел, подошёл к калитке. Краюшкин не видел Сеченова, но видел спину того, кто вышел из дома. Это был Чокопай. Андрей не видел лица, но по силуэту понял, что это он, Алёша Чумаков, да и не кому больше выходить из этого дома. Отчиму только Алёшиному, но отчим ростом гораздо ниже своего пасынка, и захочешь, не спутаешь. Краюшкину даже казалось, что он слышит, о чём говорят Сеченов и Чокопай, каждое слово их. А, может, и не казалось – в морозном воздухе, когда на улице тихо, нет ни какого шума, голоса слышаться очень далеко, а тут всего каких-то семь – восемь метров. Эх, правда, пистолет бы сейчас, только не табельный, а левый, одно нажатие на спусковой крючок, и всё, и всем хорошо, и ни кто ведь не узнает, мало ли у Чокопая врагов, барыгам должен, как земля колхозу. Но нельзя. Есть Закон, и каким бы он ни был, он Закон. А ещё потому, что нельзя стрелять в спину, офицер не имеет права стрелять в спину. Захотелось закурить. Очень сильно захотелось. Но нельзя. Опять нельзя. Категорически нельзя. Это же засада. Самая настоящая засада, а не киношная, где всё, трах - бах, и готово, и преступления века за пару часов раскрываются. Ну, давайте, заканчивайте уже базарить. Чего ты тянешь, Сеченов? Сказал и уходи. Уходи же. Ну.

Всё. Тот, кто вышел из дома, зашёл обратно. Теперь ждать. А долго ли ждать? Да, хоть до морковкинового заговенья, лишь бы толк был. Уметь ждать – это целое искусство. Когда Краюшкин пришёл только работать в уголовный розыск, ему старые оперативники объяснили, что погоня и стрельба в их работе - не подвиг, а, наоборот, недостаток, хреновый ты опер, если пришлось бегать и стрелять, умей взять преступника так, что бы он и не понял, что его приняли уже, а для того, что бы это уметь, нужно уметь ждать.

Но сейчас, сидя в темноте заснеженной улицы, у забора, невидимый, он уже понимал, что ждать больше бессмысленно. Чокопай опять его перехитрил. Прошло уже минут двадцать, а он из дома так и не вышел больше. Но зато погасил в комнатах свет, выключил телевизор, задёрнул шторы. Значит, заперся изнутри и затихорился, как мышь, решив сделать вид, что дома ни кого нет. Что же, тоже правильное решение. А Чокопай не такой уж идиот, как о нём думал Краюшкин. Мой дом – моя крепость. Этим всё сказано. А ещё Суворовым было сказано, что нельзя недооценивать противника. Краюшкин недооценил. Но он не расстраивался по этому поводу, потому что противник засветился, а, значит, можно теперь его дом по кирпичикам разбирать, и ни кто слова против не скажет, кроме самого Чокопая и его мамы. Просто задача теперь немножко усложняется, на улице взять Чумакова было бы проще. А теперь придётся повозиться, повыкуривать его. Эх, Чумаков – Чумаков, лучше бы ты рванул из дома на все четыре стороны, может, и убежал бы. А теперь всё, не крепость твой дом, а мышеловка, и ты сам себя туда загнал, с чем тебя и поздравляю. Андрей встал, улыбнулся чему-то, и перелез через забор, во двор дома Чумакова, громко свистнул, и через минуту, перебравшись через забор, к дому подошли Сеченов и Ожегов. Водитель пошёл к своей «Волге».

- Это он к тебе выходил? – Спросил Краюшкин у Сеченова.

- Да.

- Точно?

- Точнее не куда. – Заверил Димка.

- Ну, и как? Вёл он себя как?

- Нормально. Спокойный сначала был, а потом, когда я ему сказал, что менты вот-вот будут здесь, заволновался.

- Поверил он тебе, как думаешь?

- Кончено, поверил, сам же видишь, что затихорился. Ещё и спасибо за инфу сказал, обещал, что сочтётся за помощь со мной при случае.

Краюшкин заглянул в окно, но ни чего не увидел. Он постучал по стеклу, но ни кто не выглянул. Прошёл к входной двери, громко постучал в неё, но ответом ему снова была тишина. Значит, Чокопай дома один. Мама его не стала бы, как мышь сидеть в своём же доме, дверь, конечно, не открыла бы, но и тихо ждать, когда уйдут менты, тоже не стала бы, а душевно бы так поговорила с ними, через окно, не исключено, что с использованием ненормативной лексики.

- Алексей, выходи! Мы тебя запятнали! – Громко крикнул Андрей через дверь. Подождал ответа. Не дождался. Тишина. Ладно, попытка намбе ту.

- Лёха, не тупи! Не отсидишься! Это я, Краюшкин! Милиция! Слышишь?! Милиция, говорю!

Опять тишина в ответ. Ждём, ждём, товарищи сыщики. А чего, собственно, ждём? Чокопай не выйдет сам, хотел бы – вышел бы уже. Ну. Что же, контрольный выстрел.

- Чокопай! Человек, с которым ты разговаривал у калитки, наш сотрудник! Выходи сам, мы тогда тебе здоровье сохраним, которого у тебя и так почти не осталось!

Тишина. Тишина – это хорошо, но не всегда, и уж точно не сейчас.

- Попробуй ты, Диман, с ним поговорить. – Предложил Андрей Сеченову. – Он с тобой разговаривал, так проканает, может, одумается, поймёт, что уже вляпался.

- Чокопай, выходи! Я же тебя видел, говорил с тобой! Ни куда ты теперь не денешься! Будь хорошим мальчиком хоть раз в жизни!

Чумаков и Сеченова не послушал.

- Лёша, мы же двери вынесем сейчас тебе. Кто ставить обратно будет?! Тебя же отчим потом за эту дверь сам задушит!

Молчит Алёша, молчит. На чудо, наверное, надеется. А чуда не будет.

- Чумаков, ты же знаешь, что мы не отцепимся теперь! Зачем нервы треплешь и себе, и нам?! Выходи сам! Обещаю, пальцем ни кто тебя не тронет! Ты же знаешь, я обещания свои держу!  

- Тебя сдали, придурок! – Это уже Ожегов закричал в окно. – Выходи сам лучше! Тебя сдали, иначе бы, какого хера мы тут тёрлись бы, на морозе!

- Выходи, Чокопай, пока добром прошу!

Психическая атака по всем правилам: в окна кричат опера, предлагают добровольно сдаться, в окна стучат, в дверь пинают, осталось только пострелять ещё, да вот не из чего, но Алёша всех этих правил не признаёт, сидит тихо, не нервничает, а, если и нервничает, то виду не подаёт. Обложили гады – мусора, но врагу не сдаётся наш гордый «Варяг». Да, может, и сдался бы Алёша, но мусора – звери, нельзя им сдаваться. Ладно, если просто изобьют и отпустят на все четыре стороны. Но ведь не отпустят теперь, а лишат его самого лучшего друга – языческого бога Морфиуса, и как же Лёша будет жить тогда, без его мультиков.

- Ты будешь выходить или нет?! – Орёт Краюшкин вновь и в который раз со злостью пинает дверь. – Считаю до десяти!

Но всё тщётно, хоть до ста считай, Чумаков сам не выйдет.

- Ладно, - Машет рукой Ожегов, - не чего с ним в говорилки играть, не девка, что бы уламывать его, вызывай МЧС, будем дверь сносить.

- Давай покурим сначала, может, одумается, выйдет сам. – Предложил Андрей и громко крикнул. – Чумаков, у тебя есть время, пока мы курим, потом не обижайся! Ты пойми, дурилка, мы видели, что свет у тебя в доме горел, телек в комнате работал, а теперь ни света, ни телика! Давай сам, Лёша, по-хорошему! Влип ты всё равно! Не усугубляй!

Закурили. Снег под ногами скрепит, мороз давит всё сильнее и сильнее, и небо вечернее зимнее такое звёздное – звёздное, красивое. Романтика сплошная, если бы не Чокопай этот. Что за день такой? С утра труп живой, к вечеру Чокопай непробиваемый. Нагрешил, ты, где что ли, Андрюха? Да, нагрешил, конечно, нагрешил, а попробуй не нагреши тут, с этими Чокопаями и ему подобными. В таких ситуациях обычно советуют жениться, что бы остепенился, но женат Андрей уже, женат давно, дочке два годика, и развод уже не за горами. Курили долго, а Краюшкин дольше всех, специально, шанс давая, и Чокопаю, и себе. Себе больше, а то изобьёт же он Алёшу, если дверь ломать придётся. Ну, всё – вечно курить сигарету одну не будешь, и так пальцы уже обжигает себе Андрей.

- Ну, ты чего тянешь-то, Алексеич? – Спросил Ожегов недовольно, давно уже докуривший.

Краюшкин выбросил окурок в сугроб, и со всей силы пнул в дверь.

- Чумаков, это твоё окончательное решение?!

Конечно, окончательное. Это не Чокопай оперу ответил. Это тишина ему ответила.

- Чего ты, Андрюха, стоишь тут, на всю округу глотку дерёшь, со стенами разговариваешь? – Стал уже проявлять своё недовольство и Сеченов.

О, как. Если уж младший опер, без пяти минут неделю отслуживший в системе, недоволен, то дело, действительно, принимает иной оборот, что-то вроде краткометражного и не особо кровавого, но всё же, боевичка. Зря ты так, Алёша Чумаков. Андрей так и крикнул.

- Зря ты так, Алёша Чумаков! Я как лучше хотел!

Краюшкин набрал со своего мобильного «010». Не отвечали ему долго. А ещё сетуют, что до милиции не дозвониться. Вы до пожарных дозвониться попробуйте. Зато до Скорой Помощи можно дозвониться, но толку нет, приедут они, когда тело твоё уже остынет.

- Алло, девушка, здравствуйте. Со спасателями соедините, будьте добры.

Через пару секунд Андрею уже ответил мужской голос. Краюшкин представился, объяснил, что случилось, назвал адрес, где срочно требуется помощь спасателей. Вот опять справедливости нет – ломать двери будут не менты, а спасатели, но они останутся в памяти народной Героями, а менты, как всегда, в дерьме. Обидно. Может, в спасатели перевестись. Можно, и перевестись, да только там в прятки не играют, а Краюшкин без этой игры уже жить не может. Это как наркотик какой-то, но только действует не на всех – многие уходят из уголовки и не жалеют, а Краюшкин сколько зарекался уйти, всё не может, скучно же ведь ему в жизни будет тогда. Хотя, нет, играют и спастели в прятки – пострадавших под всякими завалами ищут, но не то это, ох, не то. Дело благородное, конечно, и, без сомнения, нужное, но не то, не по душе Андрею. Другое дело, жуликов вылавливать, которые, как коты шкодливые – напакостят и под диван. Да, всё меньше мужиков на Земле становится, ответить за дела свои, и то не могут, боятся, прячутся.

Спасателей ждали чуть более получаса. С Чумаковым, о его добровольной сдаче в руки правосудия, уже ни кто договориться не пытался. Курили только часто, сигареты по три выкурили за эти полчаса, аж в горле запершило до невозможности. И в этом тоже, конечно, будет виноват Чокопай.

Прибыв на место своей очередной спасательной операции, спасатели первым делом поинтересовались, есть ли у оперов постановление Суда, где сказано, что дверь именно этого чужого жилища можно ломать. Постановление такое, конечно, было, не девяностые же беспредельные на дворе, но оно было вшито в дело, а дело было в сейфе, а сейф в кабинете, а кабинет в ОВД, на третьем этаже. И, вообще, нельзя такие документы с собой носить – они в единственном экземпляре, а случиться может всё, что угодно, и столь ценный документ будет утрачен, и кто им и как воспользуется, неизвестно. Было дело, теряли уже нерадивые сотрудники, и не только постановления. Целые дела теряли. Где теперь эти сотрудники? Их тоже потеряли. И Краюшкин, и Ожегов в один голос пытались убедить спасателей, что постановление есть, и когда всё будет сделано, и матёрый бандит будет взят в плен, то они все вместе проедут в ОВД, где им и будет предъявлен сей документ. Но спасатели были, как скала, мол, сначала постановление, а потом дверь будем ломать. Всё правильно – утром деньги, вечером стулья. Всё верно – ментам не верят. А кто им сейчас верит? Верят разного рода мошенникам и ещё депутатам, которые сели в свои кресла сразу из ОПГ, да, кому угодно верят, но только не ментам. Ментам верить нельзя – они все, как один, оборотни. Такова теперь политика партии.

В общем, в том, что сейчас придётся ехать в ОВД кому-то за постановлением этим, будь оно не ладно, виноват теперь тоже Алёша Чумаков. Ну, а  как иначе? Ох, Чокопай – Чокопай, сколько же ты уже нагрёб на себя за сегодня только. Бедненький. Совсем о своём здоровье не беспокоишься. Телевизор надо смотреть, а не по подворотням грабежами заниматься, тогда бы знал, какие беспредельщики менты, и что бывает, если сразу не сделать так, как они хотят.

- Стас, сгоняй. – Попросил Андрей Ожегова, передавая ему ключ от своего сейфа. – Я бы сам, но я ни куда отсюда не уйду, пока этот Чума у меня в руках не будет.

- Ладно. – Согласился Стас и перелез через забор на улицу.

Да, если бы не железная дверь входная и не решётки бы на окнах, так и без спасателей бы теперь обошлись. Они даже замок на калитке спилить отказались без постановления, так и разговаривали с операми, через забор. Вот же мудаки протокольные. Первый раз такие Андрею попались. Всё по букве Закона у них. А где он, Закон-то этот? Хотя, нет, Закон-то есть, плох ли, хорош ли, но есть, только всё дело в том, что как раз плох, с таким Законом порядка в стране не наведёшь. И что самое паскудное, все это понимают, но ни кто не желает исправлять ситуацию в лучшую сторону: одни не хотят, другие боятся, третьим, вообще, всё до одного места, пока их не коснулось. Спасатели вон в машине своей сидят, греются, а тут, на морозе торчишь. И хоть бы спасибо потом сказал кто-нибудь. Нет, не скажут. И сигареты кончились.

- Димка. Есть курить? – спросил Краюшкин Сеченова.

- Не, кончились тоже. – Ответил младший опер.

Ну, и что делать? Да, что же за день-то такой? Взгляд на машину спасателей.

- Эй! МЧС! Эй!

- Что тебе?! – Спросил водитель спасателей через опущенную форточку своей «Газели».

- Курить есть?!

- Есть! Возьми иди!

- Не могу! Пока буду к Вам перелазить через забор и обратно, мало ли что случится, уйти может бандит наш!

- Ладно! – Крикнул в ответ водитель МЧС и вышел из кабины, подошёл к забору, с готовностью протянул открытую пачку «Бонда» лёгкого.

- Я по парочке нам с напарником. – Спросил Андрей. - А то долго ещё торчать-то здесь.

- Бери по три уж, а то по две покойникам. – Улыбнулся водитель и спросил. – Что не сдаётся бандит-то Ваш?

- Он не наш, он Ваш. – Грубо ответил Краюшкин. Закуривая. – Лично нам он ни чего плохого не сделал, он Ваших жён, матерей и дочерей грабит.

 - Ну, моих пока тоже не грабили. – Парировал водитель, продолжая улыбаться.

- В том-то всё и дело, что пока только. – Опять огрызнулся опер. – Подожди, толи ещё будет, с нашими Законами.

- Чего ты злой-то такой? Как зовут тебя? Меня Кириллом.

- Меня не зовут, я, как видишь, сам прихожу. А злой потому, что твои не хотят нам в деле хорошем помочь.

- У Вас постановления что ли нет? – Спросил водитель.

- Есть, но не здесь. Поехал человек за ним. – Ответил Андрей.

- Ну, так Вы мужиков тоже поймите. Думаешь, прокуратура только Вам нервы трепет? Она и нам мозги выносит с таким цинизмом, что перестрелял бы всех.

- То-то и оно. – Согласился Краюшкин. – Зато здесь сейчас ни одного нет. Законники, блин.

- А им здесь делать не чего, у них завтра работа будет, когда Ваш бандит пожалуется на Вас, в жилетку им поплачется, мол, сидел, ни кого не трогал, а тут менты – беспредельщики, вдруг откуда ни возьмись.

- Ты один такой в своём экипаже? – Спросил Андрей.

- Какой? – Уточнил водитель.

- Такой вот, нормальный, с понятием, в смысле, правильно всё понимаешь.

- Да, не, все нормальные. Один из нас в Беслане даже был, в командировке, насмотрелся, к чему наши Законы приводят. Просто пойми их тоже, раз сам с понятием, а не просто гонор свой показываешь.

- Ладно, забыли. – Улыбнулся Краюшкин. – Андреем меня зовут, но руку через решётки в заборе жать не буду.

- Да, это и не принципиально. Ну, удачи тебе, когда постановление подвезут. – Водитель ушёл в свою машину.

Холодно. Очень холодно. Краюшкин взглянул на часы своего мобильника. Двадцать третий час суток начался. Затем отдал Сеченову, причитающиеся ему три сигареты. Оба закурили.

- А где собака? – спросил вдруг Сеченов.

- Какая? – Не понял Андрей.

- Ну, ты говорил, что собака у них во дворе, лай поднимет, мол, спалимся тогда.

Точно. Краюшкин оглядел двор. Собаки не было. Как же он забыл-то сразу. Подойти к конуре, посмотреть, но страшно – вдруг выскочит и перекусит пополам. Собака-то большая. Овчар немецкий. Андрей собак не боялся, но остерегался, с детства ещё, когда его одна покусала, взрослые её еле отогнали тогда. Но опер, хоть и остерегался собак с того дня, а всё равно любил их. Собак любить можно, людей вот любить не за что, в чём опера убеждал буквально каждый день службы в уголовном розыске.

- Не знаю. – Констатировал Краюшкин, пожимая плечами, оглядев двор.

- Может, в доме. – Предположил Димка.

- Может, поэтому осторожней будь, когда заходить будем.

Сеченов промолчал.

Ожегов вернулся минут через сорок, когда оперы выкурили уже по второй сигарете. Вернулся один, на своём чёрном «Ниссане-Блюберде», отдал старшему из группы спасателей постановление, тот прочитал его внимательно, вернул обратно, и вместе со своими подчинёнными стал готовить оборудование к штурму цитадели Чокопая. Из цитадели так и не было ни единого звука.

За долю секунды спилили замок на калитке и принялись за дверь. Искры от соприкосновения работающей болгарки с железной дверью летели во все стороны. Оперы заняли позиции чуть в стороне, готовые вбежать в дом, как только проход будет свободен. Дверь поддавалась с трудом, но минуты через три сдалась всё-таки.

- Всё. Пошли. – Крикнул Ожегов, но не успел и шагу сделать, грянул выстрел, за ним второй. Уши заложило. Двенадцатый калибр. Краюшкин инстинктивно вздрогнул, дураки ведь только не боятся. Оглянулся – все живы вроде. Спасатели успели отойти от дверного проёма буквально за секунду до выстрелов.

- Идите, мужики, быстро! – Крикнул старший спасатель. – У него двустволка, пока перезарядится, успеете!

Первым в темноту дома ворвался Сеченов, за ним Андрей, потом Ожегов. Ни чего не видно. Чёрт. Темнота была недолгой, спасатели включили свой фонарь, осветили прихожую дома. Там кто-то стоял и держал в руках что-то длинное, похожее на ружьё. Димка ударил этого кого-то по лицу, громко матерясь при этом. Андрей выхватил из рук этого кого-то ружьё, тоже громко матерясь, бросил на пол. Ожегов с Сеченовым уже скрутили этого кого-то, волокли его на улицу, не переставая материться, а он не сопротивлялся и молчал.

- Что за чёрт?! Это не Чокопай! – Крикнул Краюшкин, когда задержанного вытащили на улицу и посмотрели на него под светом фонаря.

- Сам вижу! Не ори! – Крикнул Стас и, глядя в лицо задержанному, схватив его за ворот свитера,  громко выдал серию вопросов. – Ты кто?! Где Чокопай?! Молчать будешь, падла?!

Задержанный находился в какой-то прострации. По шальным глазам было видно, что не понимает происходящего. Молчал.

- Да, он же ужаленный! – Сплюнул Ожегов на снег и мельком взглянул на Сеченова. – Глянь за ним, и группу вызывай, только браслеты надеть на него не забудь. Есть браслеты?

Димка, молча, кивнул головой. Ошалел парень от такого расклада.  Хоть и десантник бывший, а, видать, не стреляли в него ещё – ошалеешь тут.

На улице, у забора уже столпился народ, что-то друг другу рассказывая взахлёб наперебой, споря о чём-то возбуждённо.

- Пошли в дом, Андрюха. – Позвал Ожегов. – Только аккуратно.

Вошли в прихожую, нащупали выключатель, электрический свет на секунду ослепил. Включили свет во всех комнатах, осмотрели их. Ни кого. В зале на журнальном столике  шприц, окровавленная ватка, коробок спичек, нарушенная упаковка каких-то таблеток, два стакана и большая початая бутылка пива, на полу жгут. Воняет ацетоном. Двое, значит, в доме было. Один на улице в браслетах. Загорает на снегу в одном свитере, без шапки. А где второй? Ведь этот второй – Чокопай. Или Абрашкина обманула оперов? Нет Чокопая в доме и быть не должно. Допустим. Но кто тогда этот, что стрелял в них? И что здесь делал? С кем пиво пил и ширялся? Осмотрели шкафы, заглянули под диваны и кровати, за ковры на стенах и шторы на окнах. Где ты, Чокопай? Где?

- Чумаков, вылазь из своей норы, гад! – Закричал Андрей на весь дом. И опять ему ответила тишина.

- Погреб в доме есть? – Спросил Стас.

- Да, должен быть, это же частный дом. – Ответил Андрей.

- Где?

- Не знаю. Давай искать. На кухне, обычно, погреба делают.

- Пошли.

В кухне половик, откинули его в сторону, а вот и погреб. Стас взялся за кольцо крышки, поднял её.

- Чумаков! Вылазь! – Крикнул в чёрный зев погреба. Опять тишина. Ну, гнида!

- Страхуй, Стас, я к спасателям за фонариком.

- Давай. – Согласился старший опер.

Краюшкин вышел на улицу. Людей за забором дома прибавилось.

- Дай фонарь. – Попросил опер у старшего спасателя и, получив, то, что просил, поспешил вернуться в дом, но его остановил Сеченов.

- Андрюха, я, кажись, этому стрелку челюсть сломал.

Краюшкин осмотрел лицо задержанного, который, по-прежнему молчал, и своими серыми шальными глазами смотрел в одну точку. Определить, есть у задержанного какие-либо повреждения или нет, опер не смог – не медик же. Синяков и ссадин нет, главное.

- Вызывай скорую, на всякий случай. – Ответил он младшему оперу и спросил. – Сам-то как? Отошёл от шока?

- Да, нормально, Андрюха. А за этого что будет мне, если, правда, челюсть ему снёс?

- Не боись, ни чего не будет, всё по Закону. – Краюшкин вернулся к Ожегову. – Ну, что тут? Тихо?

- Тихо. – Ответил Стас. – Я мобилой попытался просветить, но бесполезно, глубокий погреб.

- Ладно, свети, на, а я вниз, страхуй. – Андрей отдал напарнику фонарь спасателей.

- Погоди ты, не торопись. – Остановил его Ожегов, включая фонарь и кивая на него головой. – Он мощный, давай так попробуем просветить.

Погреб, действительно, был глубоким, но узким, квадратным и при свете хорошо просматривался, весь. Чумакова оперы увидели сразу, он стоял за лестницей, лицом к глиняной стене, вдавливаясь в неё изо всех сил. Идиот.

- Вылазь, придурок. Конечная остановка. – Строго сказал Краюшкин вниз погреба. Наркоман смотрел наверх, на оперов, смотрел молящими и полными страха маленькими своими глазами, и молчал.

- Вылазь, говорю, сука! – Терпение у Андрея кончалось, эмоции начинали брать верх над разумом. – Вылазь, а то, если я сам к тебе спущусь, ты там навсегда останешься, и могилку рыть не надо! Вылазь! Ну!

- Что здесь происходит?! Вы кто такие?! – раздался истеричный женский крик из-за спины. – Коля! Что ты стоишь?! Вызывай милицию!

- Милиция уже здесь. – Спокойно ответил Ожегов кому-то.

Андрей обернулся. Перед ним стояли мать и отчим Чокопая. Женщина была в ярости, мужчина спокоен, держал в руке своё охотничье ружьё, стволом вниз.

- А, это ты опять, гадюка! – Закричала женщина и кинулась на Краюшкина, желая впиться своими ногтями ему в лицо, но он успел перехватить её руки, и её тут же забрал у него муж.

- Успокойся, не ори. – Сказал он ей спокойно, но она его не послушала, продолжала орать.

- Жаль, что я тогда на тебя в прокуратуру не пожаловалась! Что ты прицепился к моему сыну?! Что он тебе сделал?! Не убил ни кого! Ни копейки ни украл ни у кого!

- Он, вообще-то, наркоман у Вас и грабит каждый вечер в подворотнях. – Как можно спокойнее ответил Андрей. – И Вы сами это прекрасно знаете.

- Не знаю я его ни чего! И знать не хочу! Врёшь ты всё, мент поганый! Врёшь! Врёшь! – Женщина в отчаянии плюнула в Андрея, но не попала. Муж продолжал её держать, а она продолжала кричать, материться. Ни Краюшкин, ни Ожегов ни чего больше не говорили, и только поочерёдно поглядывали в погреб – Чокопай сидел на корточках, отрешённый от всего, смотрел себе под ноги, молчал.

- Что мне за ружьё будет? – Спросил отчим Чумакова, не глядя на оперов.

- С участковым своим разберётесь. – Ответил ему Стас и добавил. – Скорее всего, охотиться ты больше не будешь.

Мужчина секунду – другую помолчал, затем спросил.

- Стрелял кто? Наш?

- Нет. Ваш в погребе вон сидит, дрожит от страха. Натворил дел, теперь дрожит вот. – Ответил Ожегов. - Положи, кстати, ружьё на место, туда, где поднял, в смысле.

Мужчина послушно выполнил указание майора милиции. Жену он больше не держал, да она и успокоилась уже, прокричалась, теперь, молча, сидела на полу и плакала.

- Стрелял, кстати, второй. – Сказал Андрей и спросил. - Кто это такой? Тот, который на улице в наручниках.

- Сосед. Витька Муравьёв. – Ответил отчим Чумакова.

- Тоже наркот? – Уточнил Стас.

Мужчина, молча, кивнул головой в знак согласия.

- Ты долго там сидеть будешь, Чокопай?! – Андрей вновь заглянул в погреб. – Вылазь уже!

- Вылазь, паскуда! Пока я сам тебя не пристрелил! – Неожиданно закричал вдруг отчим, подошёл к погребу, отстраняя руками оперов. – Вылазь! Сучёнок! Ну!

Мать Чумакова вскочила с пола, подбежала к своему мужу, обхватила его сзади руками.

- Не надо, Коля! Не надо! Не надо! Не отдавай его им!

- Да, пошла ты к лешему, дура! Дожалелась своего выродка! Всю жизнь мне с ним испоганили! – Мужчина грубо оттолкнул женщину, она плашмя упала на пол, он перешагнул через неё, и направился к выходу из дома. У порога остановился, посмотрел на оперов.

- Можно я пойду?

Сыщики всё поняли без лишних слов, молча, кивнули головой, и он перешагнул через порог. Женщина поднялась с пола, бросилась за ним вдогонку.

 - Коля! Коля, постой?! Коля, не уходи! Как же я без тебя?! Я люблю тебя!

- Ты выродка своего любишь, а на нас с дочерью наплевать тебе! Отстань от меня раз и навсегда! Хватит с меня!

- Ну, что, дурака кусок, доигрался в Зорро? Мне спускаться за тобой всё-таки, или сам вылезешь к нам, порадуешь? -  Спросил Андрей вновь Чумакова, глядя на него сверху вниз.

- Сам. – Ответил Алёша и стал подниматься по лестнице. Он вылез из своего убежища, оглядел кухню, и вновь стал глядеть себе под ноги.

К Стасу подошёл старший спасатель, забрал свой фонарь, попросил его подписать необходимый им акт. Ожегов подписал, сухо поблагодарил за работу, и тот ушёл.

В дом вернулась мать Чумакова, подошла к нему, молча, поцеловала в лоб.

- Да, хватит тебе лобызаться. – Отмахнулся он от своей матери и недовольно поторопил оперов.  – Ведите уже.

Дошли до дверного проёма из кухни в прихожую.

- Погоди. – Остановил всех Ожегов, доставая из кармана своей куртки наручники - Сейчас браслетики накинем, от греха подальше.

Надеть не успел, закричал, что было силы.

- Андрюха! Сзади!

Краюшкин резко обернулся и увидел перед собой что-то тонкое, острое и даже не понял, что это. Доли секунды. Мгновения.

- Сволочи! Всего меня лишили! – Кричала в истерике мать Чокопая. Нанести удар она не успела, опер левой рукой перехватил её правую, в которой было это что-то острое и тонкое, а правой, что было силы, ударил её по лицу. Она упала, ударилась головой о стену, вскрикнула и сразу же замолчала, нож для колки льда выпал из её руки.

- Ах, ты, гадёнышь! – Это кричал уже Ожегов.

Андрей резко обернулся. Чокопая в доме не было. Стас сидел на корточках у дверного косяка, зажимая руками голову, из под пальцев сочилась кровь, матерился, сквозь плотно сжатые зубы. Рядом лежало ружьё.

- Ты как, Стас?! Он прикладом тебя что ли?!

Ожегов ни чего не ответил, продолжая мычать и материться сквозь зубы. Ладно, мычит и материться, значит, жив.

Краюшкин быстро выбежал на улицу. Спасателей не было уже. Тот, который стрелял в них, по прежнему лежал на снегу, с застёгнутыми за спиной наручниками, и продолжал смотреть куда-то, в одну точку. Димки Сеченова рядом с ним не было. 

Опер огляделся вокруг. В десяти метрах от него кто-то барахтался в снегу. Двое. Борьба. Андрей, преодолевая глубокий сугроб, побежал туда. Подбежав, увидел, что Чумаков сидит на Димке и душит его, крепко сжимает свои руки на его горле. Доли секунды. Мгновения. Удар с ходу, ногой в голову, Чокопай валится на снег, пытается встать, но Андрей наносит ему новый удар ногой по лицу.

- На, сука!

Чумаков снова валится на снег, снова пытается встать. Опер валится на его всем своим телом, бьёт несколько раз кулаком по лицу, весь кулак в крови, казанки болят. Всё, как в замедленном каком-то кино.

- Димка, браслеты давай!

Сеченов стоит на коленях, согнувшись в поясе, держится руками за горло, громко кашляет, хватает ртом воздух, с его лица на белый снег капает алая кровь, он что-то пытается сказать, но не может.

Андрей встал с Чумакова, наступил ему на грудь ногой, стал вытаскивать из своих брюк ремень. Чокопай орёт благим матом.

- Я жаловаться буду! Ты сядешь теперь, мусорок! Бля! Вы ни чего не докажете! А в зоне из тебя петуха сделают, потому что ты мусор! Бля!

- Тебе-то про зону откуда знать?! Ты там ещё не был, я тебя от неё отвёл когда-то! Забыл?! – Кричит Андрей в ответ. Нервы на пределе. Ремень застрял, не получается вытащить, что бы связать задержанному руки.

- Пошёл ты на хер, мусор вонючий! Я тебя из-под земли достану и туда же тебя и вгоню! Понял! Бля!

- Давай! – Кричит опер в каком-то исступлении, ремень по-прежнему не получается вытащить. – Давай! Я здесь! Один на один! Вгоняй меня в землю! Ну!

- Уже не один на один. – Говорит кто-то простуженным голосом и надевает Чокопаю наручники.

Андрей не сразу понял, что перед ним участковый Буреев и их отделенческий водитель.

- Вставай, падаль! – Илья рывком поднимает Чумакова со снега, ставит на ноги, тот качается, всё лицо разбито в кровь, но он молчит. Сказать ему больше не чего, потому что теперь он точно проиграл. Пока не чего сказать, но скоро заговорит, про все свои рывки в подворотнях.

- Пошли. – Командует участковый и уводит Чумакова куда-то. Андрей подошёл к Димке.

- Ты как?

Тот сидит на снегу, продолжает кашлять, с брови и губы сочится кровь.

- Нормально. – Тихо отвечает младший опер, вытирая снегом кровь с лица, и спрашивает. – Где Стас?

Краюшкин оглянулся вокруг, увидел толпу зевак у забора, а потом с облегчением выдохнул – Ожегов сидел на корточках у входной двери в дом, держась одной рукой за голову, другой куря сигарету. Друг Чокопая так и лежал на снегу, глядя куда-то в одну точку. Наверное, смотрит мультики, которые показывает ему добрый и весёлый языческий бог Морфиус.

- Что столпились? – Спросил у толпы отделенческий следователь, приехавший с группой. – Помочь было не кому? Испугались бандюков? Расходитесь давайте по домам!

Дурак, это же свидетели, зачем их разгонять. Андрей хотел сказать об этом следователю, но не успел, потому что это сделал участковый Буреев.

- Граждане, не расходимся, сейчас буду подходить, записывать Ваши данные.

- Зачем? – Спросил кто-то из толпы.

- За тем, что Вы свидетели. – Ответил Илья. – Сейчас Вас допрашивать некогда, но потом обязательно допросят, кто из Вас и что видел.

- А оно нам надо? – Спросил ещё кто-то.

- Надо. Обязательно надо. – Заверил участковый граждан. – Надо помогать милиции.

Толпа стала быстренько расходиться. Кто-то крикнул.

- А чего Вам помогать?! Вас валить всех надо! Взяточники! Жалко, парни не справились! Надо было мне им помочь!

- А, ну-ка иди сюда, помощник! - Зло закричал отделенческий водитель и за кем-то побежал.

- Граждане! Граждане, не расходимся, говорю! Все остаёмся на местах! Всё равно ведь с Матвеичем потом всех найдём! Матвеич рассердится сильно, переживать потом будете! – Пригрозил участковый людям, и большинство, против своей воли, но остались стоять на своих местах, хотя несколько человек всё-таки ушли.

К дому подъехала Скорая Помощь. Успели-таки до того, как тела остынут. Значит, тела эти теперь будут жить. Краюшкин закурил крайнюю сигарету, увидел, как к дому подъехала «Волга» Опанасенко, из неё вышли сам начальник ОВД, Пуховец с Рыбалко и какая-то женщина в штатском. Водитель начальника ОВД из машины не вышел. Все четверо подошли к Андрею.

- Как ты? – Спросил Пуховец.

- Лучше всех. – Ответил Краюшкин, докуривая сигарету, и посмотрел на Опанасенко. – Здравия желаю, товарищ полковник.

 - Здорово. – Начальник, глядя на женщину в штатском, протянул Андрею свою руку и тот её пожал. – Это следователь из комитета, расскажешь ей про Ваши с Ожеговым подвиги сегодняшние.

Пуховец с Рыбалко о чём-то разговаривали с Димкой, тот уже немного пришёл в себя, врачи Скорой Помощи, перебинтовав голову Ожегову, колдовали теперь над первым задержанным – другом Чумакова по несчастью, но тот на это не обращал внимания, Буреев записывал в свой блокнотик установочные данные свидетелей произошедшего, отделенческий водитель не смог догнать того, который жалел, что не помог Чумакову вовремя разобраться с ментами раз и навсегда, а небо над головой было всё таким же чистым и звёздным, и мороз крепчал.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЭПИЛОГ

 

- Да, пошёл ты знаешь куда?! Надо было смотреть, кого опознаёте! – Краюшкин со злостью вдавил трубку телефонного аппарата в рычажки.

В кабинет зашёл Пуховец.

- Ты чего разоряешься опять тут?

- Да, понаринские звонили, предъявить пытались за Копылова, мол, зачем руководству доложил, у них теперь служебную проверку начали. – Ответил Андрей, прикуривая. – Они тот труп опознали по паспорту Копылова, который обнаружили при этом трупе, ну и особо заморачиваться не стали, попытались, правда, жену Копылова ещё на опознание вызвать, но она их послала, куда подальше, вот и всё на этом, успокоились, труп захоронили, как опознанный, но невостребованный, а теперь икру мечут, что делать не знают, мне предъявляют, что я нарыл всё это.

- Ясно. Они, по большому счёту тоже не виноваты, с них показатели требовали, они сделали. – Прокомментировал Олег ситуацию. - Ладно, проехали. - Хочешь прикол?

- Ну.

- Моисея вчера тормознули опять за пьянку в общественном месте, а сегодня, когда отпускали, после Суда, он чужие вещи с собой из КАЗа прихватил, другого задержанного. Докатились, у нас уже прямо в здании ОВД воруют.

Андрей не улыбнулся.

- Олег, мне бы пораньше сегодня свалить, у жены День Рождения, а я ещё и подарок даже не купил. У меня и так с ней напряг полный, а если ещё и в День Рождения не приду, тогда точно развод.

- Уходи после обеда, - разрешил заместитель начальника уголовного розыска, - тем более, тебе завтра всё равно сутки дежурить.

- Спасибо.

- Сочтёмся. – Пуховец вышел из кабинета розыскников.

Андрей взял ручку и стал заполнять требования в ИЦ ГУВД на свеженьких беглецов. Ожегову в связи с его травмой дали больничный, и Краюшкин вновь работал один.

Опять зазвонил телефон. Лейтенант милиции снял трубку.

- Краюшкин слушает.

- Лейтенант милиции Краюшкин Андрей Алексеевич? – Уточнил строгий женский голос на другом конце провода.

- Так точно. – Подтвердил опер.

- Это из прокуратуры звонят. Вы не могли бы к нам сегодня подойти?

- А зачем, я могу узнать? – Поинтересовался Андрей.

- Конечно. Всё как всегда, ни чего особенного. Жалоба на Вас поступила. От гражданки Чумаковой Лидии Александровны.

Мать Чумакова привлекать за вооружённое нападение на сотрудников милиции не стали, пообещав навсегда забыть о её существовании, уговорив самого Чокопая, написать за это явки с повинной по всем своим грабежам. Всех своих грехов Алёша не помнил, но одиннадцать явок всё-таки написал, сделав впервые за последние несколько лет хоть что-то хорошее – спас пожилую свою маму от тюрьмы, но мама его, как выяснилось, этого не оценила, и, как и следовало ожидать, пошла в прокуратуру с жалобой на сотрудников милиции.

- А в чём суть жалобы, я могу узнать? – Вновь поинтересовался опер.

- А Вы не знаете? – Удивился строгий женский голос.

- Нет, не знаю.

- Сломали двери в доме у людей, и не знаете. Интересно.

- Так за этими дверями скрывался преступник, находящийся в федеральном розыске, который добровольно сдаваться в руки правосудия не хотел. – Пояснил Андрей и задал вопрос. – Это ведь имеет какое-то значение?

- Конечно, имеет. – Ответил строгий женский голос. – Особенно, если учитывать, что разыскиваемый хотел добровольно Вам сдаться, но Вы не позволили ему это сделать, а устроили цирковое представление со взломом двери и мордобитием.

- Это кто Вам сказал? Чумаков или Чумакова? – Спросил Андрей.

- Оба. И у нас нет оснований  не верить им. Чумакова сразу пояснила, что у Вас к её сыну предвзятое отношение с давних времён.

- А из-за чего у меня к её сыну предвзятое отношение, она Вам не пояснила?

- Это не имеет значения, – Ответил строгий женский голос, - если учитывать, что Вы сломали ей нос и, к тому же, убили их собаку.

Краюшкин на какое-то время потерял дар речи, но затем совладал с собой.

- Что, простите, мы сделали? Убили собаку? А как? У нас даже пистолетов не было.

- А ни кто не говорит, что Вы стреляли. Вы её задушили. Тело собаки нашли в конуре.

Краюшкин снова на какое-то время потерял дар речи, но вновь нашёл в себе силы, заговорить.

- Простите, а как Вы себе представляете такую картину, задушить голыми руками здоровенного овчара?

- Это не важно. – Парировал голос.

- А что важно? – Спросил Андрей, стараясь сохранить спокойствие. – То, что в нас стреляли, а потом одному из моих коллег разбили голову, а другого чуть не задушили, надеюсь важно?

- Вы не ёрничайте, господин оперуполномоченный. – Голос на другом конце провода стал ещё строже. – Вы отдаёте себе отчёт в том, что Вы нарушили Закон? То, что в Вас стреляли и нанесли Вашим коллегам какие-то незначительные там увечья, ещё не даёт Вам права, нарушать Закон, избивать людей до полусмерти, челюсти им ломать и носы. Закон у нас в стране один и перед ним все равны. И если Вы об этом забыли, то мы Вам напомним. К тому же, Муравьёв отрицает, что стрелял он в вас. И не пытайтесь отговориться, Вы видели Муравьёва с ружьём в руках, но вы не видели, кто стрелял. Зато челюсть вы ему сломали и это доказать не трудно. Так Вы подойдёте к нам сегодня?

- А можно не сегодня, а послезавтра? – Попросил Андрей, пояснив. – У меня дел невпроворот сегодня, конец месяца, сами понимаете, отчёт на отчёте и отчётом погоняет, а завтра я дежурю.

- Это Ваши личные проблемы, а я настоятельно рекомендую Вам подойти к нам сегодня. – И в трубке запикали короткие гудки.

Андрей вернул трубку на место, сделал погромче радио, прослушал прогноз погоды, который говорил, что до весны ещё далеко, несмотря на предпоследний календарный день зимы, вновь прикурил сигарету, налил в свою кружку бурды три в одном и запустил приложение: «Шахматы с Гарри Каспаровым» - прокуратуру обыграть будет сложнее, чем Чокопая, - у них тоже показатели, и они за них бьются с не меньшей энергией и энтузиазмом, чем милиция. Так что Краюшкину необходимо заставить работать свой мозг с утроенной энергией.

 Чокопай сидел в СИЗО, а вот арест Муравьёва суд не санкционировал и тот остался под подпиской о невыезде и надлежащем поведении, что, впрочем,  и следовало ожидать.

Ах, да, сегодня же День Рождения жены. Ну, что же, справит в очередной раз одна, может, даже и в последний раз одна…

 

 

 

 

 

 

 

 

ноябрь 2011 – апрель 2012