ОПЕРАЦИЯ «РОЗЫСК»

 

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Мобильный телефон в очередной раз настойчиво завибрировал в нагрудном кармане зимней куртки. Андрей мысленно чертыхнулся и медленно, осторожно, бесшумно, ступая с пятки на носок, отошёл от железной, сильно обшарпанной, двери одной из многочисленных комнат общежития. Так же медленно, бесшумно дошёл до лестничного пролёта и уже быстро, обычным шагом, спустился на этаж ниже. Пока спускался, телефон продолжал вибрировать, как спустился – перестал. Краюшкин подождал две – три минуты, но телефон не подавал признаков жизни. Опер стал вновь подниматься на пятый этаж, и телефон ожил. Лейтенант милиции снова мысленно чертыхнулся, достал свой «Самсунг» из кармана куртки и нажал кнопку приёма вызова.

- Слушаю. – Ответил он очень тихо, но с нескрываемым раздражением в голосе.

- Ты где, Андрей? – Звонил заместитель начальника уголовного розыска отдела капитан милиции Олег Пуховец.

- Операция розыск проводится, позволю себе напомнить Вам, товарищ капитан. – С сарказмом ответил Краюшкин руководителю.

- Я тебя не спрашиваю, что проводится. Я тебя спрашиваю, где ты находишься. – Парировал Пуховец, тоже с раздражением.

- В засаде, в Красноармейском районе, в общаге. – Сдался Андрей, по-прежнему не скрывая своего раздражения.

- По какому делу? – Уточнил заместитель.

- Записывать надо, я вчера вечером докладывал. – Ответил розыскник. – И в плане операции даже отразил, где по какому делу буду работать.

- Я тебе на лоб запишу! – Крикнул в ответ Пуховец. – Ты как с руководством разговариваешь! Совсем страх потерял!

- Не ори, Олег. – Поморщился Краюшкин. - Слышимость хорошая, спалишь мне всё. По изнасилованию Сапруновой работаю.

- Сразу сказать не мог? Обязательно надо повыделоваться? – Олег снова стал говорить тихо. – Ладно, не об этом сейчас. Меня тут из городского трясут по делу Хрулёвой. Что отвечать? Когда поймаешь её?

- Не знаю. – Раздражённо, но всё так, же тихо, ответил опер.

- Не знаешь что? Что отвечать или когда поймаешь?

- Ни того, ни другого не знаю.

- Так и ответить городским? – Усмехнулся молодой заместитель в трубку телефона.

- Так и ответь, а заодно можешь ответить, что не знаю потому, что руководство отдела не предоставило мне для поимки этого особо опасного  преступника, ни дополнительных сил, ни транспорта. – Усмехнулся в ответ Андрей и добавил. – На дворе двадцать первый век, а опера пешком бегают по городам и весям, что бы поймать тех, кто ездит на дорогих внедорожниках. Спасибо, что хоть рапорт о разрешении на получение табельного оружия в операцию розыск, писать не заставили, так выдали.

- Это у тебя алкашка Хрулёва на внедорожниках ездит что ли? – Поинтересовался Пуховец.

- Это я к слову сказал. – Ответил Андрей и сделал замечание. – И не надо меня, Олег, за слова ловить.

- Андрей, я не пойму, ты особо умный что ли? – Справедливо возмутился молодой начальник.

- Нет, погулять вышел. – Ответил лейтенант ему, копируя киношного Жеглова.

- Ну, и когда ты нагуляешься? В отделе когда будешь?

- Проще ответить, когда я старлеем стану. – Съязвил опер.

- И когда же? – Искренне поинтересовался Пуховец.

- С таким руководством, как моё, никогда. – Вновь съязвил Андрей.

На некоторое время воцарилось молчание, которое опер сам и прервал

- Олег, у тебя всё? Отвлекаешь. У меня там околоточный в одну каску под дверью сидит. Не дай Бог по этой каске его огреют чем-нибудь. Сейчас это запросто…

Пуховец не ответил, из телефона коротко запикало, обозначая, что разговор окончен.

Лейтенант вернул свой «Самсунг» в карман и стал тихо подниматься на пятый этаж. Ну, ни как он не мог привыкнуть к мысли о том, что Олег Пуховец – обыкновенный опер из соседнего кабинета и если не друг, то очень хороший товарищ, с которым было выпито и съедено вместе не раз за одним столом, с которым всегда можно было запросто поговорить на любую тему, как с равным, потому что равным он и был, теперь вдруг начальник, и  хоть вроде бы и не заносит его, не зазнаётся он, лица своего от простых оперов не воротит, но и на кривой козе, как в народе говорится, к нему тоже уже не подъедешь.

- Чего там? – Поинтересовался у Андрея пожилой участковый уполномоченный милиции, на чьей территории обслуживания находилось общежитие, когда тот вернулся  к двери комнаты.

- Как всегда. Крайнего ищут. – Отмахнулся Краюшкин и спросил. – Тут чего?

- Тихо. – Безучастно ответил участковый, пожимая плечами.

Участкового звали Семёном, но фамилии его опер ни как запомнить не мог, хоть и сам проживал на его же участке, в соседнем с этим общежитием доме, тоже в общежитии, почти таком же, как и это, где со своей семьёй снимал комнату.

Краюшкин тихо, бесшумно, прислонился к двери ухом, как можно плотнее, и стал слушать, что происходит в комнате, у двери которой они с участковым дежурили уже четвёртый час. Тишина.

Это сейчас тишина, уже четыре часа. А когда пришли сюда утром, в комнате было совсем не тихо – там, судя по всему, уже вовсю похмелялись. Но как только опер постучал в дверь, сразу всё стихло.

В том, что те, кто находились сейчас в комнате, были людьми нервными и невыдержанными, обвинить их было нельзя. Очень выдержанные - уже четыре часа ни единого звука. Такое ощущение, что умерли, как только услышали стук в свою дверь. Инфаркт у всех в одно мгновение.  Да, выдержанные, но наивные и глупые донельзя – искренне верят, что менты полные идиоты, стали стучать в дверь без предварительной разведки. А разведка была, как и всегда, впрочем, и этому Краюшкина научил его наставник майор милиции Ожегов Стас, находившийся в настоящее время на больничном, с высокой температурой, по причине кануна Нового Года, ибо надо по магазинам бегать, подарки закупать, продукты на праздничный стол и прочую новогоднюю ерунду. А жена у Ожегова строгая, очень строгая и ей плевать на службу своего мужа, наслужилась уж с ним за семнадцать лет, натерпелась, теперь требует и, вполне справедливо требует, что бы и на семью он внимание обращал, хотя бы в канун зимних праздников. Вот Стас и заболел в очередной раз, благо знакомых в поликлинике хватает.

Разведка же в этот раз однозначно показала, что в комнате кто-то есть – шторы на окнах были распахнуты, теперь же плотно закрыты. Ну, и к тому же пьяный гомон из комнаты, который стих сразу, как только Краюшкин постучал в дверь. Участковый сначала долго и громко стучал в дверь, требовал, что бы открыли немедленно, милиция, мол, пришла, всё к какому-то Борису обращался, но безрезультатно – кто же в наше время душегубам и взяточникам из милиции дверь добровольно открывает, лучше незнакомцу какому-нибудь открыть или незнакомке и очень быстренько стать жертвой преступления, о котором в уголовном кодексе написано в статье сто пятьдесят девятой

Где-нибудь, например, в США, детективы уже вынесли бы эту дверь безо всяких разговоров ко всем чертям. Но, то в США, и, то детективы. А тут Россия, и тут опер и участковый самых, что ни на есть, обычных районных отделов внутренних дел – вынесут дверь, а там не окажется того, кого ищут, а лишь хозяева комнаты, перепугавшиеся стука в дверь по причине запоя, и всё… Особо ретивые журналисты и борцы за права человека и гражданина в мгновение ока сделают из офицеров милиции оборотней, и об очередном вопиющем акте ментовского беспредела будут говорить ещё долго, бурно обсуждать в интернете, показывать по телевизору.

В общем, как ни крути, а дверь комнаты ломать нельзя, даже, несмотря на то, что проводится такое грандиозное мероприятие, как итоговая годовая операция «Розыск», причём на министерском уровне, то есть по всей необъятной Родине милиционеров, от Брянска и до Владивостока, от Мурманска и до Ростова- на-Дону в эти три декабрьских дня чуть ли не с пеной у рта бегали по своим городам и посёлкам сотрудники особенных подразделений российского уголовного розыска – розыскники. Бегали и проверяли нормальные квартиры и ненормальные притоны, а в них погреба, диваны и множество различных шкафов с шифоньерами, чердаки, подвалы, сараи, теплотрассы – словом всё, каждый закоулок, где может спрятаться от правосудия какой-нибудь подозреваемый или обвиняемый в совершении того или иного преступления. Много, очень много общались с самыми различными гражданами, отбирая у них, в случае необходимости,  письменные объяснения о том, что известно им о возможном местонахождении разыскиваемого, показывали им фотографии тех, кто в розыске. Сидели в засадах, отрабатывали розыскные задания и ориентировки из других населённых пунктов страны и соседних с ней Республик, набирали информацию по своим розыскным делам и материалам, нервничали. И всё с одной целью – найти, как можно больше без вести пропавших граждан и ещё таких нехороших, несознательных и глупых, наивных, по своей сути, и в то же время очень и очень наглых людей, которых, за их же преступления, добренькие следователи оставили на свободе с мерой пресечения в виде подписки о невыезде и надлежащем поведении или гуманные не в меру судьи приговорили к условной мере наказания, а они подались в бега, то есть официально находились в розыске. Ну, и, конечно же, задерживали тех, кто посмел преступить Закон, находили тех, кто по каким-то, не всегда понятным, но зачастую банальным, причинам вдруг оказался в списках без вести пропавших.

Розыскные подразделения особенными были не потому, что уж какие-то там особенные, в действительности, а потому что перед ними Государством была поставлена совершенно иная задача, в отличие от других подразделений уголовки, убойных или разбойных отделов – от розыскников не требовалось раскрытие преступлений, точнее требовалось, но параллельно, по мере возможности, наличия надобности и по результатам поступления соответствующей информации от тех, кто попадал в зону их розыскных интересов, говоря иначе, с кем приходилось беседовать в рамках розыскного дела на того или иного гражданина. Не основная задача, в общем, а основным был розыск тех, чьи преступные деяния уже, можно сказать, были доказаны, сами они были допрошены и сделали чистосердечные признания в обмен на то, что их накажут, не лишая самого дорогого – свободы, а потом внезапно пропадали из поля зрения правоохранительных органов, но было слышно, что продолжают они грабить, воровать, убивать, насиловать. Вот тогда и вступали в дело эти особенные подразделения российского уголовного розыска – розыскники. И для достижения большей эффективности периодически проводились специализированные профилактические поисковые мероприятия с громким и красивым названием – операция «Розыск».

О проведении сего мероприятия, офицерам было объявлено заранее, ровно за два дня до самого мероприятия, когда их, небольшое количество людей, собрали в одном большом актовом зале городского Управления Внутренних Дел. И так поздно было это сделано, не иначе, как из соображения секретности. А если по-простому, то телеграмма из главка, как всегда, опоздала. Потому что к ним она опоздала из самого министерства. Но офицеры и их начальники не смутились, ибо не в первый раз уже так было, и подготовились очень быстро и тщательно  -  во всяком случае, начальники  заверили своих оперов, что те на время проведения данной спецоперации будут обеспечены всем необходимым: автотранспортом и дополнительной живой силой, а так же провели тщательный инструктаж, при котором основной упор делали на соблюдение мер личной безопасности и самостраховки, в проверяемый адрес числом, менее чем из двух сотрудников не входить, при этом ещё и с улицы адрес надо кем-то окружить – жулик всякий может попасться, и напрасные жертвы Родине не нужны, потому что денег у Родины на то, что бы потом кормить и учить детей этих, геройски павших, жертв, нет. Оперы разослали дополнительные ориентировки по всем райотделам на всех разыскиваемых, направили розыскные задания участковым уполномоченным, и подготовили планы проведения операции по своей территории, в которых отразили, что обязательно нужно проверить тот-то и тот-то адрес, и ещё вот тот и вон тот, а так же обязательно задержать преступников Иванова, Петрова и Сидорова и всех остальных, кто в розыске, ну или хотя бы половину из этого числа. Других планов у розыскников быть не могло – операция «Розыск» проводится же. В общем, обязаны совершить подвиг и не один, а много, которые, правда, ни кто не оценит, потому что все эти подвиги, в конечном итоге, станут самыми обыкновенными цифрами – за время проведения операции «Розыск» задержано столько лиц, которые скрылись от правосудия и находились в розыске. И всё. Служите дальше. И дорожите тем, что вам ещё доверяют службу государеву. Скоро- скоро уж, совсем не за горами, реформа и переаттестация. Ну, может быть, спасибо скажут и даже молодцами обзовут.

 Ни машины, ни дополнительных людей Краюшкину не дали, потому что ни того, ни другого просто не было в наличии, хотя в приказе и плане было написано, что есть и что дали. И теперь опер с семи часов утра бегал по всему городу один в поиске информации о людях, им разыскиваемых, и в поиске самих этих людей, думая, чем же отличается операция «Розыск» от обычного дня его службы, и неизменно приходя к выводу, что ни чем, разве что громким красивым названием и ещё особо повышенным вниманием к его, Краюшкина, работе – в обычный день службы можно и не найти ни кого из разыскиваемых, нежелательно, но можно, а вот при проведении операции «Розыск» попробуй только не найди, греха потом с этим руководством не оберёшься, у них же ведь отчёт по операции перед ещё более высшим начальством, потому что у них же ведь написано, ну написано же чёрным по белому, что на операцию выделили автотранспорт почти с полными баками бензина, радиостанции, людей чуть ли не со всех служб и подразделений  милицейских, оторвав их от выполнения основных задач, дабы оказать помощь розыскникам. А что написано пером, то не вырубишь топором – стара истина. Вот и попробуй теперь ни кого не найти. Даже самый нахальный наглец себе такого позволить не мог, а опер Краюшкин не был ни наглецом, ни нахалом – служакой был, правда, нервным, иногда чрезмерно нервным, даже позволял себе повышать голос на некоторых руководителей и спорить с ними, что тем, конечно, не нравилось. Точно таким же нервным он был и сегодня, в первый нескончаемый день итоговой годовой операции «Розыск».

  В Красноармейском районе города Андрею повезло – он получил информацию, где может скрываться один из разыскиваемых им преступников. Пришёл по указанному адресу, в одно из общежитий, да к тому же не один, а подстраховался – уговорил местного участкового посидеть в засаде вместе с ним. Участковый уполномоченный капитан милиции по имени Семён согласился на предложение Краюшкина исключительно потому, что они были знакомы, и опер ему уже однажды помог в наведении порядка на его участке. В свободное, между прочим, от службы время помог. В общем, завязалось между опером и участковым что-то вроде дружбы, хотя выпивали вместе лишь раз, на прошлый День Победы, да и то только потому, что случайно встретились вечером, уже после проведения всех торжественных мероприятий и различных концертов, посвящённых этому Величайшему Празднику из всех…

 Очень хотелось курить, но опер боялся шуметь, даже чиркая зажигалкой – весь расчёт был теперь, на то, что бы заставить тех, кто тихо сидел сейчас в комнате, поверить, что менты потоптались – потоптались под дверью и, ни солоно хлебавши, ушли. И если поверят, то выйдут сами, обязательно выйдут – похмелье это не просто так, это тяжко, ой, как тяжко. Нужно просто ждать. Ждать Андрей умел. Но очень хотелось закурить.

Опять завибрировал телефон в кармане куртки. Краюшкин решил не обращать внимания, но мобильник был очень настойчив, и опер принял другое решение – если звонит кто-нибудь из руководства, отвечать не станет, а совсем отключит телефон. Но звонили не руководители, звонил Денис Боровиков, следователь военной прокуратуры города, с которым лейтенант познакомился несколько лет назад, когда был ещё младшим опером, при одном из первых своих серьёзных задержаний – тогда брали разыскиваемого дезертира и вора по совместительству.

- Почему не отвечаешь так долго, дядя? – Спросил Боровиков Андрея, когда тот вновь, очень тихо, спустился на четвёртый этаж и ответил, наконец-то, на звонок.

- Привет. – Сказал опер, не отвечая на вопрос следователя военной прокуратуры, улыбнувшись тому, что тот опять назвал его «дядей», как он это делал всегда, сколько они знали друг друга, хотя и был старше Андрея лет на восемь.

- Ну, здорово, дядя, здорово. – Ответил Боровиков, ничуть не смутившись тому, что сам не поздоровался сразу, и задал новый вопрос. – Чем занят, дядя?

- А отгадай с трёх раз. – Шутливо предложил лейтенант милиции, всё время стараясь говорить тихо.

- Держу пари, что опять злодея какого-нибудь ловишь и опять в каком-нибудь вонючем бичёвнике. – Довольно ответил Денис.

- Ну, в отсутствии у тебя интуиции тебя не обвинишь.

- Ну, так я же всё-таки следователь, дядя, а не какой-нибудь там оперок. – Шутливо напомнил Денис о своей профессии и спросил. – Я подъеду? 

- Опять всех своих военных хулиганов попереловил? – Поинтересовался Андрей, улыбнувшись.

- Ага. – Согласился следователь и добавил. – Скучно. А очень хочется подвига.

- Ну, подъезжай. Не оставлю же я друга в беде. – Вновь улыбнулся опер.

- Куда?

- В пятую общагу на улице академика Павлова. В Красноармейском районе. Знаешь?

- Знаю. Через двадцать – тридцать минут буду у тебя, дядя. – Заверил опера следователь и нажал на своём телефоне кнопку прекращения связи.

И опять тишина. Где-то, в другом конце крыла общежития, в какой-то комнате, кто-то громко слушал музыку, из другой комнаты доносилась пьяная ругань, с четвёртого этажа тоже чьи-то голоса и топот чьих-то ног, а здесь тишина, как по заказу. Тишина. И ужасно сильно хочется курить. А у двери соседней комнаты зловонный мусорный пакет, как и у многих других дверей. Хозяевам вынести свой же мусор до мусорных баков на улице не судьба. Да, ладно хоть так, а то ведь ещё и в окна выкидывают, прямо на улицу, а потом ноют всё, что в стране бардак. Воняет. Общага. Как же хочется курить.

В городе Таёжный армейский гарнизон был не очень большим – один батальон внутренних войск, в котором в наличии не было людей и на две полноценные роты, но военная  прокуратура  всё равно была. Была она здесь не только из-за этого одного неполного батальона, а потому что ранее в городе, каких воинских частей только не было, начиная от обыкновенной мотострелковой дивизии и заканчивая целым авиационно-бомбардировочным полком дальнего действия, плюс отдельный зенитно-ракетный дивизион стратегического назначения и много – много различных частей обеспечения. Батальон внутренних войск тогда тоже был целой дивизией, зэков охраняли в многочисленных зонах и многочисленные секретные заводы, которые теперь уже рассекретили и обанкротили. Сибирь - одним словом. Вообще, городок изначально и начинался, как военный, и тогда военной прокуратуре работы было, что называется, выше крыши, но потом наступили девяностые лихие, и постепенно из города стали исчезать многочисленные военные, потому что части иногда передислоцировали в другие места, а чаще просто расформировывали.  И так на протяжении всех восемнадцати лет Новой России. Последним, несколько месяцев назад, летом, расформировали высшее военное командное зенитно-артиллерийское училище, и, в конечном итоге, в городке остался только один неполноценный батальон внутренних войск, который зоны уже не охранял, потому что их уже более десяти лет, как охраняет юстиция, и батальон этот, по своей сути, был самым обыкновенным стрелковым подразделением, чьих солдат и офицеров иногда привлекали к несению патрульной службы в городе, в помощь батальону ППСМ при охране общественного порядка, да раз в полгода обязательно отправляли на Северный Кавказ.

Оставалась в городе, по крайней мере, пока оставалась, и военная прокуратура, в которой сотрудников было согласно штатному расписанию – человек десять, но дел уже было мало, чуть ли не дрались уже из-за того, кому достанется очередное дело. Дрались, пожалуй, не все, а только Денис Боровиков, для которого один день без расследования какого-либо дела или розыска какого-либо военного преступника, был днём зря прожитым. Но и того, что ему с радостью отдавали другие следователи военной прокуратуры, ему всё равно не хватало – обладая какими-то непонятными ни кому особенностями своего мышления, он любое военное преступление гарнизона, раскрывал в считанные дни, тратя на сон, приём пищи и свидание со своими родными не более шести часов в сутки. В общем, золото, а не следователь. И сейчас этому золоту снова было скучно, а душа просила подвига. С целью совершения таких подвигов, Боровиков не раз уже обращался к Краюшкину, и тот ему ни разу не отказывал, имея свою выгоду – и машина с полным баком бензина есть, и человек в подмогу. Человек, как говорят в народе, в доску свой. Андрей несколько раз предлагал Денису перейти в уголовный розыск, обещая ему, что недостатка в подвигах он в таком случае испытывать не будет, но тот постоянно категорически отказывался по вполне банальной и скучной причине – платят вам, товарищи менты, мало, настолько мало, что не сможешь ни семью достойно обеспечить, ни обеспечить выполнение поставленных задач по борьбе с преступностью, то есть, ни машину не заправить, не отремонтировать, ни людям, много знающим, за информацию не заплатить, ни отметить по-людски свершение очередного подвига, что, между прочим, является хорошим стимулом к дальнейшей эффективной работе, раз уж всё равно орденов с медалями не дают. А, может, потому и не дают, что бы не было лишнего повода выпить сто грамм. А почему нельзя сто грамм? Ведь фронтовые ни кто не отменял, это же свято для любого боевого офицера, их отменять нельзя. А здесь, в уголовном розыске, и есть самый настоящий фронт, и не просто фронт, а самая его передовая линия. Самому Денису платили в военной прокуратуре тоже не очень-то много, но она была одним из немногих учреждений, которое, в отличие от МВД, Государством обеспечивалось всем необходимым и в полной мере, потому и могло работать очень и очень эффективно. Боровиков даже как-то рассказывал Андрею, что у них машины простаивают в гараже, водителей не хватает. Краюшкин тогда долго, но беззлобно и тихо ругался матом – в милиции водителей, хоть отбавляй, а машин нет, вот и борись с преступностью, и бензином заправляют, как будто бы дорогим коньяком многолетней выдержки – мало заправляют, десять литров на сутки.

Телефон в кармане завибрировал, когда Андрей и ждал – через двадцать пять минут после разговора с Боровиковым, который на этот раз не звонил, что бы не шуметь, а прислал СМС-сообщение, в котором сообщал, что подъехал. Андрей тоже в ответ отправил сообщение, что к Денису выйдет участковый, встретит его и проведёт, куда надо.

Семён ушёл встречать Боровикова, а Краюшкин, от скуки, принялся читать многочисленные надписи на стенах, накарябанные кое-как, с дикими орфографическими ошибками и, исключительно, нелитературными словами – матами, иначе говоря. Так, читая и ухмыляясь, он дошёл до окна в торце коридора и услышал за спиной характерный скрипучий звук отодвигающейся щеколды, затем такой же звук открываемой двери. Дверь была та самая, которую сторожили. Открывалась она медленно. Андрей отвернулся к окну, делая вид, что он, вообще, кто угодно, но только не мент, а, к примеру, самый обыкновенный праздно проводящий дни, прохожий, стоит вон, в окно смотрит. А сам всем своим существом слушал, что происходит у него за спиной

- Пока. – Послышался за спиной тихий женский голос. – Я звякну.

- Лады. – Ответил женскому голосу мужской хриплый.

Дверь, уже закрываясь, снова заскрипела. Закрылась. Звякнула щеколда. По длинному коридору общежития раздался звук удаляющихся шагов. Шаги лёгкие и быстрые. Женские шаги, что Андрей определил сразу и безошибочно.

Опер обернулся. В другую сторону от него, по направлению к лестничному пролёту, шла женщина. Лейтенант быстро, но как можно тише, пошёл за ней. Догнал её уже на площадке между третьим и четвёртым этажами, но сказать что-либо не успел – женщина его опередила, остановилась.

- Вы за мной? – Спросила она,  не оборачиваясь.

- Возможно. – Ответил опер, чуть замешкавшись, и спросил. – А Вы кто?

- Я та, которая Вам нужна. – Ответила женщина уверенно и обернулась. – Вы за мной.

Она знала точно, что за ней. Она была Катей Сапруновой, старшей сестрой потерпевшей Сапруновой  Елизаветы, и находилась в федеральном розыске. Она была пьяна и улыбалась.

Краюшкин хотел взять её за локоть, но она отмахнулась

- Не надо, я сама пойду. Не дура, понимаю, что от вас не уйдёшь, от таких вот, которые упёртые, почти пять часов ждали под дверью. Другие давно ушли бы. Ведите.

Андрей ни чего говорить не стал. Молча вдвоём стали спускаться вниз, к выходу из общежития. На втором этаже встретились с участковым уполномоченным и следователем военной прокуратуры.

- И снова здорово, дядя – Следователь пожал руку оперу. – Ты куда?

- В отдел. – Ответил Андрей.

- Как в отдел? А подвиг? – Удивился Денис, наигранно изобразив разочарование на своём круглом лице – Дядя, я тебе удивляюсь. Ты же обещал.

- Совершён уже. – Краюшкин, закуривая, кивнул головой на задержанную. Та, по-прежнему, молчала и улыбалась, достала из кармана поношенного коричневого пальто пачку сигарет, закурила.

- Это ты что ли Сапрунова? – Спросил Семён, глядя на Екатерину.

Она не ответила. Но участковому её ответ и не требовался, он лишь пояснил

- А я всё думаю, кто такая Сапрунова. Слышал от алкашей местных, что у Борьки – барыги ухажёрка новая, Катькой зовут, а что Сапрунова и как выглядит, не знал. И, главное, видел ведь тебя здесь, в общаге, третьего дня. Ты мне тогда фамилию другую сказала. Наврала, значит. Ладно, я тебе устрою…

- Ни чего ты, Семён, ей теперь не устроишь. – Перебил Андрей участкового. – Ей теперь Суд устроит.

- Ну, тогда Борьке – барыге устрою. – Возмущённо пояснил Семён. – Совсем охамел. На конкурентов своих, барыг таких же, исправно мне стучать бегает, а как ухожорка у него, разыскиваемая за бандитство, завелась, так молчок…

- Ни чего ты, Семён не понимаешь. – Снова перебил участкового Краюшкин и с сарказмом добавил. – Это же любовь. Как же можно стучать на того, кого любишь. От любви люди становятся чище душой, благороднее.

- Ну, да, любовь, как же. – Вполне серьёзно ответил Семён. – У этого Борьки – барыги таких любимых, знаешь сколько? Завтра уже новая будет, а то и сегодня. Нет, я ему устрою…

-  А почему  не посадите его? – Спросил Боровиков. – Он же барыга. Белым, поди, торгует?

- Не я сажаю. Суд. А Суд говорит зоны и так слишком переполнены, кормить сидельцев бедненьких не чем, что бы туда ещё такую мелочь, как этот Борька отправлять, пусть гуляет пока. Вот он и гуляет под двумя условными. – Ответил участковый уполномоченный. - На счёт белого не знаю, не слышал, а вещички краденные постоянно толкает…

- Так за скупку краденного привлечь. – Предложил Денис.

- Доказать сначала надо скупку эту. – Ответил Семён простодушно.

- Ну, так докажи.

- Сей секунд, разбег возьму только.- Съязвил капитан милиции и серьёзно добавил. – Я один на восемь с половиной тысяч населения и у меня показатели, пока одну скупку буду доказывать, можно будет три угрозы убийством собрать. Вот и мозгуй, что начальству нашему важнее? Одна скупка или три угрозы?

- Думаю, последнее. – Серьёзно ответил Денис.

- Правильно думаешь. – Согласился Семён. – Чего вот только пристал ко мне?

Боровиков отвечать не стал, молча, вопросительно посмотрел на Андрея.

- В отдел поможешь мне доставить её, Денис.  – Сказал опер, выбрасывая окурок в разбитое окно второго этажа общежития, и, улыбаясь, добавил. – Это и будет твой подвиг на сегодня.

- А, ну, конечно - конечно. Я тоже вот как-то не слышал, что за последнюю неделю наша милиция вдруг богаче жить стала. Эх, вы – менты, беднее поповской собаки ведь, нищета, голодранцы, а всё туда же, с мировым злом бороться пытаетесь. - Пошутил Денис и согласился. – Ладно, уж, поехали.

 Ну, а как же не согласиться, раз уж приехал. Андрею шутка очень не понравилась, но лишь потому, что в ней была очень уж большая доля правды, и осознание этого сильно злило и раздражало.

- Ладно, Катя, хватит травиться. Поехали садиться. – Он зло посмотрел на задержанную.

- Надолго меня теперь, гражданин начальник? – Спросила Сапрунова, когда вышли из подъезда.

- Не знаю. – Нехотя ответил  лейтенант милиции, пожав плечами. – Суд решит, а пока, до Суда, под стражей будешь, в СИЗО.

- К мамке заедем моей, гражданин начальник? – Попросила задержанная. - Я вещи хоть возьму, деньги.

- Я не бюро добрых услуг, что бы к мамкам заезжать. – Раздражённо ответил опер, потому что очень неудобно было перед Боровиковым за то, что опять приходится его руками жар загребать, опять его личным автотранспортом пользоваться, так не хватало ещё задержанную по её просьбам возить туда, сюда и обратно. - Надо было с собой вещи и деньги брать, когда в бега с подписки срывалась. Знала же, что рано или поздно всё равно поймаем.

- Ой, да, Вы и поймали-то, потому что меня сдали, шлюха какая-нибудь Борькина и сдала. – Презрительно усмехнулась Сапрунова и добавила. – А так бы я срок давности отбегала бы, и всё…

- Не всё. – Перебил Андрей. – Сроки давности по делу при объявлении в розыск приостанавливаются. Не путай сроки давности и сроки розыска, это совершенно разные понятия в Законе. Розыск бессрочен, пока живым или мёртвым не найдём.

- Правда что ли? – Искренне удивилась Катька. - Не знала такого, не говорил мне ни кто.

 - А кто тебе скажет-то? Ни ты, ни твои дружки об этом не знают. вам же читать некогда умные книжки. А надо бы, хотя бы Законы, а то только права качать можете, все грамотные такие, все юристы – самоучки, а потом удивляетесь, возмущаетесь, когда вас за задницу брать начинают и по зонам распихивать, прокуратурой грозите, уэсбэшниками, жалобы строчите одну за другой.

Задержанная ни чего не ответила.

- Меня – то уж до опорника моего подкините? – Поинтересовался участковый.

- А куда от тебя денешься теперь? – Устало ответил Краюшкин вопросом на вопрос и подумал, что, действительно, ни куда, потому что,  как говорят в народе, свой своему глаз не выклюет. Да, и Денис поймёт, скорее всего, - не преступника же катать, а мента, да не просто мента, а участкового, одного из тех, кому больше всех в системе МВД РФ достаётся по первое число.

Сели в машину Боровикова, новенькую «Хонду» белого цвета, сверкающую чистотой.

- У меня, когда срочную служил, ещё до военно-юридического, случай был с продолжением. – Заулыбался следователь. – Служил со мной один, всё криминалистику читал, Законы разные, детективы. Я его спросил как-то, мол, на юрфак после дембеля не собираешься, а то давай со мной в военно-юридический. А он на меня, как на полоумного, посмотрел и ответил, мол, нет, наоборот, как раз, в бандиты собрался. Тогда же девяностые были, модно было бандитом быть, рэкет там всякий, группировки всякие, боевики, разборки, стрелки – перестрелки. Круто, в общем. Где они только сейчас все? До тридцати единицы дожили, да и те сидят по строгим зонам. А книжки такие умные читал, что бы не попасться ни когда ментам, уметь уйти от правосудия.

Денис вырулил на проезжую часть улицы.

- И что? – Поинтересовалась Сапрунова, улыбаясь опять.

- А ни чего. – Ответил Боровиков. – Я сам-то не местный, по распределению здесь, а тот солдат как раз из ваших краёв был. Встретил я его по осени в СИЗО случайно, ездил одного своего умника дополнительно допрашивать, он приноровился людям за деньги выдавать справки липовые, что те участвовали в боевых действиях, по которым они потом удостоверения получали и льготы всякие.

- Этот что ли, с которым срочную служил ты? – Уточнил Андрей.

- Нет. – Мотнул Денис отрицательно головой. – Этого, говорю же, случайно встретил в СИЗО, когда к тому ездил. А этот бандитом стал, как и хотел. Сейчас очередного Суда ждёт, пятого, как говорит, за свою бандитскую карьеру. Вот тебе и книжки по криминалистике.  

- А как же ты с ним в СИЗО-то пересёкся? – Спросил Семён.

- Так он не просто бандит, карьеру сделал всё-таки, положенец какой-то, по территории СИЗО хоть и под конвоем передвигается, а всёж-таки свободно, можно сказать. Уважают его. – Ответил следователь. – У нас, вообще, страна интересная и своеобразная, бандиты в почёте, кино про них снимают, книги пишут, об их нелёгкой судьбе и жизни.

- Кто заказывает, деньги платит, про того и пишут, и снимают – Подытожил участковый уполномоченный милиции. – Раньше-то Государство всё заказывало про милицию, про армию снять, написать, и хорошо, и правдиво, консультантов привлекали к киносъёмкам, а сейчас у Государства таких денег нет, вот всякие жулики и распоясались, платят, что бы про них написали и сняли, а люди простые читают, смотрят и умиляются бандитам этим, слезу пускают, когда их менты задерживают, радуются за них, когда удача им сопутствует. И после всего этого мы хотим создать правовое Государство, жуликов восхваляем и тут же призываем граждан жить по Закону. Маразм на госуровне.

Заехали в один из многочисленных дворов городка, остановились у панельного дома, на первом этаже которого, в одной из квартир, и располагался участковый пункт милиции, называемый в простонародии «опорником».

Семён попрощался, пожал руки Денису и Андрею, вышел из машины, сделал пару шагов по направлению к дому, остановился, резко развернулся, вернулся к машине, открыл заднюю дверцу

- Андрюха, а у тебя Артемьев не в розыске, случаем?

- Который? – Проявил интерес опер. – Может и есть, фамилия-то распространённая.

- Павел Леонидович, семнадцати лет от роду, воришка по мелочам.

Краюшкин начал вспоминать. Вспомнил быстро.

- Есть такой. Со шрамами от ожогов на шее, ростик метр с кепкой и то в прыжке.

- Ну. – Кивнул головой участковый в знак согласия.  – Он это.

- Как раз, два дня назад, перед самой операцией материал на розыск из Суда Мирового пришёл, я ещё и не занимался, дело даже не заводил, просмотрел бегло так. – Сказал Андрей. - Там, по-моему, сто пятьдесят восьмая, первая, с подпиской.

- Он это, точно. – Пояснил Семён. – Он из магазинов шмотки ворует недорогие. Его у нас ловили, условный дали, он потом в ваш район перебрался шакалить. А я смотрю, он каждый вечер опять бухой и мамаша его бухая. А на какие, спрашивается? Не работают оба.

- Так, ты знаешь, где он? – Живо заинтересовался Боровиков.

- Ну, конечно. – Подтвердил Семён. – Говорю же, он наш, красноармейский, вырос тут, тут и живёт с мамашей. Батя его сидит сейчас за кражи тоже, а он шакалит вот. По стопам родителя пошёл, так сказать.

- И где он прячется? – Спросил опер участкового.

- Да, он особо и не прячется. – Ответил Семён. – Нет, когда мы, милиция, значит, в поле его зрения появляемся, так потеряться пытается, уходит куда-нибудь, тихорится, значит, а так не прячется и, вообще, наглый малый, далеко пойдёт по воровской линии.

- Где, я тебя спрашиваю, Семён? – Повторил Краюшкин свой вопрос.

- Да, где – где? Дома у себя, в общаге, у мамки, значит, там же, на академика Павлова.

- Когда видел его последний раз?

- Да, с полчаса назад или меньше, у общаги, когда человека вот встречал. – Участковый кивнул головой в сторону Боровикова. - Он мимо прошёл, бухой, как всегда, посмотрел ещё на нас так, с интересом.

Молчали с полминуты, потом Сапрунова довольно захохотала во всё своё пропитое хриплое горло. Конечно, есть над чем хохотать-то… Менты, блин, называется… Работнички, забодай их комар, как изредка любит выражаться начальник криминальной милиции УВД по Залесскому району города Таёжный полковник милиции Лукашов.

- Ты чего сразу-то не сказал? Молчал чего? – Спросил Андрей раздражённо участкового.

- А я что? – Семён стал предпринимать попытки оправдаться. – Я только сейчас вот и подумал, что он в розыске может быть за вашим райотделом. Он и у нас, по нашим делам тогда тоже в розыске был, но тогда его наши розыскники быстро нашли.

- Ваши розыскники. – Передразнил Краюшкин участкового и спросил. – Где его нам теперь искать?

- Да, дома, поди. Куда ему ещё деваться? Раз уж нас увидел у общаги, что работаем, так дома у себя и заперся.

- А, может, у корешей своих каких? Там, в общагах этих, что ни комната, то малина, кроме моей комнаты разве. – Ответил опер.

- Не, нету у него корешей. – Замотал Семён отрицательно головой. – Знакомых полно, а корешей нету. Его на порог ни кто не пустит, он же, что видит, то и тащит, что унести может. Его уж сами жулики местные наши сколько раз избивали, что бы не крысятничал, а он всё равно крысятничает.

Андрей посмотрел на Боровикова.

- Ты, по-прежнему, жаждешь подвига?

- Вернуться что ли думаешь к общагам этим? – Правильно понял следователь опера. –  Так я, дядя, за ради подвига хоть десять раз готов вернуться, куда скажут.

- Поехали тогда. – Подытожил Краюшкин и кивнул участковому. – Садись обратно, Катьку вон сторожить будешь, что бы не убежала, пока мы этого Павла Леонидовича выкуривать из его норы будем. Что-то вроде наказания тебе будет, был участковым, а теперь будешь цириком.

Семён, нарочито грустно вздохнув для приличия, сел обратно в машину.

- Да лишь бы там он был, в норе этой своей, Павел этот…  Как его  там? – Сказал Денис, плавно трогая свою машину с места.

- Леонидович. – Напомнил Семён.

- Во-во, Павел Леонидович. – Улыбнулся Боровиков.

Опер промолчал. Участковый тоже. Катька опять улыбалась, глядя в окно – ей сейчас хоть к чёрту на кулички, лишь бы подольше не в тюрьму.

 

***

 

 До «Трёх поросят», как местные жители называли квартал, в котором и расположились три общежития: девяти, семи и пятиэтажное, доехали быстро, минут за десять, да и то потому, что больше по дворам крутились – пробки на дорогах.  «Тремя поросятами» эти общежития называли из-за их количества в квартале, но Краюшкин всегда считал, что поросятами их можно было называть ещё и потому, что они были всегда грязными и зловонными, чем только не воняло в них, какими только отходами человеческого бытия. Постороннему человеку сюда было зайти просто невозможно из-за таких ароматов, но люди, которые здесь жили, привыкли давным–давно. Привык и Андрей – человек, говорят, ко всему привыкает. Жалко вот только, что дочери к этому дерьму с измальства привыкать приходится. А с другой стороны, может, и к лучшему, что с детства привычна будет, всё лучше, чем в зрелом возрасте привыкать к жизни в таких условиях, лучшие-то условия вряд ли когда будут – не того полёта птицы, из крестьян ведь, от земли, не для них балы и дворцы, и хруст французской булки.

Пока ехали, Боровиков поинтересовался у Сапруновой, за что она в розыске, но Катя гордо промолчала, и отвечать пришлось оперу

- За то, что старшая сестра, и, как и подобает старшей сестре, помогла младшей.

- В смысле? – не понял Денис.

- В прямом. – Ответил розыскник и добавил. – В самом, что ни на есть, прямом смысле помогла, девственность ей помогла потерять.

- А как это? – Следователь с интересом посмотрел в зеркало заднего вида.

- Очень просто. – Ответил лейтенант милиции. – Пригласила свою младшую сестрёнку отдохнуть со своими друзьями. Отдохнули, выпили, как водится, потанцевали, анекдоты порассказывали пошлые, а потом Катя Лизу держала, а трое её друзей Лизу бабой делали. Лиза, правда, не хотела, но Катя её убеждала, что так надо, периодическими ударами кулаков по лицу и голове. Настоящая старшая сестра.

- А чего она из себя недотрогу всё строит?!  - Истерично закричала Сапрунова громко. – Меня всё поучает, как жить! Сука такая!

- Не ори. – Потребовал Семён от Катьки.

- А обязательно рассказывать надо всем, да!? – Не послушалась задержанная участкового.

- А ты стесняешься что ли, Катя? – Усмехнулся Краюшкин. – И откуда только скромность такая? Будешь орать, я напишу в протоколе задержания, что ты буйная, агрессивная и склонна к побегу и сопротивлению, тебя тогда из камеры, вообще, выводить не будут, даже на прогулку.

Катька замолчала.

- Так, а младшей сестре совсем что ли не понравилось? Чего это так? Шла бухать в мужскую кампанию, при этом далеко не кампанию джентльменов,  и не знала, чем кончится всё? – заулыбался Денис.

- Ну, ты и циник, Дэн. – Улыбнулся в ответ Краюшкин. – Один если бы был, может и понравилось бы, а трое, так это перебор.

- Кто из нас ещё циник. – Передразнил следователь опера и обратился к Сапруновой. – Чего жёстко-то так с сестрёнкой? Зачем трое аж?

Катька не ответила.

- А это что бы надёжнее было. – Ответил за неё участковый. – Один-то по пьянке, может, и не справился бы, а трое, так это уже гарантированный результат, стопроцентный.

- О, ещё один циник. – Улыбнулся Боровиков. – Сколько лет-то сестрёнке младшей?

- Это не мы циники, это сама жизнь циничная. – Краюшкин уже перестал улыбаться, внутренне начал готовиться к очередному задержанию.

- Девятнадцать. – Тихо ответила Сапрунова Боровикову.

- А тебе? – Вновь спросил Денис.

- Двадцать два будет в январе.

- А выглядишь на тридцать два. Запилась, затаскалась. Эх, Катя, Катя. – Грустно вздохнул следователь. – Куда катится молодёжь? На кого в старости понадеяться можно будет?

Задержанная не ответила.

- На своих дочерей. – Сказал Андрей и, улыбаясь, добавил. - Подъезжаем уже, старенький ты наш.

- А что? – улыбнулся и Денис. – Я четвёртый десяток через пару лет разменяю, дядя.

Подъехали к общежитию, в котором задерживали Сапрунову.

- Где он живёт тут? – Спросил Андрей участкового про Артемьева.

- Он не тут, он в третьей общаге. – Ответил Семён.

- В моей что ли? – Уточнил опер.

- Ну. – Кивнул головой согласно участковый и добавил. – Только ты на седьмом этаже, а он на первом, окно во двор выходит, к магазину.

- Бывает же такое. – Ухмыльнулся Краюшкин. - То-то думаю, когда на фотку смотрел, где я его видеть мог.

- Так, у него и прописка здесь. – Напомнил участковый.

- Прописку его я не смотрел ещё. – Ответил опер, оставшись недовольным собой, потому что свежий материал на розыск должен был посмотреть сразу, по мере его поступления. Должен был, не посмотрел ни на один документ, кроме фотографии разыскиваемого и описания примет его внешности.

- Ну и ладно. Он всю жизнь здесь, это ты только чуть больше полугода как тут комнату снимаешь, а он с рождения здесь, в сто двадцать седьмой комнате. – Прокомментировал Семён.

- Пошли, Дэн. – Позвал розыскник Боровикова, выходя из машины, и посмотрел на Катьку, которая уже не улыбалась, а тихо плакала. – Катя, без шуток что бы. А ты Семён смотри за ней в оба.

- Добро. – Заверил участковый уполномоченный и попросил. – Недолго только там, а то мне ещё план по административке надо выполнить, да в шесть часов приём граждан начнётся, опять бабушки всякие кляузы бредовые писать придут, про то, как им соседи специально клопов подбрасывают…

Но Краюшкин с Боровиковым его уже не слышали, а шли к общежитию.

На улице было тепло, но сыро, с неба густыми хлопьями валил мокрый снег, устилая собой всё вокруг.

 - Ну, и вонь. – Скривился недовольно Денис, когда вошли в общежитие. – Канализацию прорвало, что ли где?

Андрей не ответил.

- Как Вы все тут живёте? – Спросил следователь.

Опер снова промолчал.

Вахтёра на месте не было, и на деревянной двери вахтёрной коморки был прикреплен тетрадный лист в клеточку, на котором авторучкой крупными печатными буквами было написано: «Ушла на обход». Задача усложнялась, потому что если бы на месте был вахтёр, то можно было бы точно узнать, в общежитии сейчас находится разыскиваемый или нет. Вахтёры, как правило, бабушки пенсионного возраста, были, пожалуй, единственными добровольными помощниками милиции, ибо ни кто, кроме, милиции, не помогал им наводить порядок в общежитиях, когда там время от времени, но очень часто, случались драки или ещё какие-нибудь беспорядки. В общем, не на кого было бабушкам – вахтёрам больше надеяться, как на милицию, за что они всегда платили точной информацией и всегда абсолютно безвозмездно.

Коридор первого этажа общежития освещался только у вахтёрной комнаты, а дальше, в крыльях, был сплошной полумрак. Но Андрей знал такие общежития, и расположение в них комнат, как свои пять пальцев, поэтому дверь сто двадцать седьмой комнаты нашли без труда. Он прижался ухом к деревянной двери, слышимость была плохая, но всё-таки слышно было, что в комнате играет музыка, правда, что именно играет и есть ли хоть кто-то в комнате, расслышать, как ни старался, не мог.

Краюшкин быстро отошёл от двери, увлекая за собой Дениса, потому что железная дверь соседней комнаты внезапно открылась, и из-за неё вышел парень лет пятнадцати в футболке, трико и сланцах, присел на корточки у стены, опёрся на неё спиной, закурил, с интересом стал разглядывать Краюшкина и Боровикова.

- Что разглядываешь? – Спросил его Денис.

- А чё? -  Вызывающе ответил тот, сплюнул на пол через зубы, глубоко затянулся.

- Не прилично на людей так пялиться. – Сделал замечание Боровиков.

- Да мне по фиг. – Огрызнулся парень. – Хочу и смотрю.

- Борзый. – Подытожил следователь.

- А чё? – Парень снова сплюнул на пол через зубы.

- Ни чё. – Спокойно пожал плечами Дэн и спросил. – Пашку давно видел, крысятника этого?

- Опять свистнул чё-то? – Усмехнулся парень, выпуская изо рта струйку белого табачного дыма и направляя её специально к потолку, и сразу же спросил. – Морду ему бить будете здесь или увезёте куда?

- А тебе интересно посмотреть? – Усмехнулся в ответ Краюшкин.

- Да по фиг. – Пожал плечами парень. – Можно и посмотреть, а то скучно как-то.

- Ну, так давно видел его? – Повторил вопрос Боровиков.

- А чё спёр-то хоть в этот раз? – Ответил парень вопросом на вопрос.

- Тебе какое дело, щегол? – Сердито спросил Андрей.

- Да, мне, вааще, по фиг. – Повторил подросток своё отношение, причём не только к ситуации, а ко всему в жизни, скорее всего, и выпустил изо рта очередную струйку дыма, опять к потолку. Пофигист.

- Тебе, смотрю, всё до одного места. – Усмехнулся Краюшкин.

- А чё? Ты спрашиваешь у меня, а мне у тебя нельзя что ли?

- А не много ли знать хочешь?

- Да, по фиг. – И снова презрительный плевок через зубы и следом глубокая затяжка.

- Да ну, у сеструхи моей в гостях был и из вазочки серёжки золотые с цепочкой стащил, пока она на кухню за водой ему ходила. – Придумал Денис историю. Всё правильно – скажи только, что из милиции, и сразу все ни чего не знают, ни чего не видели, ни чего не слышали.

 - Это он может запросто. – Усмехнулся парень, и к потолку поползла очередная струйка сигаретного дымка. – А сестра у тебя лохушка, раз пустила его в хату, его давно уж ни кто не пускает на порог, раньше даже частенько морду бить приходили, те, с кем пил, он же с кем пьёт, у того и тащит, все знают давно про это, а сестра твоя полная лохушка.

- Ты за базаром следи. – Пригрозил Боровиков наигранно.

- А чё? – И очередной плевок сквозь зубы.

- Не чёкай, а то чёкалки вышибу к чертям. И встань, когда с тобой люди уважаемые разговаривают. – Сделал Денис строгое замечание и повторил свой вопрос. – Видел давно этого козла?

- Да, ладно, мужик. Чё ты нервничаешь? – Парень старался держаться храбро, но на ноги встал, затушил о стену окурок.

- Мужики в колхозе на полях потеют.

- А ты кто тогда, раз не мужик? – Усмехнулся несовершеннолетний. – Баба что ли?

- Ты, щегол, кажись, чего-то не понял. – Денис вплотную подошёл к парню, положил свою большую тяжёлую ладонь ему на плечо, другой рукой взял за подбородок.

- Да, ладно, ладно, понял я, понял. – Подросток сам начал нервничать.

- Точно понял?

- Да, точно – точно. Отпусти… Те…

- Ну, а раз понял, то говори, когда видел соседа своего обуревшего? – Следователь отпустил подростка, но отходить от него не стал.

- Да, минут двадцать назад, я покурить выходил, а он с улицы как раз заходил, бухой опять. – Заметно нервничая, ответил, наконец, паренёк и добавил. -  Я ему ещё предложил, что бы он пивка взял в магазине, раз при пятаках, посидели бы тут, в коридорчике, попили бы, а он меня послал. Жмот, бля.

- Молодец. – Боровиков доброжелательно улыбнулся и легонько похлопал парня по плечу. – А теперь скройся.

- А посмотреть?

- Можешь и посмотреть, если жить надоело. – Усмехнулся Краюшкин. – Нам свидетели без надобности.

- Да, я мусорам не стучал никогда и стучать не собираюсь. – Огрызнулся парень. – Западло.

- Мне твои сказки ни к чему. Все стукачки их рассказывают. – Денис поставил подростку щелбан - Свободен, говорю.

- Ну, ладно. Чё ты дерёшься? – Парень потёр лоб. – Дай на пивасик хоть.

- Не вырос ещё для пивка. И не дай Бог, кому вякнешь, что нас здесь видел. Понял?

- Да, понял, понял. – Обиженно проворчал парень и скрылся за дверью своей комнаты.

- Ну, ты, Дэн, и артист. – Усмехнулся опер.

- А ты, дядя, что же? Думал, только опера уголовки такие концерты могут разыгрывать? – Усмехнулся Денис. – Мы тоже кое-что могём.

Закурили, ожидая, что им повезёт, и Артемьев сам вот-вот выйдет за чем-нибудь из своей комнаты. Не повезло, не вышел.

- Ну, что? - Спросил Боровиков, затушив окурок об стену. – Стучим?

- Придётся. – Ответил Андрей. – Только подожди тут, проверю кое-что.

Он вышел на улицу, во двор дома, прошёл несколько метров вдоль окон, подсчитал, какое может быть окном комнаты Артемьева – обыкновенное деревянное, с давно облупившейся краской на раме, без решёток. Плохо. Задача становится всё сложнее, и под окно поставить не кого. Можно и Боровикова, конечно, но тогда придётся одному в комнату заходить, и как может там обойтись, одному Всевышнему известно. Краюшкин – не трус, но и не глупец, предпочитал, что бы кто-то подстраховывал, хоть и не всегда такая возможность выпадала. Что же? Видимо, и в этот раз, всё-таки, придётся опять рисковать.

Андрей вернулся к Денису, кратко объяснил ситуацию. Времени на долгие раздумья не было, и Боровиков ушёл дежурить под окно. Краюшкин постучал, подождал. Тишина. Ещё раз постучал, погромче, подождал. Тишина. Прислонился ухом к двери – музыка в комнате продолжала играть. Значит, не затихорились. Снова постучал, ещё громче, подождал, но опять тишина. Опять постучал и опять тишина. Стал громко стучать ногой. Закурил. Тишина. Продолжил стучать ногой, громко крикнул

- Хозяева! Открывайте!

Ни хозяева не открыли, ни, вообще, ни кто не открыл, ни в одной из комнат. Во, народ – двери внаглую соседу будут выбивать, но ни кто даже и не подумает поинтересоваться, что случилось, воспрепятствовать как-то, милицию, на худой конец, вызвать. Нет, все будут тихо сидеть по своим тёплым квартиркам, ибо их хаты,  как всегда, с краю, не касается их, кто там кому двери выламывает, кто кого убивает. Зато все хотят жить, как в Европе. А в Европе этой самой в такой ситуации граждане уже позвонили бы в полицию, и полиция эта прибыла бы на место происшествия в считанные секунды, причём много полиции, экипажа три, не меньше, что бы перекрыть злоумышленникам всевозможные пути отхода.

Опер продолжал стучать громко ногой по двери.

И ему, наконец-то, открыли. Но открылась не та дверь, в которую стучал, а дверь комнаты напротив.

- Тебе какого чёрта надо?!  - На пороге комнаты стояла женщина с узким продолговатым лицом, в халате, с сигаретой в зубах, короткими волосами, затянутыми в хвостик на затылке, возраст которой было определить очень сложно. – Хрена долбишься?! Ты кто такой?!

Из-за спины женщины выглядывала другая женщина, лица которой во мраке разглядеть было невозможно. Но одно Краюшкин определил точно – женщины пьяны.

- Извините. – Тихо сказал Андрей и спросил. – Вы не знаете, где хозяева комнаты?

- Я хозяйка. – Громко ответила женщина в халате. – Ты кто? Что хотел?

- Я из ЖЭКа, качество отопления проверяем, от жильцов жалобы поступают постоянно, что в комнатах холодно, а на дворе зима.

- И что? – Спросила женщина в халате, не проявляя действительного интереса к ситуации, и выпустила изо рта облако табачного дыма. – Что тарабанишь в дверь, раз не открывает ни кто?

- Вот, ходим теперь по комнатам, проверяем. Хотелось бы и Вашу комнату посмотреть. Не везде открывают, а повторно потом ходить не охота, и от начальства нагореть может, если не проверим, как положено. А у Вас музыка в комнате играет, ну я и подумал, может, уснули, не слышите стука в дверь. – Андрей старался говорить спокойно, изображая безучастие, мол, послали проверить, вот и пришёл, и деваться не куда, лицо подневольное. – У Вас как в комнате с отоплением? Холодно?

- Первый раз вижу работников ЖЭКа таких упёртых, как менты. Не открывают, и ладно, так нет, тарабанишься.

У Краюшкина неприятно ёкнуло внутри – неужели разгадали его нехитрую игру.

- Говорю же, от начальства нагорит, если не проверю всё, как положено. – Повторил он, как можно жалостливее.

- Да, не знаю я, холодно у меня или жарко. – Пожала плечами женщина в халате. – Мне по барабану, я не мёрзну.

Конечно, не мёрзнешь, отметил про себя опер, к постоянной температуре своего тела каждый день добавляешь ещё по сорок градусов.

- А у меня холодно. – Подала голос другая женщина.

- Давайте у Вас посмотрим тогда. – Лениво ответил Андрей, изображая работника ЖЭКа.

- Давайте. – Согласилась хозяйка комнаты. – Проходите.

Опер прошёл в комнату, разулся. Комната обычная, четырнадцать квадратных метров. Довольно чисто, если не считать бардака на журнальном столике: початая бутылка дешёвого портвейна «777», другая такая же под столиком, на столике множество хлебных крошек, початая двухлитровая бутылка дешёвого пива, раскрытые рыбные консервы и несколько пачек чипсов и кириешек, сосиски в тарелке, сковорода, в которой остатки яичницы, обрезанная жестяная банка из-под Коко-Колы, приспособленная под пепельницу, полная окурков, две вилки и складной нож, два бокала. В комнате сильно накурено, но форточка закрыта, окна утеплены на зиму. На старенькой тумбочке старенький цветной телевизор, включен канал ТНТ, по которому опять какую-то пошлятину показывают. На стене две картины с изображением горных пейзажей и обои, свеженаклееные. Старенький диван аккуратно застелен синим покрывалом. На полу оранжевый вышарканный палас. У журнального столика две новые табуретки. Из туалета, дверь которого настежь открыта, слышно журчание воды в стояке и пахнет из туалета, к удивлению, приятно, каким-то цветочным освежителем воздуха.  

Андрей прошёл к окну, присел на корточки, снял с правой руки шерстяную перчатку, стал в разных местах трогать батарею отопления. Батарея не была холодной, но и до тёплой ей было далеко. Можно смело было говорить, что в комнате, действительно, холодно, нежели наоборот. Краюшкин, придумав ситуацию с плохим отоплением в общежитии, действовал совсем не наугад, а точно знал, что в общежитии, действительно, холодно – жена его целый выходной угробила на утепление их комнаты, но толку от этого было мало и приходилось пользоваться электрическим нагревателем.

- Ну, что там? – Спросила хозяйка комнаты.

- Действительно, холодные трубы у Вас, хозяюшка. – Ответил опер, отходя от окна, и спросил. – Сами-то что думаете? Сами батарею трогали?

- Ну, да. – Как-то смущённо кивнула головой хозяйка.

Андрей уже заметил, что эта женщина гораздо моложе своей гостьи, более ухожена, опрятна, и волосы распущены, длинные волосы, красивые, ниже пояса. Но курит вот, и выпивает ещё, как видно. Полноватая чуть-чуть, но её эта полнота только красит. В красном шерстяном спортивном костюме. И мужских вещей в комнате не наблюдается. Одна живёт. Зайти вечерком в гости к ней что ли. А зачем? Что он ей скажет? Здравствуйте, я не из ЖЭКа, я из милиции. Смешного мало. Да, к тому же, если выпивает с такими, как её гостья, то долго ли ещё будет ухоженной и красивой? Нет. Краюшкин знал точно, что нет – насмотрелся за годы службы. Он внутренне отогнал от себя наваждение.

- Ну и что сами-то про отопление думаете? – Спросил он. – Не замерзаете?

- Ну, холодно. – Опять неопределённо ответила хозяйка комнаты.

- Конечно, мужика выгнала своего, потому и холодно, греть не кому. – Толи серьёзно, толи в шутку сказала гостья, но ни Краюшкин, ни хозяйка комнаты не обратили на это внимания.

- Жалобу писали в ЖЭК лично Вы? – Спросил Андрей хозяйку.

- Нет. – Ответила она и добавила. – Всё равно ни кто ни чего не сделает.

- Зря Вы так. – Ответил Краюшкин, пройдя из комнаты обратно, в маленький коридорчик комнаты.

- У меня-то будете проверять? – Спросила гостья.

- Конечно. – Ответил опер, обуваясь, и поспешно добавил. – Если Вы не против только.

- Я не против. Я женщина одинокая, я, вообще, не против. – Заверила гостья и спросила. – Может, пивка?

Андрей посмотрел на хозяйку комнаты, улыбнулся и ответил ей.

- Пивка хорошо бы, но вечером. Сейчас на работе я, нельзя мне. Да, и напарник у меня один по седьмому этажу работает, а я тут пивко буду пить. Не хорошо.

Хозяйка комнаты промолчала, а гостья заинтересованно спросила

- А напарник такой же молодой, как ты?

- Нет. Ему уже за четвёртый десяток перевалило. – Ответил Краюшкин, по-прежнему улыбаясь, и тут же соврал.  – Холостой, кстати, тоже развёлся недавно.

- Это хорошо. – Довольно хмыкнула гостья. – Ладно, пойдём, открою тебе коморку свою.

- Пойдёмте. – Согласился Андрей. Пока всё шло так, как надо. Лишь бы сынок её был в комнате.

Комната Артемьевых почти такая же, как и комната напротив: тоже четырнадцать квадратных метров, тоже маленький совмещённый санузел, одно окно, одна батарея отопления в комнате. На этом сходство с комнатой напротив заканчивалось: из туалета несло застоявшимся запахом мочи, на деревянном, давно не мытом, полу нет ни чего, даже краска на нём давным-давно облупилась, телевизора не было, не было и кроватей или диванов, а в качестве спальных мест – два матраца, на одном из которых, в углу, спало тело мужского пола лет двадцати от роду, прямо в джинсах, куртке,  вязаной шапочке и зимних полуботинках. Вся одежда на этом теле была исключительно чёрного цвета. Обоев на стенах нет, но когда-то, очень давно, их красили в зелёный цвет. Посередине комнаты две обшарпанные старые табуретки, на одной из которых старенький однокассетный «Панассоник» и из оного гремит какая-то заграничная попсовая музыка. В другом углу, прямо на полу, стоит множество пустых бутылок из-под водки и пива, несколько гранённых стаканов и рюмок, тарелок, в одной из которых кучей навалены ложки, вилки, пара ножей – большой и маленький, начатые к употреблению в пищу булка хлеба и батон колбасы, рядом, на полу открытая банка свиной тушёнки. Тут же маленькая двухкомфорочная плитка. В комнате воняет затхлостью и перегаром. В общем, самое обычное место обитания законченных алкашей, которое скоро у них отнимут мошенническим путём какие-нибудь не очень честные риелторы, за ящик водки. Честных риелторов, вообще, не бывает – каждый ищет свою выгоду. Век рыночных отношений – один дурак продаёт, другой - покупает. Лишь бы только не вывезли куда-нибудь и не закопали бы там. Нет, алкашей этих не жалко. Жалко коллег, у каждого из которых дел и так по вагону с маленькой тележкой, так ещё придётся этих алкашей искать.

- А это кто дрыхнет? – Спросил Андрей про тело в углу на матраце, проходя в комнату, к батарее.

- Пашка, сын мой. Совершеннолетие своё вчера отмечал. Так перебрал маненько. А я не запрещаю, взрослый он уж. – Гордо ответила хозяйка комнаты, громко отрыгнув, и строго спросила. – А почему это ты не разуваешься?

- Извини, хозяйка, но боюсь носки испачкать. – Улыбнулся Краюшкин.

- Чего? – Возмутилась женщина.

Опер не ответил ей, в кармане куртки завибрировал его «Самсунг».

- Говори, Дэн. – Ответил он Боровикову, который звонил ему, что бы поинтересоваться, как дела у него, жив ли он ещё. Заволновался напарник. Дело понятное.

- Да, я заканчиваю уже. Ты если закончил, так подходи к сто двадцать седьмой комнате, а то нам ещё в первую общагу идти, подходи давай. Не затягивай там. – Андрей продолжал изображать из себя из себя работника ЖЭКа, хотя сам уже особого смысла в этом не видел – воришка Артемьев Павел Леонидович спал аки младенец, не подозревая, что над ним уже занесён меч Фемиды. В который раз уж занесён. Остаётся надеяться, что Денис всё правильно понял и вот – вот появится в комнате. Опер вернул свой телефон в карман куртки.

- Чего обутый попёрся в комнату? – Недовольно повторила хозяйка свой вопрос. 

Краюшкин опять не ответил, присел на корточки, потрогал ладонью батарею отопления. Холодная. Затем повернулся к спящему Пашке, стал тормошить его за плечо.

- Вставай, Павел Леонидович, пора вершить правосудие.

Артемьев даже не пошевелился.

- Ты зачем его будишь? – Заволновалась хозяйка комнаты и мама, по совместительству.  – Какое такое правосудие?

Её гостья, из комнаты напротив, в шерстяном спортивном костюме, молча, с интересом наблюдала за происходящим, затем засмеялась, кое – как выговорив

- Это же мент. За Пашкой твоим пришёл, опять обворовал кого-то. Вот это он развёл нас с тобой. Правильно, скажи он сразу, что мент, что по душу Пашкину, хрен бы ты ему дверь открыла. Во, артист.

Мать Артемьева недоумённо смотрела на Андрея, который продолжал будить её сына, потом громко спросила

- Правда, что ли, мусор?

Краюшкин достал из нагрудного кармана своё служебное удостоверение, показал в развёрнутом виде, пояснив

- Уголовный розыск Залесского района.

Женщина смотрела то в удостоверение, то на Андрея, но по хмельным её глазам было видно, что она не может понять происходящего в её комнате. Как это такое возможно? Пришёл работник ЖЭКа проверить качество отопления, а оказался мент, желающий увезти её сына с собой. Так не бывает.

Наконец, и сам Павел Леонидович раскрыл свои недоумённые глаза.

- Похож?  - Спросил опер хозяйку комнаты, продолжавшую рассматривать его удостоверение, и убрал документ обратно в карман куртки.

- Вроде. – Тихо ответила женщина, продолжая пребывать в недоумении.

- Мне тоже очень приятно с Вами познакомиться.

- Ты кто? – Спросил Пашка, тупо глядя на опера.

- А это, Павел Леонидович, как хочешь. Хочешь, я работник ЖЭКа, отопление вот проверяю. А хочешь, так я оперуполномоченный уголовного розыска лейтенант милиции Краюшкин, в тюрьму тебя забрать пришёл.

- В какую ещё тюрьму, на хер? – Пашка рывком поднялся со своей постели – матраца и по серым глазам его было видно, что он уже почти сообразил, что происходит. Гораздо раньше своей матери сообразил.

- Ну, в какую, Паша, тюрьму? – Поднялся на ноги опер и наигранно вздохнул. – В ту самую, которая плачет по тебе давно.

- За что это? – Спросил Артемьев, глядя поочерёдно на опера, свою мать и её гостью. Пашка оценивал обстановку.

- В розыске ты, Паша. – Ответил Андрей, доставая из кармана наручники. – В Суд надо ходить по повесткам. Или не получал повесток, скажешь? И под подпиской не ходишь? Давай сюда руки свои.

- Не получал я ни каких повесток! – Громко крикнул Артемьев, со всей силы толкнул Краюшкина в грудь и, расталкивая в разные стороны, свою мать и её гостью, выбежал из комнаты.

Андрей от толчка в грудь не упал, стена помешала, но больно ударился спиной об эту стену. Превозмогая боль, он так же, оттолкнув женщин, выбежал из комнаты в длинный коридор, за Артемьевым. Дальше бежать не пришлось – Пашка лежал на полу в коридоре, извиваясь ужом в попытках скинуть с себя Боровикова

- Андрюха! Давай браслеты! – Кричал Денис.

- Мусора вонючие! Козлы, бля! – Орал Пашка. – Твари позорные! Кирдык вам теперь! Суки! Я жалобу напишу! Я ни каких повесток не получал! Бля! Не получал!

Андрей, молча, защёлкнул на запястьях вора наручники.

 - Мама! Скажи им! Я малолетка! Права не имеете меня заламывать! Мама! – Продолжал кричать Артемьев во всё своё горло.

- Не ври, Павел Леонидович. – Сказал опер спокойно, поднимая задержанного с пола. – Тебе вчера восемнадцать исполнилось, что теперь хуже только для тебя.

- Пошёл ты на хер, мент поганый!  - Огрызнулся Артемьев. – Умный, думаешь? Хитрый? Сигарету дай лучше.

- Не старайся казаться наглее и круче, чем ты есть, Паша. – Ответил Денис за Краюшкина. – Сявка ты по жизни и крыса. Знаем.

- И ты на хер иди! – Заорал Пашка на Боровикова. – Понял, мусор!?

- Я не из милиции. – Ответил следователь военной прокуратуры и ударил Артемьева ладонью по щеке. – Успокойся и не ори, я из прокуратуры.

Опер улыбнулся тому, что Боровиков умышленно не стал говорить, что он не просто из прокуратуры, а из военной. Улыбки этой в темноте коридора видно не было, но зато Пашка замолчал. Замолчишь тут, раз уж тебя сами прокурорские бьют. Кому жаловаться-то теперь?

- Я жаловаться буду! – Мать задержанного, наконец-то, поняла, что происходит. – Вы не имеете права бить его! Даже, если из прокуратуры, всё равно не имеете права.

Интересно, куда же жаловаться будешь, прокуратура тоже теперь себя во всей красе показала, тоже об Закон ноги вытирает, задержанных вон зверски избивает, аж ладонью по щеке. Подумал Краюшкин, продолжая улыбаться, но вслух задавать этого вопроса не стал.

- Я жаловаться буду! – Повторила громко пашкина мать. – Вы обманным путём в мою комнату проникли! Вы не имели права врать! Должны были сразу честно сказать, что из милиции!  Я жаловаться буду! Слышите Вы, работники ЖЭКа, что бы Вас понос прохватил!

- Ваше право, гражданочка. – Спокойно ответил Андрей, услышав себе в след давно знакомое

- Козлы! Мусора вонючие!

Вышли из общежития, глубоко вздохнули свежего воздуха. Может, и не такого свежего. Но и не такого смертельно смрадного, как в общежитии.

- Подождите!  - Услышал Андрей за спиной и обернулся. За ними из общежития вышла соседка Артемьевых, в шерстяном спортивном костюме.

- Скажите, куда его повезут?

- Пока в Залесский УВД. – Ответил Краюшкин и спросил. – А Вам зачем?

- А потом? Арестуете? Мне знать надо. Вы на мать его внимания не обращайте, она алкашка, напьётся сейчас и не вспомнит потом, что было, а так я ей хоть скажу, мать всё-таки.

- Пошла она к такой-то матери, мать эта. – Огрызнулся задержанный. – Дура тупая, мусоров в хату сама запустила. Алкашка, бля, всю жизнь пробухала. Всё, не сдохнет ни как, овца.

- Нельзя так, Паша, про мать. – Сделала замечание женщина.

- Да, ты заткнись тоже! – Опять огрызнулся Пашка. – Дура тоже, бля!

На этот раз Краюшкин сам ударил задержанного ладонью по лицу.

- Заткнись уже. – Спокойно потребовал опер и ответил женщине. – Я приложу все усилия, что бы его арестовали, что бы мне потом не бегать за ним опять.

Женщина не ответила и через долю секунды уже исчезла в тёмном коридоре общежития.

- Паша, чего ты так на мать-то? – Спросил опер задержанного, пока вели его к машине. – Передачки-то кто носить будет в СИЗО, посылки в зону слать?

- От неё дождёшься, как же. – Усмехнулся Артемьев. – Пропила всё. Воровал бы я разве, кабы не она, тварь такая. Меня, правда, в тюрьму?

-  Во всяком случае, я постараюсь, Паша. – Честно ответил Краюшкин.

- Может, не надо? – Попросил задержанный.

- Надо, Паша, надо.

- Ну, и соси тогда, мусорок. - Огрызнулся Пашка вновь и тут же заработал подзатыльник.

- Чего ты бьёшь меня всё?! – Взвизгнул он. – Конечно, сковали по рукам и бьёте теперь! Герои! Ты, расстегни наручники и попробуй меня ударить!

- Давай расстегну и ударю. – Спокойно ответил Андрей. – Что будет?

- Ни чего. – Ответил Артемьев уже тише. – Знаете, что ни чего вам не сделаю, потому что менты, а сидеть потом не охота.

- Не ври, Паша. Боишься ты просто. – Улыбнулся опер. – Неужели ты думаешь, что я кому-то рассказывать стану про свой позор, что поймал жулика, потом сам же дал ему возможность, дать мне по морде и убежать от меня. Нет, я молчать буду об этом и тихо искать тебя снова. Да, и сам министр, вообще-то, разрешил бить гражданам ментов, если те, по мнению граждан, ведут себя неправомерно, нарушают Закон сами. Ну, так я расстёгиваю наручники, Паша? Или ты боишься всё-таки?

- Да, пусть катится, куда подальше министр ваш. – Буркнул Артемьев, глядя себе под ноги.

Сели в машину. Пашка молчал. Боровиков включил зажигание и через секунду – другую машина послушно медленно тронулась с места.

- Добегался, Пашка? – Спросил участковый уполномоченный милиции Артемьева, но тот не ответил, продолжая глядеть себе под ноги.

Сапрунова уже давно перестала плакать и теперь с интересом разглядывала своего побратима по сегодняшнему их несчастью.

Андрей посмотрел в окно, и сердце его сжалось от тоски – по улице к общежитию шла его жена. С дочкой. Дочка в розовом зимнем комбинезоне. Хохочет чего-то. Жена улыбается ей в ответ. Краюшкин захотел выйти к ним, но тут же прогнал своё желание, отвернулся от окна. А зачем выходить? Жене всё равно, давно уже между ними холод. А дочка обрадуется, конечно, сначала, а потом, когда он снова пойдёт к машине, потому что ему надо будет идти, расстроится сильно, плакать будет – она так не любит, когда он уходит, а уходит он часто, и она всегда целует его в щёку и плачет. Нет, нельзя выходить к ним сейчас. Лучше вечером поздно придёт, поцелует её спящую, тёплую такую, родную, поправит её одеяльце и сам ляжет спать. А утром снова в бой. А зачем ему этот бой? Он не знал. Но иначе жизнь свою уже не представлял. Дочку опер любил больше жизни, потому что она и была его жизнью, и, может, ради неё он уходил каждое утро на эту невидимую войну, что бы она, когда вырастет, жила в нормальном по-настоящему цивилизованном обществе. Как у Игоря Талькова: «Я завтра снова в бой сорвусь, но точно знаю, что вернусь, пусть даже через сто веков, в страну не дураков, а гениев». Так всё перемешалось в сознании. Дочка – его жизнь и за неё он каждый день уходит туда, где царит вся грязь человеческих отношений, людской ненависти и равнодушия, что бы бороться  с этим, с ненавистью, с равнодушием. И эта борьба – тоже его жизнь. Жизнь ради жизни. Как у поэта прямо. А жена? Жену он любил. А, может, нет уже. Он не знал. Но и расставаться с ней не хотел. И расставаться не хотел, и жить не мог. Как быть?

Краюшкин закурил.

 

***

 

Через порог ОВД по Залесскому району города Таёжный переступили через час с небольшим. Вчетвером: Андрей, задержанные Сапрунова и Артемьев, замыкающим Денис. Семёна высадили на его опорнике. Проходя мимо дежурной части, Краюшкин кивком головы поприветствовал оперативного дежурного майора милиции Чернова Ромку, опера в далёком прошлом, и его помощника старого уже, но в хорошей физической форме прапорщика милиции Николая Карпицкого, про которого и Андрей, и практически все сотрудники отдела говорили, что это человек с таким количеством гнили в душе, сколько и у половины населения города вместе взятого не найти. Поговаривали, что постукивает Коля, ой, как постукивает, и руководству райотдела, и руководству городского управления внутренних дел, и прокурорским, и в УСБ, иначе говоря, стучит всем и на всех, при этом сам не гнушается воровать по мелочам из того, что принадлежит его многочисленным подопечным – задержанным за различные административные правонарушения. Лично Андрей Карпицкого за руку на этих кражёнках не ловил, да и не стучал тот на него, вроде ни разу ещё, во всяком случае, оперу пока плохого от него ни чего не было, кроме нескольких словесных перебранок, но видя, как негативно относится к этому человеку весь коллектив, относился к нему так же негативно. И приветствовать этого сотрудника опер вовсе не хотел, но получилось, что приветствуя Чернова, поприветствовал и его – они рядом сидят. Хотя Коля должен неотлучно находиться в помещениях КАЗ, приказ, вроде, есть, а приказы Коля чтит, как верующие чтут Библию, по крайней мере, при каждом удобном случае, пытается дать понять, что приказы знает наизусть, слово в слово, и неуклонно следует их требованиям.

Настроение у Андрея испортилось.

Зашли в его кабинет на третьем этаже. Лейтенант милиции включил электрический чайник «Тефаль», скинул куртку и кепку, закурил.

- Раздевайся, Дэн. – Предложил он Боровикову снять куртку, но тот отказался, взял в руки журнал регистрации розыскных дел, как это делал всегда, бывая в кабинете группы розыска, и стал внимательно изучать то, что там было написано.

С кабинетом Краюшкину и старшему оперуполномоченному майору милиции Станиславу Васильевичу Ожегову повезло. Особенно это чувствовалось зимой – в любой мороз в кабинете было довольно тепло. Правда, летом было хуже – духота невозможная, жара.

Андрей достал из своего сейфа розыскное дело в отношении Сапруновой, раскрыл его и стал расшивать.

- Смотрю, у вас сейчас сто двадцать девять дел? – Спросил Денис, просмотрев журнал.

-  Ну. – Подтвердил опер кивком головы, вынимая из розыскного дела постановление Суда на арест Сапруновой и заверенную ксерокопию её паспорта гражданки Российской Федерации. – На двоих с Ожеговым.

- Слабенько вы как-то в конце года? – Посетовал следователь военной прокуратуры вполне серьёзно.

- Нормально. – Ответил Андрей, наливая бурду три в одном в свою кружку с изображением зодиакальных близнецов, и добавил. – Незачем надрываться, остаток на уровне надо держать, ни кому не интересно, что бы были все пойманы, ну или почти все, интересно, что бы процент был красивым. Бывает, что в конце месяца можешь поймать больше, чем обычно, ну, к примеру, всех, кого объявили в розыск за месяц, а тебе сверху говорят, что не надо, потом поймаются, что для процента хватит, а пока бумагами занимайся. Ну, или, говорят, лови, закрывай в СИЗО, раз уж есть возможность и если это особо опасный какие-нибудь, а не мелочь, вроде вот этого же Павла Леонидовича, но карточки на прекращение розыска пока не пиши. В общем, на конец прошлого года было так же по нашему району, сто тридцать дел на остатке. Правда, в прошлом году на четыре дела заведено было больше, чем в этом. Короче, думаю, что сто двадцать три или даже сто двадцать пять дел на остатке в этом году вполне хватит. Сегодня, кстати, уже не сто двадцать девять, а сто двадцать шесть, минус три сегодня же.

- Двоих же всего взяли. – Поправил Денис.

- Я утром ещё одну по сто пятьдесят девятой, первой нашёл. – Пояснил опер и предложил. – Наливай себе кофе, Дэн.

Следователь от угощения отказался, пояснив, что это не кофе, а помои, на что хозяин кабинета совсем не обиделся, ибо помои они и есть помои, на правду не обижаются, но, как говорится, за неимением лучшего.

- Кредит, поди, опять?- Спросил Денис Андрея про задержанную им утром женщину.

- Ну, конечно. – Подтвердил опер. – Понаберут этих кредитов, а как рассчитываться будут, не думают, а рассчитываться, как раз, не чем. Представители банков заявы к нам на мошенничество, ну а эти горе-мошенники, соответственно, в бега, а мы за ними. В общем, веселуха круглосуточно. Истинно русские люди, постоянно сами себе создаём препятствия, а потом мужественно их преодолеваем.

- И куда ты её дел? – Спросил Боровиков.

- Да, она с подпиской, пришёл к ней с утреца пораньше, поднял с постели, взял обязательство о явке, что бы к девяти часам утра в Суд пришла, а не придёт, тогда повторный розыск и уже с арестом. Некогда мне каждого за ручку по судам таскать, я один, а их, сам видишь сколько. Пошла вроде. Я не уточнял ещё, надо бы позвонить, кстати, в суд-то. – Краюшкин искоса взглянул на часы над выходом из кабинета, которые показывали начало пятого часа вечера, и снял с рычажков телефонного аппарата трубку, набрал номер телефона одного из мировых судей их района.

- Вечер добрый. Краюшкин из розыска беспокоит. – Поприветствовал он секретаря судьи, ответившего ему, и спросил. – Шатрова сегодня пришла к вам?

Ответ был положительным, но разыскиваемую вновь отпустили под подписку о невыезде и надлежащем поведении, назначив ей судебное заседание уже на посленовогодние дни – у судей тоже показатели какие-то свои, много дел рассмотрел – плохо, мало, опять плохо, хотя Андрею это было не очень интересно, потому что свою работу он выполнил.

- Я тогда завтра заеду к вам с постановлением Вашим на объявление розыска её, Вы мне там отметите, что оно исполнено, и я могу розыск прекратить. – Предупредил он и, попрощавшись, вернул телефонную трубку на место.

Он залпом допил бурду, поморщился, но больше для приличия, и посмотрел на задержанных: Сапрунова сидела на стуле в углу кабинета и курила, улыбалась всё чему-то, Артемьев стоял в другом углу кабинета и задумчиво смотрел в окно, через весь кабинет.

- Ну, что, граждане беглецы, пойдёмте садиться. – Встал Андрей со своего стула и тут же обратился к Боровикову. – А ты прав, Дэн. У нас сегодня минус два, Артемьев не в счёт, на него дело ещё не заводилось, он же коротким будет, завёл и прекратил тут же, не в зачёт то есть.

Граждане беглецы не ответили лейтенанту милиции. И, вообще, вид у них, прямо, как у декабристов перед казнью. Невинные жертвы режима. Только вот декабристов опер уважал, а этих вот, которых задерживал почти каждый день, уважать как-то не получалось, хотя, когда начинал служить, то искренне пытался, если не уважать, то хотя бы понять, как они скатились на дно жизни. Не понял. Не получилось. Нет, хронологию и формальную сторону, конечно, понимал. Ну, пил – пил и спился, ну, кололся – кололся и скололся. А вот как они себя в эту бездну изначально загнали, зачем? Ведь знали же, чем всё это кончится. Не понял он их. Не получилось у него. А теперь уже и попытки всяческие прекратил. Сам-то тоже вон тоже не идеал, с женой развод не за горами. И что дальше?

- Я тебя, Дэн, в кабинете пока закрою, что бы вопроса ни у кого не возникло, почему оставляю посторонних в режимном кабинете в своё отсутствие. – Сказал Андрей Боровикову и тот, молча, кивнул головой в знак согласия.

Вышли втроём из кабинета и сразу же столкнулись с заместителем начальника уголовного розыска Олегом Пуховцом, чему тот несказанно обрадовался, но виду не подал

- О! Краюшкин! Нагулялся!?

 Андрей не ответил.

- Каковы результаты за первый день операции?

- Двое. – Просто ответил опер.

- Мало. – Посетовал Пуховец.

- А Вам ни когда много не бывает. – Огрызнулся лейтенант милиции.

- А ты почему мне грубишь? – Строго посмотрел заместитель начальника уголовного розыска на своего подчинённого. - Друга нашёл что ли? Или равного себе?

- Раньше, вроде, были и друзьями, и равными. – Заметил Андрей.

- Вроде в огороде. – Парировал Пуховец.

- Виноват, товарищ капитан, больше не повторится. – Краюшкин наигранно вытянулся в струнку, по стойке «смирно».

- Виноват военкомат.  – Ответил Олег и, посмотрев на задержанных, добавил. – Сейчас, Андрей Алексеевич, отношения выяснять не будем. Будьте добры, зайти ко мне в кабинет, как только оформите людей, куда положено.

- Есть, товарищ капитан. – Снова наигранно ответил Краюшкин, всё его нутро в эти минуты сжигала неистовая злоба, но субординация, будь она не ладна.

- Иди уже. – Махнул рукой капитан милиции и пошёл дальше по коридору, но сделав всего пару шагов, остановился, посмотрел на опера. – Будут проблемы с оформлением людей, так обращайся.

- Естественно. – Буркнул Андрей в ответ и повёл задержанных вниз, на первый этаж, в помещения КАЗ. – На кого же мне ещё-то молиться, как не на тебя, Олег Михайлович.

Молодой заместитель начальника уголовного розыска этих слов розыскника уже не слышал, зашёл в кабинет нового следователя – молоденькой девушки, только летом окончившей юрфак госуниверситета, и что самое важное, ещё незамужней – можно смело налаживать рабочий контакт, что Пуховец умеет делать лучше всех в отделе, являясь местным Казановой, районного масштаба, несмотря на то, что женат. Так же вот рабочий контакт налаживал с молоденькой выпускницей юрфака госунивера, да перестарался.

А в помещении КАЗ царствовал прапорщик милиции Николай Карпицкий, и настроение Краюшкина стало ниже низшего – весь мозг ведь сейчас вынесет своими приказами, причём правильно сделает, Краюшкин это точно знал, ибо не имеет права он определять вора Артемьева до утра в клетку, нет на то оснований. И что же делать? Отпускать его на все четыре стороны? Но этого же нельзя делать – вор должен сидеть в тюрьме.

 - В ИВС твоих арестованных не повезу, у меня для них места в машине нет, да и возиться я с ними там не собираюсь, сдам свою мелочь быстренько и обратно. – Предупредил Карпицкий опера сразу, принимаясь внимательно, очень внимательно читать постановление Федерального Суда Залесского района на арест гражданки Сапруновой, стараясь не пропустить ни одной буковки. Не дай Бог секретарь судьи снова с ошибками напечатала постановление, Карпицкий и слушать ни чего не станет, не примет Сапрунову в свои владения, и точка на этом, ибо постановление составлено неверно. И кто виноват? Краюшкин виноват, что сразу не проверил сам поступившие к нему материалы и не вернул обратно в Суд для устранения недостатков. И что же делать? Отпускать Сапрунову на все четыре стороны? Но нельзя ведь, нельзя - она социально опасна. К тому же другие же помдежи принимают, скрипя зубами, но принимают, зная, что нарушают Закон, но понимая, что делают это, в конечном итоге, во благо общества. А Карпицкий? А Карпицкий весь правильный и потому насквозь гнилой. Нельзя быть таким правильным – социально опасно это для общества. Обязательно должны быть хоть какие-то поправки на ветер, учёт сложившейся  ситуации, говоря иначе.

- А девяносто первую кто будет выписывать? – Строго спросил Карпицкий у Андрея.

- Коля, у меня спецоперация, некогда мне с каждым возиться, один я, а их за сотню, бегунков этих. – Попробовал Краюшкин нормально договориться с помдежем. – Ну, сходи сам попозже к дежурному следователю, она выпишет.

- Я тебе говорю, что не повезу в ИВС их, нет у меня места в машине. – Повторил помдеж. – Ну, и какой мне смысл бегать, девяносто первые им выписывать?

- У меня машины, вообще, нет. – Заметил Андрей.

- А мне плевать. – Ответил Карпицкий и спросил, кивая головой на Артемьева. – А на этого где материалы?

- Коля, только ты не ругайся и не тупи. – Предупредил опер помдежа. – Этот с подпиской о невыезде. В розыске за Судом, вор, пробы негде ставить, один условный уже имеет. Не могу я его отпустить, не имею морального права. Закрой его до утра, а утром я его в Суд лично предоставлю.

- Как ты себе это представляешь? – Спросил Карпицкий. – На каком основании я буду закрывать в клетку человека, у которого мера пресечения подписка о невыезде?

- На основании мелкого хулиганства. – Как можно спокойнее ответил Андрей.

- Какого мелкого хулиганства? – Спросил Коля, прекрасно понимая, о чём идёт речь.

- Которое пэпээсники нарисуют.

- Какие пэпээсники?

- Которых ты сейчас вызовешь, Коля. Ну, или я сам их вызову, если хочешь.

- И какое же он мелкое хулиганство совершил? Что конкретно сделал?

- А это, Коля, не твоя головная боль, это пэпээсники сами придумают. Они же виртуозы в этих делах, ты же знаешь. Кстати, он при задержании на всю улицу благим матом орал.

- Ты бы при задержании тоже матом орал, так что не пойдёт, он же не из хулиганских побуждений, а потому что ему руки крутят и в тюрьму посадить хотят. Тут любой бы орал.

- Я не понял, Коля, ты защищаешь его что ли? – Андрей удивился. – В добровольные  адвокаты что ли записался? Так какого здесь высиживаешь? бегом беги в коллегию адвокатов, тебя туда с радостью примут на работу, а здесь не та организация.

- Краюшкин, ты же понимаешь, что нарушаешь Закон и, более того, у тебя хватает наглости, требовать от меня, что бы и я его нарушил.

- Я понимаю только то, что вор должен сидеть в тюрьме. – Ответил розыскник.

- Суд пусть в тюрьму сажает, а ты на себя слишком много берёшь.

- Для того, что бы Суд его посадил, нужно его в этот Суд предоставить, а он бегает от него.

- Это проблемы Суда. – Заметил помдеж. – Пусть арестовывают сразу.

- У нас убийц на свободе оставляют, Коля, а по сто пятьдесят восьмой статье, части первой никто никого арестовывать не будет. – Возразил Андрей. – И это мои проблемы. Я за ними бегаю по всему городу с утра до ночи, а не судья лично. Сейчас отпустим его, завтра снова бегать за ним придётся.

- Да, не побегу я ни куда, начальник, – подал голос Артемьев, - отпусти, завтра сам в суд приду.

- Раньше надо было самому приходить, когда просили, а теперь молчи, пока тебя не спрашивают. – Ответил Андрей задержанному, не глядя на него.

- Хорошо. – Согласился Коля. – Это твои проблемы. Но твои, а не мои, и я Закон нарушать не буду, не буду я его закрывать. Можешь делать с ним, что хочешь, хоть домой к себе веди, с тебя потом спрос будет, а мне такие тёрки даром не надо.

Андрей со злостью  посмотрел на задержанного Артемьева, грубо схватил его за рукав куртки, вывел из помещения КАЗ, поставил лицом к стене, сразу напротив места оперативного дежурного.

- Стой тут, и не дай тебе Бог хоть один шаг в сторону сделать. Понял?

- Я в браслетах, начальник. – Заметил Пашка. – Куда я денусь?

- Ваш брат и в наручниках бегает хорошо. – Ответил лейтенант. – Я тебя предупредил.

- Да, ладно… - Усмехнулся Артемьев, но опер не стал заострять на этом внимание.

- Рома, глянь за этим. – Попросил Краюшкин Чернова. – Если что, то стреляй, не боись, он в розыске.

Чернов, молча, кивнул головой, и Андрей вернулся в КАЗ.

- Ты какого лешего выкобениваешься тут, Коля?! - Повысил он голос на помдежа. - Ты хоть понимаешь, что этим вот нельзя жить среди нормальных людей, что их удалять нужно из общества, потому что они паразиты самые настоящие?!

- Меня это не касается. – Спокойно ответил Карпицкий. – С этими претензиями к руководству страны, они Законы принимают, а я исполняю, и нарушать не буду.

- А как же другие помдежи нарушают, и ничего пока с ними не сделалось! – Спросил громко Андрей.

 - Это проблемы других помдежей. – По-прежнему спокойно ответил прапорщик милиции. – И ты правильно сказал, что пока с ними ни чего не сделалось, а как прокуратура их за задницу возьмёт, так визжать начнут, бегать будут, суетиться, отписки тупые придумывать.

- Прокуратура их не возьмёт, если только ты в прокуратуру не накапаешь, законник чёртов.

- Чего?! – Карпицкий поднялся со своего стула. – Да, ты, щенок, под стол пешком ходил ещё, а я уже в милиции служил!

- Сядь и не ори, прапор! Как с офицером разговариваешь?! Охамел?! Много наслужил, смотрю! Хоть раз в жизни сталкивался с жуликом один на один где-нибудь в подворотне?!

 - А моё место здесь! – Ответил помдеж, продолжая стоять. – Не тебе указывать мне, сосунок!

- Конечно! Здесь сухо, тепло и мухи не кусают, и есть всегда, чем поживиться!

- Ты на что намекаешь?!

- Я не намекаю, я прямо говорю, что воруешь вещи задержанных.

- Ты меня ловил?!

- Не ловил, так поймаю ещё, а весь отдел зря одно и тоже врать не будет.

- Да плевал я на весь ваш отдел! Только и знаете, как людей пытать, признания выбивая! И, вообще, рапорт буду писать на тебя, что оскорбил меня при исполнении!

- Пиши рапорт, пиши!  - Андрей вплотную подошёл к столу, пододвинул к себе ближе телефонный аппарат, и уже тихо, шёпотом, сказал. – Смотри, что бы парни тебе на морде как-нибудь свой рапорт не написали. Стукач. Пиши, давай рапорт свой, писатель...

- Ты ещё угрожаешь что ли мне?! – Возмутился помдеж.

- Предупреждаю. – Как можно спокойнее ответил Краюшкин.

- Ты чего телефон мой схватил?! – Карпицкий хотел забрать у опера телефонную трубку, но сразу передумал.

- Он не твой. Он служебный. – Ответил Андрей. – Твой у тебя в кармане. А, может, и не твой, а кого-нибудь из задержанных.

- Чего?

- Чего слышал. Гад ты, Коля, говорю. Зря ты со мной так. – Краюшкин набрал номер телефона заместителя начальника уголовного розыска.

- Олег, спустись в КАЗ, а то тут Карпицкий не даёт мне Закон нарушать.

Краюшкин вернул телефонную трубку на рычажки, взял со стола помдежа чистый лист бумаги, достал из кармана свою авторучку, начал писать рапорт на разрешение о содержании задержанного в КАЗ до принятия законного решения. Писал и понимал, что законное решение в отношении вора Артемьева уже давным – давно принято, и ни кем-нибудь, а судьёй, в виде подписки о невыезде и надлежащем поведении, и в постановлении на объявление розыска сказано, что меру пресечения Артемьеву, при его задержании, оставить без изменения. И всё равно Андрей писал рапорт на имя начальника УВД  на разрешение содержания до принятия законного решения. Ну, так какого же ещё решения, если оно уже принято? А всё просто – правильного решения! Не просто законного, а ещё и правильного, справедливого, если можно так сказать! Ну, неужели же это так трудно понять? Неужели Андрей – единственный, кто понимает, что решение должно быть не только законным, но и правильным? Нет, не единственный. Поэтому он и писал сейчас – начальник УВД подпишет этот рапорт, а потом и в прокуратуре все вопросы из-за этой вынужденной милицейской вольности, уладит. Начальник у них дюже строгий, но справедливый. За это и уважают полковника милиции Опонасенко в их УВД.

- Ты с какого тут хозяйничаешь?! – Недовольно спросил Карпицкий. – Твоя бумага? Ты её покупал?

- Заткнись лучше, законник. – Огрызнулся опер. – Как ты, устав ходячий, только в армии служил с такими понятиями?

- Я в армии не служил. – Ответил Коля.

- Оно и видно. – Ухмыльнулся Андрей. – Тебя деды убили бы там. И, вообще, смотрю, удобно в жизни устроился, в армии не служил, в милиции тоже всю жизнь в дежурке, в помещениях КАЗ, воруешь потихоньку.

- Ты за базаром следи, оперок.

- Я слежу. И я не оперок. Я товарищ лейтенант. Для тебя лично, во всяком случае.

- Тамбовский волк тебе товарищ. – Огрызнулся в ответ помдеж. - Ты сначала посиди тут, потом будешь пацанов осуждать.

- Да, лучше уж тамбовский волк в товарищах, чем такой гад, как ты. И пацанов я не осуждаю, знаю, что и здесь не мёд, а ты не примазывайся к ним, к нормальным, я тебя осуждаю. Ты, кстати, тоже пойди, попробуй хоть одного жулика расколоть, когда Закон на его стороне.

В помещение КАЗ вошёл Пуховец

- Чего у вас тут?

- Да, вот товарищ помдеж не хочет вора в клетку закрыть? – Ответил Андрей                       .

- У него мера пресечения в виде подписки о невыезде. – Тут же пояснил Карпицкий Олегу. – Нет оснований закрывать.

- По мелкому хулиганству закрой. – Предложил заместитель начальника ОУР.

- Он не совершал его. – Возразил Коля.

- Ты как будто бы первый раз, Карпицкий. Всегда закрывали и ни чего страшного.

- Я ни разу не закрывал, и сейчас не буду закрывать, даже если будет протокол об административном правонарушении.

- А я тебе сказал, что будешь.

- Я буду вынужден доложить вышестоящему руководству.

- Докладывай. Сам же и отгребёшь от них по полной.

- За то, что сам не нарушаю Закон, и не позволяю этого делать вам, не отгребу.

- Отгребёшь. – Заверил Пуховец помдежа. – И Опанасенко, и Лукашов с оперов начинали, так что нашу позицию поймут, а твою вряд ли.

- Значит, в прокуратуру вынужден буду сообщить.

- И мы будем вынуждены сообщить. – Улыбнулся Олег ехидно. – О твоих кражах.

- О каких кражах?! Вы меня ловили хоть раз?!

- А тебя и ловить не надо, - усмехнулся Краюшкин, - все жалобы от задержанных после твоих смен.

- Твоё счастье только в том, что всех этих  жалобщиков  посылаем куда подальше и заявлений их о кражах у них вещей ни кто не регистрирует здесь, а надо бы ведь, по Закону-то. – Добавил Олег и внимательно посмотрел на помдежа. - Ну, так как, Коля?

- А я один что ли в смене? – Карпицкий отвёл свой взгляд в сторону.

- То есть, ты хочешь сказать, что Ромка Чернов ворует или водитель?

- Не знаю. – Огрызнулся Карпицкий. – Ни чего я не хочу сказать.

- Да, даже, если бы и захотел, всё равно в КАЗ ты главный, с тебя и спрос.

- Отстаньте от меня! Сказал, не буду закрывать этого, значит, не буду, и всё.

- Нет, не всё. Давай так. Андрей сейчас допишет рапорт о разрешении на содержание в КАЗ до принятия законного решения этого воришки, а Опанасенко положительную резолюцию поставит на нём, и всё, с тебя ответственность, если что случится, будет снята. Так уже сто раз делали.

- Опанасенко нет на месте, как он резолюцию поставит?

- Лукашов за него.

- Лукашова нет тоже. Они оба на двойном убийстве. Так что не пытайся меня обмануть.

- Ладно. Давай по-честному. Я за Опанасенко резолюцию поставлю.

- Как это ты за Опанасенко резолюцию на рапорте поставишь? – Удивился помдеж. – Тебя совсем загнуло, Пуховец? Кто ты и кто он. Или ты, как стал заместителем начальника уголовки, так великим себя сразу почувствовал? Опанасенко потом и с меня и с тебя три шкуры за это спустит.

- С тебя не спустит, а за меня не волнуйся, это мои проблемы, я и буду их решать. – Заверил Пуховец. – Да, и кто узнает-то?

- Кто-нибудь всё равно узнает.

- Ты не скажешь, ни кто и не узнает.

- А я скажу, потому что я обязан буду доложить.

- То есть, ты по принципу, мол, не стукач, но форму доклада знаешь? Так что ли, Коля?

- Ты, Пуховец, мне зубы тут не заговаривай. Не хитрее меня. Я сказал, я на этот подлог не пойду. Сам Опанасенко или Лукашов лично даст команду, тогда ладно, а так нет.

- Сам же знаешь, что их нет.

- Это не мои проблемы. Ждите, пока приедут.

- Пока они приедут, мы ещё троих можем поймать.

- Мне это не интересно.

- То есть, не договорились? – Уточнил Олег.

- Нет. - Ответил Коля. - Я сказал нет, и всё на этом. И даже, если Опонасенко сам подпишет, даже если сам начальник главка подпишет этот рапорт, это всё равно не законно.

- Почему?

- Потому что, о принятии какого-то законного решения и речи быть не может, ибо оно уже есть в виде подписке о невыезде.

- Он скрывался от органов правосудия, он в розыске был, какая ему теперь подписка о невыезде.

- Суд, если бы счёл нужным, мог его и арестовать заочно, но не сделал этого, оставив ему подписку. – Парировал помдеж. – Я не буду его принимать в КАЗ, пока не будет санкционирован его арест, тем более что и в этом случае, я не имею права сажать его в клетку с мелкими хулиганами, но это ещё уладить хоть как-то можно, а подписант это уже перебор…

- Ну, ты и мудак, Коля. – Протянул Пуховец со злобой в голосе. – Он вор. Ты понимаешь?

- А Вы понимаете, товарищ капитан, что он гражданин и в отношении него избрана мера пресечения в виде подписки о невыезде? Вы это понимаете? На каком основании я его должен закрывать в клетку до утра?

- На том основании, что он вор, причём это доказано, и он сам этого при том не отрицает, а вор должен сидеть в тюрьме.

- Он в первую очередь гражданин, и у него такие же права, как и у нас, а уже потом вор, как ты, Олег, изначально гражданин, а уже потом милиционер.

- Да, он вор, а не гражданин. Пойми это уже.

- Сбрендили совсем начальнички, людей за людей не считают, устроили тут тридцать седьмой год. – Продолжал спорить Карпицкий. - Гражданин он. А даже, если и вор, то всё равно ему Суд разрешил оставаться на воле до вынесения приговора.

- Да, как же ему суд этот вынесет приговор, если он от него бегает?

- Это проблемы Суда.

- Нет, Коля, это наши проблемы, милицейские, потому что нам за ним бегать, потому что он и дальше на нашей территории ворует, продолжает шакалить. И скольких он ещё обворует, пока ему приговор вынесут? Это на нашей совести, милицейской! Это не судья, а мы в глаза людям смотреть будем! Судья высоко, у него неприкосновенность, а мы тут, среди этих людей! Как они нам помогать будут, как они могут понадеяться на нас, на помощь нашу, если видят наше бессилие? Как?

- Не хотите, не бегайте, я вас не заставляю. – Пожал плечами помдеж. – И что бы вы тут не говорили, какие доводы не приводили бы мне, в КАЗ я его не приму, не буду нарушать Закон. Точка.

- Ладно, чёрт с ним с этим подписантом. – Согласился Краюшкин и кивнул на Сапрунову. – А эту почему у меня не принимаешь? Она с арестом.

- У меня нет места в машине для неё, мелких хулиганов много в ИВС сдавать. – Ответил прапорщик милиции.

- Ни чего, один, а то и два из этих хулиганов ещё мужики, посадят её на колени к себе.

- Не положено.

- Ух, ты, не положено оказывается. А как ночью, когда уже транспорт не ходит, в УАЗик пэпээсников человек пятнадцать забивается, что бы домой подбросили, так это положено.

Помощник дежурного на это замечание опера не ответил.

- В общем, так, Коля, делаем. – Предложил Пуховец. – Дамочку закрываешь и девяносто первую ей организовываешь, и прилагаешь все усилия, что бы её приняли у тебя в ИВС и потом без проблем отправили в СИЗО, а воришку мы берём на себя и Опонасенко о твоём гнусном поведении не докладываем.

- Я не боюсь вашего Опонасенко. Так и скажу ему, что вы меня заставляли нарушать Закон.

- Ишь ты! – Улыбнулся Краюшкин. – Нашего Опонасенко он не боится. А вашего Опонасенко ты  боишься, Карпицкий?

- Ну, что вы пристали ко мне?! – Крикнул Коля.

- Ни кто к тебе не пристаёт, успокойся. – Олег пристально посмотрел в глаза помощнику оперативного дежурного. – Ни кто тебя не заставляет и не заставлял нарушать Закон. Но дамочку ты сейчас примешь и сам всё сделаешь, а иначе не обессудь, потому что Опонасенко очень не понравится, что опера теряли время, сами сдавая задержанных в ИВС, и не ври себе, Опонасенко ты боишься, меньше, чем прокуратуру, конечно, но боишься, потому что он тебя махом уволит, и прокуратура тебе уже не поможет.

- Я сказал, нет. Точка. – И Коля выложил на стол козырного туза. - В УСБ писать буду.

- Ну, и сука ты. – Тихо и спокойно сказал заместитель начальника и вышел из помещения КАЗ.

- Чего?!

- Не чегокай. – Ответил Краюшкин и спросил. – С материалом Сапруновой всё в порядке?

- Да, вроде бы. – Ответил Карпицкий, просмотрев материал ещё раз, но уже не так тщательно.

- Ну, и хорошо. Вор Артемьев, который уже через неделю будет снова в розыске, и будет спокойненько продолжать воровать, пусть остаётся на твоей совести, а Сапрунову ты сейчас закроешь и в ИВС сдашь, и не пытайся возразить, ты себе и так уже врагов нажил, ладно меня послал, но Олега зря. – Андрей вышел из помещения КАЗ.

- Подожди, Краюшкин! – Услышал он себе в след. – Я не буду с ней возиться! У меня своих дел по горло!

- Будешь! – Ответил опер, не оборачиваясь, на ходу, и предложил. – Можешь рискнуть, отпустить её! Только не забудь, что у неё мера пресечения арест!

- Я начальству доложу о твоём беспределе! Сегодня же!

Напугал кота сосиской, подумал Андрей, усмехнувшись, подойдя к Артемьеву и расстёгивая наручники на его запястьях.

- Рома, спасибо, что за этим приглядел. Дай лист бумаги, а то я не захватил с собой. – Обратился он к оперативному дежурному.

- Бери.

Краюшкин взял то, что было нужно, посмотрел на Артемьева, указал ему на место для граждан.

- Присаживайся сюда, писать будешь сейчас.

- Что писать-то?

- Явку с повинной. – Ответил опер, стараясь быть серьёзным, положил на стол, перед задержанным лист бумаги и свою авторучку.

- Какую ещё явку? – Пашка недоумённо посмотрел на розыскника, спрятал свои руки в карманы куртки, показывая этим, что ничего писать не собирается.

- Как это какую? – Наигранно удивился Андрей. – Как Джона Кеннеди убивал.

- Чего?! – Испуганно крикнул Артемьев. – Какого ещё Джона?!

- Ладно. – Пожал плечами лейтенант. – Не хочешь про Кеннеди писать, не пиши, тем более что это убийство раскрыто. Пиши про то, как Троцкого убил.

- Издеваешься что ли! – Опять испуганно закричал Пашка. – Не убивал я ни кого! И этого вашего тоже не убивал! Как его там? Ну, и фамилия, блин! Я вор! Вор я! Вор!

- Тише, Паша, тише. – Стал Андрей успокаивать задержанного, глядя на то, как чуть ли не умирает со смеху Ромка Чернов, и, понимая, что перегнул палку.

- А чего ты гонишь?! Не убивал я ни кого!

- Всё, всё, Паша, успокойся. Кто убил Троцкого тоже уже известно.

- Ясен пень. – Артемьев снял шапку, обнажив свою вихрастую давно не стриженную голову. – Как Вы колете честных бродяг, так не проблема раскрывать убийства, отдубасили, поди, пацана какого-то, вот он вам и сознался, что убил этого Джона, сидит сейчас за то, чего не делал.

Оперативный дежурный уже готов был под стол сползти от смеха.

Андрей, улыбаясь, спросил.

- Пашка, а ты в школе-то учился?

- Учился. – Буркнул задержанный.

- Нет, Паша, ты не понял. Я тебя спрашиваю, ты в школе учился или ты просто ходил туда, и всё?

- Ходил. Учился. Какая к чёрту разница?

- Большая, Паша, разница. Скажи-ка, ты хоть знаешь, кто такой Ленин?

- Конечно, знаю. Думаете, Пашка Артемьев совсем дебил?

- Нет, Паша, что ты совсем того, мы не думаем. Ну, так и кто же такой Ленин?

- Ну, полководец великий, медалей там и орденов было у него много всяких. Герой, в общем.

- Полководец, значит? – Уточнил Чернов.

- Ну, да.

- А скажи-ка нам, людям тёмным, Паша, кого же этот великий полководец победил? – Спросил Краюшкин, еле сдерживаясь, что бы не рассмеяться во весь голос.

- Да, не помню я. – Огрызнулся Артемьев. – Карла там какого-то, по-моему.

- Либкнехта?

- Ну, да. – Кивнул головой задержанный. – Немца этого и победил. У него там ещё номер какой-то был  в имени.

- Какой номер? Государственный что ли? Как на машинах?

- Да, не знаю я. Ну, двенадцатый он там какой-то или ещё какой, тринадцатый, может, я не помню точно, царём каким-то был.

Всё, Чернов под стол хоть и не скатился от смеха, но балаган этот надо прекращать. Андрей это понимал, потому что победа Ленина над царём Либкнехтом двенадцатым – перебор.

- Паша, у меня есть уважительная причина, не спрашивать тебя, сколько раз за историю русские брали Берлин и брали ли они Париж…

- Почему?

- Потому что географию ты точно знаешь лучше, чем историю, и это бесспорно.

- Не, ну, может быть, и не знаю.  – Усомнился Пашка в своих познаниях.

- Я знаю, что ты точно знаешь.  Всё. Пиши, давай.

- Что писать-то?

- Не бойся, пиши. Напишешь, и я тебя отпущу.

- Не обманешь, начальник?

- Слово офицера даю. Пиши.

- Ага. Ты дал, ты и забрал. - Артемьев ещё несколько секунд подумал и взял всё-таки ручку, приготовился к диктанту.

- Мировому судье первого судебного участка мирового суда Залесского района города Таёжный Борисовой А.А. – Начал диктовать опер.

Артемьев старательно выводил текст на бумаге, правда, с ошибками и коряво, но к этому Краюшкин уже давно привык – большинство его задержанных в слове из трёх букв делали ровно три ошибки, а то и четыре, исключение при этом составляли только лица, задержанные за мошеннические действия, эта категория преступников всегда была образованной, ибо развести какого-нибудь очкарика, что бы он сам отдал своё имущество, и не сразу понял, что его развели, нужно знать, что «судья» пишется с мягким знаком, а слово «мировой» произошло от слова «мир», а не от слова «мера»…

Андрей продолжал.

- Обязательство о явке. Я, Артемьев Павел Леонидович двадцать четвёртого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года рождения, уроженец города Таёжный, проживающий в городе Таёжный по адресу, улица Академика Павлова, дом три, комната сто двадцать семь, обвиняемый в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятьдесят восьмой УК России, обязуюсь прибыть в суд завтра, двадцать шестого декабря две тысячи девятого года к десяти часам. О том, что в противном случае, мне заочно будет изменена мера пресечения с подписки о невыезде и надлежащем поведении на содержание под стражей, и я вновь буду объявлен в розыск, предупреждён. Скрываться от правоохранительных органов в дальнейшем не намерен. Написано собственноручно. Подпись, расшифровка подписи…

- Чего?- Отвлёкся Пашка от диктанта. - Как это? Расшифровка?

- Это значит, что в скобках, после подписи своей пишешь свои фамилию и инициалы. – Пояснил Андрей.

- Понял. – Артемьев продолжил писать.

- Всё?

- Да.

- Дату поставь.

- Чего? Какую дату?

- Паша, Паша. – Вздохнул опер. – Цифрами пиши, двадцать пять, точку поставь, двенадцать, опять точку, ноль девять.

Задержанный написал, что ему продиктовали.

- Ну, хвала Всевышнему. – Андрей взял лист бумаги, стал читать, то, что написал честный бродяга.

- Я могу идти? – Спросил Пашка с нетерпением в голосе.

- Подожди. Сейчас пойдёшь. Ты зачем написал «явится», да ещё и с ошибкой? Я же диктовал «прибыть».

- А какая разница?

- Ни какой, Павел, но является обычно приведение и то во снах. А в скобках чего написал?

- Расшифровку, как Вы и сказали.

- Рома, прикинь, это чудо так и написало словами, как я ему диктовал: «фамилия и инициалы». Ни чего так расшифровочка подписи.

Чернов смеяться уже не мог, поэтому просто улыбнулся.

- Бери ручку, Паша, опять и пиши. Артемьев П.Л.

Задержанный написал.

- Паша, после буквы «м» в своей фамилии поставь мягкий знак, потому что ты Артемьев, а не Артемев.

Задержанный исправил свою ошибку.

- Теперь могу идти? – Спросил он опять с нетерпением.

- Можешь.

Пашка быстро, в два шага дошёл до входной двери, предчувствуя вкус свободы, но Краюшкин его остановил.

- Артемьев, а кто такой Академик Павлов?

- Улица наша так называется. – Ответил Пашка.

- Это понятно. А он-то кто такой был, раз в честь него целую улицу назвали?

- Ветеринар. – Ответил освобождённый.

- Кто? – Опер не на шутку удивился.

- Ну, раз на собаках там опыты ставил, значит, ветеринар. – Ответил Артемьев вполне серьёзно, затем подумал и добавил. – Главный ветеринар, наверное, простому-то, поди, не доверили бы собаках, на мышах заставили бы опыты ставить или на хомяках каких-нибудь там.

- Иди, Паша, иди. Не разрушай мне мозг, и если ты завтра не придёшь к судье, то можешь валить, куда хочешь из города, потому что всё равно уже будешь под арестом. Понял?

- Понял. – И Артемьев скрылся за входной дверью.

- Н-да, довели страну. – Посетовал Чернов. – Воровать круто, а учиться западло.

- Не обращай внимания. – Ответил Андрей. - Этот-то из семьи алкашей, что с него взять, а вот когда чадо вполне нормальных родителей, работающих в администрации города руководителями, заявляет, что Булгаков – это Герой Советского Союза за то, что с Наполеоном воевал, тогда, действительно, грустно становится.

- Что? И такое бывало?

- Бывало. И не раз. Зато он умеет у первоклашек деньги забирать, нас пугать своими родителями всемогущими, и собирается работать в администрации города, и тоже руководителем, не меньше.

- А что ты хочешь? Американская система образования. Они у нас всех учёных переманили, потому что сами ни в зуб ногой, но зато теперь учат нас, как детей учить. А у самих кино есть, где один студент на вопрос о вьетнамской войне отвечает, что она окончилась полной победой США девятого мая сорок пятого года.

- Ладно. Забудь. Они всё равно не выживут, а мы жить будем. – Улыбнулся Краюшкин и пошёл к себе в кабинет.

- Кто не выживет? – Спросил вдогонку Ромка.

- Те, кто не знает, кто такие Булгаков и Карл Либкнехт, не знает, что слово «мировой» не пишется через букву «а» и те, кто не знает, что Европа – это совсем не город, а Аляска – это совсем не остров рядом с Африкой…

Поднявшись на свой этаж, Андрей увидел в коридоре Олега.

- Ну, что? Отпустил? – Спросил руководитель опера.

Лейтенант, молча, кивнул головой.

- Не придёт он завтра. – Сказал Пуховец.

- Конечно, не придёт. – Подтвердил Андрей.

- А чего ты его сразу в Суд не отвёз?

- Не хотел возиться, времени много потратил бы, судьи неожиданных вечерних доставлений не любят, у них дел тоже по горло, попросили бы подождать, пока освободятся. В общем, думал, здесь меньше потрачу, быстренько закроем его, и я снова поеду ловить кого-нибудь. Да, к тому же у меня арестованная в машине находилась, пока я этого судье пред ясные очи представлял бы, та могла слинять куда-нибудь. – И Андрей ехидно усмехнулся. – Я же один на них, на всех, хотя по плану и приказу, нас трое. А ты хоть спросил, на чём я их сюда привёз, не беспокоя начальство родимое, что мне машина нужна?

- Что ты ерепенишься, Андрей? Ты в армии служил?

- Служил.

- Ну, и тебе ли не знать, что ты должен выполнить поставленную задачу, а как, ни кого не волнует? Ты думаешь, мне легко? Опонасенко с Лукашовым на мокруху двойную уехали, а меня тут за главного оставили, мне начальство с главка, с городского управления уже который час плешь проедает, выговорами грозятся. Я бы лучше сам на эту мокруху уехал, а Опонасенко пусть здесь бы сидел и выслушивал бы.

- Выговор не триппер, можно и поносить. – Усмехнулся опер.

- То-то и оно. – Согласился Олег. - Пойдём ко мне в кабинет, а то отсвечиваем тут, как два тополя на Плющихе, все уже косятся, чего мы тут с тобой спорим.

- Чего там за мокруха-то? – Спросил Краюшкин, когда вошли в кабинет заместителя начальника уголовного розыска района.

- Да, на Ореховой, кто-то двоих по горлу, мужа с женой вроде как, от уха до уха, а чего там и как в подробностях, не знаю пока. Знаю, что участкового крайним хотят сделать, мол, где профилактика.

- А кто там околоточным службу тащит?

- Буреев. Он и так уже третий год младшим лейтенантом ходит. Живёт парень буквально на своём участке, с женой развёлся, постоянно на службе, круглосуточно, а всё равно задница какая-то у него, а не служба, и участок-то, вроде, не самый криминальный в районе.

- А потому что один на сколько-то там тысяч населения. – Ответил Андрей. - И о какой профилактике может идти речь, когда он текущими материалами завален по самую маковку?

- Это точно. Люди постоянно жалуются, мол, своего участкового не знаем, в глаза ни разу не видели. А то, что некогда ему ходить знакомиться с ними, пока они не натворили ни чего, так до них не доходит, ему бы успеть познакомиться со всеми теми, кто пакостит на его участке, и то некогда, надо же ещё план по административным правонарушениям выдать…

- Сейчас реформу проведут, про которую министр всё твердит, посокротят ещё половину, причём именно участковых, пэпсов и оперов, а не штабных всяких, и всё, тушите свет, добропорядочные граждане, не то что участкового своего знать не будете, а, вообще, забудете, как выглядит милиционер, какая форма у него, какая расцветка на машинах патрульных, нарядов в городе и так не хватает, а их ещё и сокращать собрались, зато в главке, говорят, бухгалтерия теперь два этажа занимает, а раньше на половине одного размещались кое-как, бедненькие. 

- Ага. Про ППС я, вообще, не знал, плакать или смеяться, когда по телевизору услышал одного умника, зачем, мол, нам столько нарядов, мы, мол, лучше видеокамер понавешаем в каждом дворе и будем следить, где что происходит, так дешевле. Идиоты.

- Это точно. – Согласился опер. – Ну, уследят они по камерам, где, кто и кого ограбил и куда побежал, а дальше-то что? За грабителем сама эта видеокамера побежит?

- Да, это не беда, у нас и сейчас за ними ни кто особо-то не бегает, каждый двор, действительно, не перекроешь. Сам работал там, так знаешь, что на один микрорайон всего один экипаж, и пока он с одного конца этого микрорайона до другого доедет, грабителей уже и след простыл, там на весь грабёж в худшем случае надо-то не больше двух минут, а то и полминуты  хватает, хап и в подворотню, и ищи ветра в поле. В другом беда – три четверти этих видеокамер работать не будет. Это же – Россия.

- Ладно, ещё, если просто не будут работать, так ведь половину из этих видеокамер ещё и украдут в первые же дни. – Дополнил розыскник с усмешкой. – Тут тогда не сокращать надо ППС, а, наоборот, добавлять ещё, что бы к каждой камере хоть одного постового поставили бы для охраны самой этой камеры.

Олег закурил. Краюшкин тоже. Помолчали, глядя в окно. На улице уже стемнело, прибитый к раме окна термометр показывал, что температура воздуха на улице опустилась до минус тридцати трёх. Холодно. Сибирь.

- Опять завтра за ним бегать будешь? – Спросил Пуховец.

- За кем? – Не понял Андрей вопроса.

- Ну, за этим Артёмовым своим? Или как его там?

- А, ты про Артемьева. Нет, завтра не буду. Я имею право прекратить дело, ибо он найден, а доставить его к судье возможности не было, да и не обязан я, коли они ему сами подписку о невыезде дали.

- А если судья жалобу на тебя накатает, что не доставил ей его?

- Отпишусь, потому что прав в этой ситуации я, а иначе им и по ночам задержанных подписантов приходилось бы доставлять, прямо на дом. Да, Борисова и не накатает. – Ответил Краюшкин. – Нормальная тётка, с понятиями, хоть и судья. У неё секретари более стервозные, чем она сама, но, вроде, и с ними общий язык нашёл. Я, кстати, этого воришку мог и не задерживать, взял бы прямо там обязательство о явке с него, и всё, но хотел-то как лучше, он же вор, и не мог я себе позволить его не задерживать.

- Ну, потом будешь искать, значит. – Безучастно пожал плечами Олег.

- Потом буду. – Согласился опер. – Но уже в следующем году, а в этом году мы его скинули, палочку на нём срубили.

- Палочку срубили. – Вздохнул заместитель начальника уголовного розыска и добавил. – Знал бы ты, Андрей, где мне уже эти палочки. У нас не за правопорядок в стране борьба, а за палочки эти, что бы на бумажке всё было, как надо, а как, в действительности, ни кому не интересно. Главное что бы процент был красивым. Ну, неужели нельзя работать просто, как в кино, есть преступление, раскрывай, хоть десять лет, но зато качественно? Почему у нас, неважно, как раскрыл преступление, а важно, насколько быстро? Почему мы всё время вынуждены озираться на понятия: конец декады, конец месяца, конец квартала, конец полугодия и конец года?

- Скажи ещё спасибо, что пятилеток нет. – Ответил Краюшкин.

- За пятилетку - то раскрыли бы большинство преступлений качественно, но за месяц это невозможно, тем более теми силами, которыми располагаем.

 – Ну, а почему ты меня спрашиваешь, Олег? Вы начальники, вы и думайте, почему наша система оказалась в этой заднице, называемой показателями, и как из неё выбраться.

- А чего тут думать-то? – Спросил Олег устало, затем перешёл на крик. – Давно уже всё продумали, да только не дают, не дают изменить систему эту, сломать её, всякие главковские и министерские начальники, которые на земле-то никогда не работали, ни одного бандита в жизни своей в глаза не видели, зато отлично, на зубок знают приказы и этими приказами душат, душат! Пока один приказ изучишь, они тебе новых два, и не знаешь, какой из этих приказов главнее! А когда работать, преступления раскрывать?! Только и успеваешь приказы эти изучать, изданием которых они значимость свою показывают, мол, работают! То им шрифт текста не такой, то им символика наша, орёл этот, не по размерам, то поля не соблюдаем! Да, какая на хер разница, какой там этот орёл или орлёнок в левом верхнем углу документа, если суть написанного от этого не меняется!? Объясни мне, Андрей!

- Чего ты орёшь, Олег? – Спросил Андрей.

- Да, достали потому что. Перед кем мне ещё поорать, как не перед опером своим? Перед Опонасенко так не получится, сразу на ЦПД отправит, а там на гражданку…

- Так, может, и к лучшему? Раз всё равно достали.

- Нет, не к лучшему. Мне нравится то, чем я занимаюсь. В смысле, всякую мразь: нарков, алкашей, воров, убийц, вылавливать и в клетку их, что бы не ходили они свободно среди нас, с гордо поднятой головой.

- Ну, раз нравится, то терпи. – Сказал Краюшкин.

- А ты как в милицию служить попал, Андрей? – Спросил Олег,  немного успокоившись.

- Случайно. – Ответил лейтенант милиции. – Если бы ещё за неделю до этого мне кто-то сказал бы, что я буду служить в милиции, я бы этого человека сумасшедшим счёл бы.

- А я по зову души. У меня отец был ментом, опером, дед ментом тоже был, участковым, сразу после войны. Тяжко было, но люди уважали, помогали. Династия у меня. И я всегда ими гордился, своими дедом и отцом. И мне все мальчишки во дворе завидовали, что у меня папа – милиционер. Не боялись, нет, а завидовали, героическая профессия. А ведь и тогда были, так называемые, оборотни, которые позорили честь мундира. Были, но ни кто не раздувал из этой мухи слона специально, а наоборот, по-тихой их увольняли, кого и сажали, даже под расстрелы подводили, и всё, а перед людьми, перед народом профессию всё равно хвалили, на госуровне, и пацаны хотели стать ментами, когда вырастут, а сейчас западло. А сейчас сам президент говорит, что не доверяет нам, сам министр говорит, что граждане могут оказывать сопротивление милиции. Это как? У меня вот сын сейчас подрастёт, самостоятельно на улицу выйдет, так не удивлюсь, если ему предъявят за то, что я, отец его, в милиции служу.

- Научи ответ за такие предъявы давать.

- Научу, это само собой, только раз он ответит, два, три, а потом его посадят, например, за умышленное причинение вреда здоровью. Ещё при этом обязательно отцом попрекнут, мол, чего было ожидать, коли папа в милиции.

- По-моему, ты, Олег, краски сгущаешь.

- Может, ты и прав. – Согласился Пуховец. – Но как быть-то? Ну, почему, у нас всё наоборот? Ну, почему в Европе полицейский может любому депутату руки заломать, если тот нарушает Закон, а у нас неприкосновенность? Почему?

- Потому что у нас большинство депутатов являются бандитами,  пускай даже и в далёком прошлом, и это все знают, и они, депутаты, этого не стесняются, а даже гордятся этим, и большинством всегда голосуют за те Законы, какие им выгодны, а не всей стране. Они тут голосовали про зарплаты свои, начиналось всё замечательно, мол, люди простые копейки жалкие получают, а мы такие бабки сшибаем из госказны, не честно, давайте, мол, уменьшим себе зарплату.

- Ну, и что? Уменьшили? – спросил Олег.

- Ага. Сейчас. – Усмехнулся Краюшкин. - Скажи спасибо, что хоть не подняли.

- То-то и оно.

- А что то-то? Ты знаешь же, что рыба гниёт с головы, а чистят её с хвоста.

- Знаю. И что?

- А то, что всё правильно. Каждый должен с себя начать, а то мы всё на кого-то киваем, на министра, на замов его, на депутатов. Да, им глубоко по фиг, что у нас тут, в маленьком сибирском городке происходит, они про наш город-то и не знают почти ни чего, но город есть и в нём есть люди, а, значит, там совершаются всякие непотребства, и как там работает милиция, как борется с негодяями, покажите-ка нам, господа начальники областные. Вот и показывают. Только мест своих лишаться никто не хочет, поэтому показывают то, что надо, что бы министры успокоились, а не то, что происходит, в действительности. Вот ты сейчас сокрушаешься этими показателями. И я сокрушаюсь. А станем начальниками на областном уровне и сами с парней из ППС, с участковых, с оперов, эти палки будем требовать, потому что нам наши кресла, замечу, вполне заслуженные кресла, будут очень нравиться, и мы не захотим их потерять, мы захотим в них и умереть. При этом о том, что бы  хоть как-то помочь райотделам, даже и не подумаем. И так из года в год, из поколения в поколение.

- А как же совесть?

- А когда совесть бесплатно раздавали, я в наряде дневальным по роте был, а так-то это сокровище, человек у которого она есть, очень богатый человек, а я, мент нищий, нет у меня денег на покупку совести.

- Я не такой.

- Это я не такой. Пока, во всяком случае. А ты уже такой. Почему ты вот требуешь с меня, найти Хрулёву, пеняешь мне, что двое задержанных сегодня, это мало, а сам не предоставил мне ни транспорта, ни людей дополнительных в помощь? – Продолжил Андрей. - Почему я один, передвигаясь на маршрутках и пешком, должен бегать и искать сто двадцать семь, теперь уже, человек?

- Ты из-за этого на меня что ли рычишь сегодня? – Спросил Олег.

- Я не собака, что бы рычать. – Парировал Краюшкин, но Пуховец на это внимания не обратил.

- Я, Андрей, причём? – Спросил он подчинённого. – Нет ни машин, ни людей, а вышестоящее руководство требует результата. Ты же знаешь.

- Как это нет машин? У бандитов есть, а у нас нет. Это как? Мы – государственное учреждение или частная шарашка? И почему ты не требуешь у вышестоящего руководства помощи, раз им нужен результат? Почему врёте им, что у вас всё есть, что вы мне всё предоставили, и машину, и людей? Зачем вы это делаете? – Спросил лейтенант милиции. – Как я должен работать в таких условиях? Какой результат вы с меня спрашиваете? Вы же кинули меня просто на территории и всё, вам плевать, где я, что я, главное, что бы жулика притащил. А ты вот поинтересовался сегодня у меня, ел ли я?

- Так ты же рядом со своей общагой был. – Напомнил Пуховец подчинённому и спросил его. – Не мог зайти, поесть что ли?

- Меня дома не кормят, я не заработал. – Попытался отшутиться Андрей, но не получилось. – Некогда мне было, я в засаде был. И заметь, не зря и к тому же ценой собственного желудка. К тому же это я тебе сказал, что около своей общаги работаю, а не сказал бы, ты бы и не спросил.

- Что совсем с женой плохо у тебя? – Спросил заместитель начальника уголовного розыска, но Андрей не захотел отвечать, ибо было плохо совсем.

- Вот чего ты не смог этого мудака Карпицкого убедить, что бы он закрыл Артемьева до утра? – Задал Краюшкин очередной вопрос своему руководителю.

- А ты? – Спросил его в ответ тот.

- А я ему не авторитет, такой же боец исполнитель, как и он, а ты начальство.

- Ну, а я ему не начальство, у него своё есть, я ему не могу приказывать. Что я должен был сделать с ним, как я могу его убедить? Он же ведь потом, правда, в УСБ или прокуратуру настучит.

- Вот! – Вскликнул Андрей. – Боимся, что настучит, боимся, что нам прилетит за то, или за это. Мы спешим отчитаться, что у нас всё в ажуре, а как это было достигнуто, не важно, да и было ли. Главное, отчитаться. За показатели эти грёбанные. Плевать, как там и что, и сколько оперов впустую ноги бьют, главное, цифра есть. Ведь тебе же плевать, поймаю я эту Хрулёву или нет, тебе, главное, что бы тебя начальство не трогало, которому тоже плевать, поймаю я Хрулёву или нет. Главное, отчёт, показать на бумаге, работаем, мол, а как на самом деле, да плевать, есть опер Краюшкин, это его головные боли. Хочешь, скажу, почему вы не доложили наверх, что не дали мне ни машины, ни людей, потому, что их нет?

- Ну, говори. – Согласился Олег, закуривая.

- А испугались.

- Чего?

- А по шапке получишь, с должности снимут, за то, что плохой организатор мероприятий, и что посмел тревожить высочайшее руководство. И как это машины нет? Во всех документах написано чёрным по белому, что в уголовный розыск в этом году три новых машины предоставили, людей ответственных за ними закрепили. Это в девяностых машин не было, потому что в стране денег не было, а сейчас в стране деньги есть, и машины в госучреждения дают регулярно, новенькие. А тут звонит какой-то капитан милиции Пуховец, и говорит, что нет. Как это? Что – что? Дали, на самом деле всего одну, да и на той ездит заместитель начальника отдела кадров, потому что она любовница какого-то заместителя начальника главка. Да, Вы в своём уме, товарищ капитан? Вы понимаете, что Вы несёте? А людей почему нет? У Вас по штату больше тридцати человек. Где они? Что – что? Эти должности по штатке занимают те, кто, в действительности, работает в бухгалтерии да в информационном центре. Нет, ну Вы точно рехнулись, товарищ капитан? И всё, Олег. И не руководитель ты больше. А кто? А снова простой опер, и это в лучшем случае. И так в нашей системе во всём и везде. И ты это знаешь. И я не пойму, почему ты меня спрашиваешь, почему мы не можем просто работать на раскрытие, действительное раскрытие, а не на показатели. Не спрашивай, Олег, а позвони в городское и скажи, что вы мне машину не предоставили, людей в помощь не дали, то есть я работаю один, а в производстве у меня сто двадцать семь дел, и именно поэтому убийца Хрулёва, возможно, будет найдена очень не скоро. Позвони, Олег. И посмотрим, какое шоу тебе устроит вышестоящее руководство.

- Боюсь. – Ответил Пуховец. - А чего сам не позвонишь?

- А тоже боюсь. – Ответил Андрей. – Да, к тому же ещё и в стукачи запишут, на родное, мол, начальство настучал городскому руководству. Я в ППС работал когда, нам форму не выдавали, мы сами её покупали, за свой счёт, один из нас позвонил в главк, в службу тыла, те проверку устроили, как это так, почему это форма не выдаётся, почему сотрудники сами покупают. В конечно итоге, этот один из нас, который набрался храбрости, позвонить и пожаловаться, через неделю уже не работал. А форму, как оказалось, нам выдавали регулярно, документ даже соответствующий был, с подписями нашими.

- И как быть? – Спросил Пуховец.

- Не знаю. – Ответил опер.

- С меня требуют отчёта по Хрулёвой. – Напомнил Пуховец.

- Вот и отчитайся, Олег, мол, работаем. Они же отчёта требуют, а не того, что бы её поймали. Или ты думаешь, следственному комитету она до зарезу нужна, да ещё под Новый Год? Ничего подобного. Просто им тоже нужно отчитаться перед своими начальниками. Всё по стандартной схеме. Обычно мы с Ожеговым сами липовые справки пишем для начальства и следаков, что, мол, сделали то-то и то-то, и всех эти справки устраивают, но сейчас мне просто некогда, спецоперация идёт. Меня только не тереби больше, пожалуйста, а я обещаю поймать эту Хрулёву в самое ближайшее время, и не потому что она кому-то там нужна или не нужна, а потому что я не могу позволить, что бы убийца спокойно разгуливал на воле. Поймать её, как можно быстрее, это мой личный интерес.

- Знаю, что с трудом верится, но это и мой интерес. Только вот ты её поймаешь, Андрей, и наш интерес на этом кончится, а комитет её сразу же отпустит…

- Не, не сразу. – Перебил лейтенант капитана. – Сначала передопросят или даже обвинение предъявят, а уж потом отпустят, передадут дело в суд, и умоют руки, мол, теперь это проблемы суда, а суд снова розыск нам поручит, и это снова будут наши проблемы.

- Не проблемы, а интерес. А точнее сказать, и проблемы, и интерес будут нашими. Опять милиция будет виновата в том, что правосудие до сих пор не свершилось. Опять будут отчётов требовать.

- Ну, вот и договорились. Сам же всё лучше меня знаешь, потому и начальник уже. И если бы ты не позвонил бы мне сегодня с такой издёвкой, что, мол, начальству доложить, я бы и не сердился на тебя. Сам же знаешь принцип, какой вопрос, такой ответ.

- Ох, чувствую, рановато я в начальники подался, - посетовал Олег сам на себя, - лет десять – пятнадцать ещё надо было бы опером побегать по земле, а уж потом, перед самой пенсией лезть в руководители, только ради того, что бы пенсия красивее была.

- А тебе старики говорили, не лезь, мол. – Напомнил Краюшкин.

- Да, говорили, - махнул Пуховец рукой, - но я-то ведь как лучше хотел, думал, стану начальником, смогу изменить хоть что-то.

- Н-да, хотел, как лучше, а получилось, как всегда. – Грустно усмехнулся розыскник. – Олег, пока президент сам вместе с министром не захотят что-то изменить к лучшему, по-настоящему, изменить, а не на бумажках, сделать так, как быть должно, толку от наших телодвижений не будет. Ты же знаешь, что это система, и её нельзя сломать без разрешения того, кто на самом её верху, а он такого разрешения не даст, потому что его всё устраивает, потому что ему на стол кладут хорошие отчёты о нашей работе, в смысле, о работе милиции на местах.

- Причём, эти отчёты растут по инстанциям – сначала ты мне пишешь липовую, но красивую справочку, потом я для Опонасенко её переписываю, он для начальника городского управления, там в главк, а оттуда в министерство.

- Ну, вот, опять во всём виноват лейтенант милиции Краюшкин. Но ведь это вы, мои начальники, требуете красивых справочек, потому что вы, а не я пойдёте с ними к генералу на доклад. Получается, мы все сами себя постоянно обманываем, потому что за правду боимся ответственности, но в бардаке при этом виним высшее руководство страны. Сами заврались, запутались и не можем выбраться из этой путаницы, называемой системой. Почему нет ни одного честного начальника отдела, как минимум, который спросит с меня правду – матку и доложит её наверх потом, не боясь, что накажут, что снимут за эту правду, а с целью, что проблема будет решаться на министерском уровне и обязательно решится положительно? Почему?

- Да, потому что министерство не будет ничего решать, оно снимет такого начальника и всё. Министерству нужна красивая цифра, но что бы затрат при этом было мало. Спрос рождает предложение. Министерство спрашивает с нас то, что они там хотят видеть, и мы даём то, что они хотят видеть, а не то, что есть на самом деле, дабы не лишиться своих должностей. Всё очень просто.

- То есть, мы им врём, потому что они хотят, что бы мы им врали, но тем самым мы и себе врём. – Подытожил опер.

- Примерно так.

- И как же быть?

- Не знаю я. Тупик какой-то. - Ответил Пуховец. – Я когда в начальники шёл, думал что смогу изменить что-то, а поначальствовал и понял, что ни чего менять не хочу, сил нет, да и не дадут. Тупик. И верхи могут жить по-старому, и низы хотят жить по-старому. В стране бардак, преступники распоясались окончательно, но всех всё устраивает, потому что в бумажках написано, что всё хорошо. Тупик. Тупик.

Вновь закурили. Долго сидели, молча, каждый думая о своём и, скорее всего, об одном и том же.

- Кофе будешь? – предложил Пуховец своему оперу. – У меня пара бутеров с ветчиной осталось с обеда.

- Давай. – Согласился Андрей. – Жрать хочу, и заметь, не есть культурно, а именно жрать, как зверь, потому что не завтракал и не обедал.

Заместитель начальника уголовного розыска, молча, улыбнулся, наливая в свою кружку кипяток из чайника. Затем достал целофанновый пакет с бутербродами, пододвинул его Краюшкину.

Андрей насыпал в кружку настоящий кофе и сахар. Сделал глоток этого обжигающего благородного напитка, прицелился к бутерброду, и тут зазвонил мобильный.

- Слушаю.

- Андрей Алексеевич, здравствуйте. – Звонивший говорил очень тихим голосом. Это Сбеглов Сашка. Братец мой дома, приезжайте.

- Нагулялся? – Спросил Краюшкин звонившего.

- Не знаю, пришёл с час назад, наелся и спать завалился.

- Сейчас приеду.

- Жду. – И в мобильном телефоне запикали короткие гудки.

Опер убрал свой телефон обратно.

- Кофе отменяется.

- Чего так? – Спросил Пуховец.

- Человечек один отзвонился, может, сейчас ещё одного поймаю. Кто сегодня ответственный по райотделу?

- Начальник МОБ.

- Надо бы решить вопрос, что бы Карпицкий мелких сейчас не возил в ИВС, а то сдаст их сейчас и спать завалится, а нам потом этого самим всё-таки в ИВС придётся тащить. А так я ему и этого ещё подкину, если поймаю, что бы не расслаблялся, а то совсем охамел, погоны прапора носит, а выступает, как генерал целый.

Пуховец улыбнулся и Краюшкин, взяв один бутерброд, пошёл к выходу из кабинета.

Сашку Сбеглова он помнил, и всю жизнь будет помнить, из-за него смог утвердиться в уголовном розыске, но мог и опорофиниться, причём настолько, что пришлось бы уходить из этого подразделения, добровольно пришлось бы, после всего лишь пяти с небольшим месяцев службы, а  уходить не хотелось, потому что в уголовку стремился всей своей душой, когда был ещё патрульно-постовым милиционером, и не зря стремился, нравилась ему его работа, не смотря ни на что, он иначе себя уже не представлял. Да, именно так, скорее всего, и было бы, пришлось бы уходить, если бы не Денис Боровиков. Вспомнив о следователе военной прокуратуры, опер вернулся к столу своего руководителя, взял с него второй бутерброд, и вышел из кабинета.

***

 

Денис спал, откинувшись на спинку стула, сложив руки на животе, запрокинув назад голову и похрапывая, но услышав скрип открывающейся двери кабинета, сразу открыл глаза, выпрямился на стуле.

- Чего так долго, дядя? Я уже весь журнал регистрации дел от корки до корки перелистал два раза, данные лиц, находящихся в розыске, выучил наизусть. Другой журнал вон почитал, «Профессионал», интересная статья там, кстати, есть, о виктимологии, это наука о жертве, значит.

- Документы на задержание оформлял. – Ответил Андрей, не обращая внимания на рассказы друга о том, что он читал, тем более что эту статью  сам уже раза три перечитывал, первый раз из интереса, а потом от скуки.

- Бюрократ ты, товарищ лейтенант, да и, вообще, у вас в ментовке, одна сплошная бюрократия.

- Можно подумать, у вас, в военной прокуратуре, бумаг меньше нужно писать. Есть будешь?

- Буду. – Утвердительно кивнул головой Боровиков. – У нас бумажной волокиты не меньше, чем у вас, но приятно осознавать, что мы не единственные негодяи в этой стране.

- Было бы, как в США. – Андрей протянул Денису бутерброд, откусил кусок от своего. – Там, говорят, полицейский пишет рапорт окружному прокурору, и всё, вся его писанина на этом заканчивается, дальнейший уголовный процесс является головной болью прокурора, а полицейский идёт дальше охранять покой и порядок, на самом деле, охранять, а не как у нас, пока один материал по мелкому хулиганству собираешь, в ста метрах от тебя уже двоих граждан спокойно ограбили.

- То в США, а то у нас. – Ухмыльнулся следователь. - Мы совершенно разные.

- Разные-то мы, разные, только всякую хрень от них себе тащим, например, образование, а как чему хорошему поучиться, например, охране правопорядка, так это нам не надо, тут мы и сами с усами.

- Я слышал, у них тоже замутки бывают. Например, если группа полицейских задерживает негра, то в этой группе задержания обязательно должен быть хоть один негр, и наоборот, а иначе не поверят полицейским, мол, группа бледнолицых из собственных чувств расизма, пользуясь своей властью, решила над чёрным поглумиться. Только не знаю, правда ли это или нет.

- Зато, у них там, полицейским разрешено стрелять безо всяких опасений, а не нагорит ли потом за неправомерное применение оружия. – Ответил Андрей. – Да, и Бог с ними, с этими американцами, пускай они там, как хотят, живут, только к нам со своими нравоучениями не лезут, у нас тут своих дел по горло. Поехали, кстати, подвиг совершать.

- Что? Есть тема?

- Есть. Специально по заказу следователей военной прокуратуры. Поехали.

Андрей закрыл кабинет на ключ, опечатал дверь.

- Куда едем, дядя? – Спросил Денис, когда сели в его машину.

- Ты Сашку Сбеглова помнишь? – Ответил опер вопросом на вопрос. – Дезертира того, которого вместе брали?

- Ну, помню. – Ответил следователь, выруливая с автостоянки. - Такое не забудешь. Особенно, как ты дрых, сидя на ступеньках в подъезде. Ты ещё тогда мне сказал, что в уголовном розыске это, ну, спать в подъездах, называется засадой.

- А кто его нам сдал тогда, тоже помнишь? – Задал Краюшкин очередной вопрос, не обращая внимания на шутку друга.

- Брат его младший. А что?

- А то, что месть, это такое блюдо, которое подаётся холодным.

- В смысле?

- Без смысла. Тот самый младший брат Сашки, по имени Игорёк, уже с осени у меня в федеральном розыске за серию разбойных нападений в группе лиц с причинением тяжкого вреда здоровью потерпевших. С арестом судейским, между прочим. Из зала Суда во время приговора ушёл прямо, от лохов – конвоиров.

- Как?

- Да, вот так. Не знаю, не был я там. Он один с подпиской из всей своей группы был, так как первый раз, характеристики положительные, да, к тому же, незадолго до этого только совершеннолетие отметил. В общем, вышел тогда покурить и четыре месяца потом курил где-то, я всё перерыл, нет его нигде, а сейчас Сашка звонит, мол, появился, наелся и дрыхнет.

- Мстит Сашка, значит. А откуда он знает, что братец его сдал тогда?

- А чего там знать-то? Его друга, у которого он прятался, кроме братца и не знал ни кто, даже мать их.

Боровиков вёл машину в правильном направлении, он помнил, где тогда жил Сбеглов.

 

***

Тогда тоже была зима. Андрей помнил, как ранним морозным утром они с его напарником, Стасом Ожеговым, пробираясь от дома к дому, лазили по пояс в сугробах в посёлке на окраине города, где и находилась улица, куда, в один из неказистых домиков переехала семья Сбегловых из роскошной квартиры в центре. Это была первая зима Краюшкина в уголовном розыске, и была она не менее холодной, чем сейчас, спустя четыре года. Посёлок тогда занесло снегом чуть ли не по самые крыши домов,  но оказалось, что лазали зря, потому и не нашли тогда Сбеглова. Понял это младший оперуполномоченный спустя несколько недель, после того, как они с Ожеговым уехали из посёлка, не солоно хлебавши, потому что в доме, где Сбегловы прописались, жили совершенно другие люди, которые о разыскиваемом и его семье слыхом не слыхивали, да и, судя по записям в их домовой книге, не были Сашка, его мать, брат и бабушка прописаны в этом доме. Ошибочка тогда какая-то вышла. Зря всё было.  Наведя справки, по поручению Ожегова, о семье Сбегловых, Андрей, по вечернему морозцу, что, по показаниям термометров, был ниже тридцати пяти, сходил в тот дом, где они жили раньше, поговорил с соседями, и узнал, семейка-то эта переехала уж точно не в тот дальний, окраинный посёлок, а в частный сектор в центре города, недалеко, кстати, от дома, в котором жили раньше. Затем Андрей сходил в школу, в которой учился Сашка, а посетив её и узнав, что младший брат разыскиваемого, Игорь, до сих пор там учится, узнал кое - что интересное. Оказалось, что в справочной города им по недоразумению сказали, что интересующая их улица, находится в том самом окраинном посёлке. Посёлок до недавнего времени был за чертой города, а как только вошёл в его административные границы, так его улицы сразу были включены в общий список всех городских улиц. В тоже время, одна из улиц частного сектора Центрального района города с недавнего времени стала именоваться точно так же, как и та улица в посёлке, хотя ранее называлась иначе, но при этом в справочник изменений внесено не было. В школе и сказали, что у Игоря брат старший недавно из армии вернулся, и почти каждый вечер встречает его из школы, провожает домой, потому что морозы сильные стоят, мало ли чего с парнишкой случиться может. Тут всё и встало на свои места. Не вернулся Сашка из армии, а сбежал. Как он, правда, осенью сибирской, дождливой, через всю тайгу пробрался, от Приморья до Западной Сибири, на чём, с помощью кого, оставалось неизвестным, но это было и не важно. Важным было, что добравшись до родного дома, стал воровать. В руки оперов из отделения по раскрытию квартирных краж, Влада Столярова и Вовки Филиппова попался сразу почти, на четвёртом  своём деле по счёту, явки с повинной тоже сразу написал, уговаривать его долго не пришлось, но про его прошлое героическое военное никто интересоваться не стал. Зачем интересоваться-то, когда вор сидит в кабинете оперском на стульчике и полностью сознаётся в неоднократном нарушении заповеди библейской «не укради». Дали подписку о невыезде Сбеглову, а он в бега. И да здравствует вечный федеральный розыск. Краюшкин тогда ничего в этом толком не понимал, а Ожегов долго – долго матерился, мол, зачем отпускать под подписку того, кто четыре кражи за неделю совершил, и нет ни каких сомнений в том, что ещё воровать будет. Ругань старшего оперуполномоченного из группы розыска ни кто не слушал, он всегда ругался, хотя практически всегда был при этом прав. И стали искать Сашку Сбеглова. Сначала надеялись, что на новой какой-нибудь краже попадётся, но не попался. Встал вопрос – Сашка из города удрал или просто завязал с кражами и отсиживается? Опять же, где отсиживается? Дома нет, у немногочисленных родственников нет, у друзей – подруг тоже нет. Где? Так прошло месяца полтора. И тут дело на проверку в главк забрали. С чего бы это? По разыскиваемым за преступления средней и небольшой тяжести дела редко проверяет начальство, обычно делает упор на делах «убойных» и «разбойных», ну, разве что за тем исключением, когда воры – домушники, находясь в федеральном розыске, продолжают свой криминальный промысел. Так ведь Сбеглов-то нигде на новых кражах не засветился. Выяснилось всё очень быстро. В областное ГУВД из далёкого – далёкого приморского военного гарнизона депеша пришла, так, мол, и так, помогите,  житель вашей области, наплевав на святой долг гражданина, защищать Отечество Родное, сбежал из воинской части по лесам и просторам этого самого Отечества, и теперь не исключено, что дома может объявиться. Розыскники из главка проверили дезертира по базе данных и узнали, что дезертир-то уже в розыске, так как вором стал. Потому дело и затребовали на проверку и очень - очень срочно. В деле ничего такого, что могло бы им помочь, сию минуту подвиг совершить, то есть незамедлительно задержать Сашку Сбеглова, главковские розыскники не нашли, и потому дело вернули обратно в район с чёткими указаниями, найти негодяя, хоть из-под земли достать и не более, чем за месяц, а иначе. Ух, что было бы иначе, даже представить страшно было, особенно младшему оперуполномоченному Краюшкину, ибо старший оперуполномоченный Ожегов выговоров уже не боялся, у него их, к тому моменту, было штуки три, не меньше. Назначенный месяц к исходу своему подошёл очень быстро, а где прячется Сбеглов, известно так и не стало. Розыскники из главка не ограничились проверкой дела и дачей указаний, а помогли, чем могли своим коллегам из райотдела: быстренько проверили Сбеглова и членов его семьи на приобретение билетов на железнодорожный и авиационный транспорт, установили номера сотовых телефонов всех интересующих лиц и организовали прослушивание телефонных переговоров и детализацию звонков, а иначе, долго бы все эти мероприятия организовывались бы и ещё дольше проводились бы, потому что только в кино бывает раз и послушали телефоны безо всякой волокиты судебной, раз и организовали скрытое наблюдение безо всякого согласования с вышестоящим областным милицейским руководством, ибо только оно решает, по каким делам можно задействовать профессиональную наружку, а по каким – нечего дурью маяться, а потом ещё раз, и поймали всех, кто жить у нас не хочет честно. Но все эти мероприятия ничего обнадёживающего не дали: телефона у Сашки не было, его родственники ему не звонили, он им тоже, на транспорт билетов никто из них не приобретал, то есть, если Сашка и уехал из города, то на попутках только, которые не отследишь. Скрытое наблюдение не организовывали, не знали толком, за кем и по какому адресу. Но повезло именно Андрею. Игорь Сбеглов на момент визита опера в школу, был, как раз, на занятиях ещё, буквально на последнем уроке за этот день. Краюшкину показали личное дело ученика, в котором его интересовала лишь фотография учащегося. Смотрел долго, пока урок шёл, запоминал и запомнил. Потом узнал, во что Игорь одет, и пошёл ждать на улицу. Ждал недолго, ровно столько, что бы успеть покурить. Сбеглов старший встречал своего брата у ворот школы. Андрей не решился задерживать его прямо здесь, на виду у многочисленных учеников и учителей, и других прохожих, что бы избежать травмирования психики первых и бурного негодования других, мол, ах и ох, за что парню руки крутите, менты поганые. Он проводил братьев почти до их дома, шёл следом, постоянно курил. Волновался, настолько сильно волновался, что не чувствовал мороза. Когда дошли до улицы, где в одном из домов и обитало семейство Сбегловых, Андрей остановился на углу, не решаясь пойти дальше, потому что улица была безлюдной и хорошо просматривалась, и Сбеглов мог догадаться, зачем Краюшкин идёт за ними от самой школы, кто такой есть на самом деле, что совсем не праздный прохожий. Ждал Андрей вновь недолго, но уже без перекуров, пока шёл, накурился до тошноты. Он успел прочитать несколько раз название улицы, на которой жили Селянины. Красивое название. Цветочная. Ещё по нескольку раз успел прочитать бумажные объявления на фонарном столбе. Эх, квартиры нынче дорогие, так и будет Андрей с семьёй по съёмным общагам мотаться, если семья ещё останется  у него, конечно. Сашка в дом не заходил, проследил, что бы Игорь зашёл и стал возвращаться обратно. Проходя мимо Краюшкина, спросил у него закурить. Андрей угостил разыскиваемого сигаретой и мгновенно принял решение, задерживать. Здравствуйте! Руки в гору! Мордой в пол! В смысле, в снег! Работает ОМОН! В смысле, не ОМОН, а уголовный розыск! Всё, как в кино, поэтому молодой сыщик всех этих слов и не говорил, а, молча, показал своё удостоверение. Сбеглов всё понял без слов, обмяк как-то даже, не ожидал такого поворота, но младший оперуполномоченный всё-таки предупредил его, что бы не вздумал он бежать или сопротивляться, мол, застрелит, как лицо находящиеся в розыске и пытающееся скрыться бегством, рука не дрогнет. Сашка бежать и сопротивляться, судя по его поведению, и не собирался, молча, пошёл туда, куда ему указал Андрей, который шёл следом. Краюшкин скромно промолчал о том, что стрелять ему в Сашку, случись чего, будет не из чего, так как пистолета у него с собой не было. Наручники задержанному Краюшкин надевать не стал, потому что их, как и пистолета, у него тоже не было. До ближайшего отделения милиции дошли скоро, за несколько минут, оно было через две улицы от Цветочной. Андрей вкратце объяснил оперативному дежурному и его помощнику, кого привёл и за что, попросил, что бы присмотрели за задержанным, а сам пошёл к местным операм, что бы позвонить своему начальству и в военную комендатуру заодно. На мобильном денег не было, но зачем пошёл к операм, этажом выше, когда можно было позвонить из дежурной части, Андрей не знал до сих пор, спустя четыре года. Радость от первого самостоятельного и такого удачного задержания затмила разум. Ну, хоть бы с собой его к операм тогда взял, так, нет же, взял и оставил в дежурной части. Позвонил Ожегову и начальству, и в военную комендатуру, доложил о задержании, выслушал похвалы в свой адрес, довольный собой донельзя вернулся в дежурную часть, и Сбеглова там не увидел. На вопрос, где задержанный, оперативный дежурный развёл лишь руками, а помощник сказал, что тот просто сбежал, а догнать он его не успел, у него, мол, тут чуть было все задержанные мелкие хулиганы не убежали, причём одному из них удалось сбежать вместе со Сбегловым. Младший оперуполномоченный сразу понял, что произошло, но полностью ещё не осознал. Осознал только через несколько минут, когда позвонил вновь своему начальству, Ожегову и в военную комендатуру, выслушал в свой адрес такие грязные ругательства и насмешки, которые, наверное, ещё никогда в своей жизни не слышал, согласился с тем, что он бездарь, и ему не то что в уголовном розыске служить нельзя, а даже в патрульно-постовой службе. Затем ему был задан вопрос, что он  собирается делать, как исправлять сложившуюся ситуацию? Не хватало ещё уголовному розыску перед военной комендатурой обделаться. Гордыня молодого сыщика обуяла, и он поставил вопрос ребром, либо до утра ловит Сбеглова, либо, если ему это не удастся, утром напишет рапорт об увольнении по собственному желанию. Начальство усмехнулось недобро и дало ему добро на поиски Сбеглова до следующего утра. Потом звонил ещё Ожегов, долго и громко матерился, но случившегося не вернёшь. На просьбу о помощи, Стас ответил отказом, мол, сам сплоховал, сам и выпутывайся, пусть тебе наказанием будет, дабы впредь поперёк батьки в пекло ты не лез. Андрей не обиделся на Стаса, потому что по его голосу было понятно, что он просто до невозможности пьян, и куда-то ехать, кого-то ловить не в состоянии. Да, и, по сути, он был прав. Поймать до утра. Легко сказать. А как сделать? Краюшкин понял свою ошибку. Не надо ему было задерживать Сбеглова, не узнав, где он всё-таки прячется. Ну, неужели было так трудно догадаться, проследить за Сбегловым дальше, до его, так сказать, конечной остановки? Трудно, признался Андрей сам себе, по неопытности, трудно, да к тому же, тот, за кем он следил, обратил на него своё внимание, закурить спросил, и если бы Андрей после этого дальше пошёл за ним, то тот мог заподозрить неладное. Это в кино наружка через каждый перекрёсток меняется. Всё просто и легко. А тут ни о какой профессиональной наружке и речи быть не могло. Тут был розыскник и разыскиваемый. Один на один. И никого больше. А ещё потому что замёрз всё-таки и кто его знает, сколько ещё пришлось бы следить, а хотелось в тепло. Ох, сглупил Андрей, но теперь охай, не охай, а нужно искать выход из положения. Машину ему не дали, не было машин, местные опера тоже отмахнулись от его проблемы, потому что их всего было трое и один из них дежурил в составе следственно-оперативной группы, понять их было можно. Обращаться за помощью к своему начальству, Андрей просто боялся теперь. Но что-то нужно было делать, и вариант в этой ситуации был теперь один – идти в дом Сбегловых, а там, как получится. А вдруг этот гад, Сашка, домой попёрся с испугу. И Краюшкин пошёл. На улице уже давно стемнело, мороз приближался к сорока, да ещё и ветер начинался. Вечернее время к десяти часам уже подходило. Не сладко. В окнах дома Сбегловых света не было, но было видно, что работает телевизор. Краюшкин не стал стучать, всё равно не откроют, решил понаблюдать, что будет происходить дальше. Он занял позицию в бане у раскрытой двери в предбанник и стал ждать, сам не зная чего. Хотелось курить, но боялся, что заметят огонёк его сигареты, а мороз всё крепчал и крепчал, да и баня давно нетопленная была, ладно хоть ветер сюда не задувал. Так он просидел около часа, но ему казалось, что гораздо больше, и вывод напрашивался один, ничего он тут теперь не высидит. Он уже собрался всё-таки постучать в дверь дома, и проверить, если ему откроют, нет ли Сашки там, и, если нет, то как-нибудь узнать, где он, а, если не откроют, то идти домой, спать, а с утра в отдел, писать рапорт об увольнении, когда заскрипела калитка и во двор вошли трое. Лиц вошедших в темноте видно не было, но судя по их одежде, они были мужчинами. Сбеглова среди них не было. Это Андрей тоже сразу понял, потому что ни один из троих вошедших, по своему телосложению не был похож на Сашку. Нужно что-то было делать, но что, выходить из засады своей или нет. Младший оперуполномоченный решил подождать, что будет дальше, что бы понять, кто такие эти визитёры. Он осторожно вытащил из поленницы полено потяжелее и подлиннее. Так, на всякий случай. Но его или увидели, или услышали, или просто догадались о его засаде, предложили выйти на свет Божий, назвав при этом Сбегловым. Андрей вышел, держа в руках полено, которое ему тут же было предложено бросить, снова назвав Сбегловым, пригрозили, что в противном случае, ему очень не поздоровится. Краюшкин, поняв, что это кто-то из своих, полено отбросил в сугроб и сказал, что он не разыскиваемый Сбеглов, представился, как положено. Ему тоже представились. Из прокуратуры ребятки были. Ни чего себе, какие детинушки надзирают за исполнением законодательства в органах внутренних дел. Их бы в эти самые органы, жуликов ловить. Андрей испытал непонятное ему чувство, толи испугался, толи ещё чего. А, вообще, прокуратуре-то здесь чего надо? Или, не успел жулика упустить, а они ему уже будут сейчас предъявлять за это, под какую-нибудь статью уголовного кодекса подводить, мол, не специально ли ты упустил-то Сбеглова этого. А что? С них станется. Андрей помнил, как его несколько раз в прокуратуре допрашивали, когда он ещё в ППС служил, по жалобам задержанных им ранее граждан, в которых всегда было написано одно и то же, что избил, мол, или деньги отобрал. И спасло Андрея тогда только то, что не бил и денег не брал, то есть на него, действительно, просто наговаривали. За что? Бог их знает. Может, за то, что слишком принципиальным был милиционер-то, договориться с ним было нельзя. А как за грабителя по кличке Чокопай и задушенную операми собаку прошлой ранней весной отписывался, так до сих пор вспомнить и смешно и неприятно, Ну, и Бог им всем - судья. А что вот теперь говорить господам из прокуратуры? Не специально отпустил Сбеглова, а по глупости лишь, по халатности. Зачислите меня в штрафбат, я кровью искуплю. Даже жалко как-то, что не война теперь и батальонов штрафных нет. Но прокурорский работник протянул ему свою большую руку и представился следователем военной прокуратуры гарнизона майором Боровиковым Денисом Викторовичем. У Андрея, как гора с плеч свалилась, пожал в ответ руку, сказал, что ему приятно познакомиться. А какое там приятно? На улице минус сорок и ветер. Из прокуратуры был только один Боровиков, двое других были сержантами контрактной службы из военной комендатуры. Боровиков мёрзнуть в засадах не собирался, а сразу постучал в дверь дома Сбегловых. Открыли почти мгновенно, как будто бы ждали. Плохой признак – нет разыскиваемого здесь, иначе не открыли бы или открыли бы, но не так скоро. Дома был только Игорь и их с Сашкой бабушка. Осмотрев комнаты, подпол, чердак, заглянув буквально в каждый угол и убедившись, что Сбеглова старшего в доме нет, Андрей и Денис приступили к обработке его родственников. Бабушка молчала, только тяжко вздыхала и крестилась, и не понятно было, знает ли она, где её внук прячется или нет. Игоря вывели в сени и, нарушая Закон, стали объяснять этому несовершеннолетнему парню, что ему грозит, если он не скажет, где его брат. Ему не грозило ничего согласно статье пятьдесят первой Конституции России, но он этого не знал, и потому быстро назвал имя и фамилию друга, у которого прятался его старший брат, адреса его он не знал, но сказал, что они вместе служили в армии. Боровиков тогда пошутил, мол, вместе служили, вместе, поди, и сбежали. В доме оставили сержантов – контрактников на случай, если Сбеглову старшему вдруг вздумается вернуться к родным и близким, а сами поехали в местное отделение милиции, где быстро узнали адрес сослуживца Сашкиного. Из отделения милиции сразу и поехали к этому самому боевому товарищу, но товарища дома не оказалось, да и, вообще, никого не оказалось, во всяком случае, на стук к двери никто не подошёл, и пришлось ждать. Пришёл он, когда время перевалило уже далеко за полночь. Пока ждали, Краюшкин уснул, сидя на ступеньках – подъезд дома был тёплым, сморило Андрея. Товарищ тоже, на счастье, в партизана играть не стал, честно сказал, что Сашка у него в квартире, спит, наверное, а сам он до подруги ходил. Вошли в квартиру, но Сбеглова не нашли, балкон был открыт. Со второго этажа спрыгнуть в сугроб, который по пояс, дело не хитрое. Но когда спрыгнул? Тогда, когда в двери постучали младший опер со следователем или только сейчас, когда ему стало понятно, что всё равно его теперь возьмут в этой квартире. Разница часа в два. И куда он теперь подевался? Где его искать? Боевой товарищ Сбеглова ответа на этот вопрос не знал. Было решено вернуться домой к Сашке, что бы подробнее расспросить его родных о его связях, где ещё он мог спрятаться. Вернулись. Подъезжая к дому, увидели, как во дворе идёт борьба. Один из контрактников, как мог, сдерживал мать разыскиваемого, которая не понять, откуда, заявилась, не было же её дома, а второй боролся  с самим Сашкой. С появлением во дворе дома Боровикова и Краюшкина исход борьбы был решён. На этот раз на запястьях Сбеглова защёлкнулись наручники. Его отвезли в ближайшее отделение милиции, там закрыли в КАЗ. Утром нужно было срочно запрашивать постановление на арест Сбеглова из военной прокуратуры того гарнизона, в котором он не дослужил. А до утра Краюшкин с Боровиковым пили водку в кабинете местного участкового уполномоченного, потом Андрей пришёл на службу, направил следователю своего райотдела уведомление о том, где находится бывший уже разыскиваемый, доложил начальству своему, что исправился, и после обеда был даже отпущен домой, отсыпаться. Сашке тогда Суд назначил наказание в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима, по двум статьям уголовного кодекса России – кроме части второй статьи сто пятьдесят восьмой, ему ещё приплюсовали часть четвёртую статьи триста тридцать седьмой. Сбежать с зоны он не смог, да, наверное, и не старался, прошлой зимой освободился условно-досрочно за примерное поведение, устроился дворником, жил с матерью и младшим братом. Бабушка старшего любимого внука не дождалась, умерла через месяц после Суда над ним. Но жить можно, и жить нужно. И жил бы, не тужил Сашка Сбеглов, да младший брат Игорёк наворотил такого, что волосы на голове дыбом встали, мать ещё больше постарела, да к тому же в бега сорвался, прямо из зала Суда, и на пороге их дома вновь появился этот Краюшкин, который сейчас в очередной раз ехал к ним, и снова с этим здоровенным Боровиковым.

 

***

Дом Сбегловых, как и следовало ожидать, стоял на прежнем месте, только ещё больше обветшал, краска на ставнях облупилась, и даже калитки не было. Из трубы валил дым. Улица теперь называлась Первой Цветочной, по-видимому, из-за того, что не только милиционеры путали её с другой одноимённой улицей, которая находилась в посёлке на окраине города. Та улица теперь называлась, естественно, Второй Цветочной. От того места, где должна была быть калитка, до самой входной двери в дом, дорожка была давно нечищеной, в снегу, которого было чуть выше голени, ногами была просто протоптана узкая дорожка. Если не знать, то и не подумаешь, что в доме живёт дворник из местного РЭУ.

Дверь дома была закрыта изнутри. Андрей постучал. Дверь открыли не сразу, а когда открыли, то на пороге Краюшкин увидел женщину, хотя ожидал увидеть самого Сашку Сбеглова. Женщину эту опер узнал сразу – это была мать братьев Сбегловых, она тогда, четыре года назад, когда задержали её старшего сына, всю ночь сидела в райотделе, надеясь уговорить начальство, вновь отпустить её чадо неразумное под подписку о невыезде. Надеялась она зря.

- Здравствуйте. – Поприветствовал Краюшкин хозяйку дома, испытывая интерес, узнала ли она его. – Уголовной розыск Залесскогого района, лейтенант милиции Краюшкин.

Боровиков тоже, довольно сухо, поздоровался с женщиной, но представляться не стал.

- Слушаю Вас. – Мать братьев Сбегловых ни Андрея, ни Дениса не узнала.

- Нам нужен Александр Сбеглов. – Соврал опер хозяйке дома, не моргнув и глазом. Опыт, как говорится, не пропьёшь. – Он дома?

- Зачем он Вам? – Спросила женщина.

- А ему сколько лет? – Ответил Денис вопросом на вопрос.

- Двадцать три уже. – Ответила мать Сашки и Игоря. – А причём тут это?

- То есть, взрослый дяденька уже и в опеке мамы не нуждается. – Констатировал Боровиков. – Тогда позвольте, мы сами ему всё объясним.

- Я ему мать, имею право, знать, что он натворил.

- Не имеете, если он не захочет, точнее, мы с ним переговорим сначала обо всём, а потом, если он позволит, объясним и Вам. – Ответил следователь и добавил. – Тем более что ничего он и не натворил, нам нужно просто поговорить с ним, и всё.

- И всё? – Уточнила женщина.

- И всё. – Подтвердил Краюшкин.

- Хорошо. – Согласилась хозяйка дома. – Я сейчас его позову.

- Если Вы не против, хозяюшка, то мы пройдём в дом, а то холодно на улице стоять. – Андрей первым переступил через порог, прошёл в сени, за ним зашёл Боровиков.

- А я вас не приглашала к себе в дом, так что постоите и на улице, мороз не такой уж и сильный. - Женщина попыталась воспрепятствовать мужчинам, пройти в её крепость, но они оказались более настойчивыми.

- И всё же, Елена Васильевна, мы пройдём. – Андрей открыл дверь, ведущую из сеней в дом, пропустил хозяйку первой. – Мы ведь тоже не по собственной воле сюда пришли, не дела бы государственные, так тоже дома у себя сидели бы перед телевизором.

- Меня это не касается. – Ответила мать Сбегловых, но незваным гостям уже не препятствовала, они вошли в тёплую кухню, служившую, как и во многих таких же домах, ещё и прихожей.

- Откуда Вы знаете моё имя? – Спросила женщина.

- Мы всё знаем, что нам надо знать. – Ответил Андрей. – Работа у нас такая.

Елена Васильевна ничего не ответила, прошла в зал.

Сашка Сбеглов был здесь же, в кухне, сидел на корточках у печи и курил. На гостей старался не смотреть, даже не поздоровался с ними.

- Здравствуй, Александр. – Сказал Краюшкин. – Потолковать надо.

- О чём? – Спросил тот, выбрасывая окурок в топку.

- Ну, у опера с ранее судимым всегда найдётся, о чём поговорить. – Усмехнулся Краюшкин.

- Не о чем мне с Вами говорить, гражданин начальник. – Сбеглов старший встал с корточек и прошёл в зал.

- Чего так грубо, Александр? - Андрей и Денис прошли следом за ним. - Обиделся за прошлое что ли? Так сам виноват.

- Разулись бы хоть, товарищи милиционеры. – Посетовала хозяйка дома. – К людям в дом пришли, а не в сарай к свиньям.

- Чего вам надо? Я за то, что натворил по глупости своей, уже ответил, по Закону, между прочим, ответил. На учёт встал, отмечаюсь исправно, Закон больше не нарушаю, на работу устроился. – Сашка зачем-то надел свитер. – Чего пристали? Не о чем мне с вами толковать.

- Ладно. – Согласился Краюшкин, глядя на диван, стоявший в зале у окна. – А это кто под одеялом лежит?

- А какая разница? – Спросила Елена Васильевна. – Вы к Александру пришли, он перед Вами, говорить с Вами не хочет, так что можете уходить.

- И всё же, Елена Васильевна, кто на диване у Вас, с головой в одеяло укутался?

- Это мой дом, и моё дело, кто у меня, в моём доме, где лежит, сидит, стоит. – Спокойно ответила хозяйка, пристально глядя в глаза оперу. Краюшкин свой взгляд тоже не отводил, боковым зрением наблюдая за диваном.

Мать Сбегловых молчала, на диване ни каких движений не было, Сашка смотрел в экран телевизора, но, Андрей понимал, что ничего он там не видит, тем более что звук был выключен.

- Ну, Елена Васильевна. – Поторопил Боровиков.

- Что Вы нукаете? – Уже раздражённо спросила хозяйка дома и добавила. – Вы же сами всё знаете, работа у Вас такая. Так неужели, не знаете, кто сейчас под одеялом? И пришли Вы не к Александру вовсе, так что не надо сценки тут передо мной разыгрывать.

- Ну, хорошо. – Согласился Краюшкин и подошёл к дивану вплотную, однако одеяло поднимать не стал. – Игорь, вылазь уже из своего укрытия, всем понятно, что давно не спишь.

Сбеглов младший ещё секунду – две не шевелился, затем всё-таки откинул одеяло, но с дивана вставать не спешил. Его старший и единственный родной брат, по-прежнему, пялился в телевизор, так и не включив звук, а мать подошла к платяному шкафу, достала оттуда большую спортивную сумку и стала складывать в неё зимнюю одежду: свитер, тёплые трико, шерстяные носки.

Игорь всё-таки встал с дивана, прошёл в кухню, сел к печи, закурил. Краюшкин прошёл за ним.

Все молчали. Елена Васильевна собрала сумку, поставила к порогу.

- Ну, всё, Игорь, хватит курить, пойдём.

Парень встал, надел зимнюю куртку, стал обуваться. Маленького роста, худенький, щупленький какой-то, восемнадцатилетний всего лишь, с красивым чуть смуглым лицом и давно нестриженными тёмно-русыми волосами, похож на замёршего воробышка. Жалко даже его стало – пацан ещё, дитя. Но Краюшкин знал, что это дитя натворило. Знал и не понимал, как же это дитя разбои совершал? А всё просто. В толпе. Один бы не смог, да и не стал бы даже, испугался бы. А тут стая таких же, как и он. Стая зверей. Нет, стая зверёнышей. И всё равно жалко его, этого мальчишку.

- Его надолго? – Спросила мать.

- Не знаю. – Честно ответил опер. – Пока до Суда в СИЗО, а там, как Суд решит. Может, повезёт, и условный срок дадут, хотя надеяться не стоит, потому что он из зала Суда ушёл, а судьи такой наглости не любят.

- А кто вам сказал, что он дома? Только не врите, мне, ради Бога. Его четыре месяца не было, я сама не знала, где он, места себе не находила, он только два часа назад пришёл, и тут же вы следом.

- Соседи видели, как он заходил во двор. – Соврал-таки Андрей.

Хозяйка больше ничего не стала говорить.

Когда уже выходили в сени, услышали, как мать Сбегловых сказала своему старшему сыну

- Сволочь ты, Сашка. Сволочь и подлец.

Она, несчастная женщина, всё поняла сразу, как только пришли в их дом гости незваные. Старший сын ей ничего не ответил.

Вышли во двор. Ни мать, ни, тем более, старший брат Игоря не провожали, остались в доме. Андрей надел ему на запястья наручники, сам донёс до машины его сумку с вещами. Поехали.

 

***

Помощник оперативного дежурного по разбору с задержанными, прапорщик милиции Карпицкий возмущался и в этот раз, но недолго и очень тихо, просто ворчал, и не по поводу документов на заочно арестованного Судом Сбеглова, потому что с ними было всё в порядке, то есть, Игорёк в СИЗО отправлялся на вполне законных основаниях, а из-за того, что не хотелось ему после двадцати одного часа суток куда-то ехать, кого-то везти и сдавать в ИВС. Не хотелось, но пришлось – указание начальника милиции общественной безопасности, бывшего в эти сутки ответственным по райотделу. Да, к тому же, к вечеру вернулись в родной отдел и начальник, и его заместитель, оба злые из-за оставшегося нераскрытым двойного убийства, настолько злые, что все, кому не посчастливилось задержаться на работе, сидели в своих кабинетах, как говорится, тише мышек, что-то писали и писали, забивали дела справками, ибо очень скорая и очень доскональная проверка этих самых дел теперь была неизбежной, а за ней и наказание. А кому посчастливилось, разойтись по домам раньше, спешили уже обратно, на свою любимую работу.

Сбеглов младший за всё время пребывания в компании Боровикова и Краюшкина так ни слова и не проронил. Смотрел на них исподлобья, как загнанный зверь. Оскала только не было. Вспомнил ли он их? Осталось неизвестным. Да, и что изменилось бы оттого, что он и его мать вспомнили бы их, и что они об этом знали бы? Ни чего, ровным счётом ни чего. Только, наверное, как – то более тяжко стало бы на душе. Или не стало бы? Игорь ждал недолго, его увезли из райотдела в ИВС очень быстро – Карпицкий очень сильно спешил избавиться от всех своих подопечных и завалиться на боковую. Это Сапрунова и другие задержанные ждали долго, пока их увезут, потому что они были задержаны ещё при свете дня. Всех вместе их и увёз Карпицкий, полностью набив дежурную машину живым грузом. Правда, что бы дежурный следователь девяносто первые и на Сбеглова, и на Сапрунову выписала, розыскник бегал договариваться, всё-таки, сам.

Олегу Пуховцу Андрей не смог доложить о ещё одном удачном задержании за день, потому что того вместе с начальником участковых у себя в кабинете ругал, и это ещё мягко говоря, сам Опонасенко, и Краюшкин попасть под горячие руки многочисленных начальников совсем не спешил. Можно было доложить начальнику уголовного розыска райотдела подполковнику милиции Рыбалко, срочно отозванному из отпуска. Можно, но не стоило, потому что отозван он был так срочно уж точно не для того, что бы Опонасенко и Лукашов поздравили его с наступающим Новым Годом. Рыбалко, к тому же, у себя в кабинете засиживаться и не собирался, тем более выслушивать опера Краюшкина. Он тоже спешил в кабинет к Опонасенко, что бы слушать, слушать, слушать… Увы, не песни слушать…

 Ладно, завтра можно будет доложить. А сейчас что? Конец рабочего дня, длинного, холодного серого какого-то и очень нудного. Домой? А домой не хочется. А почему не хочется? А к кому хотеть-то? К дочке. Так она спит уже. К жене. А ей это надо? И ответа на этот вопрос нет. Давно нет.

- Ну, и какие планы на вечер, дядя? – Спросил Боровиков Андрея, когда стало ясно, что подвиги на сегодня закончились.

- Не знаю. – Пожал опер плечами.

- Давай домой тебя отвезу.

- Не надо.

- У-у-у, как всё запущено. Рассказывай, давай, дядя.

- Да, нечего, Дэн, рассказывать.

Помолчали.

- Слушай, а давай водки выпьем. – Предложил Боровиков.

- А тебе домой не надо?

- Надо, но оставлять тебя одного здесь я не имею морального права, а то ещё застрелишься. Вы, менты. последнее время взяли моду, вешаться да стреляться.

- Да, ну тебя с твоими подколками. – Отмахнулся Андрей, но Боровиков на это внимания не обратил и, наигранно вздохнув,  сказал

- Но и сидеть вдвоём ночью в служебном кабинете и без водки, это ненормально, могут не так понять.

- А жена твоя как отнесётся к тому, что ты домой не придёшь?

- Нормально отнесётся. Тот этап семейной жизни, который у тебя сейчас с твоей женой, у меня с моей лет семь, как прошёл, и замечу, мне было не легче, чем тебе, но выдержали.

- Как?

- Подожди с вопросами своими. Давай водки, всё-таки, выпьем.

- У меня денег нет.

- А у ментов их никогда нет. – Усмехнулся Боровиков. – Спонсирую, не первый же раз.

- Не дави на мозоль больную.

- Да, ладно тебе. Вопрос в другом. Где пить будем?

- Не знаю. Ни куда не хочется совсем. Знаешь, Денис, последнее время всё чаще ловлю себя на мысли, что этот кабинет мне дом родной, что я здесь родился, вырос, и уходить отсюда не хочу.

- Ну, тогда здесь и будем пить водку, раз это дом родной тебе.

- Здесь всё начальство.

- Андрюха, ты как первый день замужем. Мы же тихо.

- А, давай. – Согласился Краюшкин. Пить ему не хотелось, но, может, отвлечёт от грустных дум. – Погоди только, я ствол в сейф спрячу от греха подальше, потом, попозже сдам, схожу в оружейку.

Когда вернулись из магазина с пакетом, в котором были водка и закуска, в коридоре встретились с заместителем начальника уголовного розыска. Хорошо, что не с Опонасенко или Лукашовым. Первый заместитель начальника райотдела зашёл в кабинет позже, когда Андрей, Денис и Олег втроём уже приняли грамм по сто, закусили и курили. 

- Краюшкин! Завтра с утра тебе будут приданы областные гаишники с машиной, и полными баками бензина, и не дай тебе Бог, Хрулёву не поймать в течение спецоперации.

- Понял, товарищ полковник.

- А чего у вас тут, вообще, происходит? – Строго спросил начальник криминальной милиции, медленно оглядев предметы, стоявшие на столе.

- Да, так, товарищ полковник, с устатку, да с мороза по чуть – чуть решили. – Заступился Пуховец. – Всё под контролем.

- Ты мне, Олег, про своё «всё под контролем» лучше не рассказывай, я сегодня посмотрел своими глазами. – Махнул рукой Лукашов и вышел из кабинета. – Закройтесь хотя бы, работнички, забодай вас комар…

Налили в очередной раз, чокнулись, не произнося тоста.

- Ты чего не закрылся-то, дядя? – Спросил Денис и добавил. – Сейчас возьмут и уволят за распитие на служебном месте.

- Да, затупил чего-то. – Ответил лейтенант милиции честно. – Да, и хрен с ними, с начальниками этими, всех не выгонят, работать и так не кому.

- Ладно, уже серчать на начальство, оно у нас нормальное, бывает и похуже, сам видел. А Лукашов с Опонасенко, кстати, тоже от главковского начальства получили за мокруху эту, и получили вполне по-взрослому, не сюсюкались с ними. – Сказал Олег, наполняя вновь рюмки. – А уж как нас с Рыбалко переехали, но, в общем, понять можно их.

- Интересно, ты до того, как накатил капель так несколько, думал о том, что понять их тоже можно? – Спросил Боровиков, но заместитель начальника уголовного розыска ему не ответил, потому что, как говорится, вздрогнули, а потом просто забыли уже, перешли на другую тему, а потом снова вздрогнули и снова перешли на другую тему, и потом ещё и ещё, тем более что Олег кому-то позвонил, и через полчаса в кабинете на столе появилась ещё одна литровая бутылка водки. О том, как пережить этап семейной жизни, когда не хочется идти домой, так и не поговорили, да, наверное, и не надо было. Или надо? Но легче Краюшкину стало.

Уснул он, как и всегда в таких случаях, на четырёх стульях, составленных в ряд у стены, подстелив под спину свой и Ожегова бушлаты и укрывшись своей курткой – пуховиком. Пуховцу Олегу, в отличие от Краюшкина, пока ещё хотелось домой, и потому он вызвал какого-то своего друга, который и увёз его к молодой жене, и к сыну. Боровиков ушёл спать в свою машину, во всяком случае, обещал Андрею, что пьяным на ней ни куда не поедет, а будет именно спать, потому что ему там комфортнее, чем в кабинете оперском…

 

 

 

 

 

 

 

ДЕНЬ ВТОРОЙ

 

То, что ему снилось, было тяжёлым, вроде и не кошмар, но душило своей тяжестью. Какие-то яркие вспышки, неясные расплывчатые лица, чей-то утробный голос. Он не понял, что ему снилось. Проснулся от настойчивого звонка мобильного телефона. Скинул на пол куртку, встал со стульев, чувствуя, что всё тело затекло и словно окаменело от сна в таких условиях, потянулся до хруста в костях. Долго не мог понять, где лежит и настойчиво продолжает звонить его мобильник. К звонку добавился ещё не менее настойчивый стук в дверь. За окном ещё темно и, значит, он не проспал. Андрей не без труда нашёл на столе, среди пустых бутылок, рюмок и посуды из-под закуски свой телефон. Так настойчиво ему звонил в столь ранний час Колька Городилов – опер из убойного отдела, но зачем. Надо ответить на звонок и ответ на вопрос будет получен незамедлительно, но Краюшкин не ответил, а пошёл открывать дверь кабинета, стук в которую был всё более настойчивым, и кто-то там даже позвал опера по имени. Этим кем-то и был Городилов, собственной персоной.

- Ты чего такую рань, Коля? – Спросил Андрей, включив свет в кабинете.

- Может, в кабинет запустишь? – Спросил Николай. – А то я на утреннем морозце чуть совсем дуба не дал.

- Ну, заходи.

- Да, мне вчера уже за полночь Пуховец позвонил, сказал, что бы я к семи утра был, как штык у тебя, Хрулёву помогать тебе, ловить.

- А что, у убойного отдела своих дел нет? У вас целое двойное со вчерашнего дня глухарём повисло.

- Да, там городские решили раскрывать, им тоже показатели нужны, ну, а, вообще, Сан Саныч наш будет всё поднимать, под их чутким руководством, а меня к тебе, значит, но ненадолго, на операцию эту твою только.

- Понятно. – Ответил Краюшкин, наливая себе в кружку воды.

- О, да, тут вчера сабантуй был, смотрю. – Усмехнулся Городилов.

Андрей ни чего не ответил, стал убирать со стола, составлять пустые бутылки и консервные банки с пластиковыми одноразовыми тарелочками в мусорную корзину, рюмки и столовые приборы - в стол.

- Куда поедем, где ловить её будем? – Спросил Коля.

- Не знаю. – Ответил розыскник. – Сейчас со стола уберу пока, и подумаю, надо с мыслями после вчерашнего собраться.

- Ясно. Ну, ты пока собираешься со своими мыслями, я чайник поставлю, а то замёрз, надо согреться.

- Ставь. – Согласился Андрей. – Будь, как дома, не забывай, что в гостях.

Городилов включил чайник и стал внимательно смотреть, как Андрей убирает со стола, а убирал он с большим трудом, голова была тяжелее той двадцатичетырёхкилограммовой гири, что забытой напрочь всеми с незапамятных времён стояла в углу их кабинета, за сейфом Ожегова. Откуда и когда появилась здесь эта гиря, не помнил уже ни кто. Хорошо хоть, что ещё помнили зачем, но, правда, только помнили и по назначению не использовали.

- Тебе бы пивка сейчас, а то, вообще, потерянный, гляжу. – Искренне сочувствуя состоянию здоровья коллеги, сказал Городилов.

- Ты волшебник что ли? – Спросил розыскник.

- Нет. Жаль даже, что нет.

- Вот именно, что жаль, потому и молчи лучше. – Краюшкин кое-как убрал, всё-таки, со стола.

Он налил себе и Городилову кофе три в одном, от которого помощник отказываться не стал, ибо ему без разницы было, что пить сейчас, лишь бы погорячее.

- Сейчас гаишники подъедут, и поедем. – Сказал Краюшкин, осторожно делая глоток из кружки. Он уже решил, куда поедут первым делом, и хотел сказать об этом Коле, но в дверь постучали.

Коля Городилов волшебником не был, он был всего лишь таким же лейтенантом милиции, как и Андрей, а жаль, но зато волшебником оказался Денис Боровиков, и принесённая им полулитровая бутылка пива, была опустошена в две минуты, если не меньше.

- Спасибо, Дэн. – Закуривая, поблагодарил розыскник следователя военной прокуратуры и спросил. – Какие планы на сегодня?

- В контору к себе сейчас. – Ответил друг. – Надо же посмотреть, какова там обстановка.

- Жаль. Я тебе хотел предложить, ещё один подвиг совершить, поймать самого настоящего убийцу.

- Ты так говоришь, дядя, как будто бы я ни когда убийц не ловил.

- Таких, какого мы будем сегодня ловить, ещё не ловил. Держу пари.

- Почему это ты так уверен?

- Потому что он женского пола. – Ответил Краюшкин и добавил. – В армии женщины, конечно, служат, но только я не слышал, что бы они кого-то убивали.

- Тут ты прав, дядя. – Согласился следователь. – У нас только пьяные прапора с такими же пьяными курсантами мужиков, мимо проходящих, до смерти могут запинывать и в мусорные баки мёртвые их уже тела, скидывать.

- Да, было дельце. Если бы не ты тогда, долго бы я ещё того прапора искал.

- Ну, главное, справились. Семь лет ему дали, два года теперь уже отсидел. – Сказал Денис и протянул операм руку для прощания.

- Так ты не с нами? – Уточнил Краюшкин.

- И рад бы, но, увы, свои непосредственные обязанности тоже забывать нельзя. Я позвоню, если что. – И Боровиков вышел из кабинета.

- Это про какую мокруху и про какого пьяного прапора он сейчас говорил? – Спросил Городилов, когда за Денисом закрылась дверь.

Андрей не сразу ответил, а сначала включил компьютер, запустил приложение: «Шахматы с Гарри Каспаровым», приготовился поставить компьютерному противнику мат, точно зная, что не поставит. Играл он белыми, сделал первый ход и посмотрел на Николая.

- А, года три назад во дворе девятиэтажки на Советской восемнадцать, вечером в одной из квартир этого дома, прапор с курсантами из зенитно-артиллерийского бухали, а потом пошли приключения искать, и нашли их сразу, как только вышли из подъезда, мужик мимо шёл, ну, они, небрежно так, попросили у него закурить, а он некурящим оказался. В общем, всё банально оказалось, никакого такого детектива века не было. Обидевшись на эту самую банальность, прапор дал команду курсантам, дать мужику прикурить, то, что тот некурящий, прапору было плевать, вот и дали прикурить, пинали долго, среди бела вечера, на глазах у бабушек соседских, а потом в мусорный бак его забросили и пошли дальше приключения искать. Поймать их тогда не смогли сразу, потому что, не смотря на то, что множество свидетелей набирали ноль два в тот вечер раз сто, милиция подъехала, как всегда, минут так эдак через полчаса…

- Да, чего ты мне рассказываешь? – Перебил Николай Андрея. – Помню я то дело, Рыбалко тогда раскрывал, он, как раз, старшим опером был по тяжким, а я у него стажёром. Мы же и задерживали их всех на следующее утро, прапора на хате, а курсантов в училище уже. Училище тогда сразу от них открестилось, уволили задним числом, что бы честь мундира не  марать, не только милиция этим грешна. Я не пойму, причём тут ты и этот друг твой?

- А мы потом подключились. – Ответил Краюшкин, делая очередной ход и тут же осознавая, что неправильно пошёл, иначе надо было. – Когда вы уже всё раскрыли, и следствие, тогда ещё, прокурорское всех этих бравых воинов под подписку отпустило. Курсанты-то по домам разъехались, под контролем родителей находились, привыкли в училище всё по команде делать, поэтому, находясь под подпиской, из дома ни шагу не сделали без ведома следователя, а вот прапор – был птицей вольной, в бега подался, понимая, что курсанты его по полной грузят. Да, и бабушки соседские его грузили, курсантов-то они не знали, те в училище, в казармах всё время, а вот прапор в доме том жил, водку каждый вечер жрал, покоя соседям не давал, на чеченский синдром всё пенял.

- Ну, и где поймали его тогда? Я после того раскрытия в учебный центр ушёл, как раз, так не помню, чем там закончилось, знаю только, что в оконцовке курсантам судья по три года условно дал, а прапору семь реального. У Рыбалко спрашивать неудобно было, он к моему возвращению из учебки, уже начальником стал, так запросто с ним не поговоришь.

- А не надо было судье хамить, грубить и бегать от следствия, тогда бы тоже условным отделался бы, там же четвёртая сто одиннадцатой была, а не сто пятая, да боевое прошлое за плечами, да впервые, да спьяну, сдуру, точно на условный соскочил бы, если бы в ноги судье бухнулся, поплакался бы ему. А он давай гонор свой показывать, судью тыловой крысой обозвал, вот и отхватил по полной, да года через два по условно-досрочному выйдет, поди, если за ум взялся, а, не взялся, так ему кум в зоне чего-нибудь придумает, что бы он, не слезая с нар, новый срок получил себе. 

- А он реально воевал, не знаешь?

- Не знаю, не расспрашивал, боялся с ним общую тему найти, начал бы мне на больную мозоль давить, скажи я ему, что тоже был в горячей точке, мол, вместе же, братишка, по горам чеченским шагали, не отдавай меня прокурорам да судьям, помоги, ну и тому подобное. Кстати, он меня тогда тоже крысой тыловой обозвал, так и сказал, что я ни жизни нормальной пацанской не видел, ни службы мужицкой, спрятался в ментовке своей и чувствую себя главным, а сам-то трус и чмо, мусор, одним словом.  – Усмехнулся Краюшкин, делая очередной глоток кофе и читая оповещение, что компьютерный противник опять поставил ему мат. Какая-то быстренькая партейка получилось, но начинать новую не хотелось, да и незачем было.

- А ты бы пошёл у него на поводу? – Спросил Городилов.

- Не задавай, Коля, провокационных вопросов. Не знаю я, но было мне очень как-то не по себе, мог бы сорваться, и прибить его там же, что бы не прикрывался боевым прошлым и братишками. А оно мне не надо, сидеть потом за него.

- Андрюха, я вот всё спросить хотел, а ты сам-то воевал?

- Смотря, что понимать под словом «воевал». Как деды наши в Великую Отечественную, не воевал, конечно, и не приведи Господь такую войну на своих плечах вытащить, а так-то послужил полгодика, посмотрел, пару раз пострелять пришлось, не герой, в общем, и, вообще, говорить об этом не хочу, приятного мало.

- Ладно. Извини. Просто я-то в стройбате всего год пиджаком, ничего, вообще, за срок службы не видел, строили и строили дачи генералам, вот и всё, вспомнить не чего. – Городилов закурил. – Где гаишники эти, блин? Скоро восемь уже.

- Не извиняйся, проехали. – Махнул Краюшкин рукой, тоже закурив. - А поймали его тогда в соседней области, в маленькой деревушке, которая ближе к Казахстану, чем к нам, где он жил у прабабушки своей жены бывшей.

- Жена сдала?

- Нет. Она в Москве давным – давно живёт. С любовником умчалась туда, пока этот воевал, но семья её не поняла, зятя бывшего жалела. Только пока мы всех родственников жены устанавливали бы, бывшей, заметь, жены, которая ещё и за тридевять земель отсюда, к тому же без прописки там, то есть не так просто её просто опросить, не говоря уже о том, что бы установить её прабабушку, да ещё и по линии матери, лет так – эдак пяток прошёл бы, может и меньше, конечно, но точно не месяц и даже не два, и не три, а найти надо было быстро, брат невинно убиенного жалобу генералу на стол положил, потому дело на контроле было, чуть ли не каждый день теребили из главка, чего мы с Ожеговым наработали.

- Ну, а кто сдал-то? – Нетерпеливо спросил Городилов.

- Всё банально и скучно, Коля. Никакой интриги и заговора тёмных сил или светлых там. Лучший друг и сдал. Тот самый, с которым прапор этот войну чеченскую бок о бок ломал, в одной палатке жили, в одном окопе сидели, из одного котелка спирт пили. Тоже, кстати, прапор. Где сейчас он, я не знаю, училище-то расформировали, а так, вроде, до последнего дня служил, может, перевёлся куда. Правда, мне не сдал, как я ни старался, как ни подкатывал к нему, а только мало у меня опыта было ещё, только – только младшего лейтенанта тогда получил, не умел ещё разговорить человека, это же наука целая, не зря Жеглов говорил, да и сейчас-то ещё толком не умею, а тогда, вообще, тем более, военного, они же обучены тайну хранить. Ожегов тоже не смог его расколоть. Друг этот только видел нас, так сразу морду тяпкой, мол, знать ни чего не знаю, товарищи милиционеры, и, вообще, мне, человеку военному, прошедшему войну, с ментами, крысами тыловыми, разговаривать не о чем. Вот и все наши разговоры. Прослушку хотели на него поставить, так Аренский, судья наш из областного трусливый дюже, не подписал, не увидел, как всегда, оснований для ограничения  гражданина в его конституционных правах, и не важно, что тот лучший друг разыскиваемого. В общем, пришлось к Дэну за помощью обращаться, сделали ставку на то, что со следователем военной прокуратуры друг этот будет поразговорчивее. Милицию-то они, люди военные, не боятся, а вот военную прокуратуру опасаются. Ну, и не прогадали. Полчаса разговора всего было у них, один на один, и всё поехали и задержали дружка его - душегуба, правда, почти сутки пришлось его выкуривать, не хотел сдаваться, двери не открывал, а деревня вдалеке от города, ОМОН не приедет, да и двери ломать не могли, он же под подпиской был тогда. Ну, выкурили, привезли, тут же его и под стражу. Самое противное и смешное одновременно было видеть, как друг его прибежал, хавку ему принёс, обнимался всё с ним, сокрушался всё, как же это менты  поганые смогли поймать-то, найти. Так и подмывало, вломить его перед задержанным нашим, что он и сдал его, что бы не выёживался никогда больше, да честь оперская дороже.

- Ты думаешь, прапор этот сам не понял, кто его сдал?

- Не знаю. – Пожал розыскник плечами. – Может, понял, а, может, и нет. Ну, где там гаишники эти, действительно?

Краюшкин налил ещё кофе и снял трубку телефонного аппарата, позвонил в дежурку.

- Алло! Там гаишников областных не видать? Как уже давно ждут? А к нам чего не поднимутся? А! Ты, оказывается, сказал им, что я ещё не приходил сегодня. Рома, я ещё не уходил, что бы ты знал. И ты забыл, что инициатива, как правило, дрючит инициатора. Ладно, спускаемся.

- Чего там? – Спросил Городилов, когда Краюшкин положил трубку на рычажки.

- Да, Чернов, видать, устал. Сутки, наверное, тяжёлые были, гаишники давно приехали, а он им сказал, что я ещё не приходил сегодня, вот они и не поднимаются, ждут в машине у себя.

- А, ты ему говорил, что ночевать здесь будешь? – Ожидая, пока Андрей уберёт бушлаты в шкаф и наденет куртку.

- Не помню. – Ответил Краюшкин, после нескольких секунд замешательства и, открывая свой сейф, что бы достать кобуру и наручники.

- Ну, вот, человека не предупредил, а обвиняешь его. – Усмехнулся опер из «убойного». - Скоро ты там?

- Сейчас уже. – Ответил розыскник, доставая кобуру и с удивлением в неё заглядывая. – Всё равно, Чернов виноват, потому что тупит сам. Я же ствол ему вчера не сдал. А, если ствол не сдал, значит здесь, потому что, если бы я домой с ним ушёл, он бы уже кипеж поднял, а так тихо, значит, знал, что я здесь. И кабинет не был опечатан, а это тоже кипеж был бы. Короче, Чернов знал, что я здесь. Может, ему Пуховец сказал, а, может, я сам звонил, но он знал и он забыл.

- Ладно тебе умничать, аналитик ты наш. – Вновь усмехнулся Городилов. – Пошли уже.

- Пошли. – Согласился Андрей и, взяв со стола папку с бумагой и сунув в карман куртки наручники, вышел из своего кабинета, пропустив вперёд Николая.

 

***

 

Ожидавший окончания последнего часа своего очередного суточного дежурства Ромка Чернов к замечанию Краюшкина по поводу того, что ввёл в заблуждение сотрудников областной ГИБДД и несданного Краюшкиным в оружейку табельного оружия, отнёсся безразлично. Зевнул и махнул рукой, иди, мол, Андрей, иди уже. Не произнёс ни слова. Гаишники безмятежно спали в своём патрульном автомобиле. Опер постучал в ветровое стекло водительской двери, и инспектор открыл ему заднюю дверцу.

- Здорово, парни. – Поприветствовал розыскник инспекторов, открывая другую заднюю дверцу Городилову.

- И вам не хворать. – Заспанным голосом ответил водитель.

- Куда едем? – Спросил Андрея напарник водителя.

- В Сосновск.

- Ну, в Сосновск, значит, в Сосновск. – Сказал инспектор – водитель, громко зевнув, и завёл двигатель. -  Ваше дело указывать, наше рулить.

- Зачем? – Спросил Николай розыскника.

- У Хрулёвой друг там или муж гражданский. В общем, не знаю, как его назвать, но они последнее время вместе жили и он последний, кто её видел.

- Сожитель он называется. – Пояснил Городилов.

- Не умничай. – Парировал Андрей.

- Ладно. Не буду. Думаешь, она там?

- Нет, там у него родители и сестра старшая со своей семьёй, так что этой там места нет.

- А он сам-то там?

- Там. Я звонил его родителям, разговаривал с ними. Говорят, что он не знает, где она, сам сидит и трясётся, боится на улицу выйти.

- Так, может, правда, не знает?

- Может, и не знает, но в любом случае начинать поиски надо с него.

Дальше, пока выезжали из города, ехали, молча, и только напарник инспектора – водителя сделал единственное шутливое замечание

- Сразу видно, что опера в машине, стёкла аж запотели.

Спорить с гаишниками и доказывать им, что накануне спиртного не пил, учитывая, что, как раз, пил, Андрей не стал – у них, у инспекторов ГИБДД, на эти дела нюх особый, бессмысленно с ними спорить.

Засыпая, Андрей поймал себя на мысли, что жена-то ему ни разу за сутки не позвонила, и даже СМСку не прислала – совсем не интересно ей, что с мужем. Почему не пришёл ночевать домой. Подумав об этом, он почему-то не расстроился. Почти заснул, подумав, почему же сам-то не позвонил жене, и тут же ответив на свой мысленный вопрос, а зачем? Что скажет ей? Поинтересоваться только, как там дочурка. Так ведь жена неправильно поймёт вопрос. Наверное, неправильно. А, может, и правильно. Гордый Андрюха. И жена его гордая. И как быть? Наверное, развод, всё-таки. После праздников новогодних в ЗАГС надо будет сходить, подать заявление. А Новый Год-то где, как и с кем встречать? Семейный же праздник, да только семьи нет. Или есть?

Когда патрулька вырвалась из города на федеральную трассу «Сибирь» и стала приближаться к Сосновску, до которого от Таёжного было всего-то пятьдесят километров, Городилов разбудил Андрея своим вопросом

- Андрюха, а я всё думаю, прабабке-то этой сколько лет?

Краюшкин не сразу понял, о чём его спрашивает напарник, усиленно пытался не проснуться, но тот был настойчив, недаром, ведь опер из «убойного», если вцепится, то пиши «пропало».

- Какая прабабка ещё, Коля? – Розыскник опустил форточку, закурил. – Чего ты пристал ко мне?

- Ну, та, у которой прятался прапор тот? – Пояснил Городилов.

- Да, лет восемьдесят, наверное. – Ответил Андрей и добавил. – Про неё там все говорили, что она ведьма, дом у неё на отшибе, так его селяне стороной обходили. И чего она тебе далась? Померла уж, поди.

- Чего же она, коли ведьма, не узнала, что вы уже знаете, где этот прапор и едете брать его?

- Да, ну тебя с твоими вопросами. – Попытался рассердиться Краюшкин, но почему-то не получилось. – В больнице она тогда лежала, так что прапор этот один в её доме хозяйничал.

- А чего почти сутки-то выкуривали его?

- Да, он прознал про нас откуда-то, только уйти не успел, хотя идти-то ему, по сути, не куда было.

- Может, бабка эта, ведьма которая, ему дар свой передала чуть- чуть?

- Иди ты к лешему со своими подколками! – Андрей усмехнулся. – Ни какая она не ведьма, просто живёт на отшибе, за большаком, а меньше, чем в километре от её дома, церковь заброшенная и кладбище старое, жила одна все последние годы, и лесопосадок много вокруг её дома, с улицы и не увидишь, чего там делается, в доме-то, вот односельчане и навыдумывали…

- Так, а он-то тогда как узнал про вас? – Не отступался Коля.

- Да, кто его знает? Он нам не сказал. Может, увидел нас, хотя мы ещё до рассвета дом-то его окружили. Кстати, жутко было. Темно, звёзд на небе нет, а луна яркая такая, большая, а кругом, говорю, кусты да деревья. В общем, почти как в голливудских фильмах ужасов. Он тоже, может, и не спал. Говорят, будто бы жулик чувствует, что его вот-вот возьмут. Сам сколько раз слышал при задержаниях, как задерживаемые сокрушались, мол, чувствовали же, что душно как-то становиться, что уходить надо, что со дня на день менты нарисуются, да на чудо понадеялись, а чудо не пришло, менты пришли. А, может, друг этот, который его сдал нам, отзвонился ему, совесть, может, у него не выдержала. Позвонил ему,  так, мол, и так, прости меня, а только менты поганые пытали, иголки под ногти засовывали, не выдержал, сдал тебя, беги. А этот, вроде, и рад бы бежать, да не куда, а, может, поздно ему этот товарищ отзвонился, он бежать, а мы-то уже тут, вот он и заперся в доме. Орал, кстати, через двери, что спалит дом вместе с собой, если не дадим ему уйти. Поэтому мы и не грубили, в лобовую атаку не шли, уговаривали его, что бы сам сдался, что бы не дурил.

- А, если бы спалил всё-таки? Не отписались бы потом.

- Не спалил бы. Кто себя убить хочет, тот, молча, делает это, сразу, и всё. А всё остальное – это понты, напугать нас думал.

- Раз не испугались, чего возились сутки? Надо было выносить двери и брать его, раз уверены были, что на понт берёт просто.

- Умный такой ты, Коля. Тебя бы туда. Мы на чужой территории работали, там своё начальство. И мы же не знали, кто там у него в доме ещё. Мало ли. А вдруг себя-то не убил бы, а нас бы в упор бы из чего-нибудь. Бывало и такое. На войне-то был, так кто знает, какие тараканы в голове у него. Да, и, вообще, он ли это?

- В смысле, не знали, он или нет? Сами не знали, кого ловили?

- Представь себе. Его там никто не знал и не видел. Дом-то нам дружок его точно обрисовал. Так мы за этим домом ещё часа три наблюдали из кустов, я на черёмухе сидел, смотрел всё, кто выйдет во двор, а ни кто не выходит и не выходит. Ну, а как рассвело, так уже и таиться не стали, вплотную к дому, дверь, окна обложили, через запахнутые двери видим, что ходит кто-то, а кто, понять, разглядеть, не можем.  Участкового местного спрашиваем, а он тоже не знает, за дом знал, а кто там и что, не знал, потому что сам боялся ведьмы. Да, ему, по большому счёту, главное было, что жалоб не было же на жильцов этого дома, так чего ему туда лезть, узнавать, кто там и зачем, без надобности ему это было. В общем, сломай мы дверь, а там, вообще, люди другие, ни в чём не повинные, вот тогда точно отписываться пришлось бы.

- Ясно. – Констатировал Городилов и закурил.

- Чего тебе ясно? – Усмехнулся Андрей. – Тебя мой ответ устроил, значит?

Колька промолчал.

- Ладно, открою я тебе тайну. – Вновь улыбнулся Краюшкин. – Прапор этот узнал, что мы его сейчас брать будем, только потому, что…

Розыскник специально не стал договаривать, ожидая реакции своего напарника, которая не заставила себя ждать, хоть и не была такой, какой он её ожидал

- Что? – Спокойно спросил Городилов.

- Потому что собаки во дворе залаяли, нас почуяв. Вот и весь секрет, Коля. Мы-то с дороги, да в ночь ещё ехали же, как-то и не подумали, что во дворе деревенского дома, да ещё на отшибе стоящего, обязательно есть собака, и не одна. Ладно, хоть на привязи все были, не доставали до нас.

- Так я и думал. – Подытожил напарник, выкинув окурок и поднимая форточку – Ничего интересного в нашей работе. Рутина.

Дальше ехали, молча, хоть и недолго уже. Краюшкин убедившись, что Николай, наконец-то, заснул, задремал и сам.  

 

***

 

- Приехали. – Оповестил инспектор-водитель. – Куда дальше?

- Давай в их отдел местный. – Проснулся Краюшкин, посмотрел в окно, за которым было ещё темно, затем на часы на своём мобильнике, которые показывали без четверти девять утра. Декабрь. Сибирь. Не скоро ещё рассветёт. Они стояли на окраинной улочке Сосновска.

- Тормозни где-нибудь, - попросил Колька, - по малой нужде надо.

Инспектор выполнил просьбу, а Андрей проворчал

- Не мог попросить, пока по трассе ехали, обязательно надо было дождаться, когда в город въедем.

Но сам тоже воспользовался возможностью, как и инспекторы ГИБДД, благо, что на улице, как раз, не было ни души.

Сосновск был не столько городом, сколько маленьким посёлком городского типа, где преобладал частный сектор. Одноэтажный Сосновск, усмехнулся розыскник про себя, вспомнив название передачи Владимира Познера «Одноэтажная Америка», которую сам никогда не смотрел и понятия не имел, о чём там шла речь, но её название ему вспоминалось всегда, как только он находился в каком-нибудь частном, одноэтажном,  секторе или деревне.

Сосновский райотдел тоже был одноэтажным, но длинным зданием, в котором опера ютились в трёх кабинетах.

Местный розыскник уже с раннего утра был где-то на территории, операция «Розыск» идёт ведь, министерская. Но в отдел он, после того, как ему позвонили, прибежал скоро – городок-то маленький, за пару часов можно обойти, прогулочным неспешным шагом.

  Рассиживаться долго и строить грандиозные стратегические планы, не стали, а сразу выдвинулись на территорию, при этом сосновский розыскник был восхищён, что машина у гостей есть, сам-то всегда пешком бегает по городу, хоть в спецоперацию, хоть в обычный день службы.

- Толян этот с детства какой-то пришибленный, я его знаю давно, он по мелочи воровал раньше, а потом каждый раз трясся так, как будто президента целого убил. – Стал рассказывать сосновский розыскник о друге Хрулёвой. - Вот и сейчас трясётся.

- Сейчас-то ему есть, чего трястись. – Пояснил Городилов. – Свидетель по убийству.

- А, может, это он того мужика, а не Хрулёва. – Спросил Краюшкин опера из «убойного».

- Не, Толя не может, он сачок, у него руки постоянно трясутся от страха. – Ответил за Кольку местный опер.

- Руки трясутся, а воровал. – Заметил Андрей.

- Да, он воровал-то по собственной глупости. И всё время боялся. Он класса три в школе окончил, заикается чего-то с детства. Говорю же, пришибленный какой-то. И один он не воровал никогда, всегда по чьей-то указке, в основном, соседа своего, Гришки Ванина. Его же невменяемым признали потом, он в психушке лежал, но потом врачи сказали, что он социально не опасен, и отпустили на волю.  

- Так, а семья-то у него нормальная? – Спросил Андрей.

- Да, нормальная, вроде. Только сам знаешь, ни одной семьи без своего скелета в шкафу нет. В общем, тёмная история, почему в нормальной семье, один чисто дурак.

- А, может, его роняли в детстве? – Предположил инспектор, сидевший на пассажирском сидении.

- Может. – Согласился местный розыскник с предположением.

- Ну, и как с ним работать теперь, раз он дурак? – Спросил Андрей.

- По ситуации. Кстати, он, если что-то знает, то расскажет, его только напрягать сильно не надо, а то он со страху такого напридумывает, чего и не было никогда.

- А если не расскажет, воспользуясь тем, что всё равно дурак, и ничего мы с ним не сделаем? – Спросил Городилов и добавил. – В общем, нет у нас методов против Толи Иванова.

- Не пой заупокой раньше времени. – Ответил Краюшкин.

- Во, стоп. – Сказал местный розыскник. - Подъехали.

Дом, в котором жил Толя со своей семьёй, располагался в самом центре городка, и был, чуть ли не самым высоким – панельной двухподъездной пятиэтажкой. Ивановы жили на первом этаже первого подъезда, в угловой квартире.

Хозяева - мать и старшая сестра Толи, впустили оперов в свою квартиру на удивление радушно. Самого Толи дома не было, он со своим отцом работал в ночную смену в котельной, но оба с минуты на минуту должны были придти домой. Визитёрам предложили чаю, и они отказываться не стали.

- Скажите, как нам с Толей разговаривать, как вести себя с ним? – Спросил Андрей маму.

- Нормально, как и со всеми, он всё понимает, он добрый, честный, безобидный, только боится.

- Чего?

- Насилия. Крови. Что ему причинят боль, жизни лишат. У него неврастения на этой почве.

- А почему он так боится? – Спросил местный розыскник.

- Так, если на Ваших глаза человека убьют, то и Вы бояться будете. – Было видно, что мама Толи обиделась.

- Извините, не хотели Вас обидеть, но он всю жизнь такой, во всяком случае, сколько я его знаю. – Пояснил сосновский опер. – А убийство произошло только два месяца назад.

- Что же это вы? Проверяете человека по версии, а сами не знаете про него ничего. – Посетовала хозяйка.

- Ну, это только в кино бывает, что раз и всё, про человека всё известно, сразу, стоит только на одну кнопочку компьютера нажать… - Начал оправдываться местный розыскник, но его слушать не стали.

- Ему восемь было, когда отец наш на его глазах убил человека… - Пояснила вдруг сестра Толи.

- Да, какого, прости меня Господи, человека?! – Крикнула мать, перебивая свою дочь. – Сволочугу прирезал! Так тому и надо было.

Воцарилось минутное молчание, затем хозяйка тихо стала рассказывать.

 - Мы тогда бизнесом занялись, челноками были, в самом начале девяностых это модно было. В общем, денежки были. А у кого они есть, к тому обязательно рано или поздно придут, что бы отнять их. Вот и к нам пришли. Нас с дочкой тогда не было, мы к моему отцу на День Рождения уезжали в деревню, а Толя приболел что-то, муж и остался с ним. Я не хотела ехать, но он выгнал меня прямо, езжай, говорит, отца родного поздравь. Чувствовал как будто бы, что беда будет.

Женщина перевела дыхание, потом открыла форточку, закурила.

- Ждали они, как потом выяснилось. Муж мой на десять минут в аптеку выскочил, а эти в квартиру, постучали в дверь, Толя им и открыл. Сейчас-то уж сколько говорят – говорят, а дети всё равно дверь незнакомым открывают, а тогда и подавно, не боялись тогда ещё. Представить себе такого не могли. Ну, вот они в квартиру зашли, Толю в туалете заперли, давай шариться, искать деньги, драгоценности, вещи, может и ушли бы по-тихому, да муж тут, как раз пришёл. Один из этих козлов Толю из туалета вытащил, прижал к себе, нож к его горлу приставил, кричать давай, что бы муж не дурил, выпустил их что бы спокойно, иначе убьёт сейчас сына, а муж мой тоже сглупил. Не выпущу, говорит, милицией стал пугать, ну, второй-то с ножом на мужа и кинулся. А Толя перепугался, плачет, кричит. Муж со вторым давай бороться, нож у него как-то забрал и его же этим ножом и зарезал. А тот, который Толю держал, нож выронил, отшвырнул мальчишку, тот головкой об стенку ударился, сознание потерял. Муж мой, когда увидел, что этого-то убил, в ступор встал какой-то, упустил того, который Толю держал-то, не препятствовал ему, убежал тот. Потом уж соседи понабежали, милиция приехала, скорая. Милиция потом второго этого поймала, он рассказал всё, посадили его. Мужа тоже хотели посадить, прокурор требовал, мол, превышение пределов необходимой самообороны, да оперативники со следователем не дали, отвели ещё и эту беду от нас, костьми чуть ли не легли, а доказали, что никакого превышения не было, был один точный удар ножом в печень прямо. Вот сколько живу, а благодарна милиционерам, поэтому и вам не препятствую, надо вам эту гадину найти, так я помогу, как могу.

Помолчали.

- А с бизнесом мы тогда завязали, опять на бюджетную работу вернулись, с хлеба на воду перебивались, зарплату по полгода не видели, но хоть живы до сих пор, у Толи вот только до сих пор с психикой не в порядке, а теперь эта ещё напасть, и опять же на его глазах. Но он нормальный, не бойтесь, можно с ним разговаривать, только не пугайте его, помягче с ним. 

- Ладно, мы постараемся. – Заверил Краюшкин. – А он точно врать не будет? Вы поймите правильно, но ведь он воровал даже одно время, то есть нет доверия ему полного.

- Я понимаю. Да, только он же не сам воровал. Его этот Гришка Ванин из семнадцатой квартиры, сволочь такая, наркоман проклятый, заставлял, запугивал, что убьёт, и ведь знал, как запугивать, что говорить, так и говорил, что зарежет именно, ножом в печень. Будь он проклят. А Толя именно ножа боится. Он хлеб-то даже сам никогда не режет.

- Так, а с этой-то как же связался?

- Да, когда Гришке условный-то дали, Толя в психушке был, а когда вышел, говорит, боюсь, мол, Гришку, зарежет он меня. Он, Гришка-то, правда, к Толе и не подходил больше, отец наш сказал ему, одного убил, мол, и его убьёт, рука не дрогнет, но Толя всё равно боялся, вот мы его к деду в деревню и отправили, а там эта прошмандовка, по соседству, у своих деда с бабкой обиталась, пила на их пенсию. Я-то сразу, как узнала, против была, так и сказала ей, что бы к Толе даже не подходила. А муж говорит, что пусть Толька хоть такую бабу попробует, другую-то, получше, ему, такому и не найти уж. Ну, вот он и попробовал. Оторвать потом его никак не могли от неё, влюбился, кричит, и всё тут, истерики начались, головой давай биться о стену, грозить, что сам себя зарежет.  Давай болтаться с ней, где попало. Ох, натерпелись мы с ним.  Я уж смирилась, пустила их к нам, живите, мол, всё хоть под контролем. Ну, стали жить, он работает, она пьёт, с него деньги тянет, мы уж молчали – молчали, да сколько же такое терпеть можно, высказали ей, убирайся, мол, говорим, а она нам заявляет, что или Толя её, потому что она его любит, или ничей, зарежет его, одного, мол, Толю уже зарезала, и этого зарежет. Толя, как на грех, домой пришёл в этот момент. Услышал, истерика у него опять началась. Ну, я милицию вызвала, забрали её. А она и кричит Толе, или он с ней, или она найдёт его и зарежет. Увезли её, мы Толю под круглосуточный контроль, да только всё равно сбежал от нас. Ну, от людей слышали, что в Таёжном они с этой скотиной болтаются, он работает, она пьёт, как всегда, но, вроде, ничего, живой, и Слава Богу. А тут приезжает, трясётся весь, зарезала она там Толю какого-то. Другого какого-то. Я его спрашиваю подробности, а он трясётся, толком сказать ничего не может, плачет, заикается. Так и живёт у нас пока, с мужем в котельной работают, а эта к нам не приезжала, знает, что сдадим её в милицию сразу. Кого она хоть там убила?

- Мужика – собутыльника, двадцать два ножевых, всю грудь с животом искромсала. Он её изнасиловать хотел, как она говорит. Действительно, мужика Анатолием звали, такой же алкаш, как и она. Ваш Толя, действительно, всё видел.

- Ой, Господи, да за что же это всё нам? – Женщина заплакала.

Старшая сестра, всё время молчавшая, спросила вдруг

- А раньше кого она убила?

- Мужа своего, того, кстати, тоже Толей звали. Шесть лет отсидела, вышла по условно-досрочному.

- За что убила-то?

- Как всегда, за бутылкой чего-то не поделили. Он, вроде как, избивал её, ну и в тот раз начал, а она за нож, ну и… Там, правда, один раз ткнула, да в артерию попала, тот от потери крови и кончился…

- Так, а сейчас-то чего ищите её? За что?

- Следователь добренький попался, подписку ей дал, а она в бега.

- А дети-то у неё с мужем были?

- Да, были. Двое, только она сразу от них отказывалась, в роддоме ещё.

- Боже! Боже! Что же это делается на Земле? Как же ты допускаешь? – Продолжала причитать мать Толи.

Дочь, поглаживая её по плечу, пробовала успокоить, но в одной из комнат заплакал ребёнок, и девушка ушла к нему.

- Вот хоть у дочки всё, Слава Богу. И муж умница, и, вообще, сейчас ремонт в своей квартире делают, так к нам пока перебрались пожить. А Толю, как прокляли что ли. – Женщина тихо заплакала, спрятав лицо в ладони.

Андрею стало не по себе от вида плачущей матери, он встал, что бы выйти из квартиры, покурить, но женщина перестала плакать, посмотрела на него. 

- Курите здесь, в форточку вон. Извините меня. Просто тоже нервы уже ни к чёрту с этой жизнью собачьей.

- Мы понимаем. – Поспешил успокоить хозяйку местный розыскник.

- Скажите, а Толя и в самом деле не знает, где Хрулёва? – Спросил Городилов.

- Знал бы, так мне бы точно сказал. – Заверила женщина. – Не знает он.

- Ну и смысл тогда, Андрей, теребить парня? – Обратился Николай к Краюшкину. – Ему и так достаётся по жизни, а тут ещё мы будем на него наседать. Как бы помягче с ним себя не вели, а всё равно нервничать будет, истерика опять может начаться.

- Он не знает, где она, но он знает её связи, а мы нет. – Ответил розыскник. -  Будем стараться с ним, как с ребёнком, значит.

- Парни, сейчас с Толей этим поговорим, потом поможете мне. А? – Попросил местный розыскник.

- Что надо? – Спросил Андрей.

- Да, нарка одного в плен взять, я адрес знаю, но одному туда лезть бесполезно, да и до отдела его потом тащить через весь город, а у вас машина, как раз.

- За что он у тебя в розыске?

- Автоугоны. Вроде, как без цели хищения, просто, как ширнётся, так ему в обязаловку надо на машине покататься, гон  у него такой по жизни. От Суда скрылся, месяца три уже бегает.

- Ладно, попробуем. – Согласился Краюшкин.

- Буду признателен.

- Нам твоей признательности много слишком, ста рублей хватит. – Пошутил Андрей, прежде всего ради себя, но мысли о том, как строить разговор с полоумным Ивановым, всё равно покоя не давали.

Толя с отцом пришли минут через двадцать. Внешний вид Иванова младшего вызывал только жалость. Весь какой-то неказистый, с квадратным бледным лицом, очень маленького роста, худющий, но с большой головой, и в глазах вечный испуг. Действительно, что ли человека прокляли при рождении ещё? Интересно, за что? Увидев незнакомых мужчин, он сразу же затрясся, губы его дрогнули, из больших глаз по щекам покатились слёзы.

  - Толя, сынок, ты не бойся. – Сразу же стала успокаивать его мать. – Эти люди из милиции, они ничего плохого тебе не сделают. Ты же знаешь, милиционеры для того, что бы нас защищать, и тебя защитят, только ты им должен помочь. Понимаешь?

Парень, вытирая слёзы, часто – часто закивал головой, но продолжал молчать.

Его отец, не раздеваясь, вышел из квартиры.

- Куда он? – Спросил Андрей у женщины, но за неё ответила её дочь.

- В гараж. Он всегда уходит в гараж, с тех пор. Как только дома что-то неприятное, он сразу в гараж.

- Пьёт там? – Спросил Городилов.

- Нет, он, вообще, не пьёт. Просто уходит и сидит там весь день или всю ночь даже.

- Машина есть?

- Нет.

- А гараж зачем?

- Не знаю. – Ответила мать. – Машина была давно, потом продали, когда голодали, а гараж так и остался, маринады там храним.

- Нам можно начинать? – Спросил Краюшкин, глядя поочерёдно на женщину, и на её сына, который уже не плакал, но громко всхлипывал.

Мать внимательно посмотрела на своего сына и ответила оперу

-  Да. Начинайте. Только я рядом побуду. Можно?

- Конечно, можно. – Андрей постарался улыбнулся, но улыбка получилась, скорее, пугающей гримасой, и хорошо, что Толя этого не заметил.

- Толя, давай с тобой чаю выпьем. – Предложил розыскник, что бы хоть как-то расположить парня к себе, настроить его на разговор, адекватный разговор. – Угостишь чаем меня?

Иванов младший, молча, кивнул головой, продолжая всхлипывать.

Краюшкин знаком руки дал понять Городилову и местному оперу, что бы они вышли из кухни. Те, поняв, что разговор будет проходить в тяжёлой ситуации и много людей тут ни к чему, вышли в другую комнату, вслед за старшей сестрой Иванова.

- Толя, ты поможешь мне? – Задал Краюшкин первый вопрос.

Парень вновь, молча, кивнул, вновь всхлипнул.

- Толя, ты любишь Таню Хрулёву?

- Нет. – Очень тихо ответил парень, глядя в стол.

- А почему?

- Она убийца. Я не люблю убийц.

- А тебе её жалко?

Анатолий не ответил, просто отрицательно мотнул головой.

- А кого жалеешь?

- Маму, папу, сестрёнку.

- Толя, а Таня тебя любит?

Опять, молча, мотнул головой отрицательно.

- А почему ты так думаешь? Она же говорила, что любит тебя.

- Она не любит. Она другого Толю любит. – Ответил парень, заикаясь, и, подумав, добавил. - Она с ним спала.

- Ты говоришь про того Толю, про которого я думаю?

- Да.

- Он же её изнасиловать хотел? – Андрей, как ни старался обойти острые вопросы, у него это всё равно не получалось, и он желал одного, не вывести собеседника из душевного равновесия, что было трудно, чего он почти не умел, потому что почти всегда, ему нужно было, наоборот, вывести человека из равновесия, заставить своими словами волноваться своего собеседника, потому что тот, кто волнуется, как правило, должен сказать то, что утаивал и, в спокойном пребывании, не сказал бы об этом ни за что.

- Нет. Он не хотел. Она сама. Она думала, что я не знаю. А я знал, я видел много раз, но я боялся ей сказать, что я знаю.

- А как она узнала, что ты знаешь?

- Толя напился и начал мне при ней рассказывать, меня выгонять, а она его убила, что бы он замолчал.

Стоп, Андрей, стоп, иначе он начнёт вспоминать и тогда ничего не получится. Нужно другой вопрос. Срочно. Но какой.

- А почему ты от неё не ушёл сам? Ведь ты же её не любишь.

- Я боялся. – Ответил парень, помолчав немного.

- А потом как ушёл?

- Её милиция арестовала, увезла, а меня не забрала.

Странные дела, убитого в МОРГ, подозреваемую в отдел, а единственного свидетеля на месте оставили. Почему? Ладно, потом разберёмся, тем более, что копия протокола его допроса в деле имеется, допрашивали впоследствии, следователь из комитета сам ездил в Сосновск к Ивановым. Он всё видел, под стол забился, сидел там и смотрел, и даже хоть одно слово боялся произнести, не то что выбежать на улицу, позвать на помощь, он трясся весь от страха опять, как тогда, когда ему было восемь лет. Нельзя, ни в коем случае, нельзя ему сейчас всего этого напоминать. Но и ходить всё время вокруг да около нельзя. И чай допили.

- Толя, ты же куришь?

Иванов младший опять, молча, кивнул головой.

- Покурим?

Парень опять, молча, согласился.

- Ты меня угостишь, Толя, сигареткой, а то у меня кончились. – Краюшкин соврал, но так было надо, что бы хоть как-то показать опрашиваемому, что оперу нужна его помощь, что никто розыскнику не поможет больше, кроме него, Толи Иванова, показать, что Андрей сейчас зависит от него. И у него получилось, всего лишь на какую-то дою секунды, в глазах Анатолия промелькнуло удовлетворение тем, что ему доверяют, что его слушают, от него и оттого, что он говорит, кто-то и что-то зависит. Он дал оперу сигарету, прикурил сам.

- Толя, поможешь мне найти Таню? – Краюшкин закрепил ситуацию этим вопросом. Парень снова кивнул головой.

- Где она, Толя?

- Я не знаю. – Ответил опрашиваемый, заикаясь.

Ответ, которого следовало ожидать.

- Подумай, Толя.

И парень, подумав, снова ответил

- Не знаю. – Он отвечал спокойно, очень тихим голосом, не нервничал, но постоянно заикался. – Я, правда, не знаю.

- Хорошо. – Согласился Андрей. – А где она может быть? У кого? Как ты думаешь?

Иванов младший ещё какое-то время подумал, глядя в окно, за которым уже, наконец-то, рассвело.

- Она может быть у своих деда с бабкой в деревне, или у тётки своей в Таёжном, мы там один раз были вместе.

- Всё?

- Ещё у Бороды.

- Что за Борода?

- Ну, дед, у которого мы жили последнее время, в сторожке там, на пилораме.

- Всё, Толя, я понял, что за Борода. У Матвеева Василия.

- Да, у деда Васи. – Подтвердил парень. – Фамилии его я не знаю, но он жалеет её. И меня тоже жалеет. Он, вообще, хорошо к нам относился.

- А как думаешь, у кого она точно? Не может же она быть сразу в нескольких местах. Где-то её точно примут, а где-то, наоборот. Понимаешь меня?

- Да, понимаю. – Опять подтвердил парень. – Я думаю, что у деда с бабкой своих или у Бороды. К тётке своей вряд ли она пойдёт, у той семья, да и не роднились они. Та, вообще, удивилась сильно, когда мы к ней пришли.

- Зачем ходили?

- Не знаю. Ей зачем-то приспичило увидеться с тёткой своей. Столько не виделись, а тут приспичило. Вот мы и пошли.

- То есть, тётка – это вариант маловероятный.

- Ну, да. – Ответил Толя,  задумавшись.

- Ты сомневаешься?

- Я не знаю точно, она же бродяга по жизни, может, куда угодно податься. Мы тут когда жили, так одно время, с неделю где-то, ночевали у одного барыги. Может, и к нему подалась. А, может, к этим, которые спирт у него берут. Ей без разницы.

Так, начинает придумывать, точнее додумывать. Вряд ли Хрулёва пойдёт к малознакомым, точнее они её вряд ли примут, её же поить надо, так что если и приняли, то уже сдали бы в милицию. Но не реагировать на эту информацию тоже нельзя.

- Что за барыга?

- Дядя Алёха Севостьяныч. – Ответила за сына мать. – Спиртом торгует в нашем районе, его вся пьянь знает.

- Ладно, проверим. – Согласился Краюшкин. – Ещё какие варианты?

Парень пожал плечами.

- У Бороды её нет, мы там на три раза уже всё проверили, его самого расспросами замучили. Говорит, когда её из милиции отпустили, она пришла, поела, потом ушла, а куда не знает. Вроде как, в баню какую-то. Что за баня, Толя?

- Да то не баня, а душ в столярке на пилораме. – Ответил Иванов. – Мы туда мыться ходили.

- На пилораме на той, на которой жили что ли? – Уточнил розыскник.

- Ну, да. – Кивнул головой Анатолий.

А Борода-то не сказал, что за баня, говорил, что не знает, - подумал Андрей, но говорить об этом не стал. Врал, получается, деда Вася. Ну, всё правильно, раз жалел её, то и соврёт, дорого не возьмёт. Ладно, проверим, когда в город вернёмся. И убедительно ведь врал так. Или не врал, а просто запамятовал? А, может, она в какую-то другую баню пошла, а не в этот душ, поэтому Матвеев, действительно, не знает.

 - Ну, если у Бороды её нет, то только у деда с бабкой. – Сказал Анатолий.

- Где они живут?

- Да, в Устьяновке. – Ответила хозяйка квартиры. – Где и мой отец, через несколько домов, на той же улице.

- Адрес есть точный?

- Да, какой там адрес. – Парировала мать. – Это же деревня, их там все знают.

- А как их фамилия? Тоже Хрулёвы?

- Ой, нет. А фамилии не знаю их.

- Толя, как фамилия деда с бабкой?

- Не знаю я тоже. Дед с бабкой, да и всё тут.

- Ну, и кого мы в этой Устьяновке искать будем? Там таких дедов с бабками, поди, половина деревни.

Мать и сын Ивановы молчали, не зная, что отвечать офицеру милиции.

- Толя, я тебя хочу попросить ещё об одной услуге.

Иванов младший не ответил. Но по выражению его лица было видно, что он весь во внимании.

- Покажешь нам, где живут дед с бабкой Хрулёвой в Устьяновке? – Попросил Андрей, внимательно глядя на мать Анатолия и ожидая, что она будет возражать. – Домой мы тебя потом привезём.

Хозяйка не стала возражать

- Езжай, сынок. Надо помочь.

Парень, в который раз уже за утро, молча, кивнул своей квадратной головой в знак согласия.

Собираться было не нужно, все были одеты, оставалось только обуться, но местный розыскник напомнил о своей просьбе, и возникла небольшая проблема.

- Коля, останешься здесь пока, с хозяевами вместе, с Толей. – Обратился Краюшкин к Городилову. – Мы, думаю, быстренько этого нарка в плен возьмём.

- Да, конечно, быстро. – Заверил сосновский опер. – Он дома, просто надо его выкурить оттуда как-то, а один я не смогу.

- Ладно, поехали. – Согласился Андрей. – Быстро только.

 

***

 

В машине Андрей спросил у напарника

- Ты почему уверен, что он дома? – Спросил Андрей у напарника.

- Да, негде ему больше быть. Это не его квартира, а кореша его, тот сейчас сидит, так этому ключи передал, ну, а этот думает, что не узнаем его новую норку. Узнали. За то время, пока он бегает, всех родственников и друзей обрабатывали, весь мозг им вынесли. А куда деваться? Я им так и сказал, ваш любимый и дорогой нам проблему создал, так мы теперь её вам создаём.

- Смотри, нажалуются за такую наглость.

- Не нажалуются. Это у Вас, в Таёжном, все гламурные, жители областного центра, образованные, права свои все знают, чуть – что, сразу в прокуратуру, в УСБ, в Суд. А у нас провинция, жители какие-то совдеповские, для них власть всегда права. Не забывай, у нас тут при Сталине ГУЛАГ был и лагеря военнопленных немцев и японцев. Они и строили город. Люди помнят это, потому и боятся до сих пор поперёк власти идти.

- Ну, в общем, тебе его тупо сдали.

- Да. Ну, не совсем, просто дали ориентир, корешка его не знают, но сказали, что трёхэтажка около водонапорной башни, и что кореш сел совсем недавно. Проверили по учётам, кто у нас из этих трёхэтажек недавно отправился в места не столь отдалённые, два адреса выпало. Проверили оба, на одном ноль, там вся семья осужденного живёт: мать, жена с детьми, брат. Ну, а во втором адресе в цвет попали, соседи по фотографии узнали бегунка нашего.

- А чего он бегает-то? Получил бы свой условный, и всего делов.

- У него этих условных больше, чем у нас с тобой волос на голове. Судья ему такой наглости не простит, тем более что последняя угнанная машина принадлежит сестре судьи нашего. Так мало этого, а наш Молния Маккуин ещё и разбил её.

- Как?

- Ну, если быть совсем честным, то не он разбил, а гаишники, когда таранили его, он ни в какую не хотел останавливаться, как его не зажимали. Ну, а тут перекрёсток, пешеходы, в общем, пришлось гаишникам таранить. Правда, отписывались потом долго, причём не столько за свою разбитую патрульку, сколько за разбитую машину сестры судьи. То, что этот нарк мог людей поубивать, пешеходов задавить, детей даже, так дела никому не было, сам понимаешь. Ну, порешили вроде, что патрульку за свой счёт гаишники восстановят, а машину сестры судьи, она уж сама как-нибудь, но сам понимаешь, должно же быть хоть какое-то моральное удовлетворение, а посему сидеть нашему Молнии теперь, как пить дать, условным точно не отделается, и он это понимает. 

- У меня такое ощущение, что у нас всяких уродов суд сажает, только когда те самому судье напаскудят, ну или родным его. – Сказал инспектор ГИБДД, сидевший на пассажирском сидении. – Лет десять назад тоже судьи гуманные такие были, а потом какие-то отморозки по пьяни сына судьи убили, как всегда, закурить спросили, а тот некурящим был. Так потом года три судьи всех подряд в клетку оправляли, не взирая ни на что, хоть за то, что отлил на улице, хоть сматерился, хоть погонял кого-нибудь, ну, да даже просто плюнул мимо урны, а о ворах и убийцах я, вообще, не говорю, тем стопроцентные срока были обеспечены и длинные, не по году, и даже не по два. Ну, а потом у судей отлегло, опять стали отпускать всех под подписку, да, на условный со штрафами.

- Вывод следующий. Надо, что бы опять кого-нибудь из родственников какого-нибудь судьи шлёпнули. – Подытожил инспектор – водитель.

- А ещё лучше, самого судью. – Пошутил местный опер.

Оказалось, что наркоман – автолюбитель жил на другом краю городка, на самом выезде в сторону Марьино, на втором этаже одного из немногочисленных трёхэтажных кирпичных домиков, построенных когда-то немецкими военнопленными.

- Окна квартиры на улицу выходят, на дорогу. – Предупредил сосновский розыскник. – Подъезд у него первый, этаж второй.

- Мужики, встаньте с угла дома, что бы машину не светить. -  Попросил Краюшкин инспекторов ГИБДД. – И смотрите в оба, если кто из окна прыгать будет, держите его.

- Мог бы и не объяснять. – Ответил инспектор – водитель. – Не первый день замужем.

Оперы улыбнулись и вышли из машины. Вошли в сырой подъезд, по скрипучим деревянным ступенькам поднялись на второй этаж. На площадке между этажами, в углу, заметили кучку наркоманских использованных принадлежностей: пару шприцов, окровавленные ватки, пустую бутылку из-под пива и неисчислимое число окурков, небольшую лужицу непонятно какой жидкости, то ли мочи, то ли разлитого пива. Осторожно, стараясь не топать, подошли к нужной квартире. Местный розыскник прислонился ухом к деревянной двери, несколько минут слушал.

- Дома. – Шёпотом он сказал он Андрею. – Телевизор работает.

- Стучим? – Уточнил Краюшкин и напомнил. – У меня времени в обрез.

- Тогда стучим. – Немного подумав, ответил ему напарник.

Постучали. К двери ни кто не подошёл. Ещё постучали. Тот же результат.

- Может, ушёл куда, а телевизор выключить забыл. – Предположил Андрей и посмотрел на часы на своём мобильном. – Половина одиннадцатого уже, чего ему дома сидеть.

- А если затихорился. – Сделал своё предположение местный сыщик и добавил. – Я тебя понимаю, у тебя своих дел по горло, но и я не могу так просто уйти отсюда.

- И что  ты предлагаешь?

- Ждать.

- Сколько?

- Да, хотя бы минут тридцать.

Ждать Андрею не хотелось, но солидарность оперская возражать не позволяла.

- Ладно, но только полчаса, не больше. В крайнем случае, плюс десять минут.

Заняли позиции. Местный опер вышел из подъезда, присел на скамейку, закурил, всем своим видом показывая, что он просто так себе прохожий, но на негра не похожий, перекурить вот решил, ждёт, может, кого-нибудь. Краюшкин сел на ступеньку на пролёте между вторым и третьим этажами, держа дверь нужной квартиры под полным слуховым и частично зрительным контролем.

Время тянулось медленно. Через пятнадцать минут, опять бесшумно, поменялись местами. За тридцать градусов ниже нуля на улице, долго не высидишь на скамеечке. Курить Андрей уже не мог, поэтому просто сидел и мёрз, но с интересом оглядывая окрестности. Начавшийся день, как и предыдущий, был серым и тоскливым.

Ему повезло больше, пятнадцать минут сидеть не пришлось, всего лишь двенадцать. К подъезду, оглядываясь, подошёл худой и длинный человек. Он обратил внимание на Андрея, на секунду остановился, о чём-то подумал, но затем всё-таки вошёл в подъезд. Краюшкин уже понял, что этот мужчина – раб языческого бога Морфиуса. Выделять этих рабов из общей толпы он научился уже давно, ещё в юности, когда такое поклонение считалось модным, но Андрей модным не был, в основном благодаря своим родителям, которые были очень строгими и следили буквально за каждым его шагом, за что он и был им признателен до сего дня, и дальше будет признателен. Интересно только, тот ли это наркоман, который нужен им. Опер рывком поднялся со скамейки, вошёл в подъезд, вслед за наркоманом. Да, тот поднялся на второй этаж и уже открыл дверь нужной им квартиры. Это точно он. Тот, за кем охотились. Мгновение. Андрей вталкивает наркомана в квартиру, заходит сам, валит его на пол, следом заходит напарник, надевает на запястья задержанного наручники. Всё. Дело сделано. И только наркоман истошно орёт

- Суки! Мусора! Я так и знал, что ты мусор! Не хотел же ещё идти дальше, когда тебя увидел!

- А раз не хотел, чего шёл тогда? – Улыбаясь, спросил Краюшкин, поворачивая задержанного к себе лицом.

- Да, лошара потому что!

- Это не он. – Вдруг сказал местный опер.

- Как это? – Андрей недоумённо посмотрел на своего напарника. – У него же ключ от квартиры, он сам открывал дверь.

- Но это не он. – Повторил сосновский розыскник.

- А он где?

- Не знаю. – И прошёл в комнату.

- Ты кто? – Спросил Краюшкин задержанного.

- Вадька Речка.

- Кто?

- Речкунов Вадим Михайлович.

- Наркоман?

- Нет.

- Не ври, а то ударю, и больно. – И Андрей повторил свой вопрос.

- Да, наркоман я. – Ответил Вадька, видя, что мент не шутит.

- Давно?

- Не очень.

- Все вы не очень. Ладно, проехали. Сюда зачем пришёл?

- К другу.

- А чего же двери открываешь своим ключом?

- Он не может сам.

- Почему?

- Потому что свершилось чудо. – Ответил за наркомана местный розыскник, вышедший из комнаты. – Он наказал сам себя.

- В смысле? – Не понял Андрей.

- Посмотри сам. – Предложил напарник.

Краюшкин прошёл в комнату. На кровати, по пояс укрытый одеялом, лежал худой человек с кожей тёмно-серого цвета, с сильно впалыми глазами и заострёнными носом и скулами. И по всей комнате стоял запах смерти, запах гнилой человеческой плоти. Дышать было трудно. Краюшкин открыл форточку, но это не помогло. Потом он подошёл к висящему на стене радио и выключил его совсем. Телевизора в квартире не было.

- Ты под одеяло загляни. – Предложил Краюшкину напарник.

Андрей откинул одеяло и оцепенел от увиденного. Такого он ещё за годы своей службы не видел. Ног у лежавшего не было. Были жёлтые кости с кусками гнилого чёрного мяса. От стоп и по колено. Стопы ещё были, но цвет кожи на них был иссиня-чёрным, они тоже уже начали гнить.

- Ты как живёшь-то ещё? – Андрей не знал, что ещё сказать, спросить, но ответа не последовало.

- Ты, вообще, живой?

- Да, живой он. – Ответил напарник за лежавшего на кровати живого мертвеца. – Пока ещё.

- Это он у тебя в розыске?

- Да.

- Ну, в тюрьму ты его сейчас не определишь точно. В МОРГ только.

- Туда тоже не возьмут. Пока.

- Вызывай скорую. – Предложил Краюшкин и вернулся в прихожую, поднял на ноги задержанного наркомана, провёл его в комнату – Смотри. Так же хочешь?

- Нет. – Тихо выдавил из себя задержанный, но в глазах его Андрей не увидел испуга.

- А зачем сюда пришёл-то?

Наркоман не ответил.

- Зачем?! Я тебя спрашиваю, придурок! – Опер схватил задержанного за ворот куртки, тряхнул, перешёл на крик. – Говори, а ту убью, мразь!

- Дозу принёс. – Ещё тише ответил наркоман.

- Чего?! Чего ты ему принёс?! – Андрей ещё сильнее тряхнул наркомана. – Какая ему доза ещё нужна?! Ты видишь, что с ним?!

- Вижу. Ему только доза может страдания облегчить.

- А куда колоть-то? На нём же живого места нет!

- В стопы колем.

- Тварь! – Краюшкин ударил задержанного, ладонью, наотмашь, по лицу. – Где покупаешь?! Быстро отвечай! Быстро, мразота! Ну?!

- Оставь его. – Попросил вдруг напарник.

- Не понял. – Андрей убрал свои руки от наркомана.

- Он скажет, где он берёт, но толку от этого не будет. Мы знаем, где они берут, задерживаем, изымаем, ну, и всё такое, уголовные дела возбуждаем, в суд направляем, а в суде они разваливаются за недоказанностью либо условными сроками заканчиваются. – Местный опер закурил, руки его мелко тряслись. – У цыган они берут.

Краюшкин тоже закурил.

- У нас, в Таёжном, так же. И ни как побороть не можем. Не дают нам. Прокуроры придумали новую фишку им в отмаз, мол, их спровоцировали проведением контрольной закупки. По Закону менты должны стоять рядом и смотреть, не продаёт ли торговец левому прохожему, и если продал, то тогда его и брать, а если своего закупщика подсылают, то это провокация ментовская, не подослали бы менты, человек бы и не продал бы, и ты понимаешь, не адвокаты ведь, а прокуроры такую ахинею несут…

- Пока Государство само не захочет победить в нашей стране наркоманию, как это когда-то китайские власти сделали, всё без толку, всё это Сизифов труд.

- Вызвал скорую?

- Вызвал. – Подтвердил местный розыскник и кивнул на задержанного. – Отпусти этого.

- У него доза на кармане. Может, задержим, изымем? Понятых организуем сейчас.

- У тебя и так дел невпроворот, зачем тебе с этим возиться, тем более что это всё равно ничего не даст. Пусть тоже уколется, этой дозой, и сдохнет побыстрее. Других вариантов пока нет.

- Я не буду больше. – Тихо прошептал наркоман.

- Будешь. – Заверил его в обратном сосновский опер и снова попросил Андрея. – Отпусти его, сними с него браслеты.

- Браслеты твои.

- Точно. – Напарник встал со стула, подошёл к задержанному, расстегнул наручники. – Свободен.

- Стой. – Остановил Андрей обрадовавшегося уже наркомана, потиравшего свои запястья. – Уберёшь сейчас на площадке между первым и вторым этажами.

- Это не моё. – Попытался возразить наркоман.

- Что?! – Закричал Краюшкин, вновь схватив наглеца за ворот куртки.

- Я понял! – Испуганно крикнул наркоман. – Я сейчас всё уберу!

- И быстро, падаль!

- Почему Вы меня оскорбляете? Я тоже человек.

- Кто ты?!

Наркоман испуганно молчал, втянув голову в плечи.

- Это ты для политиков блядских человек и гражданин! Для журналистов! А для простых людей ты – животное! Самое омерзительное животное из всех, что живут на Земле! К тебе притронуться противно! Ты убил в себе человека! Сам убил! Как только укололся первый раз, так и убил, раз и навсегда! Ну, или давай, расскажи мне сказочку для сердобольных тётенек, про то, как тебя насильно наркоманом сделали, трое держали по рукам, ногам, а четвёртый колол, или про то, как в больнице врач лекарства перепутал, или про то, как ты в Чечне снайпером был, столько убил, что сознание не хотело этого груза принимать, и ты стал колоться! Давай, расскажи! Ну!

- Я в Чечне не был. – Тихо ответил Речкунов.

- Конечно, не был. Ты здесь воровал на дозу себе, грабил, пока за тебя воевали другие!

- Я не грабил ни когда.

- Ну, так у тебя ещё всё впереди! Будешь ещё! Обязательно будешь! Другого не дано! Ты понял?! Ты понял меня, дерьма кусок?! – Краюшкин сжал кулак, замахнулся. Он, действительно, не видел перед собой человека, потому что человека перед ни не было, перед ним был наркоман.

- Всё! Всё! Я понял! Не бейте только!

- Вот и ладненько. – Опер отпустил ворот куртки наркомана, развернул его к себе спиной, подтолкнул тычком ладони. – Вали отсюда.

Вадька от толчка запнулся об порог, но на ногах устоял.

Краюшкин подошёл к окну и открыл его настежь, стал жадно глотать уличный зимний воздух. В квартире дышать было невозможно. Лежавший наркоман, находившийся в розыске, так ничего за всё время и не сказал. Он просто не мог говорить, смотрел в потолок. Но он ещё был жив.

- Смотри, чего гаишники творят. – Позвал Андрей к окну своего напарника.

Инспекторы областной ГИБДД, воспользовавшись ситуацией, а точнее просто наплевав на то, что им надо было перекрывать окна, через которые мог сбежать разыскиваемый, стояли на дороге, и работали: останавливали машины, проверяли документы и даже на кого-то уже составляли протокол о нарушении ПДД.

- Вот зачем нам милиция. – Грустно усмехнулся сосновский опер. – Палки рубить, штрафы собирать, казну пополнять таким образом. А борьба с преступностью, настоящая борьба, искоренение наркомании в стране, никого из сидящих в Кремле не интересует, потому что это расходы, а не доходы. Вот и весь секрет.

Помолчали.

- Ладно, поеду я. Мне и, правда, сегодня ещё работы выше крыши. Убийцу эту надо поймать край за два дня. – Сказал Краюшкин. – Справишься тут один?

- Да, теперь-то справлюсь, конечно. – Ответил напарник. – Бывай. Спасибо тебе.

На лестничной площадке от недавнего наркоманского бардака осталась только небольшая лужица, непонятно какой жидкости, то ли мочи, то ли разлитого пива. Этого наркоман Вадька Речка убрать руками не мог. Хотя можно было бы заставить, что бы курткой своей вытер…

 

 ***

 

До Устьяновки от Сосновска чуть больше ста километров по трассе на Марьионо. Это расстояние проехали за час и к полудню были уже в деревне. Инспекторы ГИБДД к замечанию оперов о том, что им надлежало окна контролировать, а не заниматься выявлением нарушений ПДД сосновскими водителями, отнеслись вполне серьёзно, но невозмутимо, пояснив, что им операция «Розыск» неинтересна, их непосредственное руководство будет с них спрашивать их работу, то есть количество составленных протоколов за нарушение ПДД, а не количество задержанных лиц, находящихся в розыске.

Толя Иванов показал, как проехать к дому деда с бабкой Татьяны Хрулёвой. Домик небольшой, над трубой струится дым, но зато большой двор, сплошь занесённый снегом. Среди высоких, с человеческий средний рост, сугробов была аккуратно прочищена узкая тропинка.

- Кто это им дорожки чистит? – Спросил Андрей Иванова.

- Да, дед сам. – Ответил тот, опять заикаясь. - Пыжиться ещё чего-то, цепляется за жизнь, так и говорит, что если ляжет в кровать, то тут же и умрёт.

Прошли в сени, затем, постучав в дверь, вошли в саму избу. В доме было жарко натоплено. В прихожей, которая заодно была и кухней, как в большинстве деревенских русских домов, за столом сидел старик, одетый в байковую клетчатую  рубаху и сильно поношенный пиджак поверх неё, и что-то мастерил. Присмотревшись, Андрей увидел, что тот пытается проволокой прикрепить к очкам отломанную дужку.

- Здравствуйте.

Хозяин не поздоровался.

- Он не слышит почти. – Пояснил Анатолий и сам, продолжая заикаться, поприветствовал старого человека, как можно громче. – Здорово, дед Саня!

Старик встал из-за стола, подошёл поближе к нежданным гостям, сильно сощурившись, внимательно посмотрел в лицо каждого. Затем приставил к глазам очки, которые ему помешали доделать, и только тогда сказал

- Здорово, Анатолий.

На громкий голос Иванова из соседней комнаты вышла старуха с затянутыми в хвостик на затылке седыми волосами, в халате и шерстяных колготках. Внимательно, как и её муж, посмотрела на гостей, сухо поздоровалась и стала подкидывать в печь. 

 - Уйди в комнату. Сам подкину. – Старик прогнал жену от печи, сам стал подкидывать. Не глядя на гостей, спросил

- Зачем пожаловал. Анатолий?

- Дедушка! Мы из милиции! Из уголовного розыска! – Ответил за Иванова Краюшкин. – Мы Таню Хрулёву ищем!

- Дедушка у тебя, мил человек, поди, свой есть, а я для тебя Александр Иванович. – Ответил старик, вставая от печи и садясь снова за стол.

- Мои деды померли уж давно! – Ответил опер. – Раны фронтовые не дали до счастливой старости дожить!

- И Слава Богу, потому что нет старости счастливой. – Ответил старик и спросил. – Где деды твои воевали?

- Не знаю. – Пожал Краюшкин плечами.

- Плохо, что не знаешь. Неправильно. – Посетовал дед. – Мои вот тоже знать ничего не хотят, вообще, носа не кажут в дом, поразъехались. А зачем я воевал с фашистом? Не уважают меня, видно, не любят. Уж лучше убило бы меня там тогда, на фронте-то.

- Хватит причитать-то, Саша. – Сделала бабка замечание своему мужу, но тому это не понравилось

- Цыть ты! Чего стоишь истуканом?! На стол накрой, гости в доме! Иль не видишь?!

Затем посмотрел на визитёров.

- А вы чего стоите у порога, мнётесь. К столу проходите, раз уж пришли.

- Да, мы спросить только, Александр Иванович… - Хотел возразить Городилов, но хозяин дома его перебил.

- Потом все расспросы. Сначала угостись.

Пришлось рассаживаться за столом. Хозяйка поставила на стол трёхлитровую банку молока, три гранённых стакана, большой пирог, судя по запаху, рыбный, стала нарезать на доли, но муж её забрал у неё нож, стал резать пирог сам. Краюшкин обратил внимание на руки Иванова младшего, которые снова начали трястись – парень, действительно, панически боялся ножа, одного только вида его уже боялся.

- Чего сидите, глаза лупите? Молоко наливайте себе. 

Налили, взяли по куску пирога, но ели без аппетита, неудобно как-то было, видно же, что бедно старики живут, а тут едоки нарисовались, но и от угощения отказываться нехорошо, не по-русски. Андрей съел кусок пирога, поблагодарил хозяев.

После сытного обеда по Закону Архимеда, что бы жиром не заплыть, нужно срочно покурить. Но оперу неудобно было спрашивать у хозяина разрешения, закурить в доме, а на улицу выходить на перекур, значит, оборвать ту тонкую нить завязавшего разговора с дедом Саней.

- Хочешь курить коли, то у печки вон – Угадал старик желание гостя.

Андрей присел к печи, от которой было очень жарко, закурил

- Александр Иванович, внучка-то Ваша, Татьяна, давно была у Вас?

- Танька-то? – Уточнил дед и, не требуя ответа, сказал. – Недавно была, недели, может, ещё не прошло.

- Зачем?

- А как всегда, денег просила. Она знает, когда приезжать, как у нас пенсия, так она тут, как тут.

- Дали?

- Дали. – Подтвердил хозяин. – А как не дать? Это ещё лет десять назад я бы ей дал по шее, катилась бы отсюда, не оборачиваясь. А теперь я стар и немощен, оставили меня силы уж, недолго мне осталось.

Краюшкин усмехнулся, зная точно, что старый хозяин усмешки этой не увидит, а, значит, и не обидится. Усмехнулся тому, как дед себя позиционирует – лет десять назад тоже, поди, был стар и немощен, но, видимо, держался ещё, а теперь вот сдался и смиренно ждёт конца своего.

- Бабку вот только прежде надо похоронить. – Сказал дед.

- Чего ты мелешь, старый?! – Возмутилась его жена.

- Цыть! Взяла моду, на мужа орать! Что с тобой без меня будет? Кому ты нужна, кроме меня? Кто за тебя вступится? Вот и помирай раньше меня, а там уж и я. Не боись, не задержусь, похороню тебя и сам сразу же. Такое вот моё теперь желание. Одно, других нету больше.

- Совсем из ума выжил, Сашка. – Посетовала старушка, но уже спокойно и вышла из кухни в комнату.

- Цыть. – Тихо вслед ей ответил муж.

- Александр Иванович, а где сейчас Таня? – Спросил Андрей.

- А я почём знаю? – Ответил хозяин дома вопросом на вопрос и добавил. – Шляется, где ни поподя, как всегда.

- Интересно знать, где. – Вставил реплику Городилов.

- А почто меня пытаете, где она?! Она сюда до следующей пенсии не заявится. – Возмутился старик, но тут же успокоился, кивнул своей седой головой на Иванова младшего. – Вы этого вот пытайте, вместе они всегда, любовь у них, а по мне так, не любовь, а блядство сплошное.

- Я от неё ушёл. – Тихо ответил Анатолий дрожащим голосом, заикаясь. - Изменила она мне с другим.

- Ой, ты батюшки мои! Изменила! Танька наша и изменила!    – Сначала как будто в шутку, а потом уже всерьёз и строго очень сказал дед. – А ты, щенок, не знал будто, что так и будет?! Шлюха же она, говорили тебе, и пьяница! Я и говорю, не любовь, а блядство!

Толя ничего не ответил, а хозяин дома продолжал, но уже тихо, спокойно.

- Я сразу понял, что с другим она, а то и с несколькими, а не с тобой. Она когда в этот раз приезжала, так и сказала, что ты работу потерял, а деньги нужны. Я-то про себя и скумекал, Танька безденежных не любит, а, значит, уже с другим. Она с тобой была, пока ты деньги зарабатывал, что бы ей было на что пить. Так она сюда и носа не казала, были деньги, а тут не стало, так нарисовалась.

- Я работу не терял. – Сказал тихо Анатолий. – Врёт она.

- Врёт? – Спокойно уточнил дед и так же спокойно ответил толи сам себе, толи всем гостям. – Конечно, врёт. Что бы Танька и не врала, такого не бывает.

Из больших глаз Иванова младшего вдруг по щекам его потекли слёзы. Дед этого видеть не мог, но почувствовал, наверное

- Ты особо-то не печалься, Анатолий. Не любовь у вас, а блядство, потому по весне снова снюхаетесь, раз уж ты и сейчас при работе да при деньгах.

- Александр Иванович, Татьяна скрывается от милиции. – Сказал, наконец, Андрей.

- Не удивил ты меня, начальник. – Ответил старик опять спокойно. – При её жизни только и надо от милиции прятаться.

- И Вам не интересно, что она сделала? За что мы её ищем? – Спросил Городилов.

- А чего там интересного? Украла у кого, поди, чего. Она и у нас воровала, когда мы не давали ей денег, а потом мы уж сдались, сами давать стали ей. Нам с бабкой всё равно много не надо.

- Она человека убила. – Тихо сказал Краюшкин, стараясь, что бы Иванов младший не слышал, но тот услышал, и, наверное, стал вспоминать тот день, голова и руки его снова затряслись.

- Опять не удивил, начальник. – Всё так же спокойно ответил дед. – Ты бы удивил меня, если бы сказал, что бабка моя убила кого-то, а то, что Танька убила, так не удивил, это же Танька, у неё это запросто.

 Помолчав чуть – чуть, хозяин дома спросил.

- Зарезала, поди, опять кого?

- Почему зарезала сразу? – Переспросил Андрей.

- Оружия она в жизни в руках не держала, стрелять не может, задушить что бы, силы нужны большие, забить тоже не сможет, баба же, а ножом это запросто у неё, это она умеет, это ей не впервой.

Всё! У Толи Иванова началась истерика. Он вспомнил. Он стал кричать что-то бессвязное, биться головой о стену.

- Выведи его во двор, Коля! – Громко попросил Краюшкин Городилова. – И успокой его!

- Как?!

- Как хочешь, только, что бы с ним можно было говорить нормально опять!

Оба оперативника были напуганы этой истерикой, но вида старались не подавать. Городилов вывел Иванова из дома, но с улицы ещё некоторое время были слышны бессвязные истерические крики последнего.

Андрей не без труда собрался с мыслями

- Александр Иванович, а где, у кого Таня может прятаться?

- А я почём знаю? – Опять ответ вопросом на вопрос. – Ты у этого крикуна спрашивай, они вместе всё время якшались.

- Он не знает, он у своих родителей в Сосновске живёт.

- Мужик, бляха муха! Етить его! – Опять возмутился старик. – Бабу свою не может осадить! Чуть что, сразу под мамкину юбку!

- Больной он, вот и не может. – Заступился опер за парня, но дед этому не внял

- Раз больной, пусть  в больнице лежит, лечится, а не по бабам шастает. А то не может ничего, а всё туда же, дайте девкину сиську пощупать, на сеновал её затащить.

- Он не настолько болен, что бы в больнице лежать.

- Видел я и сейчас, и раньше, насколько он болен. В смирительную рубашку его надо. – Дед поднялся от печи, подошёл к иконам, стоявшим на полочке в правом углу, перекрестился. – Устал я, мил человек.

- Понимаю. – Краюшкин тоже встал от печи, сделал шаг  к входной двери.

- Ты, начальник, если думаешь, что Танька-то здесь прячется, то иди в дом, смотри везде. А только перед Богом тебе говорю, нет её  у нас, через месяц приезжайте, она обязательно появиться, как только пенсию мы с бабкой получим.

- Месяц это много, Александр Иванович. – Ответил Андрей.  – Родня у неё где, кто есть?

- Да, кроме нас только две тётки, дочери наши с бабкой, матери её, значит, сёстры. Одна в Сосновске, другая в Таёжном. Да только к ним она не пойдёт, да и не пустят они её, у них семьи, работа, дома полная чаша, а она ворует, они знают это, с ней же сидеть, сторожить её, тоже не будут, занятые все, говорю же, в родном доме сколько уж не были, забыли про стариков, в этом году и не приезжали ни разу, и внуков не присылали.

- И всё же, как зовут их? Где они там живут?

- Ту, что в Сосновске, Бариновой Антониной Александровной, адрес её не знаю. А ту, что в Таёжном, зовут Красиной Екатериной Александровной, на улице Героя Александра Матросова живёт она.

- И что? Совсем больше родственников нет? Мать её где?

- Здрасьте Вам! – Вдруг ответил дед. – Совсем что ли, милиция? Ни хрена не знаете, знать не хотите!

 - Хотим. Я хочу знать, Александр Иванович. – Заверил Андрей хозяина дома в обратном. – Где мать её?

- Танька в детском доме росла. – Ответил старик и спросил. - Понятно?

- Понятно. – Подтвердил опер и тоже задал вопрос. – А как так получилось?

Дед Саня подумал немного, затем сел на табурет у стола. Предложил сесть и Краюшкину.

- Отца не было у неё. До сих пор не знаю, с кем доча моя младшая нагуляла её. Мы её в Таёжный учиться тогда отправили, она сначала у Катьки жила, у сестры, значит, а потом поссорились они что-то, вот Мария и ушла в общежитие…

- Марией, значит, зовут мать Татьяны? – Уточнил Андрей.

- Ну, да. – Подтвердил дед.

- И где она сейчас-то?

- А ты слушай! – Возмущённо ответил старик. – Хочешь знать, так слушай, а не перебивай.

- Извините, Александр Иванович. – Андрей понимал, что не прав был и к замечанию отнёсся нормально.

- Извинение твоё в рот не положишь. – Посетовал хозяин дома всё так же обиженно. – Повесилась Машка моя. Таньку вот привезла к нам, маленькую ещё, я её, Машку-то и выгнал, за позор выгнал. Да и жена моя, мать, значит, Машкина, избила её тогда сильно. Ну, и ушла Машка из дома-то, младенца забрала с собой, а через два дня грибники приходят, приносят Танюшку-то, кричала, говорят, сильно, жрать хочет, мол. Я спросил, где мать-то её, дочь моя, значит, а они и оглоушили меня прямо, висит, говорят, там же, на берёзе, под которой нашли младенца они. Отвели меня туда, я тогда только и понял, что натворил.

Видно было, что хозяин хочет, очень хочет заплакать, но у него не получалось – за годы прожитые всё уж выплакал.

- Так что нет родни больше у Таньки. Знакомых навалом, да такие же, как и она, пьянь и ворьё.

Опер понимал, что пора уходить, что зря приехал в этот дом, но встать и уйти почему-то не мог, пристально смотрел на старика, который, как ему показалось, в эти минуты постарел ещё лет на пять, поседел сильней.

- Что смотришь? – Спросил хозяин. – Осуждаешь?

- Нет. – Краюшкин не знал, осуждает он или нет этого человека.

- Ну, так сейчас будешь осуждать. – Сказал старик. – Понял я тогда, что натворил, да только не до конца, взял и спихнул Таньку в детский дом, не отказался от неё совсем, но и в доме своём оставить не мог, о Маше она мне напоминала бы. Бабка моя уж ревела как, просила меня, не отдавать девчонку в казённый дом-то, а я всё равно отдал. Вот она и выросла в детском доме. Вот за то и наказывает меня теперь.

Молча, посидели. Затем Андрей подошёл к печи, что бы снова закурить, но хозяин не позволил.

- Не кури в доме, люди мы с бабкой старые и больные. Иди, начальник, иди отсюда. Бог с тобой.

Когда Андрей открыл входную дверь и переступил через порог, хозяин вдруг сказал ему вслед

- Знаю, за что Господь меня наказывает так. Немца пленного я на фронте убил, безоружного, без команды, просто взял и убил. За злобу мою меня Бог карает, к себе не забирает, здесь заставляет маяться.

Краюшкин внимательно посмотрел на старого человека, а тот на него.

- Нет у меня Таньки. Ненавидит она меня. Рассказали ей всё тётки её. Не поедет она ко мне прятаться. Денег только взять приедет. А в конце концов убить меня. Да, и правильно…

Опер вышел из дома, сразу закурил, и не видел, как дед снова стал креститься перед иконами, вымаливая у Бога прощение себе. Вымолит ли?

 

 

***

 

В Сосновске заехали к барыге Севостьянычу, который подтвердил, что знает и разыскиваемую, и Толю, и то, что они осенью жили у него около недели, и больше он ни ту, ни другого не видел. Проверить всех его постоянных клиентов, которых было неисчислимое множество, конечно же, было просто невозможно, но тех, которые, как раз на момент визита милиционеров, были в его доме, опросили, и они, конечно же, ничего о разыскиваемой и её местонахождении не знали, ни разу её и не видели и ничего о ней не слышали, во всяком случае, вспомнить её не могли. Для очистки совести проверили в доме барыги буквально каждый угол, каждый закуток: чердак, погреб, баню, многочисленные хозпостройки, но это, как и следовало ожидать, ничего не дало. Ото всех присутствующих отобрали объяснения, которые получились короткими, потому что, хоть сколько-то значимой по делу, информации получено не было. Только вот начальство не любит кратких объяснений. А куда деваться?

Навестили и тётку Хрулёвой, Антонину Александровну Баринову, которой дома не оказалась, но дома были её дети, тринадцатилетний мальчик и шестнадцатилетняя девочка, которые, как оказалось, о том, что у них есть двоюродная сестра Таня Хрулёва, услышали впервые. Проверили и здесь каждый угол, несмотря на то, что тем самым внаглую нарушили Закон, но всё это было опять мимо. Заехали и к Антонине в частную пекарню, где она работала завпроизводством. Антонина не то, что не знала, где её племянница, но и Иванова младшего она видела первый раз за свои сорок с небольшим лет, хотя они и жили всю жизнь в одном маленьком городке. Ну, и о том, что её племянница и этот молодой человек не так давно были связаны узами того, что на настоящую любовь похоже мало, Баринова так же слышала впервые. Хрулёву же она последний раз видела лет семь - восемь назад, когда та воспитывалась ещё в детском доме, откуда постоянно сбегала, пряталась, где попало, в том числе и у неё. Училась в школе Таня, соответственно, очень плохо, можно сказать, не училась, вообще. Потом Баринова слышала, что девушка вышла замуж, но жила плохо и, в конечном итоге, мужа своего убила, за что сидела в тюрьме. Вроде, как и дети у Тани были, но где они и что с ними, Антонина не знала и знать не желала. Однажды ей из мест лишения свободы пришло письмо от Хрулёвой, в котором та жаловалась на свою несложившуюся жизнь и просила прислать ей посылку. Посылку женщина отправлять не стала, но на письмо ответила, где и сообщила, что своих ртов хватает, и помогать арестантке она не намерена, и было бы очень хорошо, если бы та о существовании их семьи забыла. Видимо, просьбе тётушки своей Татьяна вняла, и о себе с тех пор никоим образом не напоминала. Андрей отобрал от женщины письменное собственноручное объяснение, простился с ней и вышел из пекарни, где уже сильно вспотел, закурил.

Получается, что Иванов младший говорит правду. Он уже успокоился, снова мог вести адекватный диалог, отвечать на вопросы. И на вопрос Краюшкина, почему он ничего не сказал операм о Татьяниной тётке, проживающей в Сосновске, ответил, что ничего о её существовании не знал. Не соврал, как теперь выясняется. И что мы имеем, товарищи лейтенанты? Из отведённого руководством срока на поимку Хрулёвой минуло уже процентов сорок – второй день операции «Розыск» подходил к концу, а результатов ноль, только несколько объяснений от опрошенных, которые, в конечном итоге, ничего не дают, потому что, как всегда, никто и ничего не знает. Ну, и где искать Таню эту? У кого?

Вывод один – возвращаться в Таёжный. А там что? А там проверить дом второй тётки, с ней поговорить, а ещё вновь наведаться на пилораму, опросить Матвеева. И что? Что это даст? Краюшкин был уверен, что ничего. Но других вариантов нет. Иванова младшего брать с собой, может, вспомнит ещё что-нибудь, на месте люди часто вспоминают больше.

Поехали в Таёжный.

В машине инспектор ГИБДД – водитель спросил Краюшкина

- Чего там с нарком этим? Куда его дели?

- Каким? – Не сразу понял Андрей, о чём идёт речь.

- Ну, которого сегодня ловили, - пояснил инспектор, - который машину угонял, и у которого ног теперь нет.

- Когда в отдел заезжали, что бы пробить по базе, по какому адресу  Баринова в Сосновске проживает, так здешний розыскник сказал, что в больницу положили этого нарика. – Ответил опер. – В отделение хирургии.

- Под конвоем, поди? – Спросил инспектор – напарник водителя.

- Ты, друг мой, мартышку не смеши, она и так смешная, а ещё кино меньше смотри. – Ответил ему Городилов. – Тут не хватает людей, что бы охранять и конвоировать тех, у кого с ногами всё в порядке, а уж к безногому и подавно ни кто конвой ставить не будет. Куда он теперь денется? Сам сдохнет. Избежал наказания.

- Сдохнет ли? – Усомнился Андрей.

- Да, такие твари долго не живут. – Заверил Городилов.

- Долго не живут. – Согласился Андрей. – Но и быстро не помирают. А жаль.

- Нехорошо это. – Вдруг сказал Анатолий.

- Что? – Не понял его Краюшкин.

- Желать смерти другому, нехорошо. – Пояснил парень. – Не по-божьи.

Отвечать ему не стали.

Началась метель.

По пути заехали в придорожное кафе. Денег было немного, у Краюшкина их, вообще, не было, поэтому его и Толю накормил Городилов, купив по паре совсем небольших, но на удивление вкусных пирожков с мясом и рисом, и по стакану тёплого чая. Инспекторы ГИБДД свой обед оплатили сами и кушали, как положено: первое, второе, третье. Безденежный инспектор ГИБДД – это научная фантастика.

- Что там с зарплатой? – Спросил Краюшкин, когда вышли из кафе, и он достал из пачки последнюю сигарету.

- Сегодня обещали. – Ответил Николай.

- Вчера так же говорили. – Усмехнулся розыскник. – В смысле, что это сегодня, было уже и вчера, и позавчера. Почти на неделю уже задержали.

Поехали дальше. Шестнадцатый час суток пошёл.

Звонок мобильного, как и всегда, был неожиданным.

- Андрей Алексеевич, это Эдик со складов говорит. Помните?

- Помню. – Краюшкин не помнил, но говорить об этом нельзя, человек может обидеться и передумать сообщать то, зачем позвонил. Каждый хочет ощущать хоть малейшую свою значимость в этом Мире. Это естественно. Это нормально.

- Вы просили позвонить, когда Витька Зимин появится.

Теперь опер вспомнил. Витька Зимин уже почти год находился в федеральном розыске. И преступление-то, вроде, совершил не ахти какое, уж точно не ограбление века, и даже не убийство или изнасилование. Просто подрался с другом, да в драке друг этот получил сотрясение головного мозга, в связи с чем пару недель отдыхал дома, находясь на амбулаторном лечении. Писать заявление он не хотел, друзья же, но участковому срочно нужно было раскрытие и поэтому, как только он из больницы получил сообщение о том, что туда обратился гражданин, ставший потерпевшим в драке, сразу же этого потерпевшего и уговорил написать заявление на привлечение к уголовной ответственности своего друга, объяснил, что по Закону должен Зимин понести заслуженное наказание, дабы впредь не размахивал кулаками, но наказание будет мягким, не связанным с лишением свободы. В общем, заявление было написано. Витька признал свою вину полностью и сразу, запираться не стал. Галочку участковый, что называется, срубил. И ведь, по сути, прав был, ни кто не имеет права причинять вред здоровью кого бы то ни было, а тем более друг другу. Как ни крути, а участковый действовал правильно. Зло, в любом его проявлении, должно быть наказано. Хотите, граждане, жить в цивилизованном обществе, так живите, нечего кулаками махать налево и направо. В общем, молодец участковый уполномоченный. И ушло дело в Суд мировой. Дело ушло, а Витя нет. В суде ни разу не появился. С другом они помирились, дело это обмыли, причём уже без драки, и решили, что на этом в деле можно ставить точку. Судья только так не считал, а, по сему, вынес постановление об объявлении Зимина в розыск, что лично Краюшкина не удивило. Удивило другое. Мерой пресечения Зимину, при его задержании, судья избрал заключение под стражу. Такой жёсткости от судьи ни кто не ожидал, такого просто не бывает, учитывая тяжесть совершённого Зиминым деяния. Убийц под подписку о невыезде отпускают, а тут, за причинение лёгкого вреда здоровью, арест. С чего бы это? Андрей не знал, спрашивал у судьи, но тот причин своей такой позиции объяснять не стал. Не касается это опера обыкновенного, есть постановление, исполняйте, ибо вы, господа милиционеры, в стране нашей есть власть исполнительная, и не надо вам брать на себя слишком много. И всё бы ничего, да только Витя куда-то из города пропал, буквально сквозь землю провалился, нигде его не было. И год нигде не было. Нет, был, конечно, где-то, но где, оперы установить так и не смогли. А около месяца назад к Андрею пришёл человечек, состоящий у него на связи, и пояснил, что Витя Зимин объявился в том районе, где и жил сам человечек, живёт с какой-то женщиной, работает экспедитором в одной из фирм, заказы возят с городских складов одной из крупных торговых компаний России. В адрес к женщине, у которой жил Зимин, Краюшкин честно сходил, но та сказала, что знать ничего и никого не знает. Женщина была беременна и жила с со своей матерью, которая подтвердила слова своей дочери, но добавила, что разыскиваемого они всё-таки знают, но он, гад такой, жил у них недолго, ребёночка вот заделал и был таков, и где его теперь носит, они не знают. Опер видел, что женщины лгут, но сидеть в засаде у их квартиры поленился, потому что были дела и поважнее, чем дело Зимина, к которому никто из руководства и в прокуратуре никакого интереса не проявлял. Мелочь же. Вот был бы Зимин маньяком каким-нибудь, то тут бы задёргали розыскников, затаскали бы дело на проверки. Разговор с побитым другом Зимина ничего не дал. Тот тоже врал, что не знает ничего о местонахождении Зимина, и Андрей готов был уже разгневаться на друга этого, но тот откупился, сдал своего соседа – наркомана, который у соседнего с Залесским райотделе находился в розыске за серию квартирных краж. Соседа Краюшкин с Ожеговым задержали сразу, на чердаке дома, в котором жила родная сестра того. Но после этого задержания претензий к другу Зимина уже быть не могло, нечестно это было бы, тем более, что тот прямо сказал, друга сдавать не будет ни при каких обстоятельствах, хватит того греха, что смалодушничал и написал на него заявление. И оставался только один вариант. Краюшкин пришёл на склады, где работал Зимин, да неосторожные его действия с другом и сожительницей Витькиными сделали своё чёрное дело – разыскиваемый уже несколько дней на работе не появлялся, хотя пока и не увольнялся. Плохо. Но зато нашёлся грузчик по имени Эдик, с которым Краюшкин быстренько и как-то даже легко договорился о содействии последнего правоохранительным органам в розыске Зимина. Хорошо. После этого опер затаился, перестал предпринимать активные действия по розыску Витьки, стал просто ждать, при этом на грузчика Эдика особо и не надеялся. Оказалось, зря не надеялся. Эдик позвонил.

- Где он сейчас? – Спросил Андрей грузчика.

- Уехал в Марьино.

- Когда?

- Минут двадцать назад. – Ответил Эдик. – Сейчас уже из города, наверное, выехали.

- А чего сразу не позвонил?

- Да, проспал я сегодня, на работу пришёл, когда они загрузились уже и выезжали с базы.

- Ну и горазд же ты спать, время вечер уже. – Розыскник не на шутку удивился, но звонивший тут же оправдался. 

- Да, я  с бодуна, Андрей Алексеевич. Короче, я машину тормознул, типа сигаретку спросить, заодно и поинтересовался, куда едут. Он директору нашему наплёл там что-то, оформили ему отпуск задним числом, что бы прогулы списать, так что будет теперь работать, теперь поймаете его.

Оперу не понравилось, как грузчик умничает, хотя понимал его, тот старается на лишнюю бутылку водки заработать, потому что ему за помощь было обещано вознаграждение.

- На какой машине он поехал?

- Газелька тентованная, с жёлтой кабиной.

- Госномер какой?

- Не знаю, не запомнил.

- Блин. И что мне теперь? Каждую газель с жёлтой кабиной тормозить?

- Извините, товарищ начальник. – По голосу было понятно, что грузчик сконфузился. Но спустя мгновение он добавил. – На тенте у машины большими зелёными буквами написано: «Таёжные грузоперевозки». Ну, Вы знаете, наверное, что у нас есть такая транспортная фирма в городе.

- Знаю. – Ответил Андрей. – Спасибо. Бывай.

- Э-э-э, Андрей Алексеевич, а как же вознаграждение?

- Будет тебе пузырь, не переживай. Мы его ещё не поймали.

- Ну, Вы не забудьте, пожалуйста, про меня, Андрей Алексеевич, а то я ведь могу ещё пригодиться и это ещё там…

- Не забуду. – Перебил опер грузчика и нажал на кнопку завершения разговора, после чего обратился к инспекторам ГИБДД и Городилову. – Все смотрим внимательно на дорогу, по встречке должна будет ехать газель с жёлтой кабиной из «Таёжных перевозок».

Дальше ехали и смотрели. Минут двадцать ехали, метель затрудняла обзор.

- Вот она! – Чуть не криком вдруг сообщил инспектор ГИБДД – водитель, когда уже подъезжали к стационарному посту ГИБДД на въезде в Таёжный. Машина, действительно, была той самой.

- Разворачивайся! – Крикнул Краюшкин, чувствуя, как его охватывает азарт.

- Куда?! – Крикнул в ответ гаишник. – Тут двойная сплошная!

- Разворачивай, говорю! – Потребовал Андрей.

- Я не имею права! Это же нарушение ПДД!

- Это исключительный случай! Включи сигнализацию!

- А! Ладно! – И водитель, резко повернув руль вправо, развернул патрульный автомобиль, увеличивая скорость, понёсся обратно, в сторону Сосновска. Его напарник включил сигнализацию.

Обогнали одну машину, затем вторую, потом третью и четвёртую, и вот «Газель» из «Таёжных перевозок» уже в прямой видимости, и госномер её кое как виден, грязный, плохо читаемый.

- Водитель автомобиля «Газель»! – Напарник водителя чрез ГСУ назвал госномер преследуемой автомашины. – Примите вправо и остановитесь!

Затем повторил своё требование.

И грузовичок остановился.

Андрей с Николаем быстро вылезли из патрульки, подбежали к пассажирской двери машины из «Таёжных грузоперевозок», рывком  открыли дверцу. Сидевший на пассажирском сидении парень, даже не обратил на них внимания, он с интересом слушал, что говорит инспектор ГИБДД водителю машины. Но оперы этого разговора не слышали.

 - Зимин Виктор Николаевич? – Спросил Краюшкин парня.

Тот внимательно посмотрел на опера, и по его глазам было видно, что он понял и оценил происходящее. Забегали глазки, страх в них промелькнул.

- Нет. – Ответил он.

- Ваши документы в таком случае. – Потребовал Андрей.

- Зачем? Вы остановили водителя за что-то, с ним и разбирайтесь. Я-то тут причём? Да, и, вообще, Вы кто такие? На Вас даже формы нет…

- Далеко не все милиционеры ходят в форме, есть такие подразделения, которым форму, вообще, не выдают, но к делу это отношения не имеет. – Ответил Андрей.

- К какому ещё делу?

- К такому, что Вы очень похожи на одного разыскиваемого особо опасного преступника.

- Прямо вот опасного -  преопасного? – Ехидно спросил парень.

- Не ёрничай, Витя.

- Я не Витя. Не знаю никакого Вити.

- Документы Ваши, гражданин, в таком случае.

- Нет у меня документов.

- Тогда попрошу в наш автомобиль.

- Зачем это?

- Проедем в ближайшее отделение милиции.

- Зачем?

- Будем устанавливать Вашу личность.

- Чего её устанавливать? Я Коржаков Эдуард Генрихович. Экспедитор.

 Андрей точно знал, что перед ним Зимин, ну, во всяком случае, не Коржаков Эдик, потому что тот не экспедитор, а грузчик, и на работу сегодня проспал, и на базе сейчас находится, отписывается, поди, у директора, за своё опоздание, а Витёк просто представился тем именем, которое первым пришло ему в голову. Но говорить ему об этом нельзя,  Эдика тем самым подставить можно, а этого опер себе позволить не может, грош цена такому оперу.

- Мне Вас, гражданин, силой из кабины вытаскивать? Или сами всё-таки?

- Чего Вам от меня надо?

- А разве непонятно?

- Нет.

- Хватит дурочку валять! И, вообще, если экспедитор, то должны быть документы при себе! – Андрей уже начинал злиться, ветер больно хлестал по лицу. – Ну!? Я жду!

- Чего? – Зимин не успокаивался.

- Либо документы Ваши, либо когда Вы пересядете в наш автомобиль.

- Вы не имеете права! – Перешёл на крик Витька.

- Имею! – Ответил Краюшкин и спросил. – Проверить желаете?!

Воцарилось молчание, и только водитель «Газели» продолжал о чём-то спорить с инспектором ГИБДД.

- Ладно, поехали. – Сдался экспедитор. – Я Зимин Виктор, о том, что в розыске нахожусь, знаю. Поехали.

Парень вылез из кабины, сказав водителю

- Возвращайся на базу, пусть тебе другого экспедитора дают.

- Да, ну вас всех с вашими заморочками. – И водитель выругался матерными словами, витиевато так, как умеют только профессиональные водители.

 - И куда мы его сейчас? – Спросил вдруг Городилов, когда подвели задержанного к патрульному автомобилю.

- В смысле? – Не понял вопроса розыскник и ответил. – В отдел. У него арест.

- Надень тогда на него наручники хоть. – Предложил Николай и добавил. – Я не про отдел, я про машину, в которой места нет, нас и так пять человек.

Краюшкин тихо и зло выругался, надев Зимину наручники, затем предложил

- К Толе вон на колени сядет, а лучше Толя ему на колени.

- Э, нет, мужики – Возразил инспектор ГИБДД-водитель. – Два нарушения ПДД сотрудниками ГАИ за один день, это через - чур уже.

- Это исключительный случай. – Попробовал опер настоять на своём.

- Да у нас все случаи исключительные. – Не сдавался инспектор.

- И что делать? И, вообще, чего там твой напарник так долго с водителем этим возиться?

- Протокол составляет.

- Какой ещё к чёрту протокол?! – Возмутился Андрей.

- За грязные госномера. – Спокойно ответил водитель и напомнил. – У Вас, сыскари, своя работа, а у нас своя, нам тоже отчитываться надо.

- У нас времени в обрез. – Напомнил розыскник.

- Тогда не надо было отвлекаться на этот грузовик, уже бы давно в Таёжном были. – Всё так же невозмутимо ответил страж дорог. - А этого потом поймали бы.

- Издеваешься?

- Нет.

- Этого-то куда теперь девать? – Напомнил о проблеме Городилов, кивнув головой на Зимина.

- Да, сейчас позовём машину со стационарного поста вон. – Спокойно предложил водитель. – Пусть себе его пока забирают, к ним через пару часов всё равно проверка какая-нибудь приедет, либо комбат, либо, вообще, ответственный от МОБ, вот он и доставит его в отдел.

- А доставит? – Уточнил Андрей.

- А куда он денется, если человек в розыске, да ещё с арестом? Отпустит что ли его? – Усмехнулся инспектор. – Доставит обязательно, только надо, что бы стационарные постовые рапорт написали, что это они его задержали, а то проверяющий начнёт канючить, почему опера сами его не доставили в отдел, объясняй им потом бегай.

- Ладно. – Согласился розыскник.

Патрульная машина со стационарного поста ГИБДД, такая же девятка, прибыла очень скоро, потому что пост был рядом, в нескольких сотнях метров. Поняв, что произошло и что от них требуется, стационарные инспекторы посадили Витьку к себе в машину и вернулись обратно на пост, забыв при этом поменять ему наручники.

Протокол на водителя «Газели» с жёлтой кабиной был составлен не скоро. Бюрократия. Краюшкин попросил у Городилова сигарету и, тихо матерясь про себя и на Зимина, и на инспекторов, и на метель, и на Хрулёву, и на Ожегова, и даже на себя, выкурил её чуть ли не с фильтром, со злобой швырнул окурок в сугроб, когда он обжигал уже пальцы.

Поехали, наконец-то. По пути остановились у стационарного поста ГИБДД, поменяли наручники Зимину, Андрей забрал свои. В Таёжный въехали, когда уже начало смеркаться. Благо хоть, что улица  Александра Матросова была недалеко от въезда в город, и вся семья Екатерины Александровны Красиной, ещё одной тётки Тани Хрулёвой, была в сборе.

Но и здесь на выходе оказался ноль. Не знала Красина про свою племянницу ничего. Подтвердила, что заходила как-то к ней её племянница вместе с Толей, которого узнала сразу, денег просила в долг, но не получив того, что просила, убралась восвояси и более о себе пока не напоминала.

Всё. Полное фиаско. Поставленная задача не выполнена. Что делать?

- Поехали в Мировой Суд Залесского района. – Предложил Андрей, когда вышли из дома Красиных и вновь сели в патрульный автомобиль.

- Зачем? – Спросил Городилов.

- Надо. – Ответил розыскник и добавил. – Всё равно, большего сделать сейчас не сможем, Хрулёву мы сегодня не найдём, а в Суде мне узнать нужно кое-что.

- Поехали. – Согласился опер из «убойного».

В трёхэтажном здании Мирового Суда Залесского района Краюшкин сначала зашёл к одной судье, которая поставила ему на одном из своих постановлений резолюцию, что оно исполнено, преступник, а именно мошенница, которую днём ранее он разыскал и заставил саму явиться в Суд, пока не поздно, разыскан, заверила печатью. Затем он зашёл к Борисовой, узнал, что задержанный прошлым днём и тогда же отпущенный на все четыре стороны Артемьев, в Суд, как того и следовало ожидать, не пришёл, но судья и здесь на постановлении поставила резолюцию, что тот найден был, предупредив, что после новогодних праздников повторно объявит его в розыск, но при этом не гарантирует меру пресечения в виде заключения под стражу. Вот если его в третий раз в розыск придётся объявлять, тогда она его при задержании арестует, а пока, увы. Потом розыскник зашёл ещё к одному судье, сообщил, что Зимин разыскан, задержан и будет, согласно постановления, помещён в СИЗО. Судья сухо поблагодарил опера, напомнив, что бы тот не забыл в кратчайшие сроки направить ему письменное уведомление о задержании разыскиваемого, ибо слова без документального подтверждения остаются лишь словами. Андрея довольно приветливо встречали секретари судебных заседаний, все молодые и красивые девушки, как на подбор, но в отличие от обычных дней службы, в этот раз их улыбки совсем не радовали опера.

- Ладно тебе, Андрюха. – Попробовал подбодрить розыскника Городилов, когда тот вернулся в машину. – Не переживай. Мы же одного сегодня поймали, и ещё сосновскому оперу помогли найти жулика. Не важно, что тот уже не субъект считай, потому что мёртвых не судят, галочка-то всё равно есть.

- Это всё не то. С меня Хрулёву требуют, а  у меня, сколько не кручусь, информации ноль. За этих начальники не то что спасибо не скажут, а ещё шею намылят, обвинят, что не то делал, не в том направлении работал, что нужно ловить эту, а  я распыляю силы на какую-то мелочь.

- Слушай, ну ты же не Шерлок Холмс.

- А кого это волнует?

- Действительно. – Согласился Николай и напомнил. – Но ведь завтра ещё день есть.

- Есть. – Подтвердил Андре, но и от осознания того, что время ещё есть у него, легче ему не стало, потому что мало этого времени было, очень мало.

- А куда едем-то? – Спросил Коля.

- Не знаю. – Ответил водитель. – Я просто патрулирую, раз никаких конкретных просьб не было.

Городилов и напарник водителя вопросительно посмотрели на розыскника.

- Может, в отдел уже? – Предложил инспектор ГИБДД. – А то время уже к шести, а нам ещё машину вымыть, да в гараж загнать, перед своим начальством отчитаться, раньше одиннадцати вечера домой и не придём, а завтра опять ни свет, ни заря вставать.

- Давай в отдел. – Разрешил Андрей. – Там Зимина, как раз, привезли уже, поди.

Когда уже почти подъехали к отделу, о себе вдруг напомнил Иванов младший.

- Андрей Алексеевич, а мне-то куда? – Робко спросил он, заикаясь.

- Чёрт! Забыл совсем. – Выругался Краюшкин и попросил водителя. – Давай на автовокзал сначала, посажу его на автобус до Сосновка.

Инспектор, нехотя, развернул автомобиль и повёл его на повышенной скорости по узким улочкам частного сектора Залесского района.

- Андрей Алексеевич, попросите, что бы остановили. – Попросил вдруг Толя.

- Зачем? – Удивился Краюшкин. – Тебе плохо, что ли?

- Нет. Я вспомнил просто.

- Что вспомнил?

- Пусть остановят.

- Стой, командир. – Обратился опер к водителю.

Остановились.

- Рассказывай.

- Мы сейчас дом проехали.

- Какой?

- Маленький такой без забора, завалившийся уже наполовину.

- И что в этом доме?

- Там Евген живёт.

- Кто это?

- Таня жила с ним, когда освободилась. – Ответил парень, заикаясь. - Недолго только.

- И что?

- Ну, может, она у него, или он знает, где она.

- А такое может быть?

- Наверное. – Засомневался Иванов младший.

- Так. Рассказывай подробнее, только быстро.

- Таня не всё время в зоне была, её же за хорошее поведение потом на колонию – поселение отправили, а потом совсем на условно-досрочное освободили.

- Да, в зонах они все себя хорошо ведут, смотришь на них и веришь, что всё, исправились, а как только они на свободу выходят, так куда их хорошее поведение пропадает, всё снова начинают. – Заметил Городилов, но на его замечание внимания никто не обратил.

- Дальше что? Спросил розыскник у Иванова – младшего.

- Она на этом поселении с Евгеном и познакомилась. Он тоже там был, тоже из зоны его туда перевели.

- За что сидел?

- Не знаю.

- Ладно. Дальше давай.

- Ну, они там познакомились и стали жить, а потом, когда совсем освободились, дальше жили, только недолго уже.

- Почему?

- Таня говорила, что он её бил, она и ушла от него, поехала к бабке с дедом в Устьяновку, а там уже со мной познакомилась.

Интересно, чего это Хрулёва не зарезала этого Евгена, раз он её бил? Опыт-то был. Андрей только подумал так, но спрашивать вслух не стал, помня о том, что таких вопросов Толе задавать не следует, а то у него опять истерика приключится.

- Что ещё про этого Евгена знаешь? Фамилию его, с кем живёт?

- Фамилию не знаю, с кем живёт, тоже не знаю, когда мы с Таней к нему ходили, он один жил, пил безбожно.

- А зачем вы к нему ходили?

- Да, так просто. – Пожал плечами Иванов. – В гости. Он к нам тоже ходил.

- То есть, между ними сохранилась дружба? – Уточнил розыскник.

- Ну, да. – Подтвердил Анатолий, кивнув своей квадратной головой.

- И он может ей помогать скрываться?

- Я не уверен, но…

- Ну, что, Коля? – Обратился Краюшкин к Городилову, перебивая Толю – Проверим?

- Давай. – Согласился опер из «убойного».

- И что? Опять разворачиваться? – Спросил инспектор ГИБДД – водитель и проворчал. – Что же за день такой? Всё не туда едем, всё разворачиваемся.

- Не надо разворачиваться. – Успокоил его Андрей. – Пешочком пройдёмся, тут рядом. Ждите здесь и за парнем присматривайте, а то мало ли.

Краюшкин не стал говорить, что его стали мучить сомнения в отношении Иванова, который ничего не знал, а тут вдруг вспоминать начал.

Вышли из машины, быстрым шагом дошли до нужного дома, благо, ошибиться было нельзя – все остальные дома на улице были обнесены заборами, а без забора был только этот. По узкой протоптанной в огромном сугробе тропинке не без труда добрались до входной двери дома, которая была настежь открыта. Чувствовалось, что в доме давно, очень давно не топлено. Комнат было много, с трудом, продвигаясь впотьмах, подсвечивая себе огнём зажигалок, наткнулись на спящее в углу, на куче непонятного тряпья, тело, укрытое пальто. От тела за версту несло спиртом.

- Вставай! – Громко потребовал Николай от тела.

Ответа не последовало. Городилов потрогал тело за плечо, повторил своё требование, в ответ услышал хриплое

- Пошёл на хер.

- Чего?! – Возмутился опер из «убойного», но ответа опять не последовало.

- Вставай! – Краюшкин легонько пнул по подошве сапога спящего. – Эй, пьянь! Слышишь меня?!

- Чего надо? – Тело всё-таки проснулось, но вставать не спешило.

- Ты Евген? – спросил Андрей.

- И что с того?

- Я тебя спросил, ты отвечай.

- А ты кто такой, что бы я тебе отвечал?

- Я из уголовки Залесского района.

- А... – Хрипло протянуло тело. – Мусора опять…

- Ты охамел, так разговаривать?!

- Ты сам не хами. Ты ко мне пришёл, а не я к тебе.

- Ладно. – Согласился розыскник. – То есть, Евген, всё-таки, ты?

- Ну, я. – Подтвердило тело и поинтересовалось – Дальше что?

- Разговор есть.

- Ну, раз есть, так говори.

- Ты встань хоть, когда с тобой люди говорят.

- Не хочу.

- Слушай, может, тебя в отдел отвезти, и там поговорить с тобой по душам?

- Ну, вези.

- Вот, непробиваемый.

- Ты по теме толкуй, гражданин начальник.

- Ладно. – Согласился Краюшкин и спросил. – Таньку Хрулёву давно видел?

- Видел давно.

- И где она сейчас, не знаешь, конечно?

- Не знаю, конечно – Подтвердил алкоголик.

- А если подумать?

- Вас двое и головы у вас две, вот вы и думайте, а мне и так хорошо.

- Не дерзи, Евген.

- Что мне за это будет?

- За что именно?

- За то, что я в своём доме с непрошеными гостями разговариваю так, как хочу?

- Ну, если скажешь, где Хрулёва, то за дерзость твою ничего, а если начнёшь бушлат в уши нам сейчас вкручивать, то сам себе казнь выбирай. – Сказал Андрей и спросил. – Время дать, подумать, какой вариант выбрать?

- Не пугай ты меня, легавый. – Хрипло усмехнулся мужик. – Пуганый я вашим братом ментовским, перепуганный.

- Хорош понтоваться, Евген.

- Понтуешься ты, мент, а я сказал, что не боюсь, значит, не боюсь, и хоть убейте, не знаю ничего.

- Уверен? – Уточнил Краюшкин и припугнул опять. – Мы ведь можем инвалидом сделать, если надо для дела.

- Уверен. – Спокойно ответил Евген. – И то, что можете убить, знаю. Убивали уже, только не добили, сдался я раньше.

- Чего же сдался?

- Били больно.

- За дело, поди, били?

- За дело, потому и сдался – Согласился Евген. – Если бы чужое повесить на меня хотели бы, не сдался бы, а так, за своё и били, вот и сдался.

- А сейчас не за своё, думаешь, будем бить.

- Нет, не за своё. Я ничего не делал, после последней ходки  мухи не обидел, а про Хрулёву не знаю и знать не хочу, и попробуйте мне обратное доказать.

- Ну, а если водки хорошей бутылку? – Предложил Андрей ходовую валюту, помня, что с таким контингентом населения, как Евген, без этой валюты никуда и никак, и никогда.

- Водку не пью. Слабенькая она. – Отказался Евген и вдруг внёс своё предложение. – Спирта медицинского в самый раз будет. Литр.

- Не помрёшь? – Поинтересовался Коля.

- Ты чего? – Удивился в свою очередь алкоголик и пояснил. - Я же развожу его.

- Всё равно, опасно. – Продолжал настаивать на своём Городилов.

- Не помру. – Заверил Евген. – А если и помру, то тебе печаль какая?

- В принципе, ни какой. – Согласился опер из «убойного». 

- Ну, вот и договорились. – Ответил Евген.

- Нет, ещё не договорились. – Возразил Краюшкин. – Где Хрулёва-то?

- Спирт точно будет? – Уточнил алкоголик.

- Точно. – Заверил его розыскник.

- Целый литр? – Евген попросту не верил.

- Да, будет тебе, будет целый литр твоего пойла.

- Это не пойло. – Обиделся мужик. – Пойло вы пьёте, виски там всякие, коньяк, водку, а я то, что мой батя на фронте пил. Спирт – это святое.

- Давай короче, Евген. – Перебил опер. – Хрулёва где?

- Борода спрятал. – Ответил наконец, алкоголик.

- Это тот Борода, про которого я думаю? – Уточнил Андрей.

- Я, гражданин начальник, не знаю, про кого ты думаешь, а Борода, это тот, который на пилораме живёт.

- Про него и думаю. – Заверил Краюшкин и спросил. – Ты откуда знаешь, что Борода?

- Бабка Оля говорила.

- Что за бабка Оля?

- Бомжиха. На свалке городской живёт.

- А она откуда знает?

- Говорит, что ей сам Борода по пьяни проболтался.

- Когда?

- Не знаю. – Евген наконец-то поднялся со своего лежака, пошарил по многочисленным карманам, но не найдя того, что искал, спросил. – Закурить есть, граждане начальнички?

- У меня нет. – Честно ответил Краюшкин.

- Держи, травись. – Протянул Городилов алкоголику сигарету.

- Спасибочки.

- Дай и я отравлюсь, Коля. – Спросил розыскник.

- Не жалко. – Ответил напарник, протянув сигарету.

Закурили.

- Где там эту бабку Олю твою найти? На свалке этой?

- Да, так и не объяснишь сразу, показывать надо.

- Ну, так показывай. Только не спрашивай, что тебе за это будет. Эта услуга будет входить в стоимость уже назначенной тобой цены.

- Да, ладно… - Ухмыльнулся Евген. – Вас, мусоров, на кривой козе хрен объедешь…

- Как ты сейчас сказал?! – Возмущённо спросил Городилов.

- Извините. – Спокойно ответил алкоголик. – Вас, ментов, говорю, на козе кривой не объедешь, в смысле, не обхитришь и благодарности не дождёшься. Спасибо хоть сигарку не зажали.

- Будет тебе благодарность, если не врёшь. – Заверил Андрей. – Поехали уже.

Евген, затушив о стену окурок, тут же бросил его на пол, надел пальто и пошёл к выходу из дома.

- Ты так дом не боишься спалить? – Спросил Городилов.

- Нет.

- Зря.

- Да, начхать.

По пути к выходу Краюшкин чуть не провалился в открытый погреб, которого в темноте не увидел, но Евген вовремя предупредил его, а Городилов схватил за куртку сзади, удержал от падения, но испугаться розыскник успел, неприятный холодок пробежал по всему телу.

- А ты чего так, в одной рубашечке и пальто без пуговиц, без шапки даже? – Спросил Андрей, когда вышли из дома. – Зима на улице. Простынешь, Новый год на больничной койке будешь встречать.

- Не простыну, привычный я. – Ответил Евген.

- Где это ты так привык?

- Отгадай с одного раза.

- Понятно. – Краюшкин понял, что алкоголик намекает на свои судимости, которые были отнюдь не условными. – Сколько намотал?

- В общей сложности двадцать четыре года жизни. С шестнадцати годков начал. Восемь ходок, больше года на воле не задерживался, сейчас вот только задержался что-то, третий год уж пошёл.

- Нормальный такой у тебя послужной список. – Усмехнулся Коля.

- Не жалуюсь. – Усмехнулся в ответ Евген. – Много повидал, многих знавал.

- Сам кто по зоне?

- Мужик.

- А чего сейчас задержался? – Спросил Краюшкин.

- Да, хватит, поди. На заслуженный отдых пора. Пусть молодые зону потопчут.

- А, может, не надо молодым-то? Может, пусть по Закону живут?

- Где он, Закон-то? Все мы друг другу волки, каждый хочет выжить, а как, не важно. Вот и весь Закон.

Кое - как выбрались из сугроба, подошли к патрульному автомобилю, Андрей открыл заднюю дверцу, посмотрел на Иванова.

- Двигайся, Толя. Поедем в тесноте, да не в обиде.

- Э, мужики, Вы, куда его сажаете? – Возмутился инспектор - водитель – Места нет.

- Надо так.

- Что значит, надо? Он воняет весь, не понять, чем… - Поддержал водителя его напарник.

- Нормально он воняет. Спиртом, как всякий уважающий себя русский алкаш.

- Он кроме спирта ещё чем-то воняет. Дерьмом каким-то что ли или мочой. У меня вся машина этой вонью пропитается, за месяц потом не выведешь эту вонь.

- А я не чувствую. – Улыбнулся Андрей. - Я привык.

- Ну, ты привык, ты и вози его. – Продолжал возмущаться инспектор.

- А у меня не на чем, а надо очень и именно сейчас?

- Кому надо?

- Родине.

- А Родина – это ты?

- Нет, я один из её верных сынов. И ты, кстати, тоже. Или ты не присягал?

- Да, ну Вас, сыскарей, в такую-то даль. – Сдался инспектор, но продолжал недовольно ворчать. – Мёртвого уговорите, что бы ожил и живого, что бы помер. Куда едем?

- На свалку. – Ответил Коля.

- Почему-то я примерно это себе и представлял. – Проворчал инспектор. – Носит вас, оперов, везде, где дорог нет, то на свалку, то на кладбище…

- Садись, Евген. – Андрей пропустил алкоголика в салон патрульного автомобиля вперёд себя, тот вплотную прижался к Иванову.

- О, и ты тут, сопля безголовая.

Иванов ему не ответил.

- Не ругайся, Евген. – Спокойно сказал Городилов, садясь через другую дверцу.

Вчетвером втиснулись на заднее сидение патрульного автомобиля, оперы по бокам.

- Тебя зовут-то по-нормальному как? – Спросил Андрей алкоголика, когда поехали.

- Евгений Архипович я.

- А фамилия?

- Недолюбов.

- Местный?

- Нет. Остался здесь после третей ходки, в восемьдесят пятом.

- А откуда ты тогда?

- Из Ростова-Папы.

- Занесло тебя. – Искренне удивился Краюшкин. – Дом-то здесь откуда?

- А при советах к людям, не смотря ни на что, относились, как к людям, а не как к быдлу. Заочницы это дом. Я с ней познакомился по переписке, потом освободился, к ней и подался, участковый на работу помог устроиться, ни кто словом за судимости не попрекнул, стал жить – поживать.

- А чего сел-то опять?

- А по дурости. По пьянке прибил я свою заочницу. Детей у неё не было, родни тоже, детдомовская она, вот дом и остался, а ей ещё раньше от мужа её первого, тот тоже детдомовским был, да где-то в зоне сдох.  Участковый присматривал за ним, пока я сидел, а потом освободился я, так он со мной по всем инстанциям, что бы разрешили мне в доме этом жить, на работу снова устроил меня. Сейчас такого участкового и не найдёшь, и чиновников таких нет, которые войдут в твоё положение, поймут тебя, а должны бы быть. Освобождается человек, у него и так наперекосяк жизнь и судьба. А его чиновники, да вы вот, менты, опять на путь преступности толкаете своим бездушием, а помочь надо человеку устроиться в жизни заново.

- Тебе помогали вот, а ты опять садился, и плевать на помощь людскую хотел.

- Я дурак по жизни. Чего с меня взять, но не все же такие, как я. А вы всё равно всех нас под одну гребёнку.

- Так и вы нас всех тоже под одну гребёнку. – Заметил Андрей.

- Вот в том и беда, что не хотим ни мы, ни вы с каждым разбираться отдельно, толпой судим, друг на друга катим бочку, все зэки – звери, все менты – козлы, и ни в тех, ни в других ничего святого нет. А не так ведь это. Разобраться если, то и среди зэков найдутся люди хорошие, порядочные, и среди ментов, и много таких найдётся, да только видеть не хотим мы их, людей этих. Да, чего толковать об том. Сейчас люди злые пошли, каждый сам за себя. Говорю же, волчий закон сейчас, это и есть главный закон.

Подъехали к городской свалке, которая занимала площадь разве совсем чуть – чуть уступающую площади одного городского района. Да, люди после себя оставляют на Земле хорошую память – груды мусора различного.

- Где тут проживает твоя бабка Оля? – Спросил Краюшкин у Евгена.

- Ты мозг-то включи, гражданин начальник. – Ответил алкоголик.

- Не понял. – Ответил Андрей.

- Чего не понял? – Ответил Недолюбов вопросом на вопрос и тут же ответил. – Она же не на самой свалке живёт, не на кучах же мусора.

- А где?

- Да, с той стороны. Ну, где сады, там домиков много заброшено, вот в одном она и живёт.

- Сразу сказать не мог? – Спросил Городилов.

- Да, я думал, вы посообразительнее будете. Дай ещё сигаретку, гражданин начальник.

Городилов, нехотя, дал Евгену закурить.

Краюшкин воздержался, неудобно уже было попрошайничать у напарника, хотя закурить опять хотелось. На улице заметно похолодало.

- Пошли что ли? – Спросил Недолюбов оперов.

- А проехать туда нельзя?

- Нет. Только пешком.

- Ну, пошли. – Согласился Андрей, хотя идти, пробираясь опять через сугробы, не хотелось.

Сказав инспекторам ГИБДД, что бы ждали здесь, ни куда не уезжали и присматривали за Ивановым, розыскник догнал Городилова с Евгеном, которые ушли уже к садам. Под ногами скрипел снег.

- Как она, бабка Оля эта твоя, сказала тебе про то, что Борода спрятал Хрулёву?

- Да я ходил пожрать к ним. Ну, разговорились, она и сказала, что Борода приходил, пьяный, картошки им приносил, да и сказал, что, мол, менты Танюху никогда не найдут, он её надёжно спрятал.

- А ему, какой смысл прятать её? Зачем ему надо это?

- Жалеет он её. Да, он всех жалеет. Добрый дед.

- Что-то нас он не пожалел, не сказал нам, заставил нас мотаться, искать её.

- Не так спрашивали, значит.

- Не умничай. – Сделал замечание Андрей и спросил. – А ты чего так дёшево сдал её? За литр всего?

- Так скромность украшает человека. – Ухмыльнулся Недолюбов.

- Ишь ты.

- Только ты ведь, гражданин начальник, спрашиваешь, а не за дешевизну, а за то, почему, вообще, её сдал.

- Это имеет какое-то значение? Сдал и сдал.

- Для меня имеет, и, если честно, то и сам не знаю и удивляюсь даже себе. – Ответил алкоголик, немного помолчав, и добавил. – Грехи старые покоя не дают. Так куда ж ещё-то один на душу брать, вот и сдал. Человека же она убила, а теперь бегает от ответа. Ещё убить может кого-нибудь. Пусть сидит лучше, ей же лучше, спокойнее, меньше натворит делов.

- Хочешь сказать, что зона её исправит?

- Нет. Зона ни кого не исправляет, тем более наша, российская. Но пока сидеть будет, не натворит ничего, и, то хорошо уже. Сколько я греха на душу взял, пока живу, так ни кому не пожелаю, столько греха, а особенно ей, Таньке.

- Чего это ей-то особенно? – Спросил Андрей. – Любишь что ли до сих пор?

- Нет, не люблю. Раньше любил. А сейчас жалею.

- Странно вы как-то жалеете все её? Один прячет от правосудия, другой правосудию сдаёт, но оба исключительно из чувства жалости.

- А жизнь, вообще, странная штука. – Ответил Евген. – Или ты, гражданин начальник, ещё не понял этого?

- Ага. – Согласился Коля и пошутил. – А ещё она вредна, жизнь эта, от неё умирают.

Шутку не оценили.

- Ты вот любил её, а сам бил. – Сказал Краюшкин.

- Так потому и бил, что любил. – С сарказмом ответил алкоголик и, свернув с тропинки к какому-то одному из многочисленных садовых маленьких домишек, сказал. – Пришли.

- Так она тут одна живёт, бабка Оля эта твоя? – Спросил розыскник.

- Нет. – Ответил Евген.

- А с кем?

- Сейчас увидишь. Да, не ссыте, господа менты, банды тама нету…

- А кто тебе сказал, что боимся? – Спросил Андрей, хотя где-то в душе какая-то тревога, действительно, закралась.

- Ну, если не боишься, то дурак, потому что только дураки не боятся, особенно когда идут, не ведая куда и к кому…

Домик во тьме почти не было видно, и только какой-то тусклый свет из глубины двора показывал, что идти нужно именно на него, на этот свет. Тусклый свет этот, оказалось, излучало низкое пламя свечи, стоявшей на подоконнике. Вошли в домик, в котором, несмотря на то, что топилась печь, было всё равно как-то зябко.

- Здорово, бабка Оля. – Сказал Евген, перешагнув через порог первым.

- Здравствуйте. – Поприветствовал Андрей хозяйку домика.

- Здравствуй, коли не шутишь. – Ответила женщина, которой, судя по лицу, до бабушки было ещё долго и которая на бомжиху, в привычном понимании этого слова, совсем не была похожа.

- Вас Ольгой зовут? – Спросил Краюшкин.

- Меня.

- А почему же Вас бабушкой называют?

- Не знаю. – Ответила хозяйка и добавила. – Говорят, что добрая я, как бабушка, вот и называют так.

- Да, она в натуре, гражданин начальник, и пожрать даст, и выпить, и спать уложит, и словом пожалеет. – Подтвердил Евген.

Андрей стеснялся спросить у женщины, сколько ей лет, но она, будто бы почувствовала это и сразу ответила

- Пятьдесят мне первого числа было.

- А что? Семьи нет? – Спросил Коля.

- Почему же нет? Есть. – Ответила женщина. – Дочь и сын, тоже уж со своими семьями, внуки у меня уже, у сына, значит, двое деток, а у дочки один пока ребёночек.

- Так, а Вы-то здесь почему? Бомжуете, говорят.

- А Вы не слушайте. Не бомжую я. Живу в своё удовольствие.

- А муж?

- А муж умер у меня.

- Так, а почему здесь-то живёте, в заброшенном холодном домике чужом, рядом со свалкой?

- Ну, люди и в худших условиях живут. А мне и здесь хорошо, грех жаловаться.

- Так ведь чужой же домик.

- Я здесь уж третью зиму и лето, и за это время ни кто не приходил из хозяев, не нужен им участок или померли уж.

- Ну, а своего-то жилья нет у Вас что ли?

- Есть. Сын там живёт со своей женой, с детьми.

- А Вы почему не там?

- А зачем я мешать буду молодым?

- Почему мешать-то? – Спросил Городилов. – Это же и Ваша квартира. Там-то лучше, чем здесь.

- Нет. – Не согласилась бабка Оля. – Здесь мне лучше. Да, мне много и не надо.

- Ну, а приходят дети-то к Вам Ваши или Вы к ним ходите?

-  Да, когда же им ходить? Заняты они. Работают. И мне некогда. С утра на свалке работаем.

- Но это же неправильно.

- Одному Господу известно, что правильно, а что нет. А нам судить кого-то он права не давал. Все мы смертные, все под ним ходим, он один нам и отец, и судья. 

- Но нельзя же так, не…

- Можно. – Ответил строгий женский голос откуда-то из темноты и спросил. – Чего пристали к человеку?

- Кто это там? – Спросил Андрей.

- Человек. – Ответила хозяйка.

- Что за человек?

- Обыкновенный, как и все. – Пожала плечами бабка Оля.

 Краюшкин прошёл в тёмный угол домика, за ним Городилов. В углу на лавке, укрытая одеялом, лежала женщина, лица которой в темноте почти не было видно.

- Вы кто?

- Не узнаёшь, гражданин начальник. – Спросила женщина.

- Нет.

- Зеленкова я. – Женщина откинула одеяло, встала с лавки. – Тома Зеленкова. Помнишь?

- Помню. – Андрей узнал женщину и удивлённо спросил. – Ты когда освободилась?

- Недели три назад, по УДО отпустили.

- Ну, это за алименты, тебе и давали год.

- Так и есть. – Подтвердила женщина.

- А за сто одиннадцатую, за мужика того ни чего не дали что ли?

- Дали. – Ответила Тома. – Три года условно.

- Как условно? Ты же на СИЗО сидела, когда суд был.

- Суд был только на прошлой неделе.

- Почему?

- Кривошееву вы долго искали.

- Кто искал?

- Ну, не знаю я, кто её у вас там искал, а кто не искал. – Пожала Зеленкова плечами и закурила. – Вы, менты.

- У меня её в розыске не было. – Недоумённо ответил Андрей.

- Её же городские искали. – Ответил вдруг Городилов. – За Смоленском поймали, на границе с Белоруссией где-то, погранцы, вроде как, словили, месяца два назад, она этапом только – только дошла сюда.

- А чего ты молчал?

- А ты не спрашивал.

- Понятно. – Ответил Краюшкин.

- И сколько ей дали?- Спросил Городилов у Томы.

- Ей семь общего режима.- Ответила Зеленкова

- А чего это ей так много, а тебе так мало?

- А я тебе ещё тогда говорила, что она добила до смерти мужика того, а я только попинала чуток его.

- Н-да, чудны дела твои, Господи. – Андрей не знал, что ещё сказать. – Коля, дай сигаретку, пожалуйста, а то уже невтерпёж.

- А ты, Тамара, как так умудрилась на суд-то придти? – Спросил розыскник, закурив. - Только откинулась и добровольно ходила за новым сроком?

- Участковый, когда на учёт вставала, пообещал, что не посадят.

- И ты поверила?

- Ну, поверила. Что тут такого?

- Ты, Тамара Зеленкова, поверила менту?

- Менты тоже разные бывают.

- И давно ты это поняла?

- А как тебя повстречала.

- Не льсти.

- Ну, а что тогда спрашиваешь? Зачем пришёл-то, вообще?

- А ты здесь давно обитаешь?

- Как освободилась, так и пришла сюда. Евген привёл вон.

- А его откуда знаешь?

- А кто его не знает в нашей Нахаловке? Мы с ним столько выпили, было время.

- И Хрулёву знаешь?

- Знаю. – Утвердительно кивнула головой Тамара.

- Давно видела?

- Видела давно.

- А что знаешь, где она сейчас?

- Ты сюда пришёл зачем?

- Ну, сказали, что Хрулёва здесь может быть.

- Кто сказал?

- Неважно.

- Потому что тебе не так сказали.

- А как?

- Тебе Евген сказал, что Борода к нам приходил и сказал, что это он и спрятал Танюху.

- Почему это ты так решила?

- Потому что Евгену об этом я сказала.

- Евгений, ты же говорил, что Ольга тебе говорила. – Недоумённо посмотрел розыскник на алкоголика.

- Да, я, в натуре, помню что ли, кто мне и что говорил. Скажите спасибо хоть, что, вообще, сказал, через кого искать её, а то и это мог забыть.

- Спасибо. – Ухмыльнувшись, ответил Городилов.

- Томка, есть закурить? – Спросил Недолюбов Зеленкову.

- Возьми там, под подушкой. – Ответила женщина.

- Чай поспел. – Сказала вдруг Ольга. – Со зверобойчиком. Угощайтесь.

 Оперы хотели отказаться от угощения по причине, что неизвестно, из чего тут жители свалки на самом деле готовят чай и еду. Побрезговали, в общем, но бабка Оля поняла, что смущает гостей её

- Да, не побрезгуйте уж. Не бойтесь, чистое у меня всё тут.

Обижать людей добрых нельзя, а то они вмиг станут злыми и ничего не расскажут операм. Пришлось угоститься и чай, действительно, оказался вкусным и душистым.

- Ольга тоже слышала этот наш разговор с Бородой. – Сказала Зеленкова. – Так что Евген вам правильно сказал всё.

- Ну, тогда рассказывай, Тома. – Сказал Городилов. – Где Танька прячется?

- А я не знаю. – Ответила Зеленкова.

- Началось, блин. – Краюшкин со злостью посмотрел сначала на Недолюбова, потом вновь на Тому. – Следовало ожидать.

- Ничего не следовало. – Спокойно возразила Зеленкова. – Борода не говорил, где спрятал её, а только сказал, что спрятал так, что вам её в жизни не найти.

- Рассказывай тогда, как он тебе всё это говорил, какими словами, при каких обстоятельствах.

- Да, мы с Олей вот решили мой приговор счастливый отметить, на прошлой неделе, когда суд-то был у меня и мне условный дали. Пошли в магазин, купили портвешок, на обратном пути и зашли к Бороде, попросили, что бы он нам картошки принёс.

- А чего это он вам картошку носит? – Спросил Городилов.

- Да, у него её много, а он добрый дядька, нам помогает. Таньку вот жалеет. Вы с ним говорили же.

- И что?

- Ну, видели, сколько у него собак бродячих во дворе и кошек?

- Видели. Собаки эти чуть не съели нас, не хотели во двор пропускать. – Ответил Краюшкин.

- Ну, вот. – Кивнула Тамара головой, которая, как заметил розыскник, давно была немыта. – Говорю же, он добрый дядька. Всех жалеет, всех привечает, последнюю корку хлеба отдаст, если надо кому, а сам с голоду будет помирать.

- Ну, и принёс картошку?

- Принёс. – Ответила бабка Оля. – Пьяный, правда, пришёл, весёлый такой.

- Дальше?

- А дальше, со мной стал разговаривать. За судимости мои, за жизнь. Оля и не пила толком, а мы с ним только пили. – Продолжила Зеленкова.

- Долго говорили?

- Долго. Почти ночь всю. Он сам-то не судим даже ни разу. Меня всё жалел.

- А чего это он такой жалостливый?

- Не знаю. Говорил, будто бы отец у него сидел долго. По этой… Как её?

- Кого?

- Ну, статья. Не за преступление, а за то, что против власти…

- По политической. – Ответил Недолюбов.

- Вот. Да… - Подтвердила Тамара. – Лет десять сидел, наверное, потом рассказывал ему про жизнь зэчью. Вот он нас и жалеет теперь.

 - А причём тут вы, уголовники, и они, политики? Это же два разных понятия, вообще.

- А он не за статьи жалел. А за то, что сидели.

- Ну, и что? Так и не сказал, где прячет её? – Уточнил Краюшкин.

- Нет. – Ответила опять за всех бабка Оля.

- Ну, а вы, если мы его уже всерьёз припрём к стенке, подтвердите при нём, что он это говорил?

Воцарилось молчание. Долгое.

- Подтвержу. – Ответила, наконец, бабка Оля и, посмотрев на Зеленкову, сказала ей –  Не смотри так на меня. Тамара. Что же ей, девке, болтаться теперь всю жизнь, где попало и как попало, прятаться, мыкаться. Всё равно поймают и посадят. Лучше, пусть сразу отсидит, а потом выйдет и начнёт нормально жить. Тебя вот приняла и её не брошу.

- Всем места в твоей избушке не хватит. – Сказал Евген.

- Хватит. – Возразила хозяйка. – Мне много не надо.

- Я говорить ничего не буду. – Сказала Зеленкова, пристально глядя на розыскника. – Хоть пытайте, а Бороде я подлость делать не буду, он человек хороший, добро делает, а я его предать должна. Нет, не буду.

- Какое добро-то? – Спросил Городилов и напомнил. – Хрулёва человека убила, жил человек, а она его убила. А какое она имела право убивать?

- Да, какого там человека? – Махнула рукой Тамара. – Нормальный человек с ней разве будет пить? Быдло то было, а не человек, такое же быдло, как и тот, которого мы с Кривошеевой кокнули. Вы бы ловили тех, кто заказные убийства совершает, нормальных людей убивает. Кто Листьева убил? Не знаете? То-то и оно, что не знаете и знать не хотите. А за придурков всяких вступаетесь. Убили их, и шут с ними.

- Не тебе судить, Тамара! – Громко сделала замечание хозяйка дома.

- Бабка Оля, он тебе помогает, картошку вон носит, а ты его под мусоров решила положить. Совесть у тебя есть?

- Зеленкова, ты за словами-то следи. – Сделал замечание Краюшкин.

Тамара замолчала.

- Совесть у меня есть. – Тихо сказала хозяйка. – Она убила человека, а теперь прячется, а люди тоже не спят, не едят, её ищут. Правильно ли это? Борода сейчас настрадается за неё, тоже не сладко, поди, ему, затаскают его теперь, да и нам покоя не дадут.

- Евген бы не проболтался бы, так про Бороду и не узнал бы ни кто, не страдал бы он, а так-то, конечно, он сейчас настрадается, они ему сейчас все кишки вымотают, начнут его колоть. А он добро хотел сделать. И про нас бы не узнали. Они, вообще, вон думали, что я сижу до сих пор.

- Ты бы заткнулась, в натуре! – Закричал Недолюбов на Зеленкову. – Чего ты на меня волну гонишь?!

- А зачем ты им сказал?! – Закричала в ответ Тамара. – Он добро хотел сделать, человеку помочь! А ты за спирт продал! Иуда!

- Я тебе ща харю расшибу, лярва! – Бешено заорал Евген. – Ты на кого пасть разинула, мразь?!

- Я тебе расшибу потом. – Спокойно предупредил Городилов. – Быстро у меня вернёшься в дом свой родной.

- Вот спасибо, начальнички. Помогай вам после этого. В натуре. – И Недолюбов сильно закашлялся.

- Ты не нам, ты себе помог. – Парировал Андрей и спросил. – У тебя туберкулёз что ли?

- Да.  – Ответил Недолюбов и снова закашлялся.

- Он бы им помог, добро бы сделал, если бы пить им там не давал, а то понасобирает там у себя шалманов, а они там режут потом друг друга. – Спокойно сказала Ольга.

- Не он же режет! – Продолжала кричать Тамара. - И не тебе судить! Сама же говоришь, не суди и не судима будешь!

- Ибо, каким судом ты судишь, таким и тебя судить будут. – Ответила Ольга. – Вот я и хочу, что бы по Закону всё было.

- По Закону ты должна жить припеваюче в своей квартире, а твой сынок наглый пусть сам себе на хату заработает!

- А тут преступления не было. – Смиренно ответила Ольга. – Я сама ушла, не стала мешать ребёнку своему, не для того я его растила, что бы потом под ногами у него болтаться.

- Да, ты-то ладно! Блаженная ты у нас! А он-то почему у тебя сволочь такая?! О матери и не вспоминает! Не о тебе речь, а о детях твоих, что о сыне, что о дочери!

- А тебя мои дети не касаются. – Опять тихо ответила та, которую все в её пятьдесят зовут бабкой.

- Конечно, не касается! – Съязвила Томка. – Только чего же мне в жилетку плакалась тогда?!

Приютившая её, ей не ответила.

- Тома, прекрати орать. – Потребовал Городилов. – А то в отдел сейчас увезу и по мелкому хулиганству закрою. И жилетки у тебя нет.

- Да, вези хоть в отдел, хоть ещё куда. – Ответила женщина, не обращая внимания на шутку опера, но уже спокойнее. – Вам бы только посадить человека, а разобраться не хотите.

- Суд разберётся. – Ответил Андрей.

- Как же, он разберётся.

- Ну, в отношении тебя разобрался же. Или ты считаешь, что несправедливый приговор у тебя? Может, ты считаешь, что тебе больше должны дать были? Как Кривошеевой, например, семь лет общего. Так ты скажи, мы исправим эту несправедливость.

- Ни чего я не считаю. И не скажу больше ничего. Не знаю я ничего. – Зеленкова прошла в угол, к своей лавке, легла на неё, демонстративно отвернулась к стене.

- Когда нам надо будет, скажешь. – Строго сказал ей в след Краюшкин, но она ему не ответила. – Ты, кстати, почему в своём доме не живёшь, а тут обитаешь? На отметки-то ходишь? Или опять тебя искать будем?

Тамара не ответила.

- Ладно, пойдём, Андрюха. – Предложил Городилов.

- Пойдём. – Согласился розыскник и посмотрел на Евгена. – Недолюбов, ты здесь остаёшься?

Алкоголик утвердительно кивнул головой, ничего не сказав.

- Вот только попробуй Томку хоть пальцем тронуть. – Ещё раз предупредил опер из «убойного».

- Да, ладно – ладно, не буду. – Пообещал бывший зэк.

- Хорошо подумал? – Уточнил Николай.

- Да, в натуре, начальник. – Заверил Евген. – Я же не сявка, в натуре, за свой базар отвечал всегда.

- И всё равно, каждый должен отвечать за свои поступки. Каждый. – Сказала бабка Оля то ли операм, то ли ещё кому-то, а, наверное, всё-таки всем им, когда незваные гости выходили из её избушки. – Женя вот не сказал бы про Бороду, так я сама бы потом пошла бы в милицию и сказала бы. А Томе вы помогите, её дом заняли, пока она сидела, бандиты какие-то, притон там устроили, и не выгонишь их. Участковому жаловались, да без толку. А мать её тоже в свой дом не пускает почему-то. Злая у неё мать.

- Не проси их! Не надо мне их помощи! – Вновь закричала Зеленкова из своего угла. - Они потом в ответ попросят сдать кого-нибудь! Так и подсаживают на крючок, стучать заставляют! Проходили мы уже это!

- А чего? Стучала уже ментам за услуги-то, раз знаешь про то? – Спросил Евген.

- Завали хайло, Женечка! Сам-то кто сегодня им стукнул про Бороду! Кто их сюда притащил, мусоров этих! Сказать правильным мужикам, так они тебя на перо сразу посадят!

- Наблатыкалась, смотрю, на тюрьме-то, тварь, по фене ботаешь! Эх, зря я забожился, что не трону тебя, мразота!

Оперы не стали заострять внимания на спор  между двумя бывалыми, поняв, что только ругани больше выйдет, а толку всё равно не будет ни какого, и время будет потрачено на эту ругань и разборки.

Вышли из домика, и пошли по тропинке к машине. Благо луна на тёмном зимнем небе была полной, освещала землю грешную. Морозец к сорока. Снег под ногами скрепит громко. А ведь всего несколько часов назад метель мела. Да, Сибирь.

- Может, наряд сюда вызовем. – Предложил Городилов. – А то поперережут ещё друг друга.

- Мы этот наряд два часа будем ждать, а у нас дел по горло. Перережут и хрен с ними, не жалко, алкашню эту.

- А Бабку Олю эту если? Её-то жалко.

- Коля, отстань от меня. Она сама видит, кого привечает.

- Ну, тогда поехали Бороду брать. – Внёс Городилов новое предложение и уверено добавил. – А то его ещё колоть полночи.

- Почему так решил?

- А потому что он идейный, а таких пока расколешь, сто потов сойдёт.

- Да, какой он идейный? – Усомнился Андрей, сплюнув в сугроб. – Иванова надо на вокзал отвезти, а то негде ему ночевать.

- Тебе виднее, но пока будешь возить, так или Зеленкова, или Евген этот успеют Бороду предупредить, что мы уже знаем всё. – Возразил Николай.

- Думаешь?

- Неважно, что я думаю. Важно, что у нас, даже не у нас, а у тебя единственный шанс появился.

- Ночью с ним работать не имеем права по Закону.

- Ты, Андрей, прикидываешься или всерьёз? Когда нас этот бандитский Закон останавливал? Или ночью правда иная, чем днём?

- Да,  понимаю я всё, но запали в душу мне слова этого Евгена, что его менты уже не раз убить пытались, что бы он в своих же преступлениях признался.

- Ну, не хочешь с ним ночью работать, совесть тебе не позволяет или Закон, так закрой его до утра в клетку, а утром расколем. Так, кстати, ещё лучше будет. Он себя за ночь так накрутит, не понимая, что происходит  и за что его закрыли, что утром признается тебе во всём, в чём захочешь, тебе даже и колоть его не придётся, брови только нахмуришь построже и строго так спросишь, а не хочет ли он опять в клетку на более долгий срок.

- А если не признается?

- Ну, тогда будем колоть.

- Мягко ты, Коля стелешь, да спать жёстко. Это только в кино всё так просто. А ты скажи лучше, на каком основании я его буду закрывать? За что?

- На основании мелкого хулиганства.

- А он совершил мелкое хулиганство?

- Андрей, я тебя умоляю. Ты чего, как Карпицкий-то заговорил? Тот-то ясное дело, ума недалёкого, но ты…

- А Карпицкий в некоторых моментах очень даже прав.

- Всё. Приплыли. У тебя уже Карпицкий прав. Дальше некуда.

- Да, пойми ты, Коля, не хочу я так больше, не могу!

- Как это так?!

- Вот так, не по Закону!

- А как ещё? – Искренне удивился Николай. – Как, если этот же Закон и  не даёт?

- А я всё равно по Закону хочу! Каким бы он ни был этот Закон, но он Закон!

 - По какому, к чёрту, Закону?! – Повысил голос Городилов. – Который для бандитов писан, но не для граждан честных? Наполеон, блин, выискался! Закон – есть Закон! Ты не заболел, часом, Наполеон?!

- Не знаю я. Запутался. – Краюшкин вновь сплюнул в снег. – На грани мы, и грань эта стереться может в любой момент, и сами тогда преступниками станем.

- А ты не думай об этом. – Посоветовал Городилов. – Пусть думают те, кто Законы принимают для того, что бы всяким бандюкам легче отвертеться было.

- Да, им плевать. Они сами такие же там все. Для своих же Законы и пишут. – Со злобой в голосе ответил розыскник. – По этим Законам за убийство положено от десяти до двадцати пяти, но я ещё ни одного убийцу не видел, который получил бы хотя бы десятку эту, семь если получит, и то уже хорошо, а то, вообще, пять и всё, на свободу с чистой совестью.

- Ну, а чего тогда страдаешь не понять чем? Ты сейчас, вообще, думай о том, хочешь ты уже завтра поймать Хрулёву или нет. Если хочешь, то поехали за Бородой этим.

- Не знаю я.

- Чего ты не знаешь? Хочешь поймать Хрулёву или нет? Я тебе помогу сейчас это твоё сомнение преодолеть. Даже если не хочешь, всё равно придётся, у тебя приказ.

- Да, идут они к лешему со своими приказами! Они её всё равно завтра же и отпустят под подписку опять. Или ты думаешь, её следак этот комитетский закроет? Да, он даже на санкцию её представлять не будет, хлопот много очень.

- А это не твоя головная боль.

- Моя. Мне её потом опять искать.

- Короче так, Андрюха, мне надоело уламывать тебя, как девочку. Или мы сейчас едем и задерживаем Бороду, и Хрулёва уже завтра будет в наших руках, или я, когда начальство спросит, почему не задержали, честно отвечу, что ты не захотел задерживать того, кто ей помогает скрываться, потому что это задержание противозаконно.

- Да, решил уже. Поехали за Бородой.

- Ну, хоть на испуг тебя взял и то хорошо уже. – Подшутил Городилов.

- Да, иди ты... – Серьёзно ответил Краюшкин. – Дело не в испуге, а просто душа уже навзрыд плачет, когда в очередной раз приходится Закон обходить.

- Да, ладно тебе выкручиваться-то. Не испугался он. – Вновь подшутил Коля, но тут же всерьёз добавил. – Душа навзрыд пусть у тех плачет, кто Законы такие придумывает, которые надо обходить стороной, что бы справедливость, действительно, восторжествовала.

- У них нет души. И у нас с такими Законами народ скоро до линчевания дойдёт, потому что социальная справедливость по Законам этим не торжествует, хотя в этом же Законе и написано, что должна торжествовать. У нас Государство принимает Законы, но не делает ничего для обеспечения исполнения этих Законов. Приняли, на бумажке написали, и всё, а как он будет работать, и будет ли, это им до одного места. Ни ума у них нет, ни души.

От спора их отвлёк истошный женский крик

- Помогите!

Оперы бегом пробежали обратно по сугробам до дачного домика, в котором были недавно. Каких-то пятьдесят метров, а запыхались так, будто бы три километра бежали. Но отдышаться было некогда, вбежали в домик. В углу Евген подушкой душил Зеленкову, на её же скамейке, а та мычала и что было силы, била его кулаками по спине, дрыгала ногами.

Вдвоём скинули его на пол и стали пинать

- Мусора вонючие! Суки! – Хрипел Недолюбов, закрываясь от ударов, потом сильно закашлялся.

Пинали недолго, да и не больно, а лишь для профилактики, затем подняли за шиворот с пола, поставили прямо перед собой

- Ты, мудило, ты же за базар отвечаешь! – Закричал бешено Андрей на бывшего зека. – Девятую ходку захотел?!

- Да, пошли вы! Вы спирт обещали?! Где он?!

Зеленкова, скинув с себя подушку, села на своей скамейке, вжалась в угол, подобрав под себя ноги, надсадно кашляла.

- Будет тебе, спирт, гражданин Недолюбов! – Спокойно и даже как-то радостно проговорил Городилов. - Сейчас опергруппу сюда вызовем, примем заявление у чуть тобой не убиенной, потом тебя в камеру с сопроводительным письмом для остальных сидельцев, что стукачек ты оборзевший, и будет тебе столько спирта, что захлебнёшься…  В параше…  Понял?!

Бывший зэк молчал, осознав, что он теперь в опасности, что теперь он точно от оперов зависит.

- Дайте закурить. – Попросила вдруг Зеленкова.

- Ты свои кури, у тебя под подушкой были, а лучше выйди свежим воздухом подышать. – Резко отказал Краюшкин и спросил. – Бабка Оля где?

- Не знаю. – Спокойно пожала плечами Тамара.

- На помощь звать побежала. – Тихо ответил Евген.

- Кого? Тут ещё что ли кто-то зиму коротает, на этих садах?

- Не знаю. – Пожал он плечами. – Живут там где-то ещё БОМЖи, но я не знаю их.

Краюшкин стал набирать номер телефона дежурной части городского управления, что бы те связались с дежурной частью сельского ОВД, на чьей территории обслуживания и находилась свалка, для направления их следственно-оперативной группы на новое место происшествия, но ему не ответили сразу. Набирая номер вновь, он зло проворчал

- Вляпались всё-таки. Сейчас пока до городского дозвонюсь, пока те с сельским свяжутся, пока сельский группу направит сюда. Непруха какая-то.

Ему, наконец, ответили, но именно в этот момент Зеленкова вдруг сказала

- Зря стараетесь. Я ни какого заявления писать не буду. Не было ничего.

Евген зло посмотрел на Тамару и нехотя выдавил из себя

- Спасибочки, благодетельница.

- То есть, как не будешь? – Андрей нажал на своём телефоне кнопку завершения связи. – Он тебя убить хотел, и не просто хотел, он убивал тебя, он уже убил тебя почти, а мы тебя спасли.

- Зря спасли.

- Ты обалдела, Тамара? Ты хоть спасибо скажи.

- За что? Вам показалось что-то, прибежали, мужика избили за просто так, так ещё и спасибо теперь хотите. Ну, совсем менты берега попутали. Что хотят, то и творят…

- Ты, может, закроешь свой рот?! – Повысил голос Городилов.

- Я сказала, что писать не буду ничего. Не будет такого, что бы я, честная зэчка честного зэка на нары загнала.

- Может, додавить её самим? – Предложил вдруг Краюшкин такой интонацией, что Городилов не понял, серьёзно он или шутит.

- Я сейчас сама ментов вызову сюда, и Евген напишет заяву, что вы его били, а я свидетелем пойду.

- А бабка Оля нашим свидетелем. – Парировал Андрей.

- А у бабки Оли твоей дома не все, крыша протекает. Мы тут с Евгеном  трахаться собирались, а ей привиделось чего-то, побежала помощи какой-то просить. Блаженная. Позавидовала, может…

 - Заткнись ты, мразь. – Хрипло проговорил Евген. – Я тебя потом додушу, падла.

Оперы переглянулись.

- Ну, мы тогда поехали.

- Мужики, заберите меня, а. – Попросил Недолюбов.

- Куда?

- Да, куда хотите. А то, в натуре, кокну же эту тварь.

- Ну, поехали.

- А сигареточкой не угостите?

Николай, вздохнув, достал из кармана новую пачку сигарет, раскрыл её и угостил Недолюбова сигаретой. Тяжело дыша, шли по сугробам обратно до машины ГИБДД. Бабка Оля нигде не встретилась.

 

***

 

Матвеева Василия Аркадьевича шестидесяти восьми лет от роду, но здорового, как тридцатилетний человек, несмотря на то, что любил он и к рюмочке приложится, и табачку выкурить, люди звали Бородой совсем не потому, что так договорились между собой. Его так начинал называть любой, кто хотя бы раз видел его в жизни и недолго, потому что у него была седая борода аж по грудь, и усы густые, и брови низкие, широкие и лохматые. Таких сейчас и не встретишь, хотя Краюшкин однажды встречал, когда был ещё младшим опером и только – только начинал свою службу в розыске. Довелось ему тогда вместе с Ожеговым и городским опером по фамилии Курганов ловить одного вора серийного, который почти восемь лет скрывался от правосудия. Вот у него борода была почти такая же, как и у Матвеева, но он её отрастил специально, с умыслом, что бы не узнали его. Зря отрастил, как выяснилось. Его оперы тогда Дедом Морозом прозвали за эту бороду. У Матвеева же борода росла сама по себе, он никогда её не брил и даже не думал об этом. Говоря иначе, он жил сам себе на уме, а борода сама себе, отдельно от его мыслей и желаний. Вот и выросла. И прозвали Василия Аркадьевича Бородой. Не синей, правда, но с другой стороны он и женат-то ни разу не был. Был он высок и худощав, но жилист, крепок, несмотря на свой возраст мог легко по два четырёхведёрных мешка картофеля взвалить на свои плечи и нести хоть через всё поле. Сколько он прожил в сторожке, на пилораме, никто не знал, но казалось, что всю свою жизнь. Во всяком случае, сколько жители окрестных домов помнили пилораму, столько помнили и самого Матвеева, но при этом практически ничего о нём не знали. Как и все большие крепкие люди, он был добр, даже слишком, всех жалел, всегда улыбался, но при этом мало говорил, особенно о себе и о своей жизни, больше любил слушать. 

Именно это и сбило Андрея с толку, когда он опрашивал деда Матвеева впервые о том, что тому известно о местонахождении разыскиваемой за убийство Хрулёвой. Понравился ему этот человек. Просто по-человечески понравился, да и соседи, и рабочие пилорамы, все говорили о Бороде только хорошее, даже беззлобно как-то подсмеивались над ним, над его образом жизни, его добротой. Поверил Краюшкин тогда этому человеку, что не знает он ничего. Зря поверил. И теперь муторно как-то было от осознания того, что его обманул именно Матвеев. Ладно бы жулик какой, а то добрый, во всех отношениях хороший человек. Получается, что он совсем нехороший, а плохой. А для кого плохой? Может, только для ментов? А для остальных всё равно добрый и хороший.

  Недолюбова высадили рядом с его жилищем, пообещав, что спирт отдадут позже, после того, как поймают Хрулёву.

Подъезжая к пилораме, Краюшкин набрал номер телефона дежурной части своего УВД и, как того следовало ожидать, ответили ему не сразу.

- Здорово, Кириллыч. – Поприветствовал опер оперативного дежурного по району в эти сутки, вторые сутки межгосударственной операции «Розыск». – Краюшкин тебя беспокоит.

- Привет. Ты в отделе когда будешь? Тут жулика твоего какого-то привезли, ответственный по ГАИ, с арестом говорят.

- Скоро буду.

- Смотри, не задерживайся. Я его пока держу, но сам понимаешь, без документов на арест, долго держать не имею права.

- Понимаю, понимаю, Кириллыч, скоро буду, честно. – Заверил розыскник и попросил. – Ты проверь-ка мне по базе одного дедушку Божьего одуванчика.

- Диктуй.

- Матвеев Василий Аркадьевич сорокового года рождения, месяца мая, числа второго. – Продиктовал Андрей и спросил. – Записал, Кириллыч?

- Не торопи, я не на вертолёте.

- Ну, перезвонишь, Кириллыч, как пробьёшь. Только быстро надо.

- Добро.

- И посмотри заодно, кто участковый на Краснознамённой улице,  с той стороны, где пилорама.

- А чего смотреть? Яшин Гришка там околоточным.

- Он работает сегодня?

- Он всегда работает, а сегодня в группе. На труп сейчас выехал.

- Что за труп? Убой?

- Типун тебе на язык, Краюшкин. Вам, операм, что не труп, так лишь бы убой сразу.

- Ну, так бытиё определяет сознание. Слышал про такое?

- Слышал. – Подтвердил оперативный дежурный. - Не, труп мирный. Цыганка какая-то преставилась.

- Ну, номерок мне его тогда скинь.

- Добро.

Кириллыч не перезвонил, а всего лишь через пару минут каких-то прислал короткое СМС-сообщение, в которой сообщал номер телефона участкового Яшина, и краткую, но ёмкую характеристику на проверяемого Матвеева, одним словом: «Чистый». Действительно, дедушка – Божий одуванчик, не за что прицепиться к нему даже если очень надо. И на чём его колоть теперь, без компромата?

Андрей набрал номер телефона участкового Яшина.

- Гриша, привет.

- Кто это?

- Это Краюшкин из розыска.

- А, ты Андрюха. Привет. У тебя что-то срочное?

- У меня всегда что-то срочное, ты же знаешь.

- Ну, да – да. То, что ты у нас всегда, как в одно место ужаленный, это я знаю. Говори, что у тебя там?

- У меня дед по имени Матвеев Василий Аркадьевич. Знаешь такого?

- Нет. – Искренне и даже удивлённо ответил участковый. – На моём участке живёт что ли?

- На твоём. – Заверил Андрей. – На пилораме,  в сторожке.

- Ха, так там, у Бороды кто только не живёт, но этот новенький, наверное, не знаком пока ещё. И что тебе до этого деда?

-  Гриша – Гриша. – Посетовал Краюшкин. – Речь о Бороде и идёт, а ты даже не знаешь, как его зовут на самом деле. А ещё один из лучших участковых нашего района.

- Да, ладно тебе, Андрей. Не выделывайся. – Беззлобно ответил Яшин. – У меня тут труп, так что давай покороче.

- Можно и покороче. – Согласился Краюшкин. – Он же без прописки у тебя там?

- Ну, да. Так, а как он там пропишется? Помещение-то для жилья непригодно. Это же не дом, а сторожка.

- Но он же там живёт?

- Не, Андрюха, он там не живёт, он там работает, бессменно просто, потому что ему просто негде жить.

- А, вообще, он хоть где-нибудь прописан?

Участковый несколько секунд повспоминал и ответил

- Нет, по-моему.

- Вот то-то и оно, что нет. Я, Гриша, тоже видел его паспорт. В общем, на лицо прямое и наглое нарушение Кодекса об Административных Правонарушениях, а ты бездействуешь, ни одного штрафа ему не выписал.

- Ну, и что? Дед нормальный, побольше бы таких, может Мир добрее стал бы. У меня к нему претензий нет.

- Как это нет, Гриша? Он Закон нарушает, я тебе говорю.

- Короче, Склифосовский, тебе конкретно что от Бороды надо? Какой твой интерес в том, штрафую я его или нет?

- Мне надо его закрыть, Гриша.

- Чего?! – Яшин всерьёз удивился и даже готов уже был возмутиться.

- Всего на одну ночь, до утра только. – Попробовал Андрей смягчить неминуемое возмущение участкового, но не получилось.

- Вы, опера, совсем озверели! Вам закрыть некого?! Ну, если очень надо, то я тебе сейчас дам пару адресов на своём участке, там всех жильцов можно закрывать, без зазрения совести, всех, от мала до велика, только никто не хочет почему-то. Да, того же Недолюбова хоть пятнадцать раз подряд закрывайте, я вам такие материалы понасобираю. Так нет же, вам не надо. Зато Бороду, который слова: «на фиг», не говоря уже о другом, более существенном, никогда в жизни не сказал, им надо закрыть!

- Успокойся, Гриша. Закрыть надо именно Бороду.

- Ладно, надо раз, то закрывайте, но я-то причём?

- Ты на него протокол по мелкому хулиганству составишь.

- А больше тебе ничего не надо, Краюшкин!?

- Мне нет.

- Вот и мне не надо. Какое мелкое хулиганство? Он его никогда не совершал и не совершит. Ты меня на нарушение Закона толкаешь?

- Ты теперь с Карпицким заодно что ли, Гриша? По Закону служишь. А брус на свою новенькую баньку где брал? Не на той ли самой пилораме, через Бороду, по дешёвке или, вообще, бесплатно.

- Ты соображаешь, что ты несёшь, Краюшкин? Ты же у меня схлопочешь при встрече за такие слова. Какая банька? Которую я никак достроить не могу из-за нехватки стройматериалов. Какой Карпицкий?

- А почему же ты тогда его так усиленно защищаешь? Бороду этого. Я тебя, как человека, прошу, Гриша, закрой ты этого деда по мелкому. Надо очень. Для дела. Понимаешь?

- Я понимаю, Краюшкин. Только и ты пойми меня. Меня люди на моём участке поедом заедят, если я Бороду хоть на час задержу. Он нормальный, понимаешь. Я не знаю, зачем он Вам понадобился, что натворил, но он нормальный, честный, порядочный, хороший, добрый дед. Он никому ни разу в помощи не отказал, никого и никогда ни разу не послал. Да, меня люди за него сами куда-нибудь закроют.

- Значит, с мнением граждан считаешься? – Уточнил Андрей.

- Конечно. Я обязан. И заметь, с мнением хороших граждан, которые и в жизни, и в работе зарекомендовали себя положительно.

- А как же Закон?

- А что Закон? Я Закон не нарушаю.

- Дед нарушает, без прописки живёт.

- Хорошо, если тебе это так важно, то я сейчас труп оформлю до морга, и поеду в эту сторожку, и составлю протокол на Бороду за то, что он без регистрации по месту жительства живёт, выпишу ему штраф. – Согласился Яшин.

- Мне штраф не нужен, мне нужно, что бы он в клетке до утра посидел. – Возразил Андрей.

- За проживание без регистрации в клетку не сажают, а только штраф. Вот если он штраф не оплатит вовремя, тогда будет ему административный арест. Но он оплатит, я сам за него даже оплачу.

- Ишь ты. – Удивился Краюшкин. – Он тебе отец что ли или дед?

- Не язви. Он просто хороший человек.

- У него в сторожке человека убили! – Повысил Краюшкин голос. – Забыл?! Забыл, как тебя начальство в позу одну интересную ставило за отсутствие профилактики?! А сейчас он убийцу скрывает, помогает прятаться! И ты, участковый, об этом не знаешь! Люди знают, а ты не знаешь!

- Поверь мне, Краюшкин, если бы люди знали, они мне сказали бы, у меня с ними контакт налажен, участок один из самых спокойных…

 - Ага, один из самых спокойных, на котором людей режут! – Андрей краем глаза увидел, как затрясся вновь Иванов младший, но теперь уже было не до сентиментальностей, успокоит потом как-нибудь.

- И на старуху бывает поруха. – Парировал Яшин. – И резал не дед. Его, вообще, дома не было. Причём он тут? Он даже свидетелем по тому убийству не был признан, потому что не видел ничего и не знал. А то, что он кому-то скрываться помогает, первый раз слышу. Доказательства нужны.

- Есть доказательства.

- Тогда предъяви их, и закрой его по подозрению в совершении преступления. Зачем городить огород с мелким хулиганством?

- Затем, что человека своего раньше времени светить не хочу. Да и по статье укрывательство, его никто не закроет.

- Ты уж выбирай, Андрей. Тебе Бороду надо закрыть или человека своего не засветить.

- Слушай, Гриша, составь на Бороду протокол за мелкое хулиганство. Надо.

- Нет. Мне не надо. За проживание без регистрации составлю, если Вы такие все принципиальные, а за мелкое, которого он не совершал, не буду. Обращайся к пэпсам, им без разницы, на кого протоколы составлять.

- От участкового протокол красивее получится, чем от пэпсов. – Попробовал Андрей убедить участкового ещё раз, но тот был непреклонен, у судей такому протоколу больше веры.

- Нет. Мне на этом участке ещё работать, с людьми общаться, и я из-за ваших разборок не собираюсь рисковать теми своими авторитетом и доверием, которые не без труда на участке заработал.

- Тебе что? Палки не нужны? А план по административной практике как же?

- Нужны мне палки, но Бороду закрывать не буду, хочу, что бы у меня совесть чиста была.

- Гриша, точно нет? – Уточнил Краюшкин, понимая, что тут и ходовая валюта не поможет. А жаль.

- Нет, Андрей. Извини, но нет. – И в трубке послышались короткие гудки.

- Ну, что там? – Спросил Городилов розыскника.

- Ничего. Мобовские, вообще, уже всего боятся, даже по мелкому закрыть. Отказался околоточный нам помогать.

- Толи ещё будет. Тень Евсюкова никому покоя не даёт. Все резко стали за Закон, только показатели при этом, как спрашивали, так и спрашивают.

- И не говори, Коля. – Согласился Краюшкин. – Ещё реформой грозятся. Участковый, кстати, боится, что если по беспределу составит протокол на Бороду за то, чего тот не совершал, то его люди на участке тухлыми помидорами закидают или, вообще, опорник его сожгут.

- Сейчас зима, помидор нет. – Съязвил опер из «убойного». – А понять его можно. Слыхал, чего министр сказал?

- Ты про то, что он гражданам разрешил оказывать милиционеру сопротивление, если считают, что его действия неправомерны?

- Да, я про это. – Подтвердил Городилов и добавил. – Интересно только, когда это граждане считали, что милиционер прав, особенно пьяные граждане?

- Никогда, Коля, никогда. Боялись когда-то, потому что, к примеру, на работу могли сообщить о задержании, а сейчас и не боятся, но никогда и никто не считал, что милиционер прав, даже потерпевшие, по-моему. Для всех и всегда во всём были виноваты менты.

- То-то и оно. – Озадаченно как-то вздохнул Николай. – Ладно, пойдём уже. Чего сидеть?

- Пойдём.

- Идите – идите, мужики, а то времени уже за восемь, пора бы и заканчивать на сегодня. – Напутствовал оперов инспектор ГИБДД.

Собаки во дворе сторожки пилорамы и в этот раз чуть не съели непрошенных гостей из милиции, но на громкий лай своих многочисленных домашних животных, из сторожки вовремя вышел тот, к кому и пожаловали эти гости

- Кто там?

- Милиция! – Ответил Краюшкин. – Убирай своих собак, Василий Аркадьевич.

- А, это Вы, товарищ лейтенант. Сейчас – сейчас уберу, обождите чуток.

Вот, даже собаки ментов не любят. Хотя, что плохого они им сделали? Такие же цепные псы по сути своей.

Матвеев собак и правда убрал быстро, закрыл их в каком-то небольшом сарайчике, но сами животные не унимались, продолжали лаять так, что, наверное, вся округа слышала.

- Здорово, дед Вася. – Поприветствовал Андрей хозяина, войдя во двор.

- И Вам доброго здоровья, товарищ лейтенант. – Ответил старик.

- В хоромы свои проведёшь или как?

- А чего Вы там не видели?

- Ну, а вдруг чего-то и не видели. Или тебе есть что скрывать?

- Скажете тоже, товарищ лейтенант. Проходите уж.

Прошли в сторожку, которая располагалась в торце самой пилорамы и была по площади не малой, четверым места хватило бы: у одной стены раздвижной диван, ничем не накрытый, у другой кровать двуспальная, накрытая каким-то толи покрывалом давно нестиранным, толи простынёй, толи ещё чем, посередине огромный дубовый письменный стол, на котором в одном углу огромной стопой лежало множество книг, а на другом нехитрая металлическая посуда, но чистая. В самом углу маленькая кирпичная печь, в которой сейчас весело потрескивал огонь, и  у печи дверь, ведущая в помещение самой пилорамы. В сторожке чисто, соринки нигде нет. Слышится, как из умывальника, повешенного в противоположном от печи углу, каплет в ведро вода. У печи блаженно дремали аж пять сытых, довольных своей кошачьей жизнью домашних животных, все разноцветные, один пушистый, остальные гладкошёрстые.

- Слушаю Вас, товарищ лейтенант.

- Это мы тебя слушаем, деда Вася.

- Вы про Таньку опять что ли? Так сказал же, что не знаю, где она.

- Уверен?

- Не понял? Вы думаете, что я вру?

- Что мы думаем, уже неважно. Тем более что мы не просто думаем, а знаем.

- Ну, я не знаю, чего Вы там знаете.

- Мы знаем, например, что жалеешь ты всяких арестантов, потому что отец у тебя арестантом был.

- Ну, и что? Законом что ли запрещено жалеть? Кого хочу, того и жалею.

- Может, нас уже пожалеешь, а то мы бегаем – бегаем, ищем – ищем, и всё без толку.

- Значит, мало бегаете, плохо ищите.

- То есть, пожалеть ты нас не хочешь. А нам говорили, что добрый ты, жалостливый.

- Вы много жалели нас, когда отца арестовывали, меня сиротой оставляли? – Обиженно, очень обиженно и тихо спросил Матвеев.

- Начнём с того, что я твоего отца не арестовывал, тогда не то, что меня, тогда ещё и отца моего не было, а проблемы ты своим враньём создаёшь именно мне. Это справедливо, по-твоему? За что отец сидел, кстати?

- Вы мне, товарищ лейтенант, зубы не заговаривайте. Известно за что сидел отец, тогда все политические за одно и тоже сидели. Пятьдесят восьмая у него была. В сороковом арестовали по доносу, сразу после моего рождения. И на двадцать лет без права переписки, да Слава Богу, усатый раньше издох, в пятьдесят седьмом пришёл отец домой, реабилитированный. Он на фронт в штрафбат просился, что бы вину кровью искупить, раз она у него была, как считали некоторые, так не пустили, уголовников на фронт забирали, а политических нет. Справедливо?

- Причём тут то, что случилось с твоим отцом больше полувека назад и то, что происходит сейчас? – Спросил Городилов. – И, кстати, уголовники политических совсем не жалели, резали их в зонах, как курей, унижали. В общем, не тех жалеешь, дед. Они твоего отца не пожалели бы.

- А Вы, менты одним Миром мазаны, мне отец рассказывал, какие Вы тогда были, а какие Вы сейчас, я теперь и сам вижу. И кого мне жалеть, я сам как-нибудь решу…

- Ладно, Василий Аркадьевич, это всё лирика. Хрулёва-то где?

- Не знаю. Говорил уже, что в баню она ушла мыться после освобождения и больше не вернулась.

- В какую баню? – Спросил Краюшкин.

- Я Вам уже отвечал на этот вопрос, товарищ лейтенант. Не знаю я, в какую. Она местная, у неё тут знакомых пруд пруди, к кому угодно пойти могла.

- Ты сам-то веришь в это, Борода? У её знакомых бань нет, они сами такие же бродяги, как и она. В душ она пошла, который в сторожке. – Ответил Андрей. – Некуда ей больше идти, никто её не примет, потому и жила у тебя, потому и после освобождения к тебе пришла.

- Дед, мы знаем, что её спрятал ты. – Добавил Городилов. 

- Никого я не прятал.

- Ну, что, нам опять всю твою сторожку осматривать?

- Осматривайте. – Согласился Борода.

- А если найдём? – Спросил Краюшкин.

- Не найдёте, нет её здесь. – Заверил Матвеев его в обратном.

- А где есть?

- Не знаю.

- Ну, тогда к нам поедем.

- Поехали, раз надо. – Ответил хозяин сторожки спокойно.

- Ну, собирайся тогда, а я пока осмотрю тут всё.

 

- А мне собраться, только подпоясаться.

Краюшкин обошёл вокруг всю пилораму и двор, но разыскиваемой, действительно, здесь не было. Опер вернулся в сторожку.

- А у тебя же погреб есть?

- Нету. – Вдруг насторожился Борода.

- А где же ты картофель хранишь?

- Какой ещё картофель? – Ответил дед Василий вопросом на вопрос.

- Ты не знаешь, что такое картофель? – Съязвил Краюшкин и тут же строго потребовал. – Кончай прикидываться, дед. Чуть ли не весь район картошкой кормишь, халявщики всякие нахвалиться на тебя не могут. А тем ли помогаешь-то в жизни?

- А Господь не говорил, кому надо помогать, а кому нет, он говорил, что всем надо помогать.

- Ну, так и помоги нам.

- Не хочу.

- А как же Господь? Сам же говоришь, что он всем велел помогать.

- Не богохульничай и за язык меня не лови.

- Посадим ведь за укрывательство, дед. – Предупредил Городилов.

- Сажайте. – Спокойно ответил он опять. – Невиновных сажать, это вы умеете, это у вас лучше всего получается.

- Ты говори, да не заговаривайся, невиновный ты наш. Где погреб?

- Какой ещё погреб?

- Ну, хватит дурака валять, Василий Аркадьевич.

- Не валяю я никого.

- Найдём ведь.

- Ищите.

- Чего же ты так напрягся, когда я про погреб спросил?

- Не напрягался я вовсе. Почудилось вам.

- Ладно. По-хорошему не хочешь, значит.

- Это Вы по-хорошему не хотите.

- А ты предлагал нам по-хорошему?

- Могу и предложить.

- Интересно.

- Сколько?

- Чего сколько?

- Сколько возьмёте, что бы отстать от меня навсегда?

- А сколько у тебя есть?

- Сколь-нибудь, да есть, а коли мало, так ещё найду.

- Ты соображаешь, что несёшь?

- А что?

- Ты же взятку предлагаешь.

- Э-ка невидаль. Все берут и ничего, а ты смотрю аж побледнел, товарищ лейтенант.

Краюшкин быстрым шагом подошёл к старику, взял его за воротник, дёрнул на себя и уже хотел ударить, но остановился, отпустил.

- Последний раз спрашиваю, где Хрулёва?

- А я последний раз отвечаю, что не знаю.

- Коля, веди этого дедушку в машину, в отделе будем разговаривать. – Обратился розыскник к напарнику. – А я пока погреб поищу. Чувствую я, нутром чувствую, что погреб есть, и кто-то в этом погребе сидит сейчас, пошевелиться боится.

Городилов уже повёл деда к выходу, а Андрей принялся осматривать сторожку второй раз, вновь заглянул под диван и кровать, под стол, когда из-под пола отчётливо донёсся чей-то чих, потом второй.

- Это ещё что? – Краюшкин даже удивился. – Коля, пристегни его там за что-нибудь, и помоги мне стол сдвинуть в сторону.

Под столом была крышка погреба, которую во тьме разглядеть было очень сложно, но сейчас, когда стол кое-как сдвинули в сторону, она предстала во всей своей красе, обычная деревянная с медным массивным кольцом.

- Это что, Матвеев? – Спросил Андрей хозяина сторожки, глядя на крышку. - Кто там сейчас?

Но дед молчал.

- Коля, страхуй. – Предупредил Краюшкин и стал поднимать крышку погреба.

- Эй, кто там? Вылазь по одному! – Потребовал розыскник, увидев краем глаза, как Николай достал пистолет, снял его с предохранителя, загнал патрон в патронник, снова поставил на предохранитель.

- Вылазь, говорю, всё равно деваться некуда Вам теперь! – Повторил Краюшкин своё требование. – Ну!

- Вылезаем. – Послышался  снизу какой-то странный голос.

- И без шуток, Хрулёва! – Предупредил Андрей.

Но из тёмного погреба вылезла не Хрулёва, а какая-то девушка лет пятнадцати на вид. Потому и голос её показался странным, потому что детским был, а Краюшкин ожидал услышать и увидеть, что и кого угодно, но только не ребёнка.

- Ты кто? – Спросил Городилов недоумевая.

Девушка молчала. За ней вылезла другая, такая же, тоже лет пятнадцати на вид.

- О, а эту я знаю. – Сказал Краюшкин. – На ориентировке видел, из детского дома ушла, в розыске тоже.

- Ну, и вторая, значит, из детского дома. – Предположил Николай.

- Звони, Коля, дежурному. Пусть наряд высылает и инспектора ПДН дежурного. – Попросил Андрей своего напарника. – И пистолет разряди, да убери его в кобуру от греха подальше.

- Что они у тебя делали? – Строго спросил розыскник у деда.

- Жили. – Спокойно ответил тот.

- А им что? Жить негде?

- Не знаю. Сказали, что негде, что родители пьют.

- А почему в милицию не сообщил?

- С милицией дел не имею и иметь не хочу.

- Ишь ты, прямо партизан на допросе. Ну, а в опеку почему не сообщил?

- Не подумал.

- Я смотрю, ты, вообще, не думаешь. А подумать надо бы. Что ты с ними тут делал?

- В смысле?

- Без смысла. У тебя в погребе неизвестно чего делали две девушки, даже не девушки, а девочки ещё, дети, а ты мужик. Вот я и спрашиваю, что ты тут с ними делал? Спал с ними?

- С ума Вы сошли, товарищ лейтенант!? – Вдруг закричал Матвеев. – Они же дети, да и я старик.

- Это ты с ума сошёл! Пряча у себя двух девочек!

- Им жить негде, жалко их!

- Ты уже мне надоел, жалостливый ты наш! Где Хрулёва?!

- Не знаю! – Продолжал настаивать на своём Матвеев. – За этих признаюсь, укрывал их, да и то, потому что их в детдоме унижают все, и дети, и воспитатели, не дают им там жить нормально, кормят плохо. Вот. А за Таню не знаю! Ушла в баню и с концами!

- Смыло, наверное, её в бане той. – Сердито пошутил розыскник.

- Наверное. – Тихо согласился дед.

- Коля, ты вызвал наряд? – Спросил Андрей у опера из «убойного».

- Да.

- Веди тогда этого в машину, а я тут сам с девочками потолкую. И как их сейчас, сироток этих, кормят в детдомах, дед Вася, за наши налоги, так мой ребёнок, проживающий с родителями, так ни когда есть не будет, денег у меня на это нет. Лучше детдомовских, пожалуй, только в зонах кормят. И тоже за наши налоги. Вот я в армии служил и голодал, потому что армию Государство кормить не хочет, а в зонах они обжираются, и попробуй им похуже обычного обед приготовить, бунт сразу поднимут, привлекут внимание жалостливой общественности. Воровали, убивали, насиловали, а теперь их корми за счёт народа. Докатились.

- А ты завидуешь что ли, товарищ лейтенант? – Спросил дед. – Тем, кто в неволе, завидуешь, тем, кто лаской родительской обделён, завидуешь?

- Нет, Матвеев, не завидую. – Спокойно ответил Краюшкин. – Просто я, в отличие от тебя, действительно, за справедливость.

Василий Аркадьевич что-то хотел ответить, но Городилов не дал ему, вывел его из сторожки, легонько подтолкнув в спину.

- Иди уже, демагог…

А Андрей приступил к опросу девочек.

- Как долго в бегах?

- Мы не в бегах. – Ответила та, что первой вылезла из погреба.

- Не обманывай, дед вон подтвердил, что вы в детдоме голодаете, потому и бегаете, да и на твою подругу ориентировка приходила недавно, что она из детского дома сбежала.

- Ну, она, может, и сбежала, а я нет. А дед попутал, что мы двое сбежали. Я не сбегала.

- Чё ты гонишь, Настя? – Испуганно спросила вторая девушка свою подругу. – Ни откуда я не сбегала. Ошибка какая-то.

- Тебя зовут-то хоть как? – Спросил Андрей ту, на которую ориентировка была.

- Катя Тишкова.

- А если честно?

- Я правду говорю.

- Хорошо подумай, всё равно всё узнаем.

- Женькой меня зовут. – Ответила девушка после некоторого раздумья. – Романенко Евгения Александровна.

- Из какого ты у нас детского дома?

- Из двенадцатого. – Ответила девушка. Честно ответила. Двенадцатый детский дом находится в микрорайоне Северный, а ориентировка на неё приходила именно от Баловнева Сашки – розыскника по без вести пропавшим из городского УВД, который, как раз Северный микрорайон и обслуживает.

- А подруга твоя откуда?

- Оттуда же. – Ответила Женька.

- Ты чё?! – Ударила вдруг Настя свою подругу в плечо. – Дура долбанная! Овца!

- Сама тварь! Ща как двину, курица!

- Э, не деритесь. – Остановил их розыскник.

- А чё она врёт?! – Зло крикнула Настя. – Я не из детского дома! Это она детдомовская! А я домашняя!

- И где же ты живёшь, Настя?

- Не Ваше дело! – Вновь со злобой  в голосе прокричала девочка.

- Сейчас приедет инспектор по делам несовершеннолетних, и всё равно всё узнаем тогда, Настя. Нет смысла врать.

- Я не хочу в детский дом! – Снова закричала Настя, а из её больших глаз покатились слёзы. – Не хочу! Не хочу! Всё равно сбегу!

- Фамилия твоя как, Настя? – Спросил Краюшкин, но девушка уже рыдала и ответить не могла.

- Луцик её фамилия. – Ответила Романенко.

- Молчи ты, дура. – Сквозь плач сказала Настя, но ни Женька, ни Андрей внимания на эти слова не обратили.

- Скажи, Женя, а Таню Хрулёву знаете?

- Она из какого детдома? – Спросила девушка в свою очередь.

- Она не из детдома. Она взрослая. Хотя раньше, когда маленькой была, в детдоме воспитывалась, в Марьино, по-моему.

- Это где, Марьино это?

- Неважно. Ты знаешь её?

- Так, а кто она, вообще?

- Взрослая женщина, которая жила здесь с парнем по имени Толя из Сосновска.

- А Сосновск – это что?

- Город такой маленький недалеко от нашего. – Ответил Андрей на этот раз  и добавил. – Надо знать историю и географию родного края.

- Да, ну её, историю эту. – Отмахнулась Романенко. – Вообще, учиться – это такой стрём. Жизнь одна и не для того, что бы её на всякие там уроки тратить.

- Ишь ты. – Ухмыльнулся розыскник. – Ну, так ты Таню-то знаешь?

- Нет. – Ответила Женька.

- А ты сама, как давно здесь?

- Да, неделю, наверное. Настя вон привела. Она раньше здесь часто была, ещё до детдома.

- Настя, а ты Таню знаешь?

- Да, пошёл ты, мент вонючий. – Девушка уже успокоилась. – А тебе, Женька, я устрою в детском доме тёмную. Всем скажу, что ты стукачка мусорская.

- А если подзатыльник дам сейчас. – Предупредил Краюшкин.

- Пошёл ты, говорю.

- Хорошо подумала?

- Хорошо!

- А если в обмен на свободу? – Предложил Андрей девочке, понимая, что сейчас будет врать ей, никакой свободы он ей не предоставит, но девочка заинтересовалась предложением этим.

- В смысле? – Уточнила она.

- В смысле, ты говоришь мне, где Таня, а я ни кому не говорю, что видел тебя и в детский дом ты сегодня не возвращаешься, будешь дальше гулять, пока тебя опять случайно не поймают.

- А Женьку?

- А её в детский дом придётся. Она же не знает ничего.

- Она знает, что нас вместе сегодня нашли, она и сдаст, и меня сдаст, и Вас, что Вы меня отпустили.

- Серьёзно? – Андрей с интересом посмотрел на Романенко, а та пристально смотрела на него.

- Вместе нас отпускаете, тогда скажу. – Предложила Настя.

- Подумать надо. – Ответил Краюшкин девочкам. – За двоих-то меня, вообще, уволить могут.

- Ну, думайте. – Усмехнулась Настя.

Опер и думать не стал, он просто выжидал, что бы было похоже, что думает. Лишь бы наряд приехал бы поскорее, забрал бы их, и тогда бы Андрей просто развёл бы руками, мол, извините, девочки, не успел я Вас отпустить, сами кота за хвост тянули долго.

- Ладно. – Согласился он, наконец. – Говори, где Таня.

- А не обманешь?

- Нет.

- Не верю.

- Ну, это, Настя, тебе решать. Сейчас у тебя есть шанс. Маленький, но есть. Либо у тебя его нет, вообще. И не будет уже.

Теперь стали думать девочки, но думали недолго.

- Говори. – Тихо сказала Женька, легонько толкнув подругу в бок своим локтём.

- Её нет в городе. Борода увёз её к какому-то своему другу, которого не знает никто.

- Всё? – Уточнил Краюшкин.

- Всё.

- А что за друг?

- Не знаю, не видела его ни разу, но кто-то говорил, что он работал раньше на этой пилораме.

- А ты откуда знаешь, что именно так? Что увёз её Борода?

- При мне увозил. Борода не сам увозил, приехал человек и увёз её.

- На чём?

- На машине.

- Что за машина?

- Не знаю я. Иномарка белая какая-то.

- А куда?

- Не знаю точно, но в сторону Горска, по-моему. Что-то такое говорили.

- Кто говорил?

- Ну, Борода с этим другом своим.

- А как давно этот друг работал на пилораме?

- Давно, ещё зимой прошлой, он каким-то начальником тут был, а потом с хозяином поругался.

- Что ещё знаешь за этого друга?

- Да, не знаю. – Девочка пожала плечами. – Он, кажись, не русский какой-то.

- В смысле, не русский? Кавказец или азиат, или китаец, может? Кто?

- Да, я-то откуда знаю? – Возмутилась девчонка такому количеству вопросов. – Чёрный какой-то.

- Негр что ли?

- Ну, чё Вы прикалываетесь. – Настя даже засмеялась. – Не негр. Не знаю я. Может, и русский, загорел просто…

- Ну, ладно – ладно. – Согласился Андрей, понимая, что пережимать нельзя. - А ты как давно и откуда знаешь Таньку?

- Так она с моей матерью бухала.

- А мать твою как зовут?

- Томка Зеленкова.

- Настя, ты дочь Зеленковой?! – Удивился опер.

- Ну. – Спокойно подтвердила девушка.

- А фамилия почему другая?

- Так, по отцу же.

- А, ну да – Краюшкину надо было тянуть время. – Чего-то  не подумал как-то, что по отцу. А отец-то где сейчас?

- На зоне. Где ему ещё быть-то?

- Ты как давно в бегах-то?

- С осени. – Ответила Настя.

- Мать-то видела?

- Так, она сидит.

- Освободилась уже. На свалке живёт.

- Ну, и пусть живёт.

- Тебе Борода не говорил что ли про неё?

- Нет. – Ответила девочка. – Да, я и не спрашивала.

- Настя, а тебе лет сколько?

- Тринадцать.

- А тебе, Женька?

- Двенадцать.

- Интересно, а выглядите на пятнадцать.

- Не мы такие, жизнь такая.

- Какая такая?

- Тупая.

- Ишь ты.

С улицы от калитки послышался скрип автомобильных тормозов. Приехал наряд.

- Вы же обещали отпустить! – Возмущённо закричала на Андрея Настя, когда сотрудники ППС выводили их из сторожки, но тот, как и планировал изначально, лишь развёл руками

- Не успел. Долго дурочку валяла, Настя. Сама виновата, извини уж.

- Да, пошёл ты, мусор! Что бы я ещё когда-то вам что-то рассказала. Не в жизнь. Уроды!

А Женька Романенко смеялась.

- Уроды! Суки! Мусора вонючие!

Слишком рано повзрослели эти девочки. И не так, как надо бы, повзрослели-то.

Краюшкин вышел из сторожки вслед за девочками и нарядом, прикрыл дверь поплотнее.

- Сменщик есть у тебя, деда Вася? – Спросил он Матвеева, когда сел в патрульную машину.

- Какой ещё сменщик?

- Ну, сторожку кто будет охранять?

- Поди, ничего за ночь не случится.

- За ночь, может, и ничего, а за пару лет всякое может произойти.

- Какие пару лет?

- Ну, за укрывательство где-то так, не меньше.

- Доказать надо ещё.

- Докажем. – Заверил Городилов задержанного. – А будешь нас злить, то мы тебе и сексуальные действия с этими девочками докажем.

- Что попало Вы говорите. – Возразил Матвеев.

- Может, и так, а только не верю я, что только из чувства жалости прятал у себя в погребе этих девчонок, детдомовских.

- По себе судите, наверное.

- Ты не груби, дед.

- Да, везите уж. Высплюсь хоть. А то тут собаки как залают ночью, так я просыпаюсь, и так раза по три – четыре за ночь, а днём не до сна, работать надо, вот и не высыпаюсь.

- Ты бы о сменщике, дед, позаботился бы всё-таки.

- Думаете, товарищ лейтенант? – Уточнил задержанный.

- Думаю.

- Ну, по пути к Мишке Саврасу заедем, он меня подменяет, когда надо.

- Где это?

- Да, вон, - Матвеев подбородком указал вдоль улицы, - домов через десять.

Мишка Саврас оказался щупленьким мужичком лет сорока с небольшим от роду, который жил вдвоём со своей престарелой матерью. Судя по его отёкшему лицу, пил он безбожно, но в этот раз был трезв. Выслушав Андрея, он, ничего не сказав, покорно ушёл на пилораму. Про Хрулёву и о её местонахождении в настоящее время, сказал, что ничего не знает, а у Краюшкина не было ни времени, ни оснований устраивать ему опрос с пристрастием сейчас. Да, и желания не было. На просьбу Краюшкина, сообщить хозяину пилорамы, что они задержали Матвеева по подозрению в совершении преступления, ответил лишь молчаливым кивком своей маленькой квадратной головы, на которой даже шапки не было почему-то, несмотря на декабрьские морозы.

За весь путь до УВД задержанный Матвеев Иванову младшему и слова не сказал и сидя рядом с ним, прижавшись к нему вплотную, даже не посмотрел на него, будто бы и не был с ним знаком. А в машине было тесно, даже покурить не было возможности, а хотелось.

 

***

 

В отделе Андрея с нетерпением встретил Кириллыч

- Краюшкин! Ты с ума сошёл!? У меня человек, задержанный по твоей теме, уже почти три часа сидит, без каких-либо документов, подтверждающих его розыск и арест!

- Почти не считается. – Спокойно парировал розыскник. – Вот когда пройдут эти три часа, тогда и будет катастрофа, но они ещё не прошли.

- Давай неси уже помощнику документы на арест, а не разглагольствуй.

- Кириллыч, спокойно. Сейчас всё будет.

Розыскник вместе со всей своей компанией, кроме инспекторов ГИБДД, поднялся на свой третий этаж: Иванова оставил на стуле в коридоре, попросив подождать, Матвеева с Городиловым в кабинете. Сам он долговато искал в сейфе дело на Зимина, а найдя его, наконец-то, как-то долго расшивал, что бы вынуть постановление на арест и другие необходимые документы, потом решил сразу же сшить и убрать обратно в сейф, а сейф, старый – престарый, долго не закрывался на ключ, пришлось повозиться  с ним.

Когда он спустился со всеми документами в КАЗ, прапорщик милиции Козловский с трудом сдержался, что бы не закричать за опоздание, пускай всего на две – три минуты, но именно за них, за эти минуты потом уцепились бы законники из прокуратуры.

Зимин ходил по камере туда – обратно, нервничал. Увидев Краюшкина, он зло спросил

- Что, командир? Супербандита поймал? Звёздочку теперь получишь.

- Человек способный причинить другу, не кому-то там, а другу сотрясение головного мозга, способен и на убийство первого встречного. Это называется двойная превенция.

- Мне без разницы, как и что  в Вашей ментовской кухне называется. По пьяни подрались, не хотел я его бить, получилось так.

- Это ещё хуже, когда ты пьёшь с человеком вместе, а потом его же и избиваешь. Ладно бы не знали друг друга, а то за одним столом ведь сидели, из одной бутылки друг другу наливали. Побратимы, можно сказать. Статистика, кстати, говорит, что большинство убийств происходит, как раз, по пьяни, и в большинстве случаев убивают друг друга именно давнишние друзья. За что? А по пьяни не поделили чего-то, и тот, который стал убийцей потом, по трезвянке, и вспомнить не может, что именно не поделили, из-за чего за ножи схватились.

- Да, мне плевать на статистку эту! – Перешёл Зимин на крик. - Ты издеваешься, командир?!

- Отнюдь. – Спокойно ответил опер.

- То есть, у нас убийцы гуляют на свободе, воры и грабители под условным, а  я за простую драку в тюрьму сейчас поеду?!

- Ты не за драку поедешь, а за то, что в Суд не пришёл. – Краюшкин продолжал сохранять спокойствие, хотя удавалось это уже с большим трудом. Подойти бы к этому Зимину сейчас, врезать от души, что бы не орал. Но нельзя.

- Какой к чёрту Суд?! Это была просто драка, не больше! С каждым может быть! Ты не дрался никогда что ли?!

- Дрался. – Честно ответил Андрей. - Но на меня заявлений не писали, а на тебя твой друг написал. Ко мне-то какие претензии?

- Да, его участковый – козлина уговорил, ему раскрыть преступление надо было. Он бы кражу лучше раскрыл бы какую-нибудь, или вон наркоторговцев задержал бы. Бегунки цыганские пачками ходят около наших складов, героин расфасованный предлагают, и никому дела нет до них. А у нас половина грузчиков наркоманы! Берут у цыган этих! И всем плевать! И милиции нашей доблестной плевать! И Вы хотите, что бы Вас мужики простые уважали?

- Мы хотим просто жить в цивилизованном обществе, где никто никого не бьёт. И насколько мне известно из средств массовой информации, вы, наши граждане, простые люди из народа, и ты, Виктор, в том числе, хотите того же.

- Да, пошли Вы на хрен со своим цивилизованным обществом! Я тебе про Фому, ты мне про Ерёму, командир! Ты, правда, не понимаешь, о чём я?!

- Всё нормально, Антон? – Спросил розыскник у помощника дежурного старшего прапорщика милиции Козловского про документы на арест Зимина и, получив утвердительный ответ от него, снова обратился к арестованному. - Понимаю, Виктор. Я понимаю. Ты понять не хочешь. Понять того, что не надо кивать на других и их поступки, надо отвечать за свои в первую очередь, за себя. Придёт время, так и с цыган спросим за наркоторговлю, хотя, вообще, это должен сделать ГосНаркоКонтроль, которому Президент, в отличие от нас, доверяет. Но тебя это меньше всего волновать должно сейчас, потому что тебе сейчас нужно ответить за своё. Ты сначала сам стань безгрешным, а потом кидай камни в нас или ещё в кого. Извини, я бы с удовольствием поговорил бы с тобой ещё, но мне работать нужно.

- Обычная ментовская отмазка, работать надо. Ну, работайте, господа менты. – Ухмыльнулся Виктор и сел на скамейку. – Работнички, бля. Закурить-то хоть дайте.

- Запрещено. – Ответил арестованному Козловский.

Из своего служебного кабинета Краюшкин позвонил дежурному инспектору ПДН, узнал у неё, не уехал ли ещё экипаж ППС, которому он передал детдомовских девочек и, узнав, что не уехал, попросил к трубке старшего экипажа. Старшим в эти сутки был прапорщик Лазарев Владимир, которого Краюшкин знал очень давно, вместе с ним когда-то служил во взводе ППС.

- Вовка, привет.

- Привет. А то я смотрю, зазнался совсем ты, Андрюха.

- Не понял.

- Да, когда девчонок этих передавал нам, так и не поздоровался даже.

- А, ты вон про что. Извини, замотался просто.

- Да, ладно.

- Ты долго ещё у ПДНщицы будешь?

- Ну, минут десять, наверное, пока рапорта напишем. Сам же знаешь, надо же всё официально оформить. Не каждый день двоих из розыска задерживаешь. Эта, Луцик, вообще, в федеральном розыске. Хорошая палочка. Ты же на себя не будешь оформлять их задержание?

- А это зависит от полноты налитого стакана. – Пошутил Андрей.

- Ну, тогда, говори, что тебе надо. Хотя я уже и так понял.

- Правильно понял, закрыть нужного нам человека по мелкому хулиганству, которого он не совершал.

- Всё как всегда. Вам, операм большего от нас, пэпээсников, и не требуется никогда.

- Лукавишь, Вова. Мы вас иногда в засады с собой берём, даём шанс, совершить подвиг, стать Героями.

- Тоже мне, заслуга. Вас, за эти ваши засады, вообще, надо самих на пятнадцать суток всех, и так отдыха нет, так ещё вы со своими засадами, всё у вас людей не хватает.

- Не ворчи, товарищ прапорщик. В своё время, именно  благодаря своему добровольному участию в постоянных оперских засадах, я смог-таки перелезть из ППС в доблестный, гвардейский, трижды краснознамённый, наш районный уголовный розыск, чем пока ещё доволен, хотя всё реже и реже.

- Ну, таких, как ты, энтузиастов, в голову ударенных, у нас во взводе больше нет. – Отшутился Владимир. – Сменял шило на мыло, ППС на уголовку. Ладно бы в штаб какой перелез бы, в главк бы, а то в уголовку районную. Нашёл, чем гордиться.

- А командир, помнится, любил нас пугать, что незаменимых нет, всё уволить грозился, мол, за воротами очередь кандидатов на наши должности.

- А он и сейчас так говорит. Очередь. Только где они, кандидаты эти все? Людей как не хватало во взводе, так и не хватает. Один – двое за полгода, если и придут устраиваться, так и тех медкомиссия побреет. – Рассказал старший экипажа ППС то, что и так все знали, и пообещал. - Ладно, закончим тут, и поднимусь к тебе.

Городилов ушёл к себе, Иванов младший ожидал в коридоре, и Краюшкин остался наедине с задержанным Бородой.

- Ну, что Василий Аркадьевич, так и не хотите сказать нам, куда спрятали Хрулёву?

- Не знаю я ничего. – Ответил Матвеев.

- Не знаете совсем или не знаете именно для нас?

- А это имеет какое-то значение?

- Имеет. И Вы это понимаете.

Дед Вася в ответ промолчал, отвернув своё лицо в сторону окна, за которым было темным – темно.

- Да, не смотрите вы в окно, там всё равно ничего не видно. – Устало сказал Краюшкин. – И в партизана не играйте. Не та ситуация. Мы не на фронте, и я не фашист.

- А это с какой стороны посмотреть?- Усмехнулся задержанный. – Вас вон, я слышал, полицией обозвать хотят. Не зря же. Полицаи – Вы и есть полицаи. У нас в Орловской области, где я рос, без отца по Вашей милости, был один полицай. Так похуже фашистов самих. Дюже люто зверствовал, вешать особливо любил…

- Не в ту степь пошёл, дед Вася. – Перебил опер задержанного. – В Европе всю жизнь полиция и европейские люди как-то не сравнивают её с фашистскими полицаями. А что касается тебя лично, так ты и милиции всегда пакостил по мелочам, за отца мстил, и полиция тут не причём, тебе хоть милиция, хоть полиция, всё одно. Ты себе создал образ врага, а как этого врага будут называть, милиция, полиция или, к примеру, жандармерия, или, вообще, стрельцы, как на Руси было, тебе лично плевать. Не важно, как зовут врага, важно, что он есть, и ты мстил, мстишь и будешь мстить за отца. Только глупо это, и ты это знаешь. Поэтому давай поговорим о теме, которая нас обоих волнует. Где Хрулёва? Что за друг твой на белой иномарке за ней приезжал?

Ответить Матвеев не успел, дверь кабинета рывком открылась, и на пороге появился Пуховец. Он прошёл в кабинет, присаживаться не стал, по лицу его было видно, что будет громко кричать сейчас, что злой он.

- Там гайцы спрашивают, нужны ли тебе ещё сегодня.

- Нет.

- А чего держишь их?

- Замотался. Отпусти, пожалуйста, их, они же тебе подчиняются сегодня. И скажи, что завтра часов в восемь пусть подъезжают, часок лишний поспят пусть.

- Отпущу. – Согласился Олег и спросил. – Ну, и каковы результаты операции за прошедший день?

- Один задержанный. – Ответил Андрей.

Было видно, что Олег с трудом преодолел своё желание заорать прямо сейчас. Он медленно выдохнул и, как можно спокойнее, спросил

- Этот единственный задержанный за целый день министерской операции «Розыск», конечно, же убийца Хрулёва, которая, как оказалось, что бы мы там с тобой не думали по всему этому поводу, всё-таки до зарезу нужна следственному комитету? Я правильно понимаю? Я тебя предупреждаю, что справочки и отчёты ни кого не устроили, следственный комитет кидал сегодня камни в огород милиции, и меня начальство уже полдня поедом ест, но заметь, что я тебя звонками не беспокоил. Итак, я слушаю, Андрей. Расскажи, как ты такой весь мудрый, сегодня героически задержал убийцу.

- Нет, не задержал. Вот объяснения от опрошенных её знакомых и родственников.  – Ответил розыскник, тоже с трудом стараясь сохранить спокойствие, и протягивая начальнику пачку исписанных листов бумаги. – А задержали мы Зимина Виктора Николаевича, за побои, с арестом.

- Андрей, скажи сейчас, что ты просто шутишь. – Заместитель начальника уголовного розыска продолжал ещё сохранять спокойствие, но объяснений многочисленных граждан читать не стал, а положил эту стопку бумаги на стол.

- Увы. – Ответил подчинённый.

- Выйдите, мужчина, из кабинета. – Попросил Пуховец задержанного Матвеева, давая Краюшкину понять, что сейчас будет ругаться громко и нецензурно, и посторонним людям слышать этого не надо.

- Сидеть, Матвеев! – Краюшкин первым повысил голос. – Только попробуй шевельнуться!

- Я сказал, пусть выйдет и ожидает в коридоре!

- А я сказал, пусть сидит здесь! Это мой кабинет и я буду решать, кому тут сидеть, а кому нет!

- Ты не перепутал ничего, Краюшкин?! Этот кабинет тебе Государство дало!

- Плевать! Я сказал, что этот человек сейчас будет сидеть здесь и до тех пор, пока я не решу, что с ним делать дальше!

Задержанный остался на месте.

Всё. Бомба взорвалась.

- Краюшкин! Так тебя разэдак! Ты издеваешься?!

Андрей промолчал, пытаясь переждать бурю, хотя очень хотелось заорать в ответ.

- Я тебя спрашиваю, ты издеваешься?! Какой Зимин?! Какие побои?! Тебе какая задача поставлена была?! Что ты молчишь?! Отвечай, когда с тобой руководитель разговаривает!

- Я не издеваюсь! Зимин – такой же преступник, как и Хрулёва! И так же должен сидеть в тюрьме! И в розыске он больше года находился! – Розыскник не сдержался. - Задача мне была поставлена, поймать Хрулёву до конца операции «Розыск», но операция ещё не кончилась, завтра целый день ещё! И, вообще, если она так уж нужна комитетчикам, то зачем же они тогда её  отпускали под подписку? Они же даже на санкцию её не представляли! Почему?

- Не твоего ума дело, товарищ лейтенант!

- Конечно, не моего! Они там, в своём комитете все процессуально самостоятельные, не то, что мы тут, подневольные, нам приказ дали, мы под козырёк и бегом исполнять! Как в том новом мультфильме про Илью Муромца с Соловьём Разбойником! Мы бандюков ловим, а они их отпускают, а потом нам говорят, что то дела государственные и нас не касаются! А потом снова их к нам в розыск! И не надо на меня орать, товарищ капитан!

- Ты – идиот, Андрей! Тебя на ЦПД надо! Какой-то мультик приплёл! У тебя с нервами полный бардак! – Продолжал кричать молодой руководитель.

- Тебя вместе со мной! – Парировал лейтенант.

- Ты как себе позволяешь разговаривать с начальством!?

- Как того заслуживает начальство!

- Прекрати орать! – Потребовал Олег.

- И ты тоже прекрати!

- Что?!

- Что слышал!

- На тебя целый день работает целый экипаж ГИБДД, областной ГИБДД, заметь. – Сказал Пуховец, стараясь понизить тон, успокоиться. – И я уже не говорю о Городилове, у которого своей работы выше крыши.

- А чем областная ГИБДД отличается от районного уголовного розыска? – Язвительно спросил Краюшкин. – Они что? Не менты? Или какие-то особо привилегированные, может? Пусть поработают в кои-то веки! И Городилова я не просил себе в помощь, зря оторвали человека от его работы! Могли бы какого-нибудь со штаба дать для того, что бы просто прикрыл меня в случае надобности. А то сидят в этих штабах по двадцать человек на район, а бандитов ловить некому.

- То есть ты, товарищ лейтенант, считаешь, что никто, кроме тебя не работает?! Да, ты охамел, Андрей! Ставлю тебя в известность, что у областной ГИБДД, как и у городской, как и у нас с тобой, работы своей не меньше! И у штабов тоже!

- Видел я сегодня их работу! – Ответил громко Краюшкин. – Им сказали окна сторожить, что бы жулику не дать сбежать, а они вместо этого вышли на дорогу, и давай сосновских водителей окучивать за нарушение ПДД. А как они при составлении протоколов на водителей даже по базе проверить их не могут, это, вообще ни в какие рамки. Скольких разыскиваемых они просто тупо пропустили мимо? Одного даже прав лишили за управление автомобилем в состоянии наркотического опьянения, но при этом и не подумали посмотреть, кто он такой, а он шесть лет в розыске. До сих пор ищем. Удача сама в руки шла, но ГИБДД её героически профукали. А как городские со мной летом работали, я аж чуть не заплакал, задержали вора с арестом, оставил в машине у них, мол, посмотрите, ребята, за ним, а я пока другой адрес проверю, проверил, выхожу, а они спят, повезло только, что вор устал от нас скрываться, сидел меня ждал спокойно, а эти два борова спали!

-  Не надо мне тут эти байки рассказывать! Работать надо! Хрулёву ловить надо! А ты не считал, скольких те же ГИБДДшники тебе задержали жуликов?

- Не считал. – Ответил розыскник, понимая, что не прав в своих обвинениях, но не желая признавать свою неправоту, потому что просто всё уже надоело.

- А ты посчитай. И у них тоже показатели, с них тоже спрашивают, поэтому они при любой малейшей возможности выходят на дорогу и работают. План выполняют, и ты это знаешь прекрасно. Или ты в ППС чем-то другим занимался? Может, ты там преступления века раскрывал?  А то я смотрю, ты у нас тут один такой работник весь, а остальные все лоботрясы! – Спокойно ответил Олег.

- Нет, не раскрывал, а занимался тем же, и потому сбежал из этого подразделения при первой возможности, что не мог уже выносить этого маразма по выполнению плана. – Раздражённо, но уже тихо ответил Краюшкин. – За ночь с одного наряда десять мелких хулиганов, нарядов в городе десять, то есть за ночь сто мелких хулиганов, за вторую ночь ещё столько же, и потом так же, и всегда. И никого не волнует, что их нет, а если их начинать искать, то при таких темпах, за год четверть дееспособного мужского населения города по этой статье пройдёт, а за четыре года весь город. То есть такой небольшой городок, в котором живут только менты и только мелкие хулиганы, а нормальных людей нет…   

- Ну, вот видишь, сам же всё понимаешь. – Перебил Олег своего подчинённого, пытаясь остановить его возмущение. 

- Оттого, что я понимаю, легче не становится, а если бы жулик сбежал бы, с кого бы тогда спрашивали бы?

- Ну, не ушёл же. – Олег попытался даже улыбнуться, но у него не получилось.

- Вот. – Андрей показушно выставил указательный палец. – Всё у нас так, и всегда. Не ушёл же и ладно. А если бы ушёл, я говорю, тогда что, с кого спросили бы…

- Ты не знаешь? – Спросил Олег, понимая, что его подчинённый, как раз, знает.

- Я знаю. – Ответил розыскник. – С меня бы и спросили или с сосновского опера, но уж точно не с ГИБДД.

- А раз знаешь, чего тогда спрашиваешь? И, вообще, ты, что в Сосновске-то делал?

- Ты ещё спроси, почему я без разрешения вышестоящего руководства покинул пределы города, работал на чужой территории? Я, кстати, сегодня ещё совсем чуть – чуть до Марьино не доехал.

- Не груби, Андрей! Тебя заносит! Надо будет, спрошу. Или не веришь? Что ты в Сосновске делал?

- Не поверишь, Хрулёву искал. – Усмехнулся Андрей.

- Ну, и как?

- Туго, но с мёртвой точки дело сдвинулось. Я же тебе даю объяснения людей почитать, а ты не хочешь.

- Некогда мне читать. Давай сам говори и конкретнее.

- Вот этот дед с бородой спрятал её у какого-то своего друга. – Андрей показал на Матвеева. -  Где-то за пределами Таёжного.

- Ну и где? У кого?

- Так не говорит пока.

- Надо сделать так, что бы сказал. - Потребовал заместитель начальника уголовного розыска.

- Именно этим я и занимаюсь, товарищ капитан. А ты его, кстати, пять минут назад сам чуть не отпустил на все четыре стороны. Вот бы сейчас потели бы.

- А почему сразу не доложил? Начал мне про какого-то кухонного бойца рассказывать, которого, кстати, согласно рапорту, задержали ГИБДД на сосновском стационаре при проверке автотранспорта по ориентировке, а не вы с Городиловым.

- А ты мне дал доложить нормально? Ты меня спросил нормально, что, мол, и как с делом Хрулёвой? Ты же сразу начал орать. Ты и пришёл сюда, что бы поорать, тем более причину искать не надо было. И заметь, у Вас, у начальников, всегда так, сначала наорёте, не желая ничего слушать, а уже  потом начинаете спрашивать нормально и слушать, и хоть бы раз извинились за свои крики. Можешь пойти в КАЗ и спросить у Зимина, кто его задержал, а потом я тебе объясню, почему он в сводку пойдёт по линии ГИБДД.

- Ну, ладно – ладно, извини.

- Мне твоё извинение до одного места, Олег. Сначала в душу плюнул, идиотом обозвал, а теперь извиняешься.

- А ты с каких это пор обидчивым таким стал? – Съязвил Пуховец.

- Дело не в обиде, дело в том, что я тоже человек, хотя всего лишь с лейтенантскими погонами, и не надо на меня орать, со мной можно нормально разговаривать.

- Ты знаешь, а на меня вышестоящее руководство тоже орёт, как на скотину какую-то, а уже потом начинает слушать мои доводы и даже соглашается с ними. И что мне теперь? Тоже обижаться? Да, генералу мои обиды неинтересны. Кстати, за Хрулёву сегодня опять и орали. Генерал на Опонасенко, а Опонасенко на меня.

- А вот так всегда. Генерал на полковника орёт, полковник на майора, майор на капитана, капитан на лейтенанта. А лейтенанту на кого орать? Правильно, на граждан. И после этого все удивляются, почему сотрудники милиции так непотребно ведут себя с простыми людьми, хамят им, грубят, даже бьют их. Да, вот именно поэтому.

- Это не оправдание для вас. – Сказал вдруг Матвеев.

- Замолчи, дед Вася! – Прикрикнул Краюшкин. – Ты о своём будущем думай! Хрулёву сдать или отправиться на нары за её укрывательство!

Борода послушно замолчал.

- Серёгу Савельева помнишь? – Спросил Андрей.

- Взводника из ППС? – Уточнил Олег и ответил. – Помню, конечно.

- Счастливый человек.

- Потому что на пенсии.

- Нет. – Возразил опер. - Точнее не только поэтому. А потому что впервые в жизни его за человека стали принимать. Он в службе безопасности работает, старшим по охране, на него никто из начальства не орёт, и он на своих подчинённых не орёт, все относятся друг к другу с уважением, все всегда помнят, что разговаривают с людьми, а не с крепостными. А в ППС он служил, как он орал на своих, помнишь? А потому что на него начальник МОБ постоянно орал за показатели эти грёбанные. Теперь курить бросил. А я вот который раз бросаю, а как ваши крики послушаю, так рука сама за сигаретой тянется. А у кого-то к бутылке. И после этого все говорят о каком-то там психическом и физическом здоровье сотрудников милиции. Да, откуда оно возьмётся, здоровье это? Дай сигаретку, кстати.

- Андрей, а мы с тобой ролями что ли поменялись? Как ты там мне вчера сказал? Если тебе не нравится, то ты можешь написать рапорт об увольнении и быть свободен. – Пуховец положил перед Андреем три сигареты вместо одной прошенной. Компенсация за моральный ущерб, наверное.

- А если мне нравится моя работа? Если мне нравится то, чем я занимаюсь? Почему я должен писать рапорт об увольнении? Или я занимаюсь чем-то омерзительным, вылавливая всяких убийц, воров?

- А раз нравится, то терпи. Во всякой профессии есть свои плюсы и минусы. – Пуховец открыл дверь и, выходя из кабинета, добавил. – У тебя на розыск Хрулёвой один день остался. И  если не справишься, то про старлея на свои погоны забудь.

Дверь захлопнулась.

- ГИБДДшников не забудь отпустить! – Крикнул Краюшкин вслед своему начальнику.

Он долго не мог найти пепельницу, найдя же её, закурил, пристально и долго смотрел на Матвеева и только потом спросил.

- Где Хрулёва?

- Не знаю.

- Ах ты! – Андрей одним рывком поднялся со своего стула, подошёл к задержанному, взял его за воротник бушлата, рывком поднял его со стула, посмотрел в глаза.

- Значит, нас ты пожалеть не хочешь?

- Не хочу. - Ответил дед.

- Мстишь нам за то, чего мы не делали, за отца своего.

- Были бы вы тогда, вы бы тоже его арестовали. – Спокойно ответил задержанный. – Все вы одинаковые.

- А Хрулёва твоя!? Она кто!?

- Она – человек. Не везёт ей просто в жизни.

- Она двух за свою жизнь на тот свет отправила, и ещё отправит, если её не посадить. Ты это понимаешь?! А вот Иванову реально не везёт!

- Иванову Вашему, товарищ лейтенант, из дома, вообще, выходить не надо бы. Мне и его жалко, но ему я уже помочь ни чем не могу.

- А Хрулёвой, значит, можешь, и помогаешь, прячешь её. Так выходит?

Матвеев молчал. Краюшкину очень хотелось ударить, но он знал, что нельзя. Как только он ударит, он сам станет преступником. Он не ударил. Так стояли, молча, и смотрели друг на друга. Испепеляли друг друга взглядом. Опер продолжал крепко держать за воротник задержанного.

- Э - э, Андрюха, отпусти деда. – Потребовал старший экипажа ППС, неожиданно вошедший в кабинет. – Успокойся. Посадят же дурака, если тронешь его.

Краюшкин устало вернулся на своё служебное место.

- Кого тут у тебя по мелкому надо закрыть?

Опер, молча, показал на Матвеева.

- Деда этого что ли? – Удивился Владимир и попробовал пошутить. – Совсем уголовка до ручки докатилась, старикам уже спокойно жить не дают.

Андрей молчал, вновь закурив.

- За что вы его крепите хоть? – Спросил Лазарев, поняв, что шутка его не удалась.  – Убил что ли кого?

- Вова, тебя не касается. Просто закрой его по мелкому хулиганству. -  Не обижайся только.

- Да, на вас, оперов, хоть обижайся, хоть нет, вам до лампочки. Озверели совсем. – Спокойно ответил старший экипажа и посмотрел на задержанного. – Ну, пойдём со мной, старикан. Попал ты, чувствую. Андрюха злой вон, а его разозлить не так-то просто.

- Он не из-за меня злой. – Ответил Матвеев.

- А это уже неважно. – Сказал Лазарев. - Отвечать за это всё равно будешь ты, это же уголовка, им виноватого найти ничего не стоит.

- Я ничего подписывать не буду. – Предупредил Борода.

- А и не надо. – Спокойно ответил ему милиционер. – Есть люди, которые всё видели и всё подпишут, и на любом суде подтвердят, как ты на площади главной городской стоял и граждан мимо проходящих и тебе не знакомых вовсе, по матери посылал без какой-либо на то причины, так что ни куда ты теперь не денешься.

Краюшкин слышал, как Матвеев и Лазарев спускались по лестнице. Он закрыл глаза и только сейчас почувствовал, что болит голова. Чего бы это? Продуло что ли? Вот ещё не хватало.

В кабинет вошёл Городилов.

- Ну, чего у тебя тут, Андрюха? Расколол деда?

- Нет. – Краюшкин открыл глаза и снова их закрыл. Говорить не хотелось.

- Ладно, не расстраивайся, завтра точно расколешь. Семёнов вон по двойному убийству вчерашнему расколол душегубов.

- Кто такие? – Спросил розыскник, не открывая глаз, а, спросив, тут же понял, что ему это вовсе неинтересно. 

- Отморозки местные, - ответил напарник, - самому старшему девятнадцать, младшему пятнадцать, нарки.

- За что? – Просто этот вопрос он должен был задать, потому и задал, без интереса опять.

 - Прослышали, что люди квартиру сыну в ипотеку берут, ну и давай денег с них требовать, а ума-то нету, понять, что при ипотеке деньги банк сразу продавцу перечисляет, а не тем, кто в эту кабалу влезает. Тот, кто ипотеку берёт, денег-то этих и не увидит. В общем, всё банально. Не пойму только, зачем они резали. Ну, дали бы по шее и всё. Всё равно ведь денег не нашли.

- Ты их спроси. Их в ИВС, наверное, не увезли ещё. – Раздражённо предложил розыскник.

- Да, ну тебя к чёрту, Андрюха, с твоими подколами тупыми.

- А я не подкалываю.

- Ну, всё равно я спрашивать не буду их, кому надо, те и спросят. А, может, они испугались, что их опознают? Вот и решили мочкануть.

- Может. – Почти шёпотом согласился Краюшкин.

- А Сан Саныч молодец, за два дня такую мокруху размотал. – Не скрывая своего восхищения и даже некоторой зависти, сказал Городилов. - Только не говорит, как. Не хочет опытом делиться с молодёжью, старый волчара.

- Всё очень просто, Коля. Барабан Сан Санычу отстучал. – Предположил Краюшкин, открыв всё-таки глаза. – Если бы сам вычислил, дедуктивно, то похвастался бы, ничего тут такого зазорного нет, а если барабан застучал, то молчать будет, что бы не засветить его.

- Может, и так. Хороший барабан в таком случае. – Согласился Городилов и спросил. – Ты домой-то едешь сегодня или опять здесь будешь ночевать?

- А сколько времени?

- Одиннадцать почти.

- Ишь ты. – Андрей встал из-за стола. – Надо бы, а то дочку не видел давно.

- Тебе же на тот берег?

- Ага.

- Ну, до моста могу докинуть.

- Спасибо. Завтра встречаемся в семь так же, здесь же. Гаишники к восьми подъедут.

- Добро. А не рано?

- Не рано. Этого деда до суда расколоть надо, а на суд их в десять увозят.

- Ладно. А с Ивановым этим что делать?

Только сейчас Краюшкин вспомнил про Анатолия. Он выглянул в коридор и увидел, как тот спит на стуле в конце коридора.

- В Сосновск он сегодня уже не уедет.

- Это ежу понятно. – Согласился опер из «убойного». – Куда его девать-то теперь.

- Да, куда ты его денешь зимой. Пусть здесь спит. Я дежурного с ответственным предупрежу. Завтра на первом же автобусе отправим его домой.

- Смотри сам. – Опять согласился Городилов. – Только матери его позвонить не забудь.

- Позвоню. – Андрей подошёл к спящему, легонько потряс его за плечо

- Толя, слышишь меня?

Парень с трудом открыл свои заспанные глаза, посмотрел на опера. Но таким взглядом, как будто бы не видел никого перед собой.

 - Толя, ты здесь до утра поспи. Сегодня на автобус уже не успеваешь. Здесь поспи, а утром я тебя посажу на автобус. Ладно?

Парень кивнул головой, и было непонятно, толи он согласился с предложением, толи просто уронил её на грудь и уснул опять.

- Толя, ты молодец. – Тихо сказал Краюшкин, понимая, что Иванов его всё равно не слышит.  – Ты нам очень помог сегодня.

- Ну, что поехали? – Уточнил Городилов.

- Поехали. – Согласился Андрей. – Ствол только в сейф спрячу, и кабинет закрою и опечатаю.

- Давай. Я тебя в машине жду.

 Он вошёл в кабинет, закрыл в сейф своё табельное оружие, надел куртку – пуховик, закрыл на ключ кабинет и опечатал его, и вышел на улицу. Декабрьский мороз слегка привёл его в чувства и он даже вернулся в дежурную часть, предупредил Кириллыча о спящем Иванове.

- Андрей, а ты ствол опять не сдаёшь почему? – Спросил Козловский вдогонку.

Краюшкин остановился, устало посмотрел на помощника оперативного дежурного

- Устал я, Тоха, мне бы до койки доползти, а тебе пока сдашь, так полчаса пройдёт.

- Смотри, рискуешь. Приказ же есть после Могильникова. – Предупредил Антон. – Проверка какая если, так я – то отговорюсь, а ты получишь по первое число, что не сдал.

- Да, зачем он тебе, Андрей? – Спросил оперативный дежурный. – Сдай ты его от греха подальше. Нервный ты какой-то сегодня.

- Да, нет у меня его, Кириллыч. – Краюшкин демонстративно расстегнул куртку, показал, что под ней ничего нет, и для убедительности похлопал себя по всем карманам. – В сейфе он заперт, а у меня просто сил нет сдавать, да и на трамвай опоздать боюсь.

- Ну, дело твоё. – Согласился Кириллыч. – Будь здоров.

- Ага, бывайте мужики. Спокойной ночки Вам.

- Твои слова, да Богу в уши, Андрей.

Он не ответил им, сил не было. Кое-как, буквально засыпая на ходу, дошёл до старенькой «Тойоты» Городилова, купленной им в кредит, сел на пассажирское сидение.

- А где мои наручники. Андрюха? – Спросил Николай.

- Какие? – Не понял засыпающий розыскник вопроса.

- Такие. – Ответил напарник. – Которые на деда я надевал.

- У Лазарева потом заберу, отдам тебе. Он деда вместе с ними уводил.

- Не забудь только. А то они триста рубликов стоят, я их покупал бегал, так ещё и не найдёшь ведь.

- Не забуду. – Пообещал розыскник. – Или новые куплю. Потом.

- Хорошее слово «потом». – Усмехнулся Коля и добавил. – Зарплату, кстати, перечислили. Можешь снимать.

- Потом. – Ответил Андрей. И было непонятно, потом снимет с карточки зарплату или, вообще, всё потом. Он уснул.

Николай позвонил в дежурную часть

- Кириллыч, посмотри там, где Краюшкин живёт.

- Тебе зачем? Он только что вышел из отдела.

- Знаю. Он у меня в машине спит, придётся домой везти.

- Ясно. В Красноармейском районе, в третьей общаге на улице Академика Павлова. Знаешь, где это?

- Найду. Спасибо. – Николай повернул ключ в замке зажигания.

Уже переехали мост, когда Краюшкин вдруг проснулся

- Где это мы?

- В Таёжном. – Ответил Коля с ухмылкой. – Где же ещё можем быть?

- Едем куда, спрашиваю?

- На Академика Павлова.

- Зачем?

- Насколько мне известно, ты там живёшь.

- Останови.

- Почему?

- Потому что.

- Давай, отвезу домой.

- Не надо.

- К бабе что ли какой собрался? Так давай туда довезу. Меня можешь не стесняться, я могила, никто не узнает.

- Да, ну к какой бабе мне ещё в моём таком состоянии сейчас ехать?

- Почему, тогда не хочешь, что бы до дому подвёз?

- Сам доеду.

- Куда ты доедешь? На чём? Время последний час суток.

- Трамваи до двенадцати ходят.

- Тебе там, от конечной трамвайной, до дома ещё полчаса ходу.

- Напрямки через кедрач десять минут.

- Совсем бесстрашным стал? Через кедрач по ночам ходить.

- А что?

- Там же маньяки у Вас. Я в Ваш район днём остерегаюсь ездить, а ты ночью там спокойно ходишь.

- Я тебя умоляю, Коля. Нормальный район, не опаснее Залесского. Первого и последнего маньяка там выловили, когда я ещё студентом был, году так в девяносто седьмом, но до сих пор все боятся.

- Ладно, дело твоё. Не очень-то и хотелось тебя до дому везти, потом к себе домой возвращаться, через весь город. – Ответил Николай совсем беззлобно и остановил машину, когда уже поднялись на Высотки Красноармейские. – Трамвай вон идёт, как раз…

- Не обижайся, Колян.

- На психически больных разве обижаются?

- Да, ну тебя…

- Ну, и тебя туда же…

- Ну, будь. – Андрей вышел из машины. – Спасибо.

- И ты не хворай. – Рук друг другу на прощание не пожимали. Кто-то из старых оперов говорил, что примета плохая, если опера за руки прощаются, погибнут, значит, при выполнении задания. Оперов тех нет давно, на пенсии все, много чего нет уже давно, да и про примету эту не всегда вспоминают, бывает, что и прощаются за руки всё же, и не гибнут. И Слава Богу.

Он трусцой добежал до трамвайной остановки, зачем-то махнул рукой, как водителю маршрутного такси, что бы тот остановился. Обернулся, но машины Городилова уже не было. Трамвай остановился и розыскник вошёл в его холодный промёрзший салон, показал кондуктору своё служебное удостоверение. В салоне больше никого не было. Все нормальные люди уже дома, только он вот припозднился, как всегда. Только он и пожилая женщина – кондуктор. Садиться не стал, взялся одной рукой за поручень, второй вставил в уши наушники, включил радио на своём мобильном. Пела, как раз, Земфира – одна из самых любимых его исполнителей. Он, вообще, очень сильно любил русский рок. «Хочешь, я убью твоих соседей…». Он не хочет. Или хочет? Соседи-то у него – наркоманы. Общага, будь она не ладна. В общагах – 50% - 55% жильцов, наверное,  наркоманы и алкаши, но уж точно не меньше. 25% - нормальные люди, но замученные беспросветной жизнью, на 14-ти квадратных метрах ютятся семьями из четырёх – пяти, а то и шести человек. Как можно жить в общагах в двадцать первом веке? Ещё 15% студенты и последние 5% - менты, точнее их семьи. И так живёт половина страны, если не больше. Но зато в кино и сериалах отечественных почему-то все живут в шикарных роскошных особняках, в многокомнатных квартирах, обставленных по последнему писку моды. Киношники, вообще, сами-то верят в то, что они снимают? Они жизнь-то настоящую видели хоть? 

Наркоманов Краюшкин не любит, очень не любит, он ненавидит их больше, чем кого-либо на свете, они же не люди, они хуже любого животного. Может, правда, убить их? Нельзя, потому что для власти люди они, и, как принято считать, люди больные, жалеть их надо, помогать им. Да, ну нет, конечно же люди. Нехотя, отвергая, но всё равно Андрей это осознавал и принимал. Но ни жалеть их, ни помогать им ему не хочется. Убить хочется. А Земфира тоже, говорят, наркоманка. Жаль, если так. Но её убить не хочется. Она поёт хорошо. Ему нравится. А если, она наркоманка, то он её должен ненавидеть, как всех наркоманов. Но как же можно ненавидеть её, ведь она так хорошо поёт: «Пожалуйста, не умирай…». А он бы сейчас с удовольствием умер бы, часиков так на двадцать, от души. А потом снова служить. И именно служить, как у Грибоедова, а не прислуживаться… Так хочет ли он, что бы Земфира убила и его соседей - наркоманов? Или не хочет? Он не знает. Он запутался. Он устал. Он очень устал.

Микрорайон этот назывался «Высотками Красноармейскими», потому что когда-то, кажется, в девятнадцатом году, красноармейцы тут героически оборонялись от колчаковцев. Или наоборот, колчаковцы от красноармейцев, которыми командовал Тухачевский. Тогда тоже зима, кажется, была. Это история уже, хотя и не почитаемая. Говорят, когда-то здесь была мемориальная доска, напоминавшая о тех кровопролитных боях, но с уничтожением Власти Советов в стране, доску тоже уничтожили, давая понять, тем самым, что во власти коммунистов ничего хорошего не было, красноармейцы времён гражданской войны – это разбойники с большой дороги, и помнить их не просто не надо, а чуть ли не преступно. А почему? Зачем? Глупо ведь. Помнить надо даже не самих красноармейцев или белогвардейцев, помнить надо о том ужасе, который происходил в стране, и происходил не так уж и давно.  Люди одной страны, одной  национальности, чаще даже из одних и тех же семей, убивали друг друга на раз – два. Это нужно помнить, что бы вновь подобного не допустить. Это же история. Её нужно знать, её нужно помнить.

 Почему, правда, не переименовали сам микрорайон, никто не знал и даже не понимал, потому, что власти хлебом не корми, а дай чего-нибудь переименовать. Так и хотелось задать властям вопрос, мол, эй, депутаты, вы там что, вообще, делаете, куда смотрите, о чём думаете? Даже переименованиями уже перестали заниматься. Совсем работать не хотите.

 История. А ведь когда-то и он сам будет историей. Маленькой незаметной капелькой истории МВД России в начале века двадцать первого. И будут ли ту историю почитать потомки, дочь его будет ли? Наверное, нет. Журналисты вовсю стараются побольше сенсаций написать о беспределе ментовском, очернить. И не хотят писать о подвигах, да даже просто о службе честно и правдиво. «Щит и Меч» только пишет, но эту газету кроме ментов никто и не читает, по крайней мере, Андрей ни разу не видел, что бы ехал вот человек в трамвае и читал бы «Щит и Меч». А в простых газетах, которые читают все, пишут, как раз, побольше о беспределе, и ни слова о подвиге. Такова их цель. Им за это платят. Помогают населению формировать образ врага. Милиция – это враг. Во, как. Дожили. Прочтут потомки и чтить не станут. А хочется. Очень хочется, как он чтил, когда мальчишкой смотрел про дядю Стёпу – милиционера мультфильм, когда подростком смотрел «Место встречи изменить нельзя» или «Рождённая Революцией», хотя сам в те годы и не думал, что сам будет милиционером. Но стал, и хочется, что бы дочь гордилась, когда вырастет. Ведь он же со злом борется. Но будет ли? Журналисты своими статейками докажут ей, что он сам – зло. Как же он соскучился по ней, по девочке своей. Неужели, всё-таки развод? Жена так и не позвонила, так и не написала ни разу за двое суток. А ведь она обязательно наговорит ей гадости о нём. Нет, не потому что она плохая, а потому что это традиция. Придёт время, когда дочь спросит её об их разводе, и что-то нужно будет отвечать, кого-то обвинить, но не себя же. Вот и получится, что журналисты расскажут ей о его службе негодной, а бывшая жена – о нём самом, о том, каким он был негодяем. И всё. Краюшкин Андрей Алексеевич – образ врага для своей собственной дочки, и в большей части именно из-за того, что он был ментом. Ментов хороших быть не может. Это журналисты разные уже доказали почти, а что в интернете творится, в соцсетях, так ему туда и заходить страшно. Мысли хаотично перескакивают с одной на другую. Нет – нет, дочку он ей не отдаст, ни кому не отдаст, сам будет её воспитывать, растить, она будет знать, что милиция – это гордость страны, надежда её, опора, это верные её сыны, настоящие защитники. А почему это он жену свою уже бывшей считает? Почему развод-то? Может, всё наладится ещё? Нет, не наладится. Ну, а, может…

Он всё-таки сел. В наушниках уже пел старик - Галанин, тоже одну из любимых его композиций. Им снится, что кончилась война. А его война, война Краюшкина не кончится никогда. Как у Расторгуева: «Он и вырос на той войне».

Бывший лейтенант милиции Могильников, опер – это тот же бывший майор милиции Евсюков, только местного масштаба. Тень Евсюкова не даёт покоя никому в стране, а тень Могильникова никому только в Таёжном. Он - гад. Предатель и сволочь. Идя от кого-то куда-то по улице, вот здесь вот, по микрорайону «Высотки Красноармейские», пьяный, вечером, после службы, из своего табельного убил троих, и ещё одному нанёс вред здоровью, от которого тот потом умер в больнице, переехал его на автомобиле. Участкового. Какой-то встречный мужик что-то не так сказал Могильникову, обидел его чем-то, может, сигарету спросил без поклона в пояс, может, ещё что, и тот, прямо, как в голливудском кино, просто, не говоря ни слова, достал свой табельный ПМ и в упор выстрелил в лоб обидчику, потом застрелил двух шестнадцатилетних парней, которые возвращались по домам с тренировки, из спортзала, и оказались случайными свидетелями убийства. А потом он побежал через дворы, выкинул из припаркованной машины какую-то девушку, забрал её автомобиль и поехал. Это видел участковый, спешивший на выстрелы. Ещё не понимая, что произошло, участковый наивно попытался преградить путь машине, собой попытался, встал на выезде со двора, ноги на ширине плеч, руки растопырил. Не стрелял почему-то, как в кино, обычно, показывают. Может, пистолета, не было, а, может, испугался стрелять-то. Скорее всего, второе. Здесь же не США, где полицейские стреляют во всё, что хоть чем-то напоминает нарушение Закона. Здесь Россия. Здесь выстрелишь даже в того, кто за минуту до этого в тебя стрелял, и сядешь, надолго, ещё в газетах напишут и по телевизору покажут, какой ты изверг, человека застрелил ни за что – ни про что, мог бы и так справиться с преступником. Участковый не стрелял. Наверное, не хотел, что бы про него плохо в газетах писали и по телевизору показывали. Про него и не писали. Могильников не остановился, на скорости сбил своего коллегу, которого, как потом выяснилось, знал по службе и неплохо знал, в соседних райотделах служили.  Он видел, кого убивает. Участковый не видел, кто его убивает. Убийца скрылся. Весь гарнизон подняли по тревоге. Это был выходной. Тот самый редкий выходной, единственный в месяце, если не больше, которого ждёшь, о котором мечтаешь, как о рае, потому что просто хочешь выспаться. Краюшкина в буквальном смысле слов, из постели выдернули. Какое-то время ни кто ни чего толком не понимал, говорили, что это опера кто-то убил из его же табельного оружия. Но убил всё-таки опер. Его задержал опер из Красноармейского района, Игорь Кунгуров, с которым Краюшкин был вместе в учебном центре. По ориентировке перекрыли дорогу Могильникову. Успели перекрыть, ввести план «Перехват», потому что Могильников не сразу понял, что из города нужно уезжать, долго катался по городу, чуть ГИБДД не попался, но сумел уйти от них и когда поехал на выезд из города, было уже поздно. Там УАЗик оперской стоял. Старый такой, изношенный до нельзя, как и во всех райотделах, проводящий больше времени на ремонте в гараже, чем на службе. Могильников не решился таранить, резко отвернул в сторону, и машина перевернулась в придорожную канаву. Он выжил. Был бы трезвым – убился бы, но он был пьян, в стельку. Кунгуров его доставал из машины, и он пытался с ним бороться, но Игорь был трезв, одолел иуду. Про Кунгурова не писали и не показывали, как и про погибшего участкового, тем более судебно-медицинская экспертиза установила, что участковый в свой последний бой шёл тоже пьяным, как раз выпивал по неустановленному поводу на своём «опорнике», когда выстрелы раздались в осенней вечерней тьме. Может, потому и погиб. Игорь служит дальше, всё в том же Красноармейском ОВД, всё так же опером простым. Могильников получил двадцать лет лишения свободы. Из милиции на вольные хлеба уволили всю дежурную смену райотдела, в котором служил Могильников, в том числе бывшего в те сутки ответственным начальника райотдела, а ещё находившегося в отпуске, во Владивостоке, начальника уголовного розыска. Уволили за то, что допустили, что бы пьяный опер после службы ушёл куда глаза глядят, не сдав табельное оружие. Не досмотрели, не проследили, не убедились. Больше всех в этом недосмотре виноват был, конечно, находившийся за тридевять земель в отпуске начальник уголовного розыска. Заместителей не тронули, точнее просто повесили на них по неполному служебному. Совсем не тронули никого из главка. Но потом приехала на разборки комиссия аж из Москвы, разобралась быстро, нового начальника главка с собой сразу привезли, а старого с почётом на пенсию отправили. Даже шутка в городе долго гуляла, как лейтенант целого генерал – лейтенанта уволил. А новому начальнику главка, поговаривали, генеральские погоны прямо на перроне вручали, перед самой отправкой поезда, быстро и скромно. То есть, когда ему за несколько часов до этого сказали, что он едет в сибирский далёкий город командовать там милицией, где сотрудники без лишних слов, вообще, молча, простых прохожих расстреливают, как орешки щёлкают, он ещё был полковником и о кресле генеральском, поди, и думать не думал, а тут привалило счастье. Повезло, ничего не скажешь.  На этом всё и кончилось тогда. Фамилия Евсюкова на всю страну прогремела только через полгода с небольшим. Был взрыв. А фамилия Могильникова за пределы Таёжного не вышла.

Погибших не вернёшь. Через три дня после кошмара на улице Академика Павлова, местное кладбище выросло на три могилы, а через неделю ещё на одну. Участковый умер, не выходя из комы. Девушка, владелица машины долго бегала к начальнику Управления, требовала возместить ей материальный ущерб за повреждённую машину, ведь сотрудник милиции её повредил же. В Суд даже подавала, но проиграла. А оперов приказом заставили оружие сдавать каждый вечер, а потом, вообще, запретили просто так его брать, как раньше, а только на задержание, да и то, если серьёзное задержание-то, а не каких-то там гопников ловят. Гопников голыми руками берите. Говоря иначе, что бы получить свой табельный ПМ, нужно ещё доказать, что он тебе, действительно, нужен, мотивированный рапорт составить на имя начальника. Может, и правда, к лучшему. Ну, его, это оружие, как говорит оперативный дежурный Кириллыч: «От греха подальше».

А Краюшкин, и стрелять-то не умеет толком, в ТИРе, на зачётах, если на троечку отстреляется, то это праздник какой-то просто, потому что так почти никогда не бывает. Но говорят, что когда не надо попадать, обязательно попадёшь. Слава Богу, что Андрею ни разу не пришлось стрелять тогда, когда попадать не надо. Вот его наставник, Стас Ожегов, в стрельбе настоящий профессионал, стреляет из любого положения, даже, стоя спиной к мишеням, но стреляет уже несколько лет только в ТИРе и только из пистолета инструктора. Табельное оружие ему категорически запрещено брать в руки, вообще, в КХО заходить – за годы своей службы он убил двоих преступников. Служебные проверки показали, что оружие он каждый раз применял правомерно. Ему сказочно повезло. Но психологи, тем не менее, запретили закреплять за ним табельное оружие, и с тех пор, майор милиции на все задержания ходил безоружным, надеясь лишь на свои руки, если ему вдруг будут оказывать сопротивление.

 Большинство сотрудников милиции боятся брать с собой оружие, не дай Бог стрелять придётся, потом отписываться замучаешься, если не сидеть в Нижнем Тагиле, где теперь Могильников сидит. Лучше уж точно, голыми руками бандитов брать. Как-нибудь, да справимся. Война не по правилам. А когда война была по правилам? Только в кино опять.

В наушниках уже «Браво» поёт про самый лучший город на Земле. Таёжный – самый лучший город на Земле. Краюшкин это точно знает.

Могильников был один. Но про него писали и вспоминали долго, и при каждом удобном моменте, ещё будут писать и вспоминать, не говоря уже о Евсюкове. Погибших милиционеров при исполнении служебного долга было гораздо больше. В Таёжном только за последние пять лет семеро: трое участковых, один оперативный дежурный, причём в свой выходной, во дворе своего дома увидел хулиганов, избивающих прохожего и вмешался, а не развернулся на сто восемьдесят градусов и не ушёл прочь, а ещё один  ППСник, один опер и два ГИБДДшника. И о них всех тоже написали. По разу в три строчки, которые никто и не заметил. А один из погибших участковых даже Орденом Мужества посмертно награждён, потому что, рискуя своей жизнью, пытался задержать троих воров по горячим следам. Попытка удалась. Риск тоже. Погиб. Они его забили до смерти просто, но пока с ним справлялись, потеряли время, что бы уйти, подоспели два экипажа ОВО, задержали всех. У участкового две дочки – близняшки двухлетние сиротами остались. Но это населению неинтересно, и больше никто о них, о погибших правильных ментах, об участковом этом геройском, писать не будет.

И где справедливость? Почему власть в стране не желает поднимать престиж МВД? Ответ у Андрея один – они сами там бандиты, а бандиты никогда не будут хвалить милицию, они втаптывают и будут втаптывать её в грязь, при помощи продажных журналистов, подолгу смакующих истории об оборотнях и ещё при помощи шансона зоновского: «В Лазурном шум и песни, и там братва гуляет, и не мешают мусора» или «Хоп, мусорок, не шей мне срок», или «Что бы получить майора, на меня повесил он жмура». Тьфу ты. Даже не знают, что для получения майора и, вообще, очередного спецзвания, должность нужна соответствующая, а не раскрытие очередного преступления. Множество капитанов по десять лет ходят в этом звании, потому что нет им должности для получения майора, а преступления они при этом чуть ли не каждый день раскрывают. Зло через край. Бандиты – герои нашего времени. Менты – враги человечества. Как это может быть?! А вот может.

Он вышел из трамвая и в лицо ему ударил ветер, чуть с ног не сбил. Андрей пригнулся и быстрым шагом пошёл к кедрачу – небольшой парк в районе, где рос только кедр. Когда-то здесь, действительно, водился маньяк, за неделю в парке нашли четыре истерзанных женских трупа, но это было давно, более десяти лет назад, в лихих девяностых, маньяка тогда поймали, но до сих пор далеко не каждый мог отважиться, что бы в тёмное время суток пройти через кедрач, всего-то каких-то четыреста метров. Те ужасные убийства тогда потрясли весь город. По телевизору тогда впервые шли самые – самые первые серии телесериала «Улицы разбитых фонарей», и люди смотрели и удивлялись, какой же криминальный город Санкт-Петербург, не понимали, как можно жить в городе, где убийство на убийстве и убийством погоняет, и тут вдруг в своём же городе, под боком буквально, да такое, чего и в северной столице, наверное, не бывало. 

 В парке ветра нет. Мешают высокие сильные деревья. Вот бы ему быть таким же сильным. Но он человек. Самый обыкновенный человек, каких на Земле почти семь миллиардов. Или больше уже. И все они слабые существа на лоне Природы. Только гонору у некоторых много очень, гораздо больше, неоправданно больше, чем надо бы. И он, лейтенант милиции Андрей Краюшкин, слабый. Он это понимает. И от этого тоскливо как-то, потому что хочется быть сильным. Выть хочется. Вот – вот свалят его с ног все эти наркоманы, алкоголики, разыскиваемые, убийцы и воры, и насильники, проститутки, судьи и следователи, прокуроры и их помощники, начальнички, постоянные проверяющие самых разных уровней, жена…  Нет сил больше…  Нет…  К маме хочется, как в детстве… Там он сильный, там он дома…

Десять минут быстрым шагом. Вокруг ни души. Ночь. Хорошо-то как. Закурить бы ещё. И что ещё для счастья надо? Но, курить нету. В наушниках поёт дуэт «Не пара», поёт о наболевшем: «А ты плач и смотри, со стороны, и если бы не ты, мы бы были втроём». Если бы не он. А разве он виноват? А она? А кто виноват? А, может, никто. Может, и правда, не они такие, а жизнь такая…

Вот и общежитие. Вахтёр спит. Лифт не работает. Это редкость, но всё равно досадно. Опер из последних сил бегом поднялся на свой, седьмой этаж, подошёл к двери своей комнаты, вставил ключ в замочную скважину, и всё… Его силы иссякли…

Встретила только кошка, потёрлась о ноги, мурлыча. Жена спит рядом с дочкой. Он поцеловал обоих в щёки, но они даже не пошевелились. Жену, правда, целовал почему-то без желания, просто потому что так положено – муж всё-таки ей. Пока ещё муж. Долго ли они ещё будут втроём?

Краюшкин сел в кресло, расстегнул ремень на джинсах, хотел снять их, но не смог. Поесть бы. Есть хочется, но сил нет ни на что, даже ложку поднять. Всё. Уснул, так и не сняв джинсы. Ночь. До Нового Года шесть дней всего. Шесть дней до нового счастья. Будет ли оно? Счастье…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

 

Проснулся он не оттого, что зазвонил будильник, как это бывает обычно. Его он в этот  раз не слышал и мог бы запросто проспать. Проснулся от сухого, сказанного шёпотом

- Тебе на работу сегодня ко скольки? Не проспишь?

Перед ним стояла она, его жена. В его старой прожженной на животе с правой стороны, у самой пуговицы, синей рубахе. Ему, по-прежнему, нравится, когда она дома носит его старые рубахи или футболки. Неужели всё-таки любит её ещё? А он, оказывается, так и спал в кресле. Он рад был её видеть, хотел пожелать ей доброго утра, улыбнуться, но почему-то не смог и сказал лишь

- К семи.

- Вставай тогда, а то опоздаешь.

И всё. Ушла обратно на диван, в комнату. К дочке. Дочка спит. Сладко так. И ему хочется к ним. Но что-то не пускает его, ни как не пускает.

Он, нехотя, встал с кресла, застегнул ремень на джинсах. Оказалось, что он и будильник-то не ставил. Ну, да, прошлым вечером уснул, как будто бы умер. Зато свитер во сне всё-таки стянул с себя, сам не помня, как. Времени половина шестого утра. На улице темным – темно и крупными хлопьями валит снег – сказочная предновогодняя картинка, откуда-то из детства, которого и не было, наверное, никогда, которое просто приснилось ему.

Андрей прошёл в ванную комнату, зажёг там свет, включил холодную воду, несколько раз брызнул себе на лицо, что бы освежиться, но не помогло. Зубы чистить не стал, потому что просто не хотел. Конечно же, понимал, что надо, но не хотел. Посмотрел в зеркало, висящее над раковиной, остался очень недоволен своим лицом. БИЧ какой-то из подворотни, а не офицер милиции, да ещё и опер. Помятый в буквальном смысле слова, мешки под глазами. Побриться бы, но тоже неохота. За пять с половиной часов сна, он не отдохнул нисколько. Это был не сон, это была пропасть. И так почти всегда. Жалел ли себя, опер Краюшкин? Да, жалел! Потому что жалеть его больше некому, а хочется, чтобы пожалели, и пусть это воспринимают, как слабость. Плевать! На всех плевать! На всё плевать! Нет, не на всё – Хрулёву надо поймать, а то ведь, правда, ещё кого-нибудь прирежет, не дай Бог. А на всё остальное плевать! Давным – давно плевать!

Вернулся в маленькую прихожую, которая, как и во всех комнатах гостиничного типа, служила кухней, закрыл дверь комнаты, где спали жена и дочь, включил свет, стал готовить свой обычный завтрак – яичницу жарить, по-особенному, так, как только он любил, с жидким желтком.

Раньше она целовала его, когда будила. Но это было так давно, как будто бы и не было никогда. Он не знал, что произошло между ними и когда, почему они вдруг стали чужими друг другу. Он, правда, не знал и грешил на старую, как Мир, пословицу: «Лодка любви разбилась о берега быта».

Нечаянно, как, впрочем, и всегда, звякнул громко крышкой сковороды о саму сковороду. Понял, что жена сейчас проснётся и станет выговаривать ему за шум, и стал смиренно ждать. Ждать пришлось недолго. Проснулась, вышла в прихожую, закрыв за собой дверь в комнату. Красивая такая, родная. И чужая. Сейчас начнётся, только бы не сорваться в ответ.

- Андрей, ты опять, как слон в посудной лавке.

- Извини, я не специально.

- У тебя всегда не специально, а итог один и тот же. Ты хоть ребёнка собственного пожалей.

- Причём тут ребёнок? – Спросил он тихо, отрезая себе кусок серого, любимого им, хлеба. – Она спит так крепко, что из пушки стреляй, а не разбудишь. А тебе просто, как всегда, поворчать надо.

- А тебе, как всегда, надо сразу доказать, что ты не виновен. Да, и откуда тебе знать, как она спит? Ты дома-то не бываешь. Ночевать только и приходишь, а то и не приходишь.

- А тебе не всё ли равно? Ты за два дня прошедших ни разу не позвонила, ни СМСку даже не написала. Тебе без разницы, где я, что со мной, жив ли.

- Не выдумывай, Андрей. Ты знаешь, что я никогда не была сентиментальной и романтичной. Тем более ты сам просил, не звонить тебе по пустякам, не отвлекать тебя лишний раз. Забыл?

- Не забыл. Знаю. Не была. – Согласился он со всеми её аргументами, наливая себе чай. – Но раньше ты всё равно была моей, нет – нет, а поцелуешь, улыбнёшься, обнимешь. А теперь слова ласкового от тебя не дождёшься.

- А ты посиди весь день с ребёнком, то болеет, то плачет просто, то кушать, то играть, то ещё что, то ей постирать надо, и тебе тоже, между прочим, то убрать надо, то поесть сварить, то вот в магазин сходить и не забыть купить твой любимый серый хлеб, потому что любой другой ты есть не будешь, а забуду купить серый, ты будешь дуться, а то и скандал можешь закатить. У меня на тебя, на ласковые слова, на улыбки времени просто нет. Когда тебе говорить их, если ты приходишь, когда мы уже спим, уходишь, мы ещё спим, а в единственный выходной свой сам отсыпаешься, и не дай Бог нам тебя даже случайно разбудить.

Яичница не получилась, желток крутым зажарился. Так не вкусно. Но завтракать надо.

- И ты считаешь это нормальным? Кстати, раньше ты меня и ночью ждала, не ложилась спать.

- Кстати, раньше, ребёнка не было, поэтому всё моё внимание доставалось тебе. А теперь я просто не знаю, я не думаю об этом. Тебя нет. Я всегда одна с дочерью, да с кошкой вон ещё. А ты на службе своей всё время. Ребёнок не видит тебя, скучает, спрашивает, а тебя нет и нет, и я не знаю, что ей отвечать. Она уже сама так и говорит, мол, опять папа на работе.

Кошка крутилась здесь же, у его ног, ожидая, что хозяин что-нибудь кинет ей со стола, лакомство какое-нибудь. Но Андрей на неё внимания не обращал, ничего ей не кинул.

- То есть, ребёнок виноват теперь в том, что мы чужими стали?

- Не передёргивай. Я не говорила этого. А чужими мы, действительно, стали, нам даже поговорить не о чем, ты всё время только о своих жуликах и думаешь, тебе за ночь телефон по три раза звонит бывает, а иной раз только пришёл, так тут же обратно уехал.

- Ты прекрасно знала, за кого замуж идёшь.

- А я и не жалею о своём выборе. Просто ты не требуй от меня того, что выше моих сил.

- А то, что только о жуликах думаю, так это профдеформация. Да и о чём с тобой разговаривать? О том, что по телевизору показывали днём. Так мне не интересно. О чём бабки на лавочке сплетничали, мне тоже не интересно.

- А что тебе интересно? Я тебе интересна? А дочь наша?

- О том, как у Вас с дочерью день прошёл, мы можем вдоволь наговориться за полчаса максимум, новостей-то не особо много. А дальше что?  В кино тебя зову, ты не идёшь. Ребёнка, мол, не с кем оставить. Я тебе предлагаю, давай к сестре двоюродной на пару часов отвезём, но ты упираешься, как будто бы я в детский дом пытаюсь её сдать.

- А почему я должна своего собственного ребёнка отвозить кому-то хоть на пару часов? Ей мама нужна. И папа, а не его двоюродная сестра.

- Ну, и сиди тогда, как клуша.

- Ты тоже не идеал мужчины. На себя-то посмотри. Ты когда последний раз брился?

- Для тебя это имеет значение? – Съязвил он.

- Если в кино с тобой идти, то имеет.

- И только? А как же любовь? Говорят, если любишь, то неважно, бритый или нет.

- Не язви. Как же мне надоели все эти твои разговоры о любви. Из книжек. Ты когда поймёшь, Андрей, что нам не по двадцать лет. Это тогда я тебя любого любила. А теперь у меня нет времени на любовь. И сил нет.

- А, может, постараться найти в себе эти силы?

- Боже, как я устала от всех этих разборок. – С его предложением она соглашаться опять не захотела.

- Я тоже не в восторге. – Ответил он.

- Мне муж нужен, а не ночёвщик. Кран уже неделю течёт, круглые сутки кап и кап, кап и кап, и починить не кому.

- Я тебе предлагаю встретить Новый Год вместе, с начальством договорился, что бы на дежурство не ставили, как два прошлых раза. – Он специально не стал реагировать на жалобу жены на протекающий кран, потому что это была провокация с её стороны, ибо оба они прекрасно знают, что починить этот кран он не сумеет, не обучен, и тут она права на все сто – не муж он. Нет, конечно, не все мужья умеют починить кран, но большинство из этих неумеек может заплатить за ремонт специально обученным людям, а Андрей не может, то денег нет, то просто некогда, пойти в ЖЭК и оформить заявку на слесаря.  Правда, жена-то тоже не идёт и не оформляет заявку эту, а только ему жалуется. А, может, правильно жалуется, если уж сама будет решать ещё и проблемы с протекающим краном, так зачем он-то ей нужен.

- Новый год, как я понимаю, встречать предлагаешь у твоей мамы? – Уточнила она, поняв, что задеть его замечанием о неисправном кране не получилось.

- А чем тебе моя мама не нравится?

- Я против твоей мамы ничего не имею, но я просто не хочу ехать. Давай просто вместе, втроём встретим Новый Год, здесь, в этой вот самой комнате.

- Почему ты не хочешь ехать?

- Не хочу и всё, без причин каких-то. Просто не хочу. Можешь понять?

- Не могу. – Честно ответил он и добавил. – Я хочу ехать. Я мать родную год не видел, а если бы она тогда, перед тем Новым Годом сама не приехала бы в гости, так уже и больше бы, как не видел. Как будто бы в армии где-то далеко служу. А расстояние-то между нами всего триста километров. Ты это можешь понять?

- Могу. Только не понимаю, что же ты в отпуск свой прошлый к ней не поехал?

- Отпуск я, как раз, с Вами провёл. Комнату вот искал, что бы было, где жить, переезжали потом, обустраивались на новом месте. Или забыла?

- Хорошо. Спасибо. – Теперь уже был прав он, но отступать нельзя, иначе она не женщина. - А она тогда почему не едет?

- У неё хозяйство. Скотина. Ты же знаешь, что она не может бросить это всё. Мы за счёт этого живём, и это притом, что в деревню не ездим и палец о палец там не бьём, ничем не помогаем им. На халяву едим и пьём.

-Ты меня в этом обвиняешь? – Спросила она.

- Нет. Я, вообще, уже давно ни в чём тебя не виню. Это только ты меня всё винишь, только в чём, я понять ни как не могу. Работаю, не пью, по бабам не гуляю.

- В игрушках компьютерных своих сидишь или книжки читаешь. Чуть свободная минута образовалась, так ты или к компьютеру или за книжку.

- И что? Дома же ведь.

- Дома, только как будто бы и не дома. Нет нас с дочерью для тебя.

- А как мне отдыхать?

- Не знаю.

- И я не знаю, но домой я не хочу уже давно. Не хочу, потому что холодно здесь, не можешь ты создать уют.

- То есть, я  плохая жена? Так получается?

- Получается, что так. – Психанул он, повысив голос.

- Ну, знаешь ли, Андрей… – Она не договорила, ушла в комнату, к дочери.

- Ты хоть любишь меня ещё? – Спросил он её вслед, но ответа не получил. Он давно не получал от неё ответа на этот вопрос.

Он знал, что она плачет сейчас, от обиды плачет, которую он ей причинил своими словами, но так же знал и то, что слёз своих, ни ему, ни кому-то ещё не покажет. Так воспитана. А ему к кому идти? К кому в жилетку поплакаться? Опять на любимую работу, будь она неладна. Кусок в горло не лезет. Он не доел яичницу, не допил чай, надел свитер, куртку, взял кепку, обулся и вышел из комнаты.

 Лифт, по-прежнему, не работал. Конечно, кто же его ночью ремонтировать будет. А надо бы. У нас же правовое Государство, демократия, всё для людей. Или он не человек? Ну, да, какой он человек, он – мент.

 

***

 

В ещё совершенно пустом маршрутном такси он заплатил водителю за проезд десять рублей, прочёл объявление о том, что с пятнадцатого января будущего года проезд будет стоить уже тринадцать рублей, чему не удивился нисколько, потому что постоянно растёт цена на бензин и, как следствие этой беспредельной жадности нефтяных магнатов, коих даже правительство страны осадить никак не может, растут цены на всевозможные товары и услуги, и только зарплаты не растут, но к этому он привык. Он сел на холодное, обитое дерматином, сидение, вставил наушники в уши, настроил радио в мобильном телефоне на «Милицейскую волну», услышал новости за прошедшие сутки, из которых больше всего заинтересовало, что Президент России к Новому 2012 году двести пятьдесят тысяч милиционеров уволить собрался. Интересно, кто работать будет, раскрывать преступления, ловить жуликов? О, а ещё фигурист Евгений Плющенко показал там где-то стопроцентный результат. Но это Краюшкина не заинтересовало. Потом пела Вика Цыганова про любовь и смерть. Он уснул, натянув на глаза кепку и капюшон.

Чуть не проспал свою остановку, но выработанная годами привычка, не позволила ему это сделать. Он всегда, как-то чувствовал, что пора просыпаться, что его остановка. В чём вся прелесть автомобильных пробок? В том, что пока в них стоишь, можно выспаться, в том смысле, что можешь доспать то, что дома не успел, потому что встал ни свет – ни заря. Правда, это возможно только, если ты пассажир. В общем, даже очень хорошо, что нет у Краюшкина автомобиля, сел в маршрутное такси и спи. Но только не в эти трое суток. Пробки на дорогах, когда к девяти на службу едешь, а когда к семи, то дороги пустые ещё, на остановках никого нет, народ спит ещё, досматривает сны. И только один Краюшкин в пустой маршрутке, которая, не останавливаясь, быстро – быстро едет из Красноармейского района в Центральный. Всего-то двадцать минут. А по пробкам и полтора часа может ехать. Один раз даже два часа ехал. Ох, и крику от начальства тогда за его опоздание было. Вот и мост проехали. Просыпаться не хотелось, но розыскник проснулся, шатаясь, подошёл к двери, нажал на кнопку остановки по требованию, потом обратил внимание на маленький листок бумаги со словами «не работает» рядом с кнопкой, чего, впрочем, и следовало ожидать, всё для людей, для пассажиров, комфорт и удобство по-русски в действии. Он вытащил наушники из ушей, громко крикнул водителю

- На остановке, будь добр.

Водитель добрым не оказался, пролетел остановку на скорости

- Ты оглох что ли?! – Возмущённо крикнул Краюшкин.

- Сам не тормози! – Ответил шофёр, останавливая своего кормильца уже на следующей остановке. – Раньше надо было просить, а Вы спите все до последнего!

- Да, пошёл ты! – Сказал опер, выходя из маршрутки.

- Сам иди, придурок! – Услышал он себе в спину, вставляя опять в уши наушники.

Ну, вот и поговорили. Утро началось. Обычное такое утро. Снег продолжает валить крупными хлопьями, но на улице не холодно. Зато на улице ни души, только дворники скребут лопатами. На больших круглых часах Главпочтамта половина седьмого утра. В наушниках что-то на английском поют. Андрей не любил заграничных песен, потому что не знал никаких зыков, кроме русского и матерного, то есть попросту не понимал, о чём они там, за бугром, поют. Правда, Краюшкин, как любой уважающий себя опер, ещё и по фене немного ботал, но далеко не в совершенстве. И всё равно жаль, что на «Милицейской волне» не поют песен на блатном языке. Во всяком случае, он бы такие песни понял лучше, чем заграничные. Шутка. Он всегда был против блатных песен и блатной жизни. В общем, пусть просто поют на родном, Великом и Могучем…

Теперь нужно садиться в другое маршрутное такси, что бы доехать до райотдела. Это называется – пересадка. Ещё десять рублей. Хотя, может, повезёт, и пойдёт обычный автобус, муниципальный, тогда можно по служебному удостоверению проехать. Но так сказочно ему везёт очень редко. Автобусов мало. Таёжный, как и любой другой город в стране, полностью оккупировали маршрутки. Это называется – капитализм. Пора отвыкать от халявы. Хотя при таких зарплатах, как у основной массы населения, отвыкать от халявы невероятно трудно, практически невозможно.

Повезло. Нет, муниципального автобуса не было. Была машина из дежурной части Залесского райотдела.

- Андрюха, не рано ли ты? – Спросил водитель, остановившись.

- Не рано. – Ответил розыскник и сам задал вопрос. – Тебе чего не спится, до конца смены ещё полтора часа?

- На заправку ездил, пока спокойно. – Ответил шофёр и задал очередной вопрос. – Тебя до райотдела-то подбросить?

- Не задавай глупых вопросов. – Краюшкин сел в кабину дежурной «Газели». – Как сутки прошли?

- Да, как всегда. Под восемьдесят сигналов.

- Ясно. Давай закурить тогда.

- Началось. Пусти козла в огород. – Шутливо посетовал водитель, но сигарету дал.

- Не ворчи. – Краюшкин открыл форточку, закурил.

Всего-то пять минут пути по пустой дороге на дежурной «Газели». Краюшкин даже докурить не успел, и вот он, родной райотдел. Пропади он пропадом.

 

***

 

Не пропал. Предстал во всей своей кирпичной четырёхэтажной красе.

- Андрюха, здорово. – Как-то необычно бодренько, не заспано, поприветствовал опера оперативный дежурный.

- Привет, Кириллыч.

- Тут тебя ожидают.

Краюшкину сразу вспомнилась детская шутка про то, как одного искали… Двое с носилками, один с топором… Не зря вспомнилась… Выражение лиц тех, кто его ожидал, говорило  о том, что его умертвят и без топора, причём сию же секунду… Носилки, скорее всего, тоже им не пригодятся… За ними УСБ уберёт его окончательно, из общества, в смысле, изолирует… Интересно, только всё же, за что это, почему так недобро смотрят на него эти двое… Мужчина и женщина… Далеко не молодые, то есть взращённые партией коммунистической, а, значит, гнев их будет праведным

- Это Вы Краюшкин? – Спросила женщина.

- Я. – Честно ответил Андрей. Мужику бы соврал, а женщине не смог, тем более Кириллыч дал им уже понять, что он, Краюшкин Андрей Алексеевич и есть тот, кого они дожидались.

- Вы за что моего сына арестовали? – Интонация женщины повысилась, но пока в рамках допустимого.

- Я никого не арестовывал. Арестовывает Суд. Я лишь исполняю постановления Суда. – Опять честно ответил Андрей, но ему не поверили.

- Да, хватит Вам с больной головы на здоровую валить. – Съязвила женщина, повысив интонацию ещё чуть – чуть. – Все прекрасно знают, что как ментовка суду нашепчет, так тот и сделает.

Интересно, откуда у тёти, с виду законопослушной, такие познания о взаимоотношениях судов и милиции? Вслух опер этого вопроса задавать не стал, но очень хотел. А ещё жаль, что судья какой-нибудь не присутствует при этой светской беседе, а то бы женщина, исключительно по наущению опера Краюшкина, получила бы от этого судьи минимум пятнадцать суток…  Нельзя же так оскорблять… Нет, не милицию… Милицию, как раз, можно… Суд нельзя так оскорблять…  Но судьи нет. По-видимому, опять придётся принимать удар справедливо возмущённой общественности на себя. Что же, не привыкать. В правоохранительной системе бесправнее уголовного розыска, пожалуй, только ППС и участковые.

- Так, я  спрашиваю, по какому праву, Вы арестовали моего сына?! – Женщина повторила свой вопрос, перейдя уже на крик, а дальше будет уже только визг

- Да, сидел я дома, скучно мне стало, думаю, дай пойду и арестую Вашего сына. – Не удержался Андрей, чтобы не съехидничать. – Ну, вот пошёл и арестовал.

- Вы издеваетесь! – Действительно, теперь имел место визг

- Отнюдь. – Как можно спокойнее ответил Андрей и добавил. – Это Вы издеваетесь.

- Чем же? – Спросила женщина, набирая воздуха в грудь побольше, что бы снова закричать.

- Так Вы даже не сказали, о ком идёт речь. Я много чьих сыновей задержал…

- Ах ты… Нахал… Ещё и гордишься…  Своим беззаконием… – Крик у женщины не получился. Она в буквальном смысле слова начала задыхаться от возмущения, а когда задыхаешься, то уже не до криков

- Валя, в самом деле, объясни ты человеку в чём дело. – Посоветовал мужчина женщине.

- Заткнись, пьянь! Всю жизнь с тобой маюсь! Сына родного в тюрьму, а ему хоть бы хны! Отец, называется! – Крик получился. Даже не крик, а несколько выкриков. Мужчина возразить не посмел.

И проясняться кое-что начинается. Если отец – пьянь, то сын-то точно не за просто так в клетке оказался. Во всяком случае, статистика доказывает, что у отцов – пьяниц сыновья, как правило, по зонам полжизни ошиваются, начиная с малолетки. Исключения, конечно, бывали, но исключение – лишь подтверждает правило.

Хотя вопрос пока остаётся открытым. За что же, точнее за кого же, опера в очередной раз казнить будут?

Вопрос очень быстро закрыл Кириллыч

- Андрей, это родители Зимина.

- Вас не спрашивают, товарищ дежурный! – Получил подполковник полиции свою долю праведного материнского гнева. – Развели тут круговую поруку!

- Приятно познакомиться. – Спокойно соврал Андрей, потому что знакомству он рад не был. Ну, Ожегов, ну, гад такой, имел удовольствие общаться с родителями Зимина, и не поведал напарнику своему, что те дюже нервные. Хотя, может, он с ними спокойно общался, в тёплой доверительной обстановке. А, может, и, вообще, не общался, а, как это и принято, вывел ложную справку о якобы проведённой с родителями разыскиваемого беседе, и на том успокоился. Скорее всего, так и было, потому что родители-то не знают, за что их чадо теперь арестовали всё-таки. А, может, забыли. А, может, Ожегов с ними без расшифровки цели разговаривал, в том смысле, что не говорил, зачем ему, действительно, нужен их сын. Может, даже и скрыл, что сам-то из ментов будет. Так вот, прикинулся случайным прохожим, узнал, что нужно, и был таков. Точнее не узнал ровным счётом ничего, иначе бы Зимина давно уже поймали бы, а не только сейчас, целый год спустя. Всё равно – негодяй, майор милиции Ожегов, либо перед Андреем, либо перед родителями Зимина. Только легче от этого не становится.

- Если Вы родители Зимина Виктора Николаевича, то отвечаю, как есть. – Ответил Краюшкин. – Он взят под стражу, согласно постановления Суда о его розыске и аресте.

- Какого постановления?! Какого суда?! – Истерика женщины продолжалась. – Вы понимаете, что Вы несёте?! За что он будет сидеть?!

- Ну, сидеть он пока будет только до Суда, где-то месяц, не больше. – Андрей старался держать себя в руках, чтобы не нахамить гражданам.

- За что?! Вы объясните мне за что?!

- За то, что в Суд не прибыл по повестке.

- Какой Суд?! За что?! Я не пойму ничего! Что он натворил?!

- Вы не знаете разве? – Спросил опер и тут же ответил. – Причинение лёгкого вреда здоровью.

- Кому?!

- Другу своему.

- Какому ещё другу?! Когда?! – Не унималась мать взятого под стражу.

- Год назад ещё. Никите Серову. Он не говорил Вам разве?

- Говорил. - Женщина искренне удивилась услышанному. – Так это за это его сейчас в тюрьму?

- Да, - подтвердил сыскарь, - а что Вас смущает?

- Вы соображаете, что Вы несёте?! – Женщина опять закричала.

- Не понял.

- Чего ты не понял, мальчик?! – Опять визг, режущий уши. – Один дурак другому дураку по морде дал и всё! Не убил, калекой не сделал! Не украл ничего! Просто дал по морде и его теперь за это в тюрьму!

- Действительно. – Спокойно поддержал мужчина свою возмущённую супругу. – Замечательная у нас страна, миллионами воруют и на свободе, а за мешок картошки готовы расстрелять человека…

- Да, заткнись ты! – Женщина не нуждалась в поддержке своего суженного. – Картошку ещё какую-то приплёл!

- Между прочим, для потерпевшего этот мешок будет значить, жизнь или смерть. – Заметил Андрей. – Если бы Ваш сын тогда, когда  у него ещё была подписка о невыезде, сам сразу в суд пришёл бы, то получил бы полгода, а то и меньше каких-нибудь исправработ, и сейчас бы уже и думать забыл обо всех этих неприятностях, а, может, вообще, примирились в суде с потерпевшим. Но он не пришёл, а уехал куда-то, хотя находился под подпиской о невыезде, и год его найти не могли, целый год.

- Да, он на адвоката ездил зарабатывать!

- Куда, интересно узнать, наконец?

- Не твоего ума дела, мальчик!

- Хорошо. – Согласился Краюшкин, ведь, действительно, не имело значения теперь то, где же Зимин целый год прятался. - Ну и как? Заработал? И где же тогда этот адвокат? Нету адвоката, да он и не нужен, тут дело плёвое, больше заплатил бы. Ему для соблюдения формальностей Государство адвоката предоставило бы, бесплатно. В общем, не стоила овчинка выделки. Это, во-первых, а, во-вторых, он обязан был согласовать свой отъезд с судьёй, объяснить ситуацию, что хочет на адвоката заработать. А теперь пусть сидит и ждёт суда.

- Он не знал, кто у него судья! Ему не сообщали!

- Хотел бы знать, узнал бы! – Повысил голос и Андрей. – Но он не хотел! Он надеялся на авось, на то, что годик – другой пересидит где-нибудь, а потом всё утихнет и он спокойно вернется, и будет жить дальше! Да, вот не задача, не утихло! Розыск уголовных преступников бессрочен, пока не найдёт живым или мёртвым! А остальное на совести тех, кто ищет! Плохо ли, хороши ли, может все годы дело в сейфе лежать и пылиться, и в деле три листочка – это на совести тех, кто ищет!

- Вы что творите, ироды?! Вы что за беспредел тут устроили?! Сейчас же выпусти моего сына?! Слышишь?!  - Мать Зимина готова была уже в лицо оперу вцепиться, да ногтей не было, не модель потому что, а работница обыкновенная с какой-нибудь фабрики нищей. - Я требую, отпустить моего сына! Он не совершил никакого преступления! А кто его ребёнка кормить теперь будет!

- Какого ребёнка? Который ещё не родился, а он его уже бросил?

- Ни кого он не бросал! Вы сами искать не хотели, как положено, а теперь его виноватым делаете!

- Я почему-то и не сомневался, что Ваш сын свою семью не бросал, что они мне просто соврали, но даже если бы его тогда, сразу бы задержали, он всё равно поехал бы в СИЗО до суда, ему меру пресечения изменили сразу, при объявлении в розыск.

- За что в СИЗО?! Он не совершал преступлений! Не убил ни кого! Не ограбил!

- Интересно, если бы всё наоборот было бы тогда, если бы Серов Вашему сыну  мозг стряхнул, и его бы посадили за это, Вы бы придерживались такого же мнения, как и сейчас?! – Андрей, как не старался, а голос всё-таки на женщину повысил. – Считали бы, что преступления не совершено и требовали бы, что бы Серова отпустили?! Так?!

- Ты мне тут огород не городи! – Женщина ловко ушла от ответа на провокационный ответ. Наверное, правда, каждый человек хоть немного, но психолог, потому, что жизнь заставит быть, кем угодно. – Сейчас же выпусти моего сына! Слышишь!

- Его здесь нет, женщина. – Вмешался опять оперативный дежурный. – Я же говорил Вам, что его ещё ночью в ИВС увезли.

- А я Вам говорю, отпустите моего сына! – Женщина, видимо, уже не слышала ничего, кроме своих собственных требований. – Я жаловаться буду! Я в Москву буду писать! Вас уволят, я обещаю! Вас посадят, иначе я не мать!

- Зря. – Предупредил Краюшкин.

- Что?! Что это значит, зря это твоё! Как это понимать?!

- А так, что всё по Закону. – Попытался объяснить Андрей.

- По какому Закону?! Знаю я ваш Закон! Всё покупается! Сколько тебе надо?! Говори! Сколько?! Я заплачу тебе, что бы ты Закон этот обошёл и сына моего отпустил!

- Не нужно мне ничего… - Попытался отговориться розыскник.

- Как это не надо?! Всем надо, а тебе не надо! Ты дежурного стесняешься что ли?! Так ты не стесняйся, я и ему заплачу, что бы молчал! Сколько?! Говорите! Ну?!

- Нисколько. – Вновь ответил опер, показывая Кириллычу глазами, что бы он лучше не вмешивался. Кириллыч и не стремился к этому, дважды попытался, понял, что бесполезно.

- У меня зарплата пятнадцать! Я десять готова отдать! Хватит?! По пять на рыло! Хватит?!

- Нет… - Ответил Краюшкин и осёкся, поняв, что его отказ сейчас расценят неправильно.

- Мало! Мало тебе, сволочь такая! Ладно! Я займу! Говори, сколько надо, морда твоя ментовская, бесстыжая!

- Я не то хотел сказать… - Попытался Краюшкин оправдаться.

- Да, то – то! Не отговаривайся теперь! Сколько, спрашиваю?!

- Мне не о чем больше с Вами говорить! – Ответил Андрей и попросту сбежал от граждан, жаждущих справедливости, пошёл по направлению к лестнице, ведущей на его этаж, слыша за спиной

- Командир, если надо, я тоже найду, у дружков займу. – Предложил отец Зимина.

- Да, замолчи ты, пьянь поганая! – Закричала женщина на мужа своего. – Займёт он! Что займёшь, то и пропьёшь, а я отдавай потом! Он знает, что много не дадим ему, вот и выпендривается! Они тут сотнями берут, не меньше! Что им наши десять, даже тридцать тысяч! Суки! И ты сволочь!

- Что ты орёшь всё на меня?! – Вдруг так же, переходя на крик, ответил мужчина своей любимой. – Сейчас как вмажу! Орёт она тут мне!

Видимо, не просто пугал муженёк потому что ему женщина отвечать не стала, а громко прокричала

- Будь ты проклят, мент поганый! Будьте вы все прокляты! Что бы вы попередохли все! Отольются вам слёзы матерей!

Что было дальше, Краюшкин не слышал. Он зашёл в свой кабинет, сел за стол, руками обхватил свою давно не стриженую голову. Н-да, начинается опять денёчек, не лучше прежнего. День ещё не начался, а он уже работать не хочет. Когда же это кончится? Никогда…

Так, в тишине и темноте он сидел несколько минут. Потом снял куртку, бросил её на стул для посетителей, включил чайник «Тефаль» и компьютер.

 

***

 

Он даже сам в это не сразу поверил. Сохранил сыгранную партию для просмотра и сразу же посмотрел. Два раза подряд. И остался доволен. Впервые за много – много дней он остался доволен. Пускай даже из-за такой мелочи. Он выиграл у компьютера очередную шахматную партию. Давно не выигрывал, а тут раз и выиграл. Похоже, что день не так уж и плохо начинается, как казалось четверть часа назад. Да и гороскоп по радио какой-то уж очень многообещающий. Энтузиазма у близнецов будет в этот день, хоть отбавляй, правда, потребуется руководящая сила, направляющая, так сказать, что бы опер Краюшкин точно знал, на алтарь чего именно положить весь свой сегодняшний энтузиазм. Оказывается, что этот день для Краюшкина очень благоприятен в том смысле, что у него всё задуманное получится сегодня. Что бы такое задумать? Правда, при этом гороскоп ещё советует тщательно проанализировать прошлые поступки и даже заняться медитацией. Медитировать лейтенанту милиции некогда, а вот даже совсем нетщательный анализ говорит, что он не имеет права задумывать сегодня ничего, кроме поимки Хрулёвой. Но так нечестно. Не он должен это задумать, а мудрое начальство указать ему в этом направлении. Вот сейчас в кабинет войдёт Пуховец или даже сам Лукашов, и прямо скажут: «Краюшкин, у тебя один день остался на то, что бы найти Хрулёву». И всё, Андрей пойдёт и найдёт. И не нужно будет дуться на составителей гороскопа, мол, обманщики нехорошие. А что же такое ему самому задумать. С женой наладить отношения, наконец-то. Что бы у них вновь всё было так, как раньше, когда поженились и как в первые три года после свадьбы. Хорошо бы…

Додумать он не успел, дверь кабинета открылась, но в кабинет зашёл не Пуховец, не Лукашов, и даже не Опонасенко, а всего лишь Коля Городилов. Несуразица какая-то. Наврал гороскоп что ли? Коля не направляющая сила, да и быть ей не может – он сила приданная.

Опер из убойного отдела пробормотал что-то невнятное, прошёл к креслу Ожегова, сел, запрокинул голову и уснул. Точнее попытался уснуть. Ему мешал электрический свет и, что бы спастись от него, он натянул на глаза свою вязаную шапочку, но это не помогло. Коля вертелся в кресле секунд тридцать, затем выпрямился, рывком снял со своей головы шапку и пробормотал опять что-то невнятное. Андрей по-доброму усмехнулся над напарником

- Чего ты там бормочешь, Колян?

- Кофе есть, спрашиваю? – Городилов попытался говорить членораздельно и у него это получилось. Правда, при этом он был зол и зол не иначе, как на весь Мир.

- Кофе нет, но есть жалкое его подобие, и я великодушно могу угостить тебя этой бурдой. – Ответил Краюшкин.

- Наливай. – Согласился Городилов и добавил. – Всё равно от тебя ничего хорошего не дождёшься.

- А поздороваться. – Вновь усмехнулся Краюшкин.

- Я поздоровался, вообще-то.

- Когда это?

- Когда вошёл.

- А-а-а… - Протянул Андрей. – Ну, если твоё невнятное бурчание при входе в кабинет было приветствием в мой адрес, то и тебе доброго утречка.

- С тобой утро добрым не бывает. – Парировал Николай и вопросительно напомнил. – Ты будешь меня своей бурдой поить?

- Буду. – Согласился Андрей и спросил, высыпая в кружку Ожегова содержимое пакетика «Маккофе». – Ты чего недовольный такой с утра?

- Так было бы чему радоваться. Ты в коридор выгляни и посмотри, никого ещё нет на службе, и только мы в семь утра уже здесь, второй день уже так. А у меня малой полночи голосил, успокоить не могли, колики кишечные. Короче, спать я хочу. И до скольки сегодня будем работать?

- Так операция «Розыск», а это почти та же самая рыбалка – хорошая рыбка ловиться либо рано утром, либо поздно вечером.

- А я-то тут причём? Я не в группе розыска, я в убойном отделе, мы год закрыли уже почти, можно и расслабиться чуток, так нет же, группа розыска всем нормальным операм из нормальных отделений покоя не даёт.

- Не ворчи. – Спокойно сказал Андрей и добавил. – Зато будет больше одним нормальным опером в уголовке, который не считает, что розыск – это тихое, мягкое, спокойное, удобное место, где ничего делать не надо, раскрытий преступлений не требуют, и работа-то так себе, не бей лежачего, знай себе, алиментщиков лови.

- Я, между прочим, так никогда и не думал. Два года работаю, два года вижу, как вы с Ожеговым, будто в одно место ужаленные, носитесь с утра до вечера по чердакам, подвалам, да хатам, ловите всякую шушеру, покоя, вообще, ни кому не даёте, ни жуликам, ни людям, ни начальству. У одного так замордовали родных, что он сам сдался, пришёл, с баулами такой, в тюрьму собрался капитально и надолго. Я такого ещё не видел.

- Было дело. – Улыбнулся розыскник. – Только он не один такой, и до него сдавались и после него будут сдаваться, потому что ещё не весь разум пропили и прокололи, понимают, что сколько не бегай, а конец один будет, только чем больше бегаешь, тем больше проблем создаёшь себе и своим близким.

- Ну, вот и не греши на нас, мол, мы вас, группу розыска, лентяями считаем. 

- Ну, другим, значит, объяснишь, что не лентяи мы, просто у нас немножко другие задачи, чем у вас.

- А другим хоть объясняй, хоть не объясняй, у всех свои глаза на месте, сами всё видят. Да и к тому же преступления-то вы ведь, правда, не раскрываете, а это семь потов сойдёт, пока дознаешься, кто же человека к праотцам отправил или у бабушки кошелёк с последней сотней рублей выхватил.

- Так и у нас семь потов сойдёт, пока дознаешься, где прячется душегуб или вор, личность которого вы установили доблестно, но затем так же доблестно его самого проворонили.

- Не мы проворонили, а следствие или суд. – Огрызнулся Городилов, отхлёбывая из кружки бурду. - Любители раздавать подписки налево и направо.

- А это называется гуманизацией уголовного законодательства в действии. Они там, в Кремле придумали хрень очередную, мол, власть добрая – предобрая, даже жуликов на свободе оставляет, а мы тут отдувайся.

- Вот то-то и оно, они всякие поблажки для жуликов придумывают, прав им понадавали столько, сколько законопослушному гражданину и не снилось, а мы потом в УСБ да в прокуратуру бегаем отписываться за раскрытое преступление, в смысле за то, что раскрыли незаконными методами. – Согласился опер из «убойного» отдела и добавил. - Вас, кстати, меньше в УСБ дёргают, вы же почти не колете никого, ищете через связи и всё, проверяете адрес за адресом, и всё. Понятно, что муторно, долго и тоже нелегко, да и бумаг в розыске всегда пишут больше, чем в том же убойном или шмоточном: ориентировки, запросы в больнички, пограничный контроль и прочая хрень, пока по каждому разыскиваемому всё это напишешь, неделя пройдёт, не выходя из кабинета, но всё же вам проще, чем нам, нам колоть каждый день приходится гадов, а они не колются, у них пятьдесят первая статья Конституции.

- Ну, вот и ты туда же. – Ухмыльнулся розыскник. – Каждый кулик своё болото хвалит.

- Было бы что хвалить. – Усмехнулся Городилов. – Это не про «убойный», да и, вообще, не про уголовный розыск…

- Ну, вот раз ты такой мастер у нас по пыткам гражданского населения, - перебил Краюшкин Городилова, - то ты и будешь сейчас Матвеева колоть, а то он мне не говорит ничего.

- Так ты его сегодня ещё и не колол. Может, он за ночь в клетке-то созрел уже к покаянию.

- Ну, тебе же ещё лучше.

- Ладно, разберёмся сейчас, кто его колоть будет. Вдвоём-то легче. А где этот-то?

- Кто? – Не понял Андрей.

- Ну, этот, из Сосновска, чокнутый который? Толя этот, сожитель Хрулёвой?

Только теперь Краюшкин вдруг вспомнил, что Иванова младшего утром, когда он поднялся на этаж и вошёл к себе в кабинет, не было там, где он оставил его накануне вечером – в коридоре, на стульчике. А ещё он матери Толи не позвонил, не предупредил, что её сын вынужден на ночь в милиции остаться. И полезли в голову всякие мысли, например, о том, что сбежал Толя, и не просто так сбежал, а потому что знает, где Хрулёва, помогает ей прятаться, а розыскнику на уши лапшу вешал. Упустил ты, Краюшкин, того, кто ещё чуть – чуть и вывел бы на нору, где убийца прячется. А как глупо-то упустил. Хотя, вряд ли. Ведь ясно же, что Матвеев Хрулёву спрятал. Свидетели есть, и если Матвеев так не расколется, то можно будет документально показания свидетелей зафиксировать и тогда его уже вплотную прижать. Иванов не причём. Это точно. А почему точно? Почему это он не причём? Он же может быть в одной связке с Матвеевым, и сбежал, что бы предупредить Хрулёву, так, мол, Танька, и так, а только менты Матвеева взяли и расколют, к бабке не ходи. Расколют обязательно, не сегодня, так завтра, они же звери в обличье человеческом, мешки полиэтиленовые на головы задержанным одевают, дышать им не давая, палки резиновые в задние проходы пихают, а про то, как почки опускают, и говорить нечего. В общем, гестапо по сравнению с ментами русскими – детский сад, ясельная группа. Вся страна об этом знает. Потому беги, любимая моя, беги, а то поздно будет.

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ну, как же так сплоховал-то! Спокойно, Краюшкин, спокойно. Если Иванов причастен, то зачем же он на Евгена вывел? Ну, провёз по местам, где Хрулёвой быть не может, да и всё, и делов не знаю. Да и про Бороду он ещё в своей квартире сразу сказал, что может дед знать, где Хрулёва, потому что жалел её. Зачем? Непонятно. А что непонятного? Всё понятно. Толя знал, что оперы без доказательств старого человека лишний раз не тронут, опросили его, тот сказал, что не знает, и всё. А, может, он не знал, что Матвеев проболтался бабке Оле этой. Играл, как в театре, и был уверен, что никто не разглядит его игры, поверят ему, он же дурачок, с детства запуганный, ни у кого и мысли не возникнет, что он врать может. И всё бы получилось, но оказалось, что Евген всё знает. Знал бы про осведомлённость Евгена, не повёл бы к нему. Форс-мажор – это называется. Прокололся Толя, но выдержку сохранил, дождался, когда его черёд ходить придёт. Молодец. Поставил шах он оперу Краюшкину. Молодец. Ну, почему?! Почему?! Ведь знал же Андрей, что в деле сыска никому нельзя верить, всех нужно подозревать, а потом, опираясь на конкретные факты, на вещдоки, уже решать, кому зря не верил и извиняться перед ними. Знал. И так глупо поверил этому Толе. Почему поверил? Да, потому что уже хочется верить, хоть кому-то верить в этом огромном сером Мире. Так, а почему Евген-то с бабкой Олей не сказали про то, что Матвеев не один прячет Хрулёву, а что Иванов младший ему помогает в этом. Не знали что ли? Или не захотели говорить? Скорее всего, не знали, иначе зачем, вообще, говорили про Матвеева. Тоже могли всё отрицать, не знаем никакой Таньки, и Матвеева не знаем. Но почему тогда Матвеев сам им не проболтался про Иванова? Про себя проболтался, а про Толю ни слова не сказал. Почему? Одни осколки какие-то. Ладно, теперь наш ход. Теперь надо мат ставить, время партии кончается. Теперь, Андрей, твоя победа или твоё поражение будет напрямую зависеть от того, насколько быстро деда Васю расколешь.

- Пошли. – Андрей первым встал из-за стола, направился к выходу из кабинета.

- Куда?

- За Матвеевым. Колоть будем, и колоть жёстко. Ты, кстати, умеешь, как я понимаю.

- А кофе как же?

- Это не кофе, и ты это знаешь, поэтому даже не стоит из-за этой бурды спорить. Потом допьёшь. Быстрее, Коля!

- Ну, Андрюха… Ну, всегда у тебя так… Блин…  - Городилов вышел из кабинета вслед за розыскником. – Ты кабинет-то закрой хоть на ключ.

- Никого нет ещё во всём отделе, не от кого закрывать. – Прокричал Краюшкин в ответ, спускаясь по ступенькам через одну. – Быстрее, Коля, быстрее. Если это полудурочный предупредить её успеет, то всё зря было!

- Краюшкин! Чтоб тебя! – Выглянул вдруг из своего кабинета дежурный опер Влад Столяров. – Чего орёшь опять ни свет, ни заря?! Я всю ночь, как проклятый, мотался по этим кражам, так ещё ты не даёшь спать!

Но Андрей на возмущение забытого им Влада не обратил внимания.

- Да, успел уж, поди, предупредить-то. – Догнал Городилов Андрея уже у дежурной части. - Чёрт его знает, когда стартанул он до неё, может вчера ещё, как только мы из отдела ушли…

И опять в голове только одно. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Как же всё глупо! Чёрт! Ну, и олух же ты царя небесного, Краюшкин! Чёрт! Чёрт! Чёрт!

А, вообще, Городилов прав, надо спросить у дежурного, когда Иванов ушёл.

- Да, он не уходил. – Спокойно ответил Кириллыч.

- Не понял. – Андрей, действительно, не понимал. – А где он тогда?

- Ночью ответственный из главка приехал, смотрит, тело в коридоре на стульчике. Меня спрашивает, кто это и зачем, я отвечаю, что по вашей теме, оперской, а ему до одного места, не положено, говорит, давай будить его, выгонять из отдела…

- Дальше, Кириллыч, дальше. – Поторопил Андрей. – Где он сейчас?

- Не гоношись.  – Спокойно ответил оперативный дежурный. - В клетке он по мелкому.

- Чего?! По какому мелкому?! Он психически больной, ему нельзя в клетку!

- Не ори. Предупреждать надо. И, вообще, раз психический, то зачем же ты его в отдел приволок, да ещё без законного представителя?

- Надо так было.

- Тебе надо, а мне что было делать, он на ответственного орать давай, плеваться, плакать, не пойду, говорит, никуда, у него приказ ждать.

- Какой приказ?

- Не знаю, тебе виднее! – Кириллыч повысил голос. - У тебя, вообще, ум есть?! Ты, зная, что он псих, одного его тут оставил! За каким? С ним надо было оставаться! И мне-то ведь не сказал, что он псих! Знал, что я тогда не позволю его оставить здесь на ночь, да ещё одного!

- Да, не такой он уж и псих. Успокойся, Кириллыч.

- Я скоро с вашими заморочками сам психом стану. В общем, ответственный приказал по мелкому его оформить.

- Понятно. Не били хоть?

- Кого?

- Парня этого, Иванова?

- Нет, он же не дрался. Истерил только. Наоборот, успокаивали, как могли.

- И что? Он протокол подписал?

- Подписал. – Утвердительно кивнул головой оперативный дежурный.

- Кто составлял?

- Гришка.

- Сучонок. Матвеева, просил оформить, так нет, а тут, перед главковским выслужился.

- А куда ему деваться было? – Заступился Кириллыч за участкового. – Ответственный сам лично материал проверил.

- Вечно главк свой нос суёт, куда не надо, не зная темы. – Заметил Городилов. – Хоть бы раз в помощь прислали бы кого на розыск или на раскрытие убоя, так не дождёшься…

- А свидетели где?- Краюшкин не обратил внимания на замечание напарника.

- Как всегда, придумал Гришка, объяснения от их имени левой рукой написал. Ты, как будто бы, первый раз, Андрей.

Самое паршивое, что, действительно, не в первый раз и сам так делал, когда в ППС служил. И вспоминать про такое противно, и забыть не получается. Надо показатели генералам, так сержанты сделают. Это называется «палочная система».

- Понятно. И как его теперь освободить? – Спросил Краюшкин.

- Ну, зачем спрашиваешь? Знаешь же, что только через Опонасенко. Он к восьми подойдёт, на селектор.

- Ладно, мне сейчас Матвеев нужен. Дашь на часок?

- Это у Козловского спрашивай, он же за них отвечает.

- А эти-то где?

- Кто?

- Ну, супруги Зимины, которые тут орали утром.

- Понятно где, в прокуратуру побежали жалобу писать.

- А, ну пусть пишут.

Помощник оперативного дежурного по разбору с задержанными Антон Козловский находился в кухне, завтракал бутербродами, запивая чаем.

- Приятного аппетита. – Пожелал Краюшкин прапорщику милиции.

- Андрюха, когда на горизонте ты появляешься, приятного мало. – Ответил Антон с доброй ухмылкой, вытирая рот и усы над ним казённым вафельным полотенцем.

- Чего Вы все недовольные мной? Городилов с утра недовольный, ворчит, Кириллыч высказал мне сейчас, ты ещё теперь…

- Погоди, начальство сейчас ещё придёт. – Напомнил Коля.

- Не пугай, пуганый я. – Парировал розыскник.

- Чего хотел-то Андрей? – Напомнил помдеж, что оперы ему только что бесцеремонно завтракать помешали.

- Матвеева хочу.

- Это деда что ли?

- Ну.

- Бери, только к десяти верни, в Суд нам ехать.

- Ну, пошли.

- Я не пойду, ключ возьми вон, сам открой, забери его, только клетку закрыть не забудь.

- Лентяй ты, Антоха. – Краюшкин взял со стола связку ключей от камер и вышел из кухни.

- Иди уже, трудолюбивый наш. – Парировал прапорщик, возвращаясь к своей нехитрой трапезе.

Кухни свои в милиции есть только у дежурных частей, как и комнаты отдыха. Все остальные сотрудники должны питаться, где и как придётся, и не отдыхать, вообще. Хотя, в главке тоже своя столовая есть. Дешёвая. Но в главке, вообще всё, как в лучших домах Парижа и Лондона. А то где же это видано, что бы верхушка себя обделяла? В городском управлении тоже есть кафе, но коммерческое, дорогое и, говорят, что там готовят невкусно. Андрей ни разу не пробовал. Он, по-прежнему, как и большинство сотрудников Залесского,  утолял свой голод в палатке у Айнуры, на рынке. Нет товарища на вкус и цвет.

Матвеев с Ивановым были в одной камере, спали на разных лавочках, напротив друг друга. Толя спал сидя, вжавшись в угол, потому что, растянувшись во весь свой средний рост на всей лавочке, спал какой-то мужичок весь в татуировках «Made in penal colony». Настоящее тюремное братство, о котором по телевизору во всех фильмах показывают, но в которое опера не верят, потому что знают, что нет его, братства этого. Матвеев тоже один спал на лавочке, лёжа. Видимо, местный авторитет с соседней лавочки не дал деда в обиду. Заставил сокамерников уважить старика. Но дед Вася спал, свернувшись в калачик. Совесть, скорее всего, покоя не даёт. А, может, страх. Остальные каторжане, человек пять, спали на заплёванном полу. Трое лёжа, двое, сидя у стены, чуть ли не в обнимку с клопами. Вонь из камер, аж глаза слезятся. Но сидельцев не жалко. Нет, от тюрьмы и сумы не зарекаются, конечно, и Андрей не зарекался, но в тоже время помнил жегловское: «наказания без вины не бывает». Хотя, нет, Толю Иванова опять жалко. Тихо так посапывает, смиренно. Остальные довольно храпят, вины за собой, наверное, не чувствуют, но скоро их разбудят и повезут на Суд. Правда, они и там вину свою будут признавать только для вида, что бы судья не назначил им наказания более одних суток административного ареста, которые они уже отбыли. На судах эти шельмы умеют каяться и плакать, и прощения просить, и обещать, встать на путь исправления. Им верят. Или не верят.  Но всё равно большую часть на свободу отпускают, и всё начинается сначала. Закон торжествует.

 В соседней камере, так же на лавочках, спали две проститутки. Всего две. Этим комфортнее, их всегда меньше, чем мужиков задерживают, потому и места им в камерах больше достаётся. Одну из них Андрей знал лично. Нинка Браун по прозвищу Немочка, наркоманка, которая чуть больше года назад в розыске была за кражу денег и мобильного телефона у клиента. Дело в производстве у Ожегова было, и он искать не хотел «эту дрянь», мол, права она по понятиям, потерпевший следующий раз не будет на проституток зариться, с женой будет ночевать, пахабник такой. Но Закон был на стороне потерпевшего любителя клубнички, и пришлось искать Нинку. Нашёл её Стас быстро, благодаря Пуховцу, который тогда был ещё зональным, а Немочка, как раз на его земле собой и торговала. Суд приговорил Нинку к двум годам лишения свободы условно с исправительным сроком. Вот она и исправляется. В камере в очередной раз. Другую Краюшкин не знал, видел впервые, но судя по макияжу и одеянию её, была она коллегой Нинкиной. Молоденькая, правда. Восемнадцать, наверное, недавно исполнилось. Неужели, тоже наркоманка? Господи! Когда же ты разума нам все дашь? Господи Иисусе!

- Матвеев! Подъём! – Громко и зычно прокричал Андрей, открывая мужскую камеру.

- Не ори, начальник. – Донеслось с пола чьё-то сонное. – Видишь, люди спят.

- Люди в камерах на полу не спят, и на работу сейчас уже идут. – Строго ответил Андрей.

- Тьфу ты. – Чертыхнулся всё тот же сонный голос на полу. – Как вы, менты, достали нравоучениями своими…

- Достали, так начинай жить, как люди, вообще, сталкиваться тогда не будем по жизни. – Ответил Городилов.

- Старо предание, да верится с трудом. – Продолжал огрызаться заключённый собеседник. – Вас же, ментов, как грязи. Очень трудно с Вами не столкнуться по жизни.

- Матвеев! Хватит спать! Каяться пойдём! – Повторил розыскник своё требование. – Слышишь меня, Борода?!

Дед Василий послушно встал со своей лавки, и её тут же занял один из тех, кто ночевал на полу. Самый шустрый. Отвернулся к стене и продолжил спать. У него совесть чиста, раз не по его душу опера. А так, подумаешь, похулиганил чуть – чуть, сматерился – то не грех…

Закрывая камеру снова на замок, розыскник посмотрел на Иванова. Тот не спал, молча, смотрел на опера, и непонятно было, укоряет ли его этот парень.

Андрей хотел сказать Толе, что договорится с начальством и его скоро отпустят, но передумал – незачем такое говорить при посторонних сидельцах, посторонние эти неправильно поймут ситуацию.

- Начальник, дай закурить. – Попросил ещё один обитатель пола.

- Нет у меня, не покупал ещё.

- А у кореша твоего? – Спросил другой задержанный.

- У него и спрашивай.

Но Городилов не реагировал на задержанных.

- Да, будь человеком, начальник, дай сигарету. – Стали наперебой уговаривать задержанные, все, кроме Иванова и татуированного, который тоже проснулся уже и, молча, смотрел сквозь прутья решётки. Смотрел, как казалось, в никуда, каким-то пустым его взгляд был.

- Ну, хоть одну на всех. – Не переставали задержанные уговаривать оперов. - Ну, страсть, как с утра курить охота.

Коля не выдержал, подошёл к камере, протянул две сигареты.

- Две покойнику дают. – Сказал кто-то.

- Это если одному, а я на всех вам даю. – Ответил опер. – И не наглейте…

- А нам, начальничек. – Донёсся из соседней камеры охрипший голос Немочки.

 - Я сейчас вам покурю вот! – Строго проговорил внезапно вошедший Козловский. – Городилов, отойди от камеры быстро!

Коля послушно отошёл, задержанные замолчали.

Андрей расписался в журнале задержанных за Матвеева, вернул помдежу связку ключей.

        - Спасибо.

         - Кушай с булочкой. – Недовольно проворчал Козловский. – Вас, оперов, вообще, сюда нельзя пускать, Вы мне всех задержанных морально разлагаете. Они, между прочим, наказаны за бесчинства разные, а Вы им тут поблажки устраиваете…

        - Успокойся, Антон. Было бы кого разлагать тут. – Усмехнулся Краюшкин и посмотрел на своего временного напарника. – Пойдём работать, Коля.

                                  

***

 

- Ну, что, Борода? – Спросил Краюшкин задержанного, войдя в кабинет.

- Что? – Спокойно ответил вопросом на вопрос Матвеев.

- Ты не чтокай и глазки не округляй, дед, а колись давай уже. – Потребовал Городилов, но мягко как-то потребовал, зевнув даже.

- Матвеев, Вы же понимаете, что не сможете уйти отсюда, не рассказав о том, где спрятали Хрулёву. – Поддержал Краюшкин опера из «убойного».

Задержанный промолчал.

- Ну, что молчишь-то, дядя Вася?

- А чего говорить?

- Где Хрулёва? Что за друг твой на белой иномарке увёз её и куда?

- Не знаю. – Спокойно ответил дед.

- Вот упёртый. Ты ради чего упираешься?

- Не знаю ничего. – Настаивал на своём Матвеев.

- Жаль, что нельзя, как раньше. – Посетовал Андрей.

- А как? – Уточнил Городилов.

- А ночку не дать ему поспать, сейчас бы всё уже рассказал, и пытать не надо было бы, а то выдрыхся, как барин, и дальше упирается…

- А спать не давать – это не пытка? – Спросил возмущённо Матвеев.

- Нет. – Спокойно ответил Краюшкин. – Это необходимая мера борьбы с обнаглевшими преступниками.

- Так и раньше, поди, нельзя было. - Заметил Николай.

- Конечно, нельзя, но на это ни кто внимания не обращал, потому что результат был нужен, результат был главным. А потом прокуроры гнилые пошли.

- И после этого вы удивляетесь, за что вас люди не любят…

- Люди нас любят – Соврал опер. – А не любят нас нелюди, и одному такому нелюдю ты, дед, помогаешь уйти от наказания за содеянное…

- Вы понимаете, что помогаете преступнику? – Поддержал Городилов розыскника.

- Не знаю ничего.

- Дед, тебя начинать бить? – Спросил Андрей.

- С вас станется, только я всё равно ничего не знаю. – Ответил Василий Аркадьевич.

- Упёртый ты. Но ничего, есть у нас методы против такой упёртости.

 – Моего предшественника за такие вот методы посадили, как я слышал. – Сказал вдруг Коля.

-  Да, за такие, чего уж греха таить. – Подтвердил Андрей и добавил. – Только он вора серийного расколол этими методами, похищенное им изъял и вернул потерпевшим. Вор тот, кстати, получил больше, чем Петька наш, аж целых пять лет, и это при  рецидиве, а Петька всего-то три с половиной. Справедливость восторжествовала. Троекратное ура, товарищи.

- Ну, что, Василий Аркадьевич? – Спросил Городилов.

Ответом было молчание.

- Ты ради чего так упираешься, дедушка?

- Я тебе не дедушка, а Василий Аркадьевич, сопляк.

- Ладно, пускай пока ещё подумает, посидит, а я к Опонасенко на счёт Иванова, и посмотрю, не приехали ли там гаишники. – Сказал Краюшкин Городилову и вышел из кабинета.

- Дед, ты понимаешь, что с тебя не слезут, пока ты не отдашь Хрулёву? - Спросил Николай Матвеева, но тот промолчал, глядя в пол.

- Сейчас сюда привезут свидетелей, людей, которым ты говорил, что спрятал Хрулёву, они дадут показания под протокол, и ты пойдёшь по статье. Хрулёву и без твоей помощи найдут, просто чуть позже, когда ты уже сидеть будешь.

Борода опять ничего не ответил.

- Она – убийца! Очнись ты уже, дед! Мне жалко тебя!

В ответ молчание.

- Тебя реально бить что ли начать? Так жалко ведь. Ладно бы уркой законченным был…

- Бейте. – Ответил Матвеев и добавил. – Ничего другого всё равно не умеете. У моего отца тоже признание выбивали, пиная его, по полу катая.

- Ты надоел со своим отцом уже, дед! – Прикрикнул Николай. – Ты понимаешь, что другая ситуация сейчас?!

И вновь презренное молчание старика.

Вернулся Андрей, незаметно для задержанного, подмигнул своему напарнику

- Ладно, повёз я Иванова на автовокзал и заодно за этой бабкой Олей, хватит с этим партизаном возиться.

- Давай. Я с ним пока побуду.

- Понятное дело. Или ты думал, что я тебя с собой возьму, а его оставлю одного тут?

- Не умничай. И недолго там, а то у меня терпение, может, кончится, и я его расколю.

- Не тронь его. Ему и без этого сейчас тошно станет, опросим бабку Олю и всё, и никуда он не денется. Потом следователя вызовем и 316 ему обеспечена, до двух лет, чего ему в его возрасте хватит с лихвой. Дай ему, кстати, кодекс уголовный пока почитать.

- Да кодекс-то я ему дам, но только бабку Олю жалко, затаскают её теперь, как свидетеля. – Городилов принял игру Краюшкина.

- А что делать, если он упёртый такой?

- А, может, малолеток вчерашних ему предъявим.

- А как?

- Да, уговорим, поди, что бы они заяву написали на то, что он их домогался.

- Да, кто поверит-то?

- Неважно. У меня судья знакомый есть, договоримся.

- Да, жалко.

- И мне жалко. Только ему себя не жалко. Ему убийцу жалко, а себя нет, он Герой.

- И бабку Олю не жалко.- Добавил Андрей. – Ладно, поехал я.

- Стойте, товарищ лейтенант. – Вдруг заговорил Матвеев. – Не надо бабку Олю.

- Как это не надо? Ты же не хочешь Хрулёву выдавать.

- Выдам.

- А вот это уже интересно.

Дед немного помолчал, потом заговорил.

- С Толяном она.

- С каким опять Толяном?

- Да, тоже в столярке у нас работал.

- У неё мания что ли на Толянов?

- Не знаю. Когда её из милиции отпустили, она пришла ко мне, потом пошла в баню…

- Это ты уже говорил. – Перебил Андрей и добавил. – В какую баню, ты не знаешь, как я помню.

- Знаю. – Ответил Матвеев. – В душ.

- Ну и?

- Оттуда пришла уже с Толяном. Посидели, выпили, и они ушли.

- Куда ушли?

- Не знаю. К нему, наверное, он говорил, что с женой развёлся. Один живёт.

- А где он живёт? Фамилия его как?

- Не знаю.

- Опять не знаешь. Может, бабку Олю всё-таки?

- Как хотите. Я всё сказал. Если у вас нет сердца и совести, можете женщину мучить допросами своими.

 - Ух, ты, как ты, всё перевернул. Мы теперь виноваты будем.

Матвеев не ответил ничего. А, может, и правду говорит про этого нового Анатолия.

- Что ещё знаешь за Толяна этого? – Спросил Андрей.

- Тойота у него белая.

- Ну, госномер, как я понимаю, ты не знаешь.

- Не знаю, конечно. – Ответил дед и, помолчав, добавил. – Толян этот где-то на Советской живёт.

- Нам твоё где-то ни о чём. Если ты думаешь, что мы сейчас тебя отпустим, то ошибаешься. Пока информацию не проверим, будешь сидеть.

- Я больше ничего не знаю.

- Тогда бабку Олю везём сюда.

- Везите. Она Вам ничего нового не скажет. Я ей сказал, что спрятал Таньку, а где, не говорил. Вам вот говорю, так мало Вам. Вам всё на блюдечке подавай.

- А почему это ты спрятал? Ты же говоришь, что они с душа вместе пришли, посидели, выпили и ушли. Ты-то тут причём?

- Я Толяна этого просил, спрятать её, поэтому он её и увёз с собой, а так бы, если бы я не просил бы, переспал бы с ней там, в сторожке прямо,  и всё, и забыл бы.

- А ты бы где ночевал?

- А мне что? Там диван и кровать. Я на диване, к стенке отвернулся и всё, пусть они там делают, что хотят.

- Дед, да ты извращенец. – Шутливо присвистнул Городилов.

- Ещё и о Боге нам говорил тут, о морали какой-то, о чести. – Поддержал его Краюшкин.

- Над чем смеётесь? – Возмутился Борода.

- Над тобой, дед. Ты лучше скажи, кем этот Толян работал?

- Да, обычным плотником.

- Когда перестал работать?

- Ну, как с Хрулёвой уехал, так больше и не приезжал.

- Получается, месяц уже.

- Наверное. – Согласился дед. – Где-то так.

- Слушай, Борода, а чего это он на работу-то перестал ходить?

- А я почём знаю?

- Так, может, она его уже кокнула, и в бега куда-нибудь, а он гниёт в своей общаге лежит, зима, холодно. До весны вони никто и не почувствует, тем более в общаге, там всегда какой-нибудь гнилью воняет.

- Не знаю. – Ответил Матвеев и, подумав, добавил. – Вряд ли она его убила.

- Почему ты так думаешь? Она смотрю, любит Толянов резать. У неё реально мания на Толянов. Так что ей одним больше, одним меньше…

- Если бы убила, пришла бы ко мне. Некуда ей больше идти. А она не пришла.

- Так, может, он её убил, а теперь скрывается.

- Не знаю.

- Как найти его? На пилораме с кем-нибудь дружбу водил? Может его там по фамилии знать кто-то?

- Не знаю.

- А что ты знаешь?

Матвеев опять замолчал.

- Значит, Толян на Советскую её увёз? – Уточнил Николай.

- Не знаю, но сам он на Советской в общагах живёт, квартиру с женой бывшей разменял – Подтвердил дед.

- Всё у тебя? – Спросил Краюшкин.

- Всё. Дайте закурить, товарищ лейтенант.

- Не заработал. Мало информации.

- Ну и чёрт с Вами.

- Обиделся что ли? – Усмехнулся Андрей. – Пошли, обидчивый.

- Куда?

- В клетку.

 - Не отпустите, значит? – Уточнил Матвеев, выходя из кабинета.

- Нет, конечно. Пока Хрулёву не найдём, будешь сидеть.

- В заложники меня, значит. Сами не можете найти, а я страдай.

- А ты не страдай, ты про этого нового Анатолия больше вспоминай.

- Не знаю я ничего больше.

- Ну, ладно. – Наигранно развёл Андрей руками и переступил порог КАЗ. – Антон, принимай деда, а мне давай Иванова.

Козловский всё сделал, неторопливо и молча.

Выходя из КАЗ вместе с Ивановым, Краюшкин посмотрел на Матвеева и сказал ему

- Борода, ты не праведник, ты подлец, из-за тебя, кроме нас, ментов поганых, столько людей невинных сегодня пострадает.

- Почему? – Спросил дед, но Андрей ему не ответил.

 

***

 

Иванова – младшего он вновь оставил в коридоре на стульчике.

- Врёт дед, крутит. – Сказал он Городилову, вернувшись в кабинет.

- Почему?

- Не знаю, но чувствую, что врёт, только не пойму, на что он надеется. 

- Ну, то, что ты чувствуешь, к делу не пришьёшь.

- Слишком легко он сдался. Не верю я, что ему бабку Олю жалко. Она не сидела, а тех, кто не сидел, он не жалеет. Что-то другое тут.

- Что?

- Не знаю, но Хрулёву его друг на белой иномарке увёз не на Советскую, а куда-то, вообще, из города, только я виду специально не подал, что знаю об этом. И друг его, который увёз Таньку, работал на пилораме зимой ещё и каким-то начальником даже, а Толян, про которого Борода сейчас нам заливает, всего месяц не работает, да и работал-то плотником простым.

- А смысл ему наводить на человека, которого мы всё равно рано или поздно установим. Нам же только съездить на пилораму и всё…

- Вот этого я и не знаю.

- В любом случае, этого Толяна искать и сталкивать их лбами.

- Проблема во времени.

- Тогда чего сидим? Поехали. Поди, открылась уже столярка.

- Поехали. – Согласился Андрей.

Выйдя во двор отдела, патрульного автомобиля приданного экипажа областной ГИБДД не обнаружили. Краюшкин вернулся в дежурную часть

- Гаишники куда делись? – Спросил он у Мартынюка Сашки, нового оперативного дежурного.

- Уехали. – Спокойно ответил тот.

- Куда?

- Не знаю. Сказали, через час будут, пока ты там вопросы решаешь, они, как раз успеют.

- Хороши приданные силы. – Проворчал розыскник и вышел из здания райотдела.

- Слушай, Андрюха, а у меня есть мысль, почему Борода юлит туда – сюда. – Сказал Городилов, когда сели в его машину.

- Почему?

- А он её убил и закопал.

- Ну, ладно хоть не съел. – Улыбнулся Краюшкин.

- Да, я серьёзно.

- Вот сразу видно, что человек работает в убойном. Только профдеформация у тебя, Коля, рановато как-то началась…

- Да, я же серьёзно. – Повторил Городилов.

- Ну, а если серьёзно, то зачем ему её убивать?

- Да, мало ли… Она вон бешеная какая, кинулась с ножом на него тоже, да только в этот раз не повезло, одолел её противник. А потом, когда зарезал уже, что делать? Спрятать труп. Вот он и спрятал. Только совесть покоя не даёт, он давай бухать, да по пьянке и проболтался. А теперь, когда мы знаем, что он при делах, начинает выкручиваться, только как это сделать, не знает, вот и сочиняет про всяких Толянов.

- Хорошая версия. – Согласился розыскник. – Но сначала мы должны проверить то, что он нам сказал и либо опровергнуть, либо подтвердить.

- Мог бы и не говорить…

- А почему ты не допускаешь, что Борода по пьянке просто понтанулся перед девками, а на самом деле, вообще, к укрывательству Хрулёвой ни коим боком?

- Ты думаешь?

- Ну, а почему нет?

- Так, а чего он сейчас тогда понтуется? Ну, и сказал бы сразу, так, мол, и так, граждане менты, а только я девкам соврал, что бы покрасоваться, какой я крутой мэн.

- Ты думаешь, не может быть такого?

- В его возрасте вряд ли. Он же не юнец пятнадцатилетний. Не, он им сказал так, как и есть на самом деле, а теперь его за зад взяли, и он вертеться начал… Я думаю, он её убил…

- Блин, про Иванова опять забыл. Его же на автовокзал отвезти надо, а он там остался опять.

- Да, ладно тебе. Сейчас утро уже. Вернёмся в отдел, дашь ему денег, и пусть сам едет. Что он не знает, где автовокзал что ли?

- Да, знает, конечно, но неудобно как-то…

- Неудобно спать на потолке. И, вообще, меня твои угрызения совести начинают волновать не на шутку… Ты мент или где?

- Не смешно.

- Если не смешно, то печально.

 

***

 

Работа на пилораме шла полным ходом: мужики сновали туда – сюда, визжали пилы, настойчиво стучали топоры, отсекая особо упёртые сучья, плакали распиленные на доски деревья, приятно пахло свежей стружкой, смолой.

Краюшкин вышел из машины.

- Бригадира позови. – Попросил он первого встречного, рабочего лет сорока на вид в новеньком армейском бушлате и в старенькой ушанке, надвинутой на лоб, который сидел в стороне от шума, устроив себе перекур.

- Так, нет его.

- А скоро будет?

- А хрен его теперь знает. – Развёл мужик руками в трёхпалых варежках.

- В смысле, теперь?

- Так менты его арестовали за что-то.

- Когда? – Спросил подошедший к ним Городилов.  Говорить, что сами они с Андреем тоже из ментов будут, Коля не стал, ибо с такими представлениями в оперативной работе лучше не торопиться, это всегда успеется.

- Да, ночью приехали и замели по беспределу.

- А у него фамилия не Матвеев ли?

- Ну, Матвеев, вроде. Не знаю я. – Усомнился мужик и добавил. – Мы его промеж собой Бородой тут зовём, мировой дед.

- А за что же деда этого мирового менты-то взяли?

- Хрен их знает. Говорят, девчонок маленьких каких-то похитил, держал в подполе и насиловал.

- Кто говорит?

- Да, все.

- Ну, а за него теперь кто тут?

- А ни кого. Тут хозяин обычно главным, а дед за него, а теперь ни того, ни другого.

- Ну, а вам кто сегодня говорил, кому что делать?

- А, так это Сашка - Узбек приезжал, дружбан хозяина нашего.

- Это тот, что на белой Тойоте гоняет? – Уточнил Андрей, вспомнив про какого-то старого друга хозяина пилорамы, который на белой иномарке ездит, и который и увёз Хрулёву, если верить словам детдомовской девчонки.

- Не, Сашка на «Ауди», а на «Тойоте» Толян гонял, только у него права забрали, больше не гоняет.

- Толян – это плотник? – Вновь уточнил Краюшкин.

- Ну. – Подтвердил мужик.

- Ну, позови Узбека этого тогда.

- Уехал он.

- А Толян здесь?

- Не, выгнал его хозяин за пьянки.

- Давно?

- Да, с месяц, поди, будет уже. – С сомнением ответил мужик.

- Ну, а хозяин или Узбек когда будут?

- Да, хрен их знает. - Пожал плечами мужик. – Они начальство, перед нами не отчитываются, платят за работу и ладно, нам больше не надо.

- А как у Толяна фамилия?

- Не знаю. Мне с ним в ЗАГС не идти, без нужды мне его фамилия. – Опять пожал плечами рабочий и уже очень внимательно посмотрел на собеседников. – А вы сами-то кто такие?

- А тебе зачем знать?

- Да, так. – Мужик выкинул окурок в сугроб, встал. – Дознаётесь чего-то всё, а зачем?

- Ну, старший-то есть кто здесь сейчас?

- Не… Не знаю… - И рабочий пошёл прочь.

- Да, ты не спеши, дядя. – Остановил его Городилов, взяв за локоть.

- Чего? – В глазах мужика одновременно промелькнули страх и возмущение. Страх перед незнакомыми. Возмущение, что его пытаются удержать.

- Не спеши, говорю, дядя. – Повторил Коля. – Базар есть.

- Пусти, а то ща как двину по зубам. – Пригрозил мужик.

- Рискни. – Пригрозил в ответ Краюшкин.

- Чё ты вцепился? Пусти, говорю. – Повторил рабочий своё требование, но «двинуть по зубам» всё-таки не рискнул.

- А ты не поворачивайся задницей к людям, если люди с тобой разговаривают. – Сказал Краюшкин.

- Сейчас мужиков покличу, тогда поговорим. – Пригрозил рабочий и крикнул в сторону пилорамы. – Мужики! Эй! Тут шпана какая-то наезжает! Эй!

Из-за шума его вряд ли услышали, но двое рабочих, уже заметив что-то неладное, двинулись всё-таки в сторону Краюшкина с Городиловым, и у одного в руке топор был.

- Наезжает трактор, а я с тобой говорю просто. Чего ты панику поднимаешь? – Спросил Андрей, показывая своё служебное удостоверение. – Из милиции мы.

- Сразу надо говорить было. – Рабочий внимательно рассмотрел удостоверение.

- Сразу ты ничего нам не сказал бы.

- Так, я и так ничего не сказал.

- Сказал уже. – Заверил его Городилов. – И ещё сейчас скажешь.

- Не знаю я ничего.

- Знаешь, дядя, знаешь. – Вновь заверил его Городилов.

- Во, влип, блин. – Ругнулся на себя рабочий. – Простота деревенская.

- Чего у тебя тут, Генка? – Спросил один из подошедших мужиков и посмотрел на оперов. – Вы кто такие?

- Всё в порядке. Из милиции мы. – На этот раз своё удостоверение показал Городилов.

- Точно? – Спросил тот, что был с топором.

- Точнее не бывает. Удостоверение же показываю.

- Сейчас ксиву какую угодно можно нарисовать. – Усомнился второй, закуривая, и не проявляя никакого интереса к удостоверению Городилова.

- Ну, позвони на 02, спроси, есть ли такие сотрудники, как мы, и где сейчас находятся. – Предложил Андрей.

- Надо больно в ментовку лишний раз звонить, затаскают потом. – Отмахнулся мужик.

-  За что? – Спросил Андрей, улыбаясь тому, как граждане с милицией, вообще, ни коим образом не желают связываться, пока самим лично ничего не угрожает. А что до знакомого, так то проблемы знакомого. С лестничной площадки жертва какого-нибудь злоумышленника будет о помощи просить, во весь голос истошно орать, так никто к двери не подойдёт, что бы поинтересоваться хоть происходящим, не говоря уже о том, что бы милицию вызвать. Наша хата с краю, а то затаскают потом. Такова мораль.

За что затаскают мужика, если он на 02 позвонит, мужик этот так и не ответил, но сам задал вопрос.

- Борода, правда, что ли девчонок похищал и насиловал?

- Какой Борода? – Наигранно спросил Андрей.

- Ну, бригадир наш.

- А тебе кто такое сказал?

- Да, все говорят.

- Правда. – Ответил Городилов. – Одну убил даже, задушил и расчленил.

- Охренеть! – Присвистнул тот, что был с топором, после некоторого недоумённого молчания, вызванного маленьким шоком от услышанного.

- Сами охреневаем. Сколько работаю, а такого не видел ещё. – Убедил Городилов рабочих в том, что не лжёт им.

Опять молчание.

- Вы, мужички, вообще, знаете что по этой теме? Про Бороду что сказать можете?

- Не, не знаем. Мы утром пришли, смену отпахали, ушли домой. Не знаем мы ни чего. – Перебивая друг друга, быстро заговорили рабочие.

- Ему, есть информация, какой-то плотник тут помогал на «Тойоте» белой. – Закинул Городилов ещё раз наживку. – Кто такой?

- Не, не знаем. – Ответил один из мужиков.

- Толян что ли… - Раздумывая, проговорил второй, но посмотрев на своего товарища, замолчал.

- А что это за Толян? Как фамилия его? Откуда он? Чем занимается? – Попытался Николай не упустить рыбку, но не смог.

- Да, ну Толян и Толян, а большего и не знаем за него. -  Сказал тот, что был с топором.

- Так плотником-то не здесь он был?

- Здесь, но недолго…

- А где найти его, точно не знаете?

- Не – не, не знаем… Не знаем…

- Ну, тогда идите работайте. – Великодушно разрешил Коля, еле сдерживая улыбку.

- Ага. – Облегчённо согласились мужики и пошли прочь.

Гена тоже пошёл следом за коллегами, но Краюшкин его остановил, взяв опять за локоть.

- Чего?

- А к тебе разговор, Гена.

- Не знаю я ни чего.

- Знаешь. Пойдём в машину к нам.

- А его за что? – Спросил тот, что был с топором.

- Надо так. – Серьёзно заверил Городилов. – Тайны следствия.

- А-а-а… - Понятливо протянул рабочий.

- Да, пойдём уже. – Поторопил его напарник. – Не лезь, затаскают а то…

- Ты из какой деревни, Гена. – Спросил Андрей, открывая заднюю дверцу машины.

- Почему это вы решили, что я из деревни?

- Так ты сам сказал.

- Не говорил я.

- Говорил, Гена, говорил, просто забыл уже, точнее не обратил внимания на свои же слова, а слово-то, оно не воробей, как люди говорят.

- Вот простота деревенская. – Посетовал мужик на себя и с опаской спросил. -  А в машину зачем?

- В отдел поедем, поговорим там по душам. – Спокойно и уверенно ответил Краюшкин.

- А обязательно в отдел?

- Боишься что ли?

- Нет. Просто не хочу, не в кабак же зовёте.

- А у тебя есть вариант нашей беседы не в стенах отдела милиции?

- Ну, не знаю… - Неопределённо пожал плечами Гена.

- Из какой деревни-то спрашиваю?

- Зачем вам?

- Н-да, Геннадий, вариантов нет. Садись в машину.

- Да, подождите вы. Чего в машину-то сразу? Спрашивайте тут, отвечу.

- Ты даже не можешь ответить, из какой деревни?

- Да, ну из Макунино я. И что?

- Ничего. – Спокойно ответил Андрей. – Я тоже из деревни. Ты здесь-то чего?

- Известно чего. Работы нет в деревне, вот езжу сюда.

- В Макунино была же пилорама.

- Закрылась давно.

- Понятно.

- И давно здесь робишь?

- Да, с весны, перед пасхой устроился.

-  А у тебя фамилия как, Гена?

- Свиридов.

- А Петро Свиридов тебе кто?

- Брат младший. Знаете что ли?

- Знаю.

- Извините, а фамилию Вашу можно узнать?

- Фамилия моя Краюшкин.

- Не наш вроде, а Петро тогда откуда знаете?

- Работа моя такая, Гена. Я издалека, ты о моей деревне и не слышал, но здесь уже свой, потому что давно. В моей деревне тоже, знаешь ли, работы нет.

- А её, вообще, нигде нет. – Досадливо махнул рукой Гена. – Загубили деревню правители наши, по телеку трепятся, как хорошо в деревне, сельское хозяйство поднимать надо, а на деле загубили…

- Ты погоди, про правителей наших разорятся. – Перебил мужика Андрей и, внимательно глядя на его простое круглое мужицкое лицо, спросил. – Разговор-то будет?

Мужик не ответил.

- Или в отдел всё-таки, Гена? Ты не смотри, что я парень свой, деревенский, с другого-то боку я всё равно мент.

- Да, спрашивайте уже. – Согласился Свиридов, ещё несколько секунд помолчав.

- Фамилия Толи – плотника, на Тойоте который ездил?

- Шахов его фамилия.

- Точно?

- Да.

- Откуда знаешь, что точно?

- Так вместе же работали, ни одну сигарету выкурили вместе, ни один стакан выпили.

- Ну, я знавал людей, которые пили, курили вместе и даже занимались любовью, не зная не то, что фамилий друг друга, но и имён.

- Да, точно говорю. Его здесь все Шах звали. Я его спросил как-то по пьянке, почему, Шах, он свои права показал, там написано Шахов Анатолий Александрович.

- А за что выгнали его?

- Да, он с женой как развёлся, так забухал страшно, пьяным за рулём ездил, попался ГАИшникам, его прав лишили, на работу ходить перестал, вообще, а тут за зарплатой как-то нарисовался, ну хозяин его и попёр в шею отсюда.

- Когда видел последний раз его?

- Ну, когда хозяин его выгонял, в конце ноября. – Ответил Свиридов и, подумав, добавил. - Числа тридцатого, у нас получка в двадцатых числах, ближе к тридцатому, а он позже пришёл на несколько дней. С бодуна дикого был.

- Так, а он после развода с женой, бабой-то обзавёлся какой?

- Не знаю. Я с ним после этого мало общался.

- Ну, а про Таньку что знаешь?

- Какую?

- Которая жила здесь.

- Это с плюгавым этим что ли? Толя тоже, кажись?

- Ну, да.

- А что про неё знать? Шалава.

- Почему?

- Нормальную бабу будут толпой разве?

- Что толпой? – Не понял Городилов.

- Ну, что – что? То  самое…

- Ты про секс?

- Ну, да.

- И ты её?

- И я.

- С ума сойти.

- Да, по пьянке было. Толян нам её предложил.

- Какой? Плюгавый этот что ли?

- Да, ну. – Гена усмехнулся. - Этот дурачок спал, да и не дал бы он её, он её любит.

- А который?

- Кого она зарезала потом. Вот он и предложил её нам.

- И она согласилась?

- Ей наливали, её кормили, как бы она не согласилась. Толян сначала сам её, а потом мы уже, а потом опять Толян, а потом она зарезала его.

- После той пьянки что ли?

- Ну, да. – Согласился Свиридов. – Октябрьская получка, как раз, была, Обмывали, значит.

- А вы все где были, когда она его резала?

- Так по домам разъехались, а Толян остался, хотел ещё разок её, ну, а чего  у них там получилось, не знаю уже. Утром приехали на работу, а тут такое. Милицию-то мы же вызывали и её держали, пока ваши не приехали. Она ещё всё плюгавого этого своего под монастырь подвести хотела, мол, это он Толяна, а у того истерика как раз. Орёт, плачет, сказать толком ничего не может. Да, не он это, сразу всем понятно было.

- А Борода где был?

- Когда милиция приехала, здесь был.

- А когда она убивала Толяна этого?

- Не знаю. – Пожал Гена плечами. – Нас-то не было же.

- Ну, а когда вы её толпой тут окучивали?

- Здесь был.

- И он её?

- Да, не… - Искренне улыбнулся Свиридов. – Куда ему в его-то годы.

- Смотрел что ли?

- Не… Он в каморке был, смотрел, что бы этот плюгавый не проснулся….

Молчали долго. Курили. Андрей опять стрельнул сигарету у напарника.

- Боголюбец хренов, прости, Господи. – Зло сказал Николай, сплюнув на землю через зубы. – Праведник, мать его ети…

- А Шахов тоже её тогда?

- Нет. Его не было, как раз. Он с женой разводился, отпрашивался, потом за получкой заехал, а пить с нами не остался.

- Ну, а он Таньку знал?

- Конечно, знал. Он же с ней стал жить потом, когда освободили её.

- Сам видел?

- Ну, один раз видел, как они в душ вместе ходили.

- А потом?

- Потом не видел. Борода говорил, что живут они. Его, Шаха-то, как уволил хозяин, так и она здесь перестала появляться.

- Ты же говорил, что не по курсу, обзавёлся он бабой после развода или нет. – Напомнил Андрей рабочему.

- Так я и не знаю. – Пожал плечами Гена. – Говорю же, Борода говорил, а, правда или нет, так то я не знаю, сам-то я  один раз их вместе видел.

- Ясно.

- А Узбек-то кто такой здесь? – Спросил Городилов.

- Да, он друг хозяина нашего, они вместе тут начинали, а потом он в какой-то деревне организовал фермерское хозяйство, там постоянно находится.

- Он реально узбек что ли?

- Да, хрен его знает, но то, что не русский, это так, из Азии откуда-то.

- А почему Сашка тогда?

- Не знаю. – Пожал плечами Свиридов. – Так все зовут, а почему, этого не знаю. Может, правда, Александром зовут, по паспорту, а, может, для удобства просто обзывают так все. Я в Казахстане служил, у них там имена такие, что язык сломаешь, пока выговоришь.

- Понятно. – Усмехнулся Андрей. – Ну, а фамилия его, Узбека этого?

- Не знаю.

- А если в отдел всё-таки, Гена?

- Да, ну, не знаю я. Правда, не знаю. Сашкой зовут, а фамилии не знаю. На «Ауди» ездит, так богатый, поди. Найдёте. 

- А сегодня чего приезжал?

- Ну, хозяину позвонили, сказали, что Бороду арестовали, спросили, что, мол, делать нам, он и сказал, что бы его ждали, только сам, в оконцовке, не приехал, а Узбек приехал, попросил он Узбека, значит, приехать, фронт работы нам определить, а сам вечером, наверное, приедет, проверять, что наработали тут за день.

- Во сколько?

- Не знаю. – Опять пожал плечами Свиридов. – Мы в восемь часов заканчиваем обычно.

- Номер телефона хозяина?

- Не знаю.

- А кто знает? Кто звонил ему?

- Венька Лавренов.

-  Где он сейчас?

- Отпросился у Узбека. Он потому и звонил, потому что ему отпроситься надо было.

- Кто ещё знает телефон хозяина?

- Не знаю.

- Гена, ты что-то ничего не знаешь. – Строго подытожил Городилов.

- Ну, правда, не знаю, мужики. Моё дело маленькое.

- Мужики на пилораме вот работают, а с тобой офицеры милиции разговаривают, так что ты не забывайся.

- Извините.

- Ладно, иди делай своё маленькое дело, Гена, и ни кому, о чём мы тут тебя спрашивали.

Свиридов облегчённо вздохнул и направился к пилораме.

- Стой, Гена. – Окликнул его Андрей. – А Шахов знает, что вы Таньку тут толпой.

- Лично я ему не говорил, но, вроде, знает.

- Откуда?

- Не знаю.

- И что? Стал жить с ней после этого?

- А чего ему с пьяных-то глаз? Он её для этого и брал, безотказная потому что…

- Ладно, ступай, Геннадий, и ни гу-гу там…

 

***

 

Узнать адрес Шахова труда не составило и потому оперы уже через десять минут были у пятидесятого дома по улице Советской, в двести шестой комнате которого теперь тот и обитал.

- Не хочу я что-то идти туда? – Сказал вдруг Городилов.

- Чего это? – Не понял его розыскник.

- Противно.

- Не понял.

- Чего ты не понял, Андрей? Противно мне от всей этой грязи, понимаешь? Они же не люди, они животные.

- Кто?

- Все. Хрулёва эта, Толяны эти, Борода, Гена тоже. Противно мне. Я каждый раз прикасаюсь к грязи человеческих отношений, и мне кажется, что за два года службы я в этой грязи так испачкался, что не отмоюсь уже никогда. Я сам себе боюсь противным стать, родным своим. Понимаешь?

- Не понимаю. – Искренне ответил Андрей.

- То есть, ты нормально относишься к тому, о чём нам сегодня рассказал этот Гена? Как толпой, пьяные, одну.

- Нет, я к этому отношусь отрицательно, но я к этому привык.

- А я нет.

- Так тебе рано, Коля. Привыкнешь ещё. Если бы не было этой грязи, не было бы преступлений, и у нас тогда не было бы работы.

- Философ ты, как я погляжу. – Городилов закурил. – А вчера плакал, что устал, что не можешь так больше.

- Я не о том плакал, Коля. А о том, что нам с этой грязью не дают бороться, как следует.

- А ты хочешь с ней бороться?

- Хочу. А ты?

- Не знаю. – Честно ответил опер из «убойного». – У меня в голове не укладывается, как родной брат может убить родного брата. Просто взять и отрубить ему голову за лишний стакан водки. А потом закопать его в собственном же огороде. А в соседней комнате мать была, всё слышала, всё понимала, а потом замывала кровь на полу. Родная мать. Как это возможно? Как?

- Ну, про братьев родных в Библии ещё написано было, про Каина и Авеля. Забыл?

- Не забыл. Но всё равно не понимаю. Ведь братья же родные, выросли вместе.

- В общем, Николай, помочь я тебе не могу ни чем сейчас. Ты сам должен переболеть это. Сможешь, будешь опером.

- А я не знаю, хочу ли я быть опером.

- Это нормально, ты просто начинаешь осознавать, что романтики нет в жизни, тем более в жизни оперской. Только как-то долго до тебя это доходило, за два года ни одно преступление раскрыл ведь.

- Терпел, ждал. Что вот – вот, ещё чуть – чуть, и переломлюсь, но не переломился. – Ответил Городилов и спросил. - И что мне теперь делать? С этим вот осознанием?

- Ты сейчас можешь уехать отсюда, куда глаза глядят. А потом придти и написать рапорт на увольнение по собственному желанию.

-  А ты?

- Что я?

- Надо же адрес проверять, Толю этого колоть сейчас, деда тоже колоть, Хрулёву ловить. Как ты один? Мы же вместе.

- А тебе это надо?

- Не знаю.

- Вот я и говорю тебе, уезжай отсюда.

- Ты один в адрес пойдёшь что ли?

- Для тебя это имеет какое-то значение?

- Да.

- Хорошо, я не пойду. Начальству скажу, что ни кого не было в адресе.

- Но ведь надо же Хрулёву поймать. Она же ещё кого-нибудь зарежет.

- А тебе-то что? Тебе же противно?

- Зачем ты так, Андрей?

- Затем, что я хочу пойти в адрес с тем, в ком уверен буду. А в том, кому противно, я не уверен. В общем, решай. Сейчас решай, Коля. Если боишься, что я парням расскажу, то не бойся, о нашем разговоре ни кто не узнает.

- Я не боюсь.

- Тогда решай. А я пока до банкомата добегу на углу, вон, денег сниму наконец-то, а то должен уже всем, как земля колхозам.

 

***

 

В банкомате ни кого не было и очереди к нему не было, как это бывает обычно. Но обычно так бывает только потому, что все нормальные люди сразу, как только узнают, что зарплату перечислили, бегут к банкоматам и снимают свои кровные со своих зарплатных банковских карточек. Не такие уж и большие зарплаты у жителей города, что бы на потом откладывать сладкий миг ощущения очередной пачки хрустящих новеньких купюр в своих руках. К моменту очередной зарплаты, у большей части населения от прежней зарплаты в кошельках остаётся пшик и ещё рублей пятьдесят на всякий случай, на проезд в маршрутке да на булку хлеба, не до жиру уж.

 Нормальным человеком был и опер Краюшкин, зарплату он всегда старался снимать вовремя, и что такое очереди у банкомата в «день чекиста», знал хорошо – милиция на некоторое время, измеряемое часом, а то и двумя перестаёт работать совсем, ибо все в очереди, и только дежурная следственно-оперативная группа создаёт вид бурной деятельности: куда-то выезжают, кого-то опрашивают, что-то пишут, даже место происшествия осматривают, поквартирные обходы делают, а иначе, зачем они нужны, но всё равно все мысли этих нечастных в такие дни об одном – зарплату дали, успеть бы снять, а то в банкомате ничего не останется и придётся через половину города потом бежать, до другого банкомата. Андрей был нормальным человеком, но в этот раз сразу снять зарплату не смог – операция «Розыск».

К тому же праздники близятся, а это, значит, что в эти дни мало что и мало кто будет работать, как положено, а то и, вообще, работать не будет. В канун прошлого Нового Года Краюшкин не стал снимать всю зарплату, а потом, с первого по третье января все банкоматы города просто не работали, одновременно вышли из строя, все, и наладить их было не кому. Пришлось занимать денег, а четвёртого числа бегать отдавать. Ситуация неприятная всегда, и ещё более неприятная, что Новый Год с долгов пришлось начинать.

Но теперь он деньги все снял. Приятно хрустят. Очень приятно. Восемнадцать тысяч рублей. Мало ли? Много ли? Кому как. Да – да, не в деньгах счастье, но и без них жить невозможно, если не совсем юродивый. Мало денег – плохо, много – тоже плохо. Должна быть мера. Во всём и всегда должна быть мера. Месячной денежной мерой лейтенанта милиции Краюшкина была сумма в восемнадцать тысяч рублей, и ему вроде хватало, при условии, что продуктами родители из  деревни помогали. Семь тысяч за аренду комнаты в общежитии, и это ещё по-божески, люди и за большие суммы снимают такие же клетушки. Андрею повезло, хозяин комнаты – коллегой оказался, старшиной милиции из вневедомственной охраны, договорились по-свойски, через начальство, а иначе не уступал, и его понять можно, ему тоже как-то выживать надо, но и Андрею с семьёй надо, тоже понять можно. Договорились.

А ещё надо сдать денежек на День Рождения кого-нибудь из коллег, да и на празднование Нового Года в коллективе – это свято. Около тысячи. Хотя, почему около? Тысяча и выйдет. Затем подарки жене и дочери, и родителям. Тоже тысячи две. Хотя, жене можно и не покупать, но с другой-то стороны, жена же пока ещё, как же без подарка-то можно. Нельзя. Ёлку домой надо обязательно, живую. Андрей был уверен, что бы Новый год встретить по-настоящему, что бы он, действительно, пришёл в дом и прошёл потом более – менее удачно, нужна именно живая ёлка. А если искусственная – то и Новый Год искусственный, можете, господа и граждане, его хоть в июле встречать. Искусственной ёлки в самый любимый свой праздник Краюшкин не признавал, как и искусственных цветов, к примеру, потому что их на кладбище, к могилкам кладут в Родительский день, но ни как не на праздничный стол. В общем, ёлку надо, да и на стол новогодний накрыть надо – вдруг, действительно, придётся дома встречать, не получится уехать в деревню к маме. Сейчас начальство отпустило, а через пять минут запретит, скажет, что по оперативной информации именно в новогоднюю ночь ожидается какое-нибудь злодейство и гарнизон милиции города должен быть готов к этому, весь личный состав, выезды за пределы города запретить. Да, и жена, если всё-таки не согласится ехать в деревню, он один не поедет. Новый год – праздник семейный, и они с женой пока ещё семья. А если и получится уехать из города на праздники, то нельзя же допустить, что бы по возвращении обратно в холодильнике мышь повесилась. Как не крути, а тратиться придётся. А ещё нужно отложить на обеды себе на месяц, да и на непредвиденные служебные расходы: купить бумагу и прочие канцелярские мелочи, заправить краской принтер. А если служебный старенький компьютер сломается вдруг, как всегда, его же в сервисный центр на ремонт сдавать нужно будет обязательно, а у Государства денег на это нет, как, впрочем, ни на что и ни на кого нет, кроме как на депутатов Госдумы, их семьи и их обслугу.

Ну, и, конечно же, надо будет купить лотерейные билеты МВД РФ и внести очередной взнос в спортивное общество всё того же МВД РФ «Динамо». Это ещё рублей пятьсот. Спорт Краюшкин уважал, хотя сам ничем спортивным не занимался. С одной стороны было лень, даже очень лень, а с другой - работы хватало всегда и без того, не до спортзалов ему было, и в подтверждение этому он даже как-то от двух своих коллег, которые в отличие от него спортом занимаются и довольно-таки серьёзно занимаются, слышал, как их однажды в спортзале застал начальник и, будучи не в добром расположении духа, сделал серьёзное замечание спортсменам, мол, ещё раз их в спортзале увидит, оба получат по выговору, потому что получается, если у них есть свободное время на занятие спортом, то у них нет дел, и это притом, что дел должно быть невпроворот, так как кривая преступности неуклонно ползёт вверх. Вот тебе и спорт. Некогда спортом заниматься. Да и не охота. Иной раз бывало, что, вообще, ничего не охота, а только спать, спать, спать и при этом до полночи уснуть не можешь, мысли всякие в голову почему-то именно ночью лезут. И в спортзале Краюшкин последний раз был около пяти месяцев тому назад, а до того ещё около пяти месяцев назад, на зачётах, где удовлетворительные оценки ставили уже за то, что пришёл, ну а уж если нормативы сдал  хотя бы на троечку, то оценки были хорошими и даже отличными. Вообще, в их райотделе, как и в других райотделах, как и в городском управлении, как и в главке, всегда был график посещения спортзала и не только для сдачи зачётов. Каждый понедельник, начиная с обеда. Но работать по преступлениям каждый понедельник только до обеда – роскошь для блюстителя правопорядка непозволительная, а по сему, ни кто каждый понедельник, да ещё сразу после обеда, в спортзал и не ходил, даже если очень хотел, потому что у начальства сразу возникал вполне законный вопрос: «А что у Вас, товарищ лейтенант, по такому-то делу? Каковы результаты?» А результаты были печальные, и бывало, что ну очень – очень печальные. «И при таких вот результатах своей работы Вы в спортзал собрались! Наивный! Идите-ка работать! К вечеру доложить о положительных результатах!» Вот тебе и спортивный режим. И всё-таки спорт Андрей уважал, прекрасно понимал, что спорт – это нужно, это правильно, и спортивным ребятам даже немного всегда завидовал, а к себе относился с каким-то небольшим негодованием – увалень. И именно из-за уважения к спорту, спортсменам и, в частности к спортивному обществу «Динамо», взносы платил регулярно и без возражений.

Совершенно иная ситуация складывалась по отношению к лотерейным билетам МВД РФ. Краюшкин был более чем уверен, что это обыкновенное мошенничество. Пользы от этого ни ему, ни обществу, ни самой системе МВД РФ не было, нет, и не будет. И не только он один был в этом уверен. Абсолютное большинство сотрудников милиции, во всяком случае, уж точно ОВД по Залесскому району города Таёжный были категорически против покупки этих лотерейных билетов и избегали её всевозможными методами, но, как правило, недолго, потому что в конечном итоге, начальники, с которых тоже требуют, собирали своих подчинённых у себя в кабинетах и не выпускали их оттуда до тех пор, пока те у них билеты не купят. При этом руководство и слышать не хотело о том, что некогда тут устраивать купи-продай, а нужно работать, потому что уровень преступности в очередной раз за день скакнул высоко вверх. Некогда работать, лотерейные билеты надо покупать. И покупали, и не по одному ведь, а по три да по четыре, и каждый стоимостью по сто рублей. Значит, на спорт сто рублей, а на лотерею, то есть на русский авось, четыреста. Умом Россию не понять и российскую милицию тоже. И в Россию, и в её милицию можно только верить. А ещё говорят, что колхоз – дело добровольное, хочешь – иди, не хочешь – расстреляем. Покупали билетики лотерейные, покупают и покупать будут даже на последние копейки, семья с голоду пусть пухнет, но билет лотерейный, если ты порядочный мент, купить обязан. Даже в телесериале «Убойная сила» показывали такую же трагикомичную ситуацию. Не так давно розыскник от одного знакомого железнодорожника узнал, что и работники РЖД принудительно покупают лотерейки, не МВД РФ, конечно, а своего ведомства. Андрей почему-то не удивился этой новости.

Розыскник ещё раз пересчитал новенькие купюры. Семье на месяц остаётся неполных шесть тысяч. Мало всё-таки. Грустно. Одно радует, после праздников могут перечислить тринадцатую зарплату и квартальную премию. А могут и не перечислить. И остаётся только вздыхать.

Он убрал свою зарплату во внутренний карман куртки, предварительно вытащив из пачки две сотенных купюры, чтобы купить сигарет и на обед парочку каких-нибудь бутербродиков, и вышел из банкомата. Мороз. Хорошо. Но могло бы быть и лучше.

Андрей оглянулся по сторонам, нашёл взглядом магазин и пошёл к нему, через дорогу, правда, дорогу перейти не мог довольно-таки долго, даже по пешеходному переходу, автолюбители и автопрофессионалы пропускать пешеходов ни как не хотели – канун Нового Года, все торопятся, все спешат, пешеходам не до водителей, водителям не до пешеходов. У всех мысли только о самых близких, о семье, купить то, купить это, незнакомцы никого не волнуют, радоваться им и поздравлять их все будут уже в саму волшебную ночь, а пока извините. В Новогоднюю ночь все друг друга любят, очень любят, но до этой ночи ещё неделя почти, и пока не до любви.

Краюшкин, устав ждать, решительно сделал несколько шагов по переходу, с опаской всё же оглядываясь на мчащиеся автомобили, и один из водителей всё-таки притормозил, за ним второй. Так, теперь бегом, пока они не передумали. Он, обернувшись, увидел, как за ним быстро переходят дорогу ещё несколько человек, так же опасливо озираясь на притормозившие автомобили. Получается, Краюшкин - первопроходец. Смешно. Но опасность позади, дорогу перешли благополучно, хотя один из водителей толи от шалости, то ли, действительно, от нетерпения, стал настойчиво сигналить, и в его адрес кто-то из пешеходов громко заругался, забыв при этом совсем слова литературные, допустимые обществом в беседах.

В магазине тепло, но очереди, каких, наверное, и при советском застое не было. Пришлось идти в ближайший ларёк. Кое-как сигарет купил всё-таки. Две пачки, одну себе, другую Городилову, а то весь прошлый день у него стрелял, а долг платежом красен. Он обернулся, посмотрел через дорогу, увидел, что машина Николая стоит на прежнем месте, там, где из неё вышел Андрей. Розыскник улыбнулся тому, что Коля Городилов, молодой опер из «убойного», всё-таки свой парень, к нему можно смело поворачиваться спиной и даже в бане. Андрей облегчённо вздохнул и закурил. Хорошо. Теперь в обратный путь, не менее опасный, потому что вновь через пешеходный переход.

 

***

 

Он ничего не стал говорить своему напарнику, сев в его машину, ни о чём не стал его спрашивать. Незачем. Всё понятно без слов. Хотел бы уехать – уехал бы, и ни какие моральные принципы не остановили бы. Но он остался. Несколько минут, молча, сидели и смотрели через лобовое стекло на проходящих мимо машины граждан. Иногда бывает очень интересно и полезно понаблюдать за гражданами, за их поведением, послушать, о чём говорят. Начинаешь понимать, ощущать что-то важное в жизни, какой-то смыл этой жизни. Но сейчас они смотрели на людей без какого-либо интереса, просто смотрели.

  Николай достал из кармана своей дублёнки пачку сигарет, раскрыл её, но, увидев, что она пустая, смял и хотел выкинуть в ветровое окно, затем передумал и положил её в автомобильную пепельницу. Всё это он сделал молча. Вздохнул.

Краюшкин, тоже не произнося ни слова, достал из кармана своей куртки целую, запечатанную пачку сигарет, одну из двух купленных им в ларьке, протянул её напарнику.

- Что это?

- Ты первый раз в жизни видишь сигареты? – Улыбнулся Андрей. – А я почему-то думал, что ты курящий.

- Я курящий, и не угощают так, как это делаешь ты. – Недовольно пробурчал Городилов.

- Как?

- Открой хоть пачку.

- Так это твоя пачка, ты и открывай.

- Чего вдруг это моя пачка?

- Я тебе должен, весь день вчера у тебя стрелял, да и сегодня с утра.

- Ничего ты мне не должен, я сам могу себе купить. Или ты думаешь, что я за столбик никотина удавлюсь?

- Ничего я не думаю, но по долгам платить привык.

- Да иди ты, знаешь куда, со своими долгами.

- То есть, не будешь брать? – Уточнил розыскник.

Николай промолчал, давая понять, что его поняли правильно.

- Ну, ладно. – Краюшкин открыл пачку, положил её на панель у коробки передач. – Закуривай, угощаю, но лежать она будет здесь, не для того я её покупал, что бы туда – сюда, из кармана и в карман.

Опер из «убойного» внимательно посмотрел на своего напарника, улыбнулся, и всё-таки закурил. Хорошо.

Краюшкин тоже закурил. Дымили, молча.

- Пойдём что ли? – Спросил Городилов, затушив окурок в пепельнице.

- Куда? – Андрей опять задумался об их с женой отношениях и не сразу понял, о чём говорит напарник.

- А куда приехали.

Розыскник вернулся в существующую реальность, внимательно, серьёзно посмотрел на Николая, пытаясь понять, не кривит ли тот душой. Попытка не удалась, чужая душа – потёмки, но ведь не бросил же он его одного тут, не уехал, хотя вполне мог.

- Ну, пойдём. – Согласился, наконец, Краюшкин.

Войдя в общежитие, Андрей удивился – давно он не встречал таких общаг, в которых светло, ничем не воняет, стены не исписаны всякой пахабщиной. Городилов уже общался с вахтёром – миловидной женщиной лет сорока на вид, и Краюшкин не стал вмешиваться, а принялся разглядывать и читать различные информационные доски, из содержания которых вспомнил, что общежитие было студенческим, от университета, и порядок здесь соблюдался неукоснительно. Оставалось только непонятым, каким образом здесь поселился пьяница Шахов. Не студент же. Одолеваемый этим вопросом, розыскник всё-таки вмешался в разговор своего напарника с вахтёром.

- Ну, так я же и говорю, с греха мы тут сбились с этим Шаховым вашим. Комнаты в общежитии не все наши, администрация города забрала второй этаж для своих работников, а те их приватизировали, и продавать стали, конечно же.

- Как это приватизировали? – Спросил Андрей и уточнил. - Комнаты служебные ведь, как я понимаю?

- Этого я не знаю, это вы у администрации поинтересуйтесь. – Развела вахтёр руками.

- Ясно. Ну, а с Шаховым-то что?

- Я же говорю…

- Купил он комнату здесь и начал бухать да всяких шалав сюда таскать. – Перебил Городилов женщину и сам стал объяснять ситуацию Андрею. – До того распоясался, что несколько дней назад на него милицию вызывали, забрали его.

- Ну, а сейчас-то он здесь?

- Неизвестно. – Пожал плечами Коля. – Во всяком случае, после того случая тишина в общежитии.

- А с кем живёт? – Спросил Краюшкин вахтёра.

- Я же говорю, разные у него. – Ответила женщина, вздохнув так, что стало понятно, надоели ей уже со своими вопросами господа офицеры. – А только нормальных нет, все пьяницы, как он.

- Сейчас тоже живёт какая-то, но кто такая, неизвестно. – Добавил Городилов.

- Ну, тогда пойдём, проверим.

- Пойдём. – И Николай первым стал подниматься на второй этаж общежития.

- Коля, погоди-ка. – Остановил его Андрей и вернулся к вахтёру, достал из кармана куртки фотографию Хрулёвой. – Посмотрите, пожалуйста.

- Ну, и что? – Спросила вахтёр, мельком взглянув на фото разыскиваемой.

- Видели эту женщину здесь?

- Не знаю. – Неопределённо пожала женщина плечами, посмотрев на фотографию внимательнее. – Может, видела, а, может, и нет. Они тут все на одно лицо, особенно те, которые к Шахову вашему приходят. Пьянь беспробудная – одно слово, студентам вот после занятий ни отдыхать не дают, ни к другим занятиям готовится.

- Ну, а если видели её здесь, может быть, то при каких обстоятельствах, к кому она приходила? – Акцентировал Андрей внимание женщины. Но всё было тщётно.

- Да, ну не знаю я. Что я обязана запоминать их что ли? Второй этаж нас теперь не касается. Они приходят, говорят, что на второй, мы смотрим, что бы не обманули, что бы точно только до второго этажа, и всё, а на лица не смотрим.

- А если они потом дальше пойдут, тогда как? Вы же не можете всё время следить за ними, у Вас же нет поста на втором этаже.

- Да, не ходят, вроде. Не знаю я. – Махнула вахтёр рукой.

- Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, если эта женщина была в общежитии, то у кого? – Предпринял розыскник последнюю попытку, решающую. – У Шахова? Она к Шахову приходила? Её зовут Хрулёва Татьяна, она месяц назад с Шаховым сожительствовала, как нам люди сказали.

Вахтёр долго смотрела на фотографию и ответила окончательно.

- Не знаю я. Что Вы меня пытаете тут? У Шахова и спросите?

- Да, пойдём уже, Андрюха. - Поторопил его Городилов.

Поднялись на второй этаж общежития, где ещё оставались следы проживания студентов, подконтрольных строгому коменданту – было чисто, ни чем не воняло, стены не были исписаны. Но лампочек в длинном коридоре уже не было – новые жильцы, над которыми контроля ни кто, кроме них самих, не осуществлял, повыкручивали лампочки для собственных нужд.

- Вахтёрша какая-то странная, ни чего не знает. – Сказал Андрей. – В других общагах вахтёры всё знают, а эта…

- Нормальная вахтёрша. – Не согласился с розыскником его напарник. – Ты её за какого-нибудь студентика спроси, она тебе всё расскажет, ещё и приврёт чуток для красоты. А эти новые жильцы ей неинтересны, она за их этаж не отвечает, вот и не знает ничего, кроме того, что бухают.

- Ладно. Тихо. – Краюшкин как можно плотнее прислонился ухом к двери комнаты, в которой теперь проживал Шахов. Было слышно, как в комнате тихо  работает телевизор, но это ещё не говорило о том, что в комнате кто-то есть, и потому Андрей продолжал слушать.

Наконец, он через дверь услышал женский голос. Не было слышно, что бы этому голосу отвечал ещё какой-нибудь голос, и стало ясно, что человек, находящийся в комнате, разговаривает по телефону. И  было отчётливо слышно, что женский голос говорит отдельно от голосов из телевизора. В комнате определённо находился человек, и, убедившись в этом, розыскник постучал в дверь. Он был уверен, что придётся стучать ещё и погромче, но ошибся. Сразу же после его первого стука, из-за двери послышался голос, обращённый к ним.

- Кто там?

  У Краюшкина в груди всё затрепетало, потому что голос был женским, это было ясно, как белый день. Он посмотрел на своего напарника, но ни чего ему не стал говорить, по выражению  лица того было видно, что и он тоже слышит женский голос из-за двери. Неужели Хрулёва…

- Ну, кто там? Чё молчите, козлы? – Женщина была пьяна.

У Андрея ком в горле встал от волнения и за него ответил Городилов, стараясь изображать пьяного.

- Да, свои это, Танюха.

- Чё хотели? – И тут же послышался скрежет отодвигающейся щеколды

- Бухнуть. – Вернулся голос к розыскнику, заворожено глядевшему, как перед ним открывается заветная дверь.

- А есть?

- Спрашиваешь ещё. Конечно, есть. – Заверил Коля.

- Ну, заваливайте тогда.

Дверь открылась, но их у порога ни кто не встречал, женщина уже вернулась обратно в комнату, там заскрипели дверцы шкафа.

Оперы прошли в комнату, увидели, как на столе в один миг выросли три пустых гранённых стакана, и Городилов, продолжая изображать из себя пьяного, спросил

- А Толяныча не отпустили что ли ещё из мусарни?

- Отпустили. Звонил только вот. Ща придти должен. Трое суток человеку ни за что. Подумаешь, пошумел малёха. – И только теперь женщина посмотрела на своих гостей, а они увидели её лицо. Худощавая, не высокого роста, непонятно было, как она держится на своих очень тонких ножках, с короткой стрижкой на манер «каре», на вид лет тридцати пяти, в поношенной джинсовой юбке и красной футболке с пятнами на груди и животе. Розыскник определил, что когда-то она была красивой, стройной, но потом…  А какая разница ему, что было потом? Ведь это была не Хрулёва.

Чёрт! – Выругался он мысленно и удивлённо спросил

- Ты кто?

- А ты кто? – Спросила в ответ женщина.

- А я из милиции. – Краюшкин показал своё служебное удостоверение. Коля повторил за ним.

- И чё? Чё хочете?

- Толяна.

- Ну, ждите. – Безразлично пожала плечами женщина.

- Здесь можно прямо? – Уточнил Городилов.

- Да, мне наплевать. – Опять пожала плечами женщина.

- Курить можно в комнате?

- Кури. – Снова пожала женщина безразлично плечами. -  И мне дай.

- А ты-то кто? – Спросил Андрей, протягивая ей сигарету. – Паспорт есть?

- Есть. – Ответила она, прикуривая от зажигалки Городилова.

- Давай глянем тогда.

- Гляди. – Женщина, затягиваясь, прошла к курткам на вешалке и из кармана одной из них достала свой документ. – Не жалко.

Перед операми была Малыгина Татьяна Ильинична тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, уроженка города Таёжный. Весело. Точнее, совсем не весело. Краюшкин вернул хозяйке её документ, и она тут же убрала его обратно в карман своей зимней куртки.

- Ты здесь чего делаешь, Татьяна? – спросил Андрей.

- В смысле? – Не поняла женщина вопроса и стряхнула пепел в пустую бутылку из-под пива, стоявшую у кровати, на которой она сидела. Операм, кстати, сесть не предложила, потому что было не куда, а на супружеское ложе гостей приглашать не принято.

- Без смысла. – Ответил лейтенант милиции. – Делаешь в этой комнате чего, спрашиваю? Как оказалась тут, без хозяев?

- Так я хозяйка. – Уверенно ответила Малыгина.

- Насколько я знаю, Шахов Анатолий здесь хозяин.

- Да, он хозяин. – Подтвердила женщина и добавила. – А я хозяйка.

- С ним живёшь что ли? – Уточнил Николай.

- Ну. – Опять подтвердила Татьяна и, подойдя к раковине в углу комнаты, затушила окурок под струёй воды, а затем выкинула его в мусорное ведро, сплюнув в него.

- И давно сожительствуете?

- А мы не сожительствуем.

- А что ты с ним делаешь, раз живёте в месте без брака?

- Кто сказал, что без брака?  Ты паспорт мой как смотрел? Или тебе ещё свидетельство о браке показать?

- Покажи. – Краюшкин недоумевал, но, вообще-то, женщина была права, мог бы и посмотреть в её паспорте страничку «семейное положение». Хотя зачем? Главное, было личность установить. Установили, а замужем она или нет, то до поры – до времени не имело значения для оперов.

Малыгина достала из навесного шкафа над холодильником какую-то небольшую коробку и извлекла оттуда аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги – это и было свидетельство о браке, которое она протянула розыскнику, и из этого документа следовало, что девятнадцатого декабря сего года женщина, стоявшая сейчас перед ним, вышла замуж за Шахова Анатолия Александровича тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, уроженца города Таёжный, гражданина России. Фамилии муж и жена при регистрации барака оставили свои - Шахов и Малыгина.

- А чего фамилию его брать не стала? – Спросил Андрей, возвращая свидетельство о браке.

- А на фиг? Мне и так хорошо. – Пожала она опять плечами. – Потом разведусь, опять менять  надо будет.

- И много раз меняла уже? – Спросил Городилов, усмехнувшись.

- Три раза замужем была. Наливайко первая фамилия по мужу, потом Валеева, потом Александрова. Надоело туда – сюда менять. Малыгина я по рождению, ей и буду дальше.

- А чего разводилась так часто за десять-то лет?

- За двенадцать. Я в семнадцать лет первый раз замуж вышла. – Поправила Николая женщина и ответила на его вопрос. – Да, козлы потому что все мужики.

- А зачем тогда опять замуж вышла? Или он не козёл?

- Да, тоже козёл. – Махнула рукой Татьяна. – Меня на пятнашку угрели за дебош, прихожу, а у него тут шалава, тоже Танька.

- Эта? – Андрей весь напрягся внутренне, достал фотографию разыскиваемой, показал её хозяйке комнаты.

- Ну, она. – Ответила Малыгина, даже не посмотрев толком на фотографию.

- Ты внимательно посмотри.

- Чего смотреть? Говорю, она это. Я её не забуду, я её так за лохмы тут оттаскала и выкинула из комнаты. – Татьяна рассмеялась. – И этому козлу врезала. У нас же заявление уже в ЗАГСе было, а он, козёл, меня ваши только за порог, эту уже приволок со своей пилорамы долбанной…

- Да, подожди ты, не части. – Перебил её Краюшкин. – Я вижу, что тебе нравится вспоминать об этом. Только мне не интересно. Скажи, куда эта шалава делась-то, когда ты её выгнала?

- А я знаю? – Ответила женщина невозмутимо вопросом на вопрос, и продолжила свой рассказ. – Вахтёрша меня сукой обозвала, ну я ей врезала, и меня на пятнашку. Где справедливость? Я законная тут, он со своей женой из-за меня развёлся,  только вот развёлся и сразу пошли с ним заявление подали, что бы пожениться, значит. Я законная, и я же - сука. А эта тут была, ей слова ни кто не сказал, что это она сука. Где справедливость?

- Да, подожди ты, говорю, со своей справедливостью. – Снова перебил Краюшкин женщину. – Эту-то нам где искать?

- Козёл мой ща придёт, у него и спрашивайте. Это он с ней тут кувыркался, пока меня не было, а я не знаю, сказала же уже.

- Когда это было? Выгнала когда её?

- Да, дня за два до нашей свадьбы. – Ответила Малыгина и попросила. – Дайте ещё закурить, а то от моего добытчика не дождёшься.

Розыскник протянул женщине сигарету и спросил

- А его за что упекли сейчас?

- Свадьбу гуляли. – Ответила Татьяна.

- Долго как-то гуляли, если он всего трое суток отмотал, а поженились вы в субботу прошлую.

- Ну, вот, за то, что долго гуляли, его и забрали. Нажаловались вахтёры, участковый утром пришёл и забрал, прямо из постели. Совсем житья людям нет от этих вахтёров.

- А ты зачем за него пошла-то, если он такой же козёл, как и все? – Спросил Коля.

- Так, что же мне теперь одной жить с тридцати-то лет неполных, раз вы все козлы?

- Ну, да. - Городилов улыбнувшись, тоже закурил. – Не везёт вам, бабам, с нами, мужиками…

Только сейчас Андрей обратил внимание на работающий телевизор. Малыгина до прихода гостей из милиции, смотрела фильм про милицию, какую-то очередную серию очередной части телесериала «Ментовские войны» по НТВ.

- И что? Нравится? – Спросил розыскник женщину, кивая на телевизор.

- Кино-то? – Уточнила она и сразу же ответила. – Нравится. Интересно. Особенно этот, Евгений Иванович. У вас таких нет, в кино только вон, настоящие такие, нормальные, не то, что вы все.

- А мне Скрябин нравится тут. И Шилов. – Вдруг неожиданно для самого себя сказал Краюшкин и, что бы скрыть своё смущение, закурил, подошёл к окну, стал смотреть на улицу.

А в комнате-то тепло, как ни странно, и потому грустно делалось от вида замёрзшей улицы. Предпраздничного настроения совсем не было, даже не смотря на неоновое поздравление в витринах магазина напротив общежития: «С Новым Годом! С Новым Счастьем!» Нет, не радует ни сколько. Как в «Джентльменах Удачи»: «В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла». Ну, и что? Ну, и родилась. Ну, и росла. Дальше-то что? А ни чего. Тоска. И ведь даже половина жизни ещё не прожита.

Он отвернулся от окна, посмотрел на Городилова с Татьяной, которые увлечённо смотрели, как питерские оперы распутывают очередной клубок загадочных преступлений. Шилов ему, действительно, нравился – вот бы ему, Андрею, так-то вот, а то надоела уже эта рутина, изо дня в день одно и то же, сплошные игры в прятки, в которых постоянно водит он. Хотел он перевестись в УБОП, но расформировали это подразделение, за ненадобностью, мол, нет в стране больше организованной преступности. А ещё медвытрезвители позакрывали, потому что в стране пить бросили все и в один миг. Красуемся всё на мировой арене, а на самом деле проблема на проблеме и проблемой погоняет, в том числе и в вопросах правоохраны.

- Ну, где там твой козёл этот? – Раздражённо спросил Краюшкин женщину, выбросив в открытую форточку окурок.

- А чё это ты его обзываешь? – Возмущённо спросила Малыгина.

- А что? Сама же говоришь, что он козёл у тебя.

- Это он у меня козёл, а у тебя он человек, имя у него есть.

- Ну, хорошо – хорошо. Где твой Толян этот?

- А я знаю? Бухает опять где-нибудь. Козёл.

- Н-да. И как это я сразу не догадался. – Краюшкин присел на корточки и стал смотреть телевизор. Городилов, который всё время стоял, последовал примеру напарника. Опять ждать. Другого не оставалось.

Закончилась серия «Ментовских войн», началась информационная передача «Сегодня», а Шахова всё не было.

- Ладно, Танюха, давай-ка я тебя пока письменно опрошу. – Предложил Краюшкин, расстёгивая свою папку.

- А надо?

- Надо. – Заверил розыскник женщину. – Обязательно надо. Мне же потом перед начальством отчитываться, чего я за день наработал.

- Ну, пиши, раз надо. – Безразлично пожала плечами хозяйка комнаты. – Работа твоя такая, писать, я понимаю.

Андрей начал писать на чистом листе бумаги, подумав, что надо было бы и Генку с пилорамы опросить письменно, он же видел Шахова вместе с Хрулёвой, а то потом скажет, что ни чего не говорил, ни чего не знает и оперов первый раз в жизни видит, и ни чего ему не докажешь. Ему поверят, операм – нет. Надо было бы опросить, но времени не хотелось терять на очередную писанину.

И ещё розыскник отметил про себя, что хоть кто-то понимает его, то, что работа у него такая, Малыгина вот.

По телевизору теперь показывали очередную серию «Глухаря», но этот телесериал розыскнику не нравился совсем, он злился на того, кто снял этот бред. В «Ментовских войнах», конечно, тоже до правды далеко, но хоть что-то похожее на правду, и ещё изумительная игра актёров. А «Глухарь» даже этим похвастать не может. Для слезливых домохозяек сняли, те и восхищаются, да Коля Городилов вот ещё смотрит сейчас, даже с каким-то интересом, но ему деваться просто не куда.

- Тоже нравится? – Спросил Андрей Малыгину.

- Конечно. Ещё лучше «Ментовских войн».

- Глухарёв, поди, этот?

- Конечно. Ещё круче Евгения Ивановича. Такой мужик, такой мужик. Умница.

Розыскник усмехнулся, но его усмешки ни кто не видел.

Хозяин комнаты пришёл, когда Краюшкин уже дописал объяснение Малыгиной, которое она теперь читала, прежде чем подписать его.

Мужчина некоторое время недоумённо смотрел на непрошеных визитёров, пытаясь понять, шутка ли то, что они из милиции, или нет. Поняв же, что это не шутка, спросил, не то возмущённо, не то обречённо

- Меня заказали?

- Не понял. – Ответил Краюшкин.

- А чего тут непонятного, если я только – только из вашей богадельни, а вы уже тут. Вы, по всему видно, охотитесь за мной, вот мне и интересно теперь, по чьёму же заказу?

- По заказу Бороды. – Ответил Андрей, приняв тон собеседника.

- Какой ещё Бороды? – Не понял мужчина.

- Не какой, а какого. – Поправил его Городилов и добавил. – Того, что на пилораме у тебя бригадиром был.

- А-а-а. – Протянув Шахов, поняв, о ком идёт речь, и сказал. – Как мне дорога эта пилорама. Работал, не платили, а не платили, так я на работу ходил, когда считал нужным, а они искали меня, почему не хожу, мол, на работу, и зарплату вовсе не платили, уволился теперь, а они опять меня достают…

- А мужики там, вроде, довольны зарплатой. – Перебил его Андрей.

- Какой там зарплатой? – Зло усмехнулся Толян. – Подачками с барского плеча. Рабы. А я рабом быть не хочу. Лучше совсем не работать, чем так унижаться.

- А, ну, да, ну, да. – Согласно закивал головой Краюшкин. – Рабы не мы, мы не рабы. Пьёшь-то только на что?

- Да, так. – Уклончиво ответил бывший плотник и спросил. – А что? И, вообще, чего этому Бороде надо от меня?

- Ему ни чего. – Ответил Андрей. – Нам надо.

- Ну, а вам что надо?

- Ни что, а кого.

- И кого же?

- Шалаву твою! – Ответила за оперов молодая жена.

- Какую? – По глазам Шахова было видно, что он, действительно, не понимает, о ком идёт речь. Видимо, много у него было таких, как Хрулёва.

- Ту самую, которую я отсюда на пинках выгнала, когда меня из кутузки отпустили. – Напомнила Малыгина своему мужу.

И Городилов, и Краюшкин внимательно следили за поведением Толяна, за выражением его лица и глаз.

- Чего смотрите? – Нетерпеливо спросил он своих гостей.

- Да, хотим понять, будешь ты нам сейчас врать или нет. – Честно и строго ответил Городилов.

- Вам соврёшь, как же… - Ответил мужчина и спросил жену. – У нас курёха есть?

- Я в магазин не ходила ещё.

- Время обед, а она в магазин не ходила ещё. Жена, называется. – Огрызнулся Толян на свою жену тем тоном, каким это делают те, кто зарабатывают деньги и носят их своим жёнам, что бы те по магазинам потом ходили.

- У нас есть. – Сказал Андрей про сигареты, протягивая одну из них хозяину комнаты.

- Благодарствую. – Сказал мужчина, взяв сигарету в рот, и похлопывая себя по карманам в поисках зажигалки либо спичек, которых у него тоже, как оказалось, не было.

- Ну, так где Хрулёва? – Спросил Краюшкин, давая мужчине прикурить.

- Благодарствую. – Снова сказал тот и добавил. – Про неё вы у Бороды и спрашивайте.

- Я почему-то другого ответа и не ожидал. – Усмехнулся Коля. – Борода на тебя грешит, ты на него.

- Согласен, Коля. – Поддержал его розыскник и, продолжая пристально глядеть на Шахова, сказал. – Ну, что, Толян, поехали.

- Куда?

- Как это куда? В богадельню нашу. – Ответил Городилов и, как-то дружески подмигнув, поторопил. – Поехали, Толя, поехали.

- Да, зачем? – Возмутился мужчина. – Я не понимаю, зачем. Спрашивайте здесь, я отвечу.

- Не, Толян, поедем. Очную ставку проведём с Матвеевым…

- С кем?

- Ну, с Бородой. – Пояснил Андрей и продолжил. – Опросим тебя…

- Попытаем… - Шутливо добавил Коля, но его шутку хозяин комнаты не понял.

- Пытать-то за что? И почему меня?

- Ну, мы с Хрулёвой не спали. – Отшутился Краюшкин.

- Танюха, ты чё молчишь? – Обратился Шахов к жене, которая молча смотрела телевизор.

-  А чё?

- Скажи им, что это беспредел! Что я не знаю, где эта дура! Ты же выгнала её!

- А не беспредел, за неделю до свадьбы шлюху в дом приводить? – Ответила женщина.

- Мстишь?! Да, я разведусь с тобой! Дура!

- А давай. Мне не привыкать. – Усмехнулась Малыгина и добавила. – Козёл.

- Ладно, хватит орать друг на друга. – Остановил Краюшкин перебранку молодожёнов и взял мужчину под локоть. – Поехали, Толя.

- Да, не поеду я! – Бывший плотник оттолкнул от себя опера, но бежать куда-то не собирался, а сел на кровать рядом с женой. – Я только от вас, дайте хоть пожрать.

- А я ещё не готовила. – Усмехнулась Танюха.

- Ну, ты… - Зло прошипел Анатолий на свою очередную суженную и затушил окурок в той же бутылке из-под пива, в которую тушила и его супруга.

- Поедешь, Толян. – Уверенно и зло проговорил Андрей, взял мужчину за кисть руки и слегка вывернул её. – Вставай.

- Да, встаю, встаю уже. – Страдальческим голосом запричитал Шахов, вставая с кровати. – Отпусти. Больно же. Ну, отпусти…

- Коля, давай браслеты. – Обратился Краюшкин к напарнику.

- А ты мне их вернул? – Сердито ответил Городилов и добавил. – А твои где?

- В сейфе забыл!

- Да, ладно, так доведём, ни куда он не денется, не первый раз.

- Да, не надо меня ни куда вести. – Вновь дёрнулся задержанный, пытаясь освободить от захвата свою завёрнутую за спину руку. – Я видел её!

- Кого? – Уточнил Андрей, не отпуская руки.

- Хрулёву!

- Так это и так понятно.

- Вы не поняли. Я её потом видел уже. Ну, когда Танюха выгнала её.

- А вот это интересно. – Розыскник ослабил захват. – Когда?

- В понедельник. Ну, после свадьбы уже. Ходил на пилораму, перед мужиками проставиться, а Узбек приехал и выгнал меня.

- Не о том говоришь, Толян. Хрулёву когда видел?

- Тогда же и видел, она тоже бухала там же, с нами. Я перед ней извинился ещё. Ну, за Танюху мою…

- Ну, козёл… - Проговорила Малыгина, не отрывая своего взгляда от экрана телевизора, но внимания на неё ни кто не обратил.

- И куда она делась оттуда?

- Этого я не знаю. Ну, честно, не знаю.

- Кто знает?

- Борода должен знать. Он жалеет её. Он просил меня спрятать её.

- Чего же не спрятал?

-  Да, зачем она мне сдалась?

- А зачем сюда тогда приводил?

- Известно зачем. – Огрызнулся Шахов.

- То есть, после того, как твоя супруга выгнала её отсюда, она опять к Бороде пришла? – Уточнил Городилов.

- Ну, да. – Уверенно подтвердил Толян.

- А сам Борода был там?

- Конечно. Он всегда там.

- И это было тогда, когда она уже в розыске у меня была. – Заметил Краюшкин и со злостью ударил кулаком по стене. – Я этого старого праведника в понедельник вечером первый раз опрашивал, а во вторник днём уже подробно под объяснение, и он меня убедил, что не знает…

- Да, всё он знает. – Сказал Шахов.

- Ну, хватит разговоры разговаривать. Поехали, Толян.

- Куда? – Удивился плотник. – Я же сказал всё.

- Ну, ты сейчас и не то нам наговорить можешь, что бы мы тебя не забирали.

- Да, я  не вру.

- Вот и посмотрим. Столкнём вас с Бородой лбами и посмотрим, кто кого переврёт.

- Да, ну, не вру я. – Повторил Анатолий.

- Тебе опять руки заламывать? – спросил Краюшкин.

- Не надо. – Ответил мужчина после секундного раздумья. – Поехали.

 

***

 

 - С печкой что-то последнее время. – Посетовал Городилов, выруливая со стоянки у общежития. – Совсем не греет.

В его «Тойоте», действительно, было зябко.

- Да, и, вообще, быстро как-то остывает машинка. – Продолжил Николай. – Сколько нас не было? Час, а она уже промёрзла. Надо в сервис гнать, да всё некогда.

- Нет, Коля, не было нас больше двух часов, почти три, пока ждали этого вот. – И Андрей, кивнув, в сторону Шахова, рядом с которым он сидел на заднем сидении, вдруг взволнованно сказал. – Коля, а ну, давай-ка к мировому суду.

- Зачем? – Спросил опер из «убойного», послушно перестроившись в крайний правый ряд, что бы повернуть на улицу, ведущую к зданию Мирового Суда Залесского района.

- Бороду, поди, уже осудили.

- Осудили, привезут в отдел, до вечера, пока его в ИВС отвезут, расколем. Тут уже двое против него, бабка Оля и этот вот. – Городилов посмотрел в зеркало заднего вида на задержанного.

- А если всего сутки дали, которые он уже отсидел, или штраф.

- Тогда уйдёт.

- Вот именно! – Почти прокричал Андрей. - Надо перехватить его!

- Не волнуйся. Успеем. Сейчас обед, пробок нет.

- Вот именно, что обед! Осудили уже!

- А тебя прав насколько лишили? – Спросил вдруг Николай у Толяна, снова посмотрев на него в зеркало заднего вида.

- Меня не лишали. – Спокойно ответил тот.

- Как это? – Не понял Городилов. – Все говорят, что пьяным под гайцев влетел, они тебя и окучили.

- Брешут. Не знают ни фига, как всегда, а хотят показать, что всё знают. – И бывший плотник достал из внутреннего кармана своей кожаной зимней куртки пластиковое водительское удостоверение, протянул его Городилову, но тот брать и смотреть не стал.

- А почему тогда не ездишь на своей «Тойоте»?

- Так она не моя. Она жены бывшей, ей и осталась после развода.

- А почему развёлся-то? Она тебе машину подогнала, а ты с ней развёлся…

- Не только машину, квартира тоже её была. – Добавил Толян. – Даже разделила со мной, общагу мне вот, а могла, вообще, на улице оставить.

- Во! – Присвистнул опер из «убойного». - И машину, и квартиру, а ты на развод. Чего это? Дети-то есть у вас с ней?

- Независимым хотел быть. Она в риелторской конторе работает, деньги зашибает, а я плотником, меньше её. В общем, зависел от неё, а мужику нормальному это не в кайф. Да, и детей она не хотела, бизнес у неё.

- Ясно. – Констатировал Николай.

- Быстрее, Коля. – Напомнил Андрей.

- Андрюха, да я и так уже превысил, куда же ещё-то быстрее.

И, действительно, пролетели на красный сигнал светофора, но Андрей даже не испугался. Зато испугался задержанный.

- Ну, вы даёте… - Выдавил он из себя.

- Это ты даёшь, Толян. – Улыбнулся Городилов, сворачивая в какой-то проулок. – Такую женщину сменял на какую-то бухашку. Не успел развестись с нормальной, и уже новую свадьбу. Ты где подцепил-то Танюху эту свою? Это же, вообще, смотрю, оторва…

- Да, в кабаке на Ленинском проспекте.

- Ух ты, по каким кабакам ходишь. На Ленинском дорого всё. Центровой проспектик-то.

- А чё? Бабки у меня были. - Довольно ответил Шахов. – Ни в чём себе не отказывал, пока с Танюхой не познакомился.

- Она-то что в таких дорогих кабаках делала?

- А я не спрашивал.

- Да, ты с ней, скорее всего, и не знакомился, сразу в койку её. – Вновь улыбнулся Городилов, резко затормозив у парадного входа в здание суда.

Краюшкин быстро вышел из машины, крикнув

- Коля, смотри за этим.

Через долю секунды розыскник скрылся за тяжёлыми массивными дверями святая святых российского правосудия.

- Ну, вот, пьяный дурак был. – Сказал Толян. – Сам не знаю, какого мне рожна надо было. Спалился с Танюхой перед своей, она скандал, мол, если бы с кем её уровня, с бабой какой, которая ей ровня по положению, то поняла бы, а то с замухрышкой какой-то, ноги, получается, вытер об неё…  В общем, развод…

- Ну, ты же независимости хотел, вот и получил…

- Да уж. Получил. – Грустно вздохнул Шахов.

- Только зачем сразу же опять женился?

- Да, сам не знаю…  Охмурила Малыгина эта…  А чё? Хозяйка-то нужна всё одно…

- Второй раз на те же грабли. Только женился, даже не женился, а уже новую замухрышку нашёл, ещё пуще прежней…  Вот я и говорю, даёшь ты, Толян.

- А чё? Эту забрали на две недели, а мне с Дунькой Кулаковой спать что ли? И, вообще, все бабы – такие твари…

- Да, не везёт нам, мужикам с бабами этими. – Ответил Городилов, пожимая плечами.

- Вот то-то и оно. – Вновь грустно вздохнул задержанный и спросил. - За что ищите её хоть? Хрулёву-то?

- А ты не знаешь?

- Не-а…

- За убийство.

- Кого это она?

- Тёзку твоего с пилорамы.

- А, того-то, супершустрого. Ну, я слышал - слышал за то, мужики рассказывали. Так он своей смертью всё равно не помер бы. Только она сказала, что не она это, разобрались, мол, в ментовке и отпустили её сразу…

- Она это, Толян, она. – Перебил его Николай. – Так что ты две недели под ножом жил, можно сказать. Чудом уцелел, любит она именно Толянов почему-то резать.

- Не две, а полторы. – Поправил Шахов опера.

- Да, ладно, не отпирайся. Знаем, как ты с ней в душ ещё на пилораме ходил. Неспроста ты именно её притащил в свою общагу, когда Танюху твою участковый забрал. Знал, кого тащить.

- А чё отпустили её тогда, если это она всё-таки убила?

- Ну, так вот получилось. – Ответил Городилов, немного помолчав.

- Не хило у вас получается, она людей режет, вы её отпускаете, а потом ищете, покоя людям не даёте…

Опер не ответил ему, потому что внимательно всматривался через лобовое стекло на перекрёсток метрах в ста от него. Неужели ему кажется? Заработался, блин. Особенно с эти розыскником. Он ему теперь уже везде кажется. Того и гляди, сниться ещё начнёт. Да, нет же, ему не кажется. Ну, точно, оттуда, от перекрёстка ему рукой махал Краюшкин, показывая куда-то за угол здания суда.

 

***

 

Вбежав в здание мирового суда, и чуть не споткнувшись о порог, Андрей машинально, заученным до автоматизма движением руки, достал из кармана куртки своё служебное удостоверение, показал его в развёрнутом виде охраннику и тут же убрал обратно, а охранник, не говоря ни слова, пропустил опера через «вертушку».

 Краюшкин бегом поднялся на второй этаж, громко топая зимними своими ботинками по полу, добежал до зала судебных заседаний, рывком открыл двери и увидел, что зал пуст. Чёрт! Опоздал!

Открылась дверь небольшой столовой,  где обычно обедали секретари судебных заседаний. Судьи предпочитали обедать в более приятных для приёма пищи заведениях, а секретарям на их зарплату приходилось ютиться здесь, в маленьком кабинетике, за небольшим круглым столиком – чай с печенюшками.

- Андрей, здравствуй. – Сказала выглянувшая из столовой секретарь судьи Борисовой. - Ты чего шумишь тут? Поймал опять кого-то?

- Скорее упустил. – Зло ответил Краюшкин, не приветствуя девушку, и пошёл в сторону выхода.

- Ты чего не  в духе-то сегодня? – Спросила секретарь ему вдогонку. – Обычно шоколадки носишь, а тут хоть самого шоколадом угощай…

- Не важно. – Ответил розыскник на ходу, не оборачиваясь, и тут же остановился, развернулся. – Алина, мелких сегодня до скольки судили?

-Да, только вот закончили. Минут пять. Мы только поесть, а тут ты шумишь.

- Последним кого судили?

- Не помню. – Пожала девушка плечами. – Я внимания не обращала.

- Ладно, шоколадка будет позже. – Андрей бегом, опять громко топая, побежал к чёрному выходу из здания суда, который вёл во двор здания. – Спасибо, Алиночка.

- Сумасшедший. – Улыбнулась секретарь и вернулась в столовую.

 Розыскник выбежал во двор суда и обрадовался, увидев, что машина их дежурной части, на которой возят на суд дебоширов и пьяниц, ещё не уехала. Он подбежал к помдежу Лёшке Очкасову, курившему у открытой задней двери УАЗика – «банана».

- Здорово.

- Привет.

- Везёшь обратно кого-нибудь?

- Двух, и то, потому что постоянные клиенты, Моисеева вон и Дурнова ещё. – Очкасов посмотрел на арестованных, которые сидели на скамейках и блаженно курили, с интересом слушая разговор милиционеров. - Им по десять суток впаяли.

Моисеева Генку опер, действительно, знал, часто видел в КАЗ, а вот Дурнова видел впервые, но узнал в нём того, кто пререкался с ним утром, лёжа на заплёванном грязном полу камеры.

- А остальные?

- Как всегда, кому штраф, а кому сутки, которые уже прошли.

- И даже Немочке с этой, подругой её?

- Ну. – Подтвердил Лёха.

- Так, у неё же условный и так. Совсем судьи со своим гуманизмом чокнулись.

- Ну, им штрафы. А так даже лучше, пусть платят в казну, раз уж зарабатывают ударным трудом, да в ночную смену каждый раз. – Помдеж посмотрел на пьяниц. - Эти-то не работают, и на тела их ни кто не позарится, их штрафовать бессмысленно, так пусть сутки сидят, может, работка какая для них найдётся.

- Ну, а деду чего дали?

- Какому?

- Матвееву. – Нетерпеливо ответил Андрей. – Дед с бородой такой длинной. Ну, деду. Деду. Понимаешь, Лёха?

- Ты чего нервный такой? Понял я, про кого ты. Сутки ему дали.

- Где он!?

- Ушёл.

- Куда!?

- Да, не кричи ты. Успокойся. На остановку пошёл вон. – Помдеж кивнул головой в сторону трамвайной остановки на перекрёстке, метрах в пятидесяти от них.

- Когда?

- Да, только вот…

Краюшкин побежал к остановке, через небольшой заиндевелый скверик. Мороз обжёг его лицо.

- Ты бы сразу предупредил бы, что нужен тебе, так я попридержал бы его! – Прокричал оперу вслед помдеж, но тот его не слышал.

- Чего это он? – Спросил помдежа, вылезший из своей кабины водитель УАЗика.

- Да, как всегда, вчерашний день ищет. – Ответил Лёха. - Розыск, одним словом.

- Понятно. Поехали уже, а то жрать пора.

- Ну, поехали. – Согласился помдеж и посмотрел на арестованных. – Кончай перекур.

Постоянные клиенты послушно выбросили окурки, и Очкасов ловким движением рук закрыв задние дверцы машины на большой навесной замок, пошёл к кабине со стороны пассажирского сидения.

До остановки оставалось метров десять, когда опер, наконец, увидел Матвеева, стоявшего на остановке, в ожидании трамвая, которого, к счастью, пока не было. Андрей, не выпуская из виду, остановку, добежал до угла здания суда, нашёл глазами машину Городилова и стал махать ему, указывая, куда нужно подъехать. Наконец, «Тойота» Городилова тронулась с места и поехала туда, куда указывал розыскник. Краюшкин, постаравшись успокоиться, пошёл к остановке. Вдалеке послышался звонок трамвайный звонок, но теперь Андрей уже успел.  Он подошёл к Матвееву.

- Куда собрались, Василий Аркадьевич?

- Не Ваше дело, товарищ лейтенант. Я отсидел сутки за то, чего не делал. Могу ехать, куда хочу.

- Ну, не сутки, а всего лишь половину.

- Какая разница?

- Разница есть. Тебя ещё до вечера можно держать в камере. – Андрей увидел подъехавшую к остановке машину Городилова. - Ладно, дед, давай подвезём тебя.

- Я сам как-нибудь. – Ответил Матвеев, увидев подъезжающий к остановке трамвай.

- Не надо как-нибудь. Поедешь с нами. – Резко сказал Городилов, взяв деда за локоть. – Отсидел за то, чего не делал, а теперь пора посидеть за то, что сделал.

 Розыскник обратил внимания, как на него с Матвеевым с интересом смотрят люди, так же ожидавшие на остановке трамвая.

- Всё в порядке, граждане. – Он свободной рукой показал людям своё служебное удостоверение. - Работает уголовный розыск.

  Интерес граждан, скорее всего, не прошёл, но предпочитая не вмешиваться в щекотливую ситуацию, они отвели в сторону свои взгляды и через минуту уже стали заходить в трамвай. Не зашёл только Матвеев, его Краюшкин усадил на заднее сидение машины, и как только усадил, так тот сразу же, неожиданно получил от Шахова удар по лицу.

- Ты чё, дед! Ты чё творишь! За тебя меня таскают! Я тока из мусарни и опять туда! – Шахов хотел ещё ударить своего бывшего бригадира, но Краюшкин не дал ему этого сделать, перехватив его руку. Сам Матвеев молчал. И опять гордо.

- Ну, что, Коля, ты понял, зачем этот милый старикашка нас за нос водил? – Спросил Андрей напарника  и сразу же ответил. – Он понимал, что мы его больше, чем на сутки не сможем задержать, что он после суда сорвётся, и ищи его потом, так же, как Хрулёву.

Городилов ни чего не ответил, пристально следя за движением на дороге.

- Ну, что, дед, Хрулёва-то где? – Спросил Андрей.

Матвеев не ответил.

- Я на самом деле не могу понять, ради чего ты так упираешься, Василий Аркадьевич?

Дед снова промолчал и тут же получил новый удар по лицу от Шахова

- Говори, где эта сука! – Потребовал Толян, намериваясь ещё раз ударить, но Краюшкин снова перехватил его руку, предупредив

- Ты ещё раз деда тронешь, я тебя засажу за нанесение побоев.

- Какие вы все манерные, аж тошно. – Ответил бывший плотник обиженно. – Он вам нервы трепет, плюёт на вас, а вы с ним разговоры разговариваете. Дайте ему по роже, он сразу всё расскажет!

- Мы без тебя, Толян, разберёмся, кого нам бить, а с кем говорить. Понял?

- Понял. – Ответил Шахов и отвернулся  к окну, добавив, - Он знает, где сучка эта. Я зуб даю, что он знает.

- Ты ещё скажи, что век свободы не видать… - Хотел пошутить Андрей, но его перебил истеричный, пугающий крик Матвеева

- Я ненавижу вас! Всех вас! Ненавижу! Как ты не поймёшь?! Как вы все не поймёте?! Ненавижу! Ненавижу! Вы лишили меня всего! Вы с отцами росли, а у меня отца не было! За что! Ненавижу! Ненавижу! Я вас убить хочу! Убить! Убить! Ненавижу!

- Не ори, Василий Аркадьевич! – Строго потребовал Краюшкин. – Выискался тут партизан. Мы, между прочим, тоже не в восторге от знакомства с тобой, но это ты дорогу нам перешёл, а не мы тебе. Говори, где Хрулёва, едем, забираем её, и ты свободен, я слово офицера даю.

- Ненавижу! Ненавижу! – Матвеев плакал, мотая отрицательно головой. Старый человек плакал. – Ненавижу!

И когда заходили в управление, Василий Аркадьевич продолжал кричать

- Ненавижу! Убить! Ненавижу!

Все кто, был в дежурной части, в холле, в кабинетах первого этажа, смотрели на плачущего старика и не знали, что делать, что говорить. А ни чего говорить и не надо было. И на втором этаже смотрели, и на третьем, и даже с четвёртого спустились посмотреть. И Опонасенко с Лукашовым прибежали на крик, но ничего не сказали, посмотрели, и лишь уходя, в унисон потребовали

- Успокой его сейчас же!

Легко сказать. Сделать-то как?

Шахова Андрей завёл в кабинет оперуполномоченного Миронова Василия, который постоянно поправляя указательным пальцем дужку своих очков на переносице, что-то усердно писал.

- Васёк, человек у тебя посидит. – Попросил розыскник. – Только смотри за ним, не отпускай.

 Не отрываясь от своего занятия и даже не поднимая лысой головы, капитан милиции лишь спокойно спросил

- Вы мне пожрать сегодня дадите?

- Обед давно кончился. – Спокойно парировал Андрей, глядя на раскрытую  небольшую, но глубокую пластиковую тарелочку с китайской сухой лапшой, готовой уже для запаривания кипятком, но так сиротливо и забытой на столе районного сыщика по угнанным автомобилям.

- У меня он, как всегда, ещё и не начинался. – Так же спокойно парировал Миронов.

Видя, что коллега совсем не возражает против того, что бы задержанный Андреем мужчина всё-таки посидел у него в кабинете, розыскник вышел из его кабинета, услышав себе в след

- Андрей, я тебя прошу, недолго.

Краюшкин открывая дверь своего кабинет, посмотрел на, до сих пор послушно сидящего на стульчике в конце коридора, Иванова. Отпустить его уже надо. Но нет, не надо, рано. Они тут все заодно, они все прячут убийцу, а он один против них всех, и он выиграет у них очередную игру в прятки. Но парня жалко, и так ему достаётся в жизни. Надо подойти, сказать что-нибудь ободряющее. Да, не надо подходить, и говорить ни чего не надо, да и не чего, они с ним по разные стороны баррикад. Его вот, Краюшкина, ни кто из них не жалеет. В общем, пусть сидит и ждёт, следующий раз сто раз подумает прежде, чем начнёт сожительствовать с такой, как Хрулёва. Хотя, как подумает? Он же псих. Или не псих? Или Андрей сам уже псих? Да, что же это такое-то? Когда же это кончится? Такое ощущение уже, что ему воздуха не хватает и дышать будто бы всё тяжелее и тяжелее.

Городилов сидел в понравившемся ему кресле Ожегова. Матвеев на одном из стульев у стены. Истерика прошла, но слёзы продолжали течь по щекам, краешкам усов, по бороде. Он, не моргая, пристально смотрел на сейф, стоящий у противоположной стены. На соседнем стуле стоял нетронутый стариком стакан с водой.  Андрей, не снимая куртки с кепкой,  сел в своё кресло, закурил.

Николай, молча, что-то написал на листе бумаги и по гладкой лакированной поверхности стола передвинул этот лист Андрею.  Там было написано: «Андрюха, дед сломался. Надо дожимать его». Розыскник прочёл, но ни как не отреагировал, продолжал, молча, курить. Городилов тоже закурил. Молчали долго, и первым молчание нарушил Николай.

- Андрей? – Вопросительно позвал он напарника.

Краюшкин, затушил окурок в пепельнице, посмотрел на опера из «убойного», но ничего не сказал.

- Андрей? – Повторил Городилов, взором показывая на написанное им.

- Ладно, я за бабкой Олей. – Тихо ответил Краюшкин, наконец, и пошёл к выходу из кабинета.

Городилов в два шага догнал его, схватил за рукав куртки, остановил, заставил развернуться и, не закрывая за собой дверь, что бы видеть задержанного, пристально посмотрел в глаза Краюшкина. 

- Андрей, какая бабка Оля? Зачем? – Тихо и быстро зашептал Николай в лицо своему напарнику. - Ты не понимаешь, что нам осталось один раз, малость самую дожать, и он расколется? Ты не понимаешь?

- Я не могу.

- Чего ты не можешь?

- Я не могу так.

- Как так?

- Он человек. Он почти в три раза старше меня.

- Он скрывает убийцу, Андрей. Очнись. – Городилов тряхнул Андрея за грудки.

- Всё равно я так не могу.

- Ты больной, Андрей.

- Не спорю. Я за бабкой Олей. Будем закреплять его на укрывательство.

И Краюшкин стал спускаться вниз по лестнице. Он слышал, как вернувшись в его кабинет, Городилов закричал

- Дед, ты будешь говорить?! Чего ты нам нервы треплешь?! Себя зачем мучаешь?!

«Только не бей его, Коля, только не бей, друг, не марай себя» - Подумал вдруг Краюшкин.

 

***

 

Бабку Олю и Зеленкову он нашёл с трудом. Доехав до городской свалки с нашедшимся, наконец-то, приданным экипажем ГИБДД, и пройдя опять по глубоким сугробам до дачных участков расстояние в каких-то триста метров, он увидел, что домик, в котором жили женщины, был закрыт на навесной маленький замочек. Вспомнив, что днём женщины работают на свалке, он опять по сугробам, высоко поднимая ноги, пошёл уже туда, но долго не мог найти их на столь большой по площади территории, среди буквально океана мусора. Нашёл с помощью каких-то других БОМЖей. Женщины, даже одинаково одетые: в шали, фуфайки и обутые в валенки, перебирали картонные отходы, сортировали, раскладывали. Но зачем, Андрей не понимал и спрашивать не стал. И мороза он почему-то не чувствовал, даже куртку расстегнул.

- Что? Не говорит Борода, куда Таньку дел? – Спросила бабка Оля, поздоровавшись с розыскником.

- Молчит. - Подтвердил Андрей.

Зеленкова работала, молча, так как будто бы была одна, не видела Андрея и не слышала его разговора с другой женщиной.

- Вы вчера говорили, что дадите показания против Матвеева.

- Говорила.

- Вы не передумали.

- Нет. Только не против него я буду говорить, а за него.

- Не понял.

- Его спасать надо. Он заблудший, он не ведает, что творит.

- Я думаю, его уже не спасти. Он всех нас люто ненавидит.

- Я дам показания и попробую его убедить, рассказать вам всё, но в обмен на это, вы отпустите его.

- Я не против, но только после задержания Хрулёвой.

- Это понятно.

- Тогда поедемте. – И Андрей пошёл первым по направлению к машине, опять через сугробы.

- Стойте. – Остановила его вдруг женщина. – Зачем же по сугробам-то? Тропинка же есть.

Она провела опера вокруг, по хорошо протоптанной, более-менее ровной, тропинке. Расстояние было длиннее, но дошли до машины они быстрее, чем шли бы, пробираясь через сугробы.

- Вы не били его? – Спросила вдруг бабка Оля, когда сели в патрульный автомобиль, и в голосе её слышалась надежда.

- Нет. – Ответил Краюшкин и, помолчав, добавил. – Пока нет.

- Не бейте. Только ни когда и ни кого не бейте. Вы себя этим бьёте, свою душу избиваете. Мне Тамара сказала, как сильно вы вчера Женю испинали.

- Я боюсь, у нас не остаётся других вариантов. К сожалению, так бывает. И, поверьте, не мы в этом виноваты. Мы заложники того, что называется правосудием, но таковым, в действительности, не является. Женя Тамару чуть не убил вчера, вот мы и сорвались. Да, и сейчас Матвеев упёрся, как будто бы дочь родную защищает. Мы не можем разговорить его, все наши аргументы разбиваются о его принцип, что наши коллеги шестьдесят лет назад арестовали его отца, который ни в чём не был виноват, и всё, поэтому он ни чего нам говорить не будет. Бьёмся мы, бьёмся, объясняем, и по-доброму, и пугаем, а он всё одно, ни чего не знаю. И как  нам быть?

Женщина не ответила и грустными глазами глядела на улицу через окно.

До райотдела доехали быстро.

- Мы поработаем по своей теме, пока вы там возитесь? – Спросил инспектор – водитель.

- Да, работайте. – Как-то устало смирился Андрей, понимая, что им, действительно, очень надо, что с них спросят, что у них план по выявлению нарушений ПДД. – Только давай я номер телефона твоего запишу, как понадобитесь, я наберу.

- Добро.

Поднялись на третий этаж, зашли в кабинет группы розыска. Матвеев, по-прежнему, сидел на стуле, так и не тронув стакан с водой, но уже не плакал. Розыскник пристально посмотрел на Городилова и по ответному взгляду того понял, что задержанного он не бил.

- Проходите. – Предложил Андрей бабке Оле, указывая на своё кресло. – Присаживайтесь. Вы скажите своё отчество, пожалуйста.

- Владимировна я. – Ответила женщина и сев, куда ей указали, посмотрела на задержанного.

- Вася, здравствуй.

- Здравствуй, Оля. – Ответил Матвеев, не глядя на свою знакомую.

- Что же ты творишь-то, Вася?

Но ответа ей не последовало.

- Совесть-то есть у тебя? Меня таскают, людям покоя не дают. Скажи ты им, где Таня эта. Не мучай ты ни себя, ни нас.

- Ты бы, Оля, не сказала бы им, что я тебе говорил, они бы ни кого из нас и не трогали бы, они бы и не узнали, что я спрятал Татьяну.

- Вася, я не могу врать людям.

- А я не могу предавать людей, Оля.

- Я тебя Христом Богом прошу, Вася, скажи ты им.

- Нет.

- Но почему?

- Не почему. Просто нет и всё.

- Зачем ты её спрятал? Какой в этом смысл?

Ответа опять не было.

Городилов с Краюшкиным, молча, переглянулись.

- Ладно, Ольга Владимировна, давайте я запишу Ваши показания, всё, что Вы знаете, и отвезу Вас обратно. – Предложил Андрей.

- Вася, ты прости меня, но я должна.

- А зачем ты у меня прощения просишь? – Спросил Василий Аркадьевич. – Ты не виновата ни в чём. Делай, раз должна.

- Вася, отдай ты им эту девку. Ну, зачем она тебе?

- Я не знаю, где она.

- Ну, Вы всё сами видите, Ольга Владимировна. – Сказал Андрей, посмотрев на вновь закурившего Городилова.

- Вижу. Пишите тогда. – Согласно вздохнула женщина и попросила. – Только не бейте его. Пожалейте себя.

Писали недолго, и Василий Аркадьевич за всё это время не проронил ни слова.

- Оля, ты понимаешь, что человек надеется на меня, верит мне? – Сказал Матвеев, по-прежнему не глядя на женщину, когда она открыла дверь, что бы выйти из кабинета. - Ты понимаешь, что она у меня помощи просила, что ей не кому больше помочь? Я не могу её предать.

- Я не понимаю тебя, Вася. – Грустно вздохнув, ответила бабка Оля. – Она человека убила, и ты помогаешь ей избежать наказания.

- Бог накажет, а этим я её не отдам. – Категорически  заявил старик и вдруг встал со стула.

- Сядь! – Вдруг закричал Городилов, не вставая со своего места, и Андрей увидел, как женщина испугалась этого крика, вздрогнула. – Сядь! Встанешь, когда я разрешу!

Но Матвеев не подчинился.

- Подождите нас в коридоре, Ольга Владимировна, на стульчике вон там, рядом с тем парнем. Я Вас отвезу чуть позже.

Он вернулся в кабинет, подошёл к задержанному

- Сядь, дед. – Зло и тихо потребовал он.

- Я не хочу сидеть. Я уже насиделся. Да и отец мой тоже, благодаря таким же, как вы. 

- Да, ты уже до печёнки достал со своим отцом! - Андрей взял задержанного за ворот тулупа и занёс кулак. - Ты не оставляешь мне другого выбора.

Он не успел ударить. В кабинет вошёл Пуховец.

- Андрей, мне цифры на окончание года нужны.

- Даже как-то странно, что Вам, Олег Михайлович, не Хрулёва нужна.

- Не ёрничай. Задачу по Хрулёвой ни кто не отменял, но цифры нужны тоже, главк требует.

- И когда надо?

- А как всегда, вчера ещё.

- Не раньше понедельника смогу.

- Давай так, но что бы утром уже было всё готово.

- Совесть имей, Олег. Давай, хотя бы к обеду.

- Ладно. Но не минутой позже, с меня тоже спрашивают, пойми ты, наконец.

- Я понимаю, но своя рубаха ближе к телу.

- Андрей, ты опять начинаешь пререкаться. Что у тебя по Хрулёвой?

- Работаю.

- Ну, так работай уже, а не языком болтай. У тебя полдня осталось, и ты не забывай об этом.

- С вами забудешь, как же…

- Андрей, прекрати – Потребовал молодой руководитель, слегка повысив голос, и вышел из кабинета.

Краюшкин вновь замахнулся на Матвеева. В душе вдруг образовалась леденящая пустота.

- Беги теперь хоть к прокурору, хоть в УСБ, но я не знаю, как ещё тебя заставить говорить. Ты сам виноват, дед…

Ударить он опять не успел. Или успел. Он сам не понял. Это было просто какое-то помутнение рассудка. Дверь кабинета открылась, и на огонёк, нежданно и негаданно забрёл тот, кто операм снится лишь в кошмарных снах – помпрокурора района. Видел ли он нарушение Закона? Лицо его оставалось невозмутимым. Он поздоровался.

- Здравствуйте, Альберт Александрович. – Ответил Андрей, продолжая держать задержанного за ворот тулупа, и тут же сказал ему самому. – А вот тебе, дед, и прокурор. Можешь жаловаться прямо сейчас. Только сначала спроси у него, есть ли статья за укрывательство. Может, ты мне просто не веришь, так вот человек тебе подтвердит.

- Да, такая статья есть. – Спокойно подтвердил помпрокурора, даже не посмотрев ни на опера, ни на задержанного.

- Я знаю, что есть. – Ответил Матвеев.

- Так на что же ты тогда надеешься? – Спросил Городилов. – Почему не хочешь сдать Хрулёву?

- Хрулёва, это не та, которая мужика на пилораме искромсала? – Уточнил помпрокурора, посмотрев, наконец, на всех присутствующих в кабинете.

- Да, она. – Подтвердил Андрей.

- Она же в розыске. Комитет всё плачется, что вы не ищете её, ни чего не делаете.

- Делаем, Альберт Александрович. – Заверил Андрей. – Вот этот человек помогает ей скрываться.

- Уверены?

- Есть свидетельские показания.

- Ладно, я не для того пришёл. Мне нужны цифры на конец года.

- Сделаем. – Заверил опять Андрей и только затем спросил. – Когда надо?

- Как всегда, вчера. Но я вам дозвониться ни как не мог. Так вот сам зашёл.

- Я раньше понедельника не смогу, Альберт Александрович, операция «Розыск» у нас.

- Ладно. – Согласился помпрокурора. – Но в понедельник к девяти утра, пожалуйста. И обязательно с разбивкой по пунктам, сколько за судом объявлено и найдено, сколько за следствием, сколько с подпиской, сколько с арестом, и постатейно, сколько за кражи, сколько за убийства, за автоугоны, за наркотики, и всё по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Ну, в общем, как обычно делаете в конце года, полугодия, квартала. Договорились?

- Хорошо, Альберт Александрович. – Пообещал розыскник, понимая, что опять придётся в редкий выходной день выходить на службу. Нет, не помирится он с женой. Действительно, кабинет – дом его родной. В субботу полдня будет считать эти цифры, а в воскресение опять какое-нибудь ЧП приключится и без Краюшкина, как впрочем, и без других оперов не обойдутся.

- Ну, значит, договорились. – И помпрокурора района, не простившись, вышел из кабинета группы розыска.

Чёрт! Бывает же такое! Он, сотрудник милиции, ударил у себя в кабинете человека, не важно, за что, важно, что ударил. Сделал то, на что не имел права ни по Закону, ни по морали, и именно в этот момент в кабинет зашёл тот, кто надзирает за тем, что бы он соблюдал Закон! Соблюдал его больше всех остальных граждан страны вместе взятых, потому что он – офицер милиции! Чёрт! Всё, Краюшкин! Теперь точно твоя служба закончилась! Теперь хоть сам в бега срывайся, пусть ищут! Теперь ты преступник!

Он снова схватил Матвеева за ворот тулупа, дёрнул его на себя, зловеще проговорил.

- Короче, мне теперь терять нечего, дед.

- Терять всегда есть что. – Ответил задержанный и вдруг сказал то, чего от него уже ни кто не ожидал, и по глазам его было видно, что он говорит всерьёз. – Отпусти, товарищ лейтенант, я буду говорить.

- Чего это вдруг? – Удивлённо спросил Городилов.

- А жалко вас стало.

- Да, неужели? – Не поверил, всё-таки, Андрей.

- А вот так вот. Смотрю на вас, а вы же несчастные. Вы вторые сутки со мной возитесь, с ног сбились, Таньку ищете, а вашим начальникам это даром не надо, им цифры нужны. И ни кто из них не оценит вашей беготни, ваших нервов. Вот и жалко мне вас стало. Для самого даже неожиданно. Вы же все с такой работой и до пятидесяти не доживёте.

- Типун тебе на язык, дед.

- Вам виднее. Слушать-то будете?

- Ну, говори тогда. Будем.

- Я, правда, не знаю, где она, но я скажу, кто её прятал по моей просьбе.

- И кто же? Шахов?

- Да, ну бросьте Вы, товарищ лейтенант. Шахова я стрелочником хотел сделать, да не сумел. Он слишком много умничает, то ему не так, это ему не эдак, а я терпеть таких не могу. Таню спрятал по моей просьбе хозяин пилорамы.

- Кто такой-то?

- Торопов Иван Сергеевич. Он в Горске живёт.

А вот это уже было похоже на правду, про Горск уже речь шла, но надо качать дальше, нельзя останавливаться на достигнутом.

- Чего ты врёшь-то опять. Дед?! Ты почему такой непробиваемый?!

- Не верите, так и не надо…

- Слушай ты, Василий Аркадьевич, ну я же ведь знаю, точно знаю, что Хрулёву какой-то не русский увозил на белой иномарке? Зачем ты Торопова тут приплетаешь?! Ну, не соскочишь ты уже теперь! Говори  лучше правду, наконец, уже! – Андрей ни на минуту не забывал о том, что ему сказала детдомовская девочка, и потому сейчас задал этот вопрос, понимая, что только так, зная точно ответ на этот вопрос,  можно проверить, врёт задержанный или нет. Про Горск уже не соврал. А дальше?

- Ну, так то Сашка Узбек, партнёр Торопова. Они раньше вместе с Тороповым пилораму эту держали, а потом разругались, но теперь замирили. Торопов его и попросил, забрать её и к нему привезти. Он сам, вообще, редко приезжает на пилораму.

Не врёт дед. Слава Богу! Наконец-то! Только вот ударить пришлось…

- Хорош хозяин, даже не проверяет, что его работники тут творят. – Недобро усмехнулся Городилов.

- Нормальный он хозяин. Организовал, что бы всё работало и не тужит, качает прибыль. А вы таких, помнится, по лагерям рассовывали, кулаками обзывали. – Возразил дед. – Зачем ему сюда мотаться? Я тут у него, мне он доверяет. А у него ещё в Горске магазины и пилорама ещё одна, у него там работы хватает.

-  Ладно – ладно. Как найти этого Торопова твоего? – Спросил Андрей.

-  Адрес его не знаю, а номер телефона дам.

- Ну, так давай. – Поторопил Николай.

Матвеев на память, что удивило оперов, назвал длинный одинадцатизначный номер мобильного телефона.

- Не путаешь? – Строго спросил Краюшкин, записав все цифры на листе бумаге, на котором ранее писал ему записку Городилов.

- Проверьте.

- Проверим. – Заверил розыскник и стал набирать продиктованный ему номер. На том конце ответили не сразу, но ответили.

- Алло, Иван Сергеевич Торопов? – Спросил лейтенант милиции ответившего ему мужчину.

- Да.

- Здравствуйте. Это Вас из уголовного розыска Залесского района города Таёжный беспокоят, оперуполномоченный Краюшкин.

- Здравствуйте. Слушаю.

- Нам бы встретится с Вами, побеседовать.

- А что случилось?

- Это не телефонный разговор.

- Опять мои работники что-нибудь натворили?

- Я не могу с Вами говорить по телефону об этом. – Повторил Андрей.

- А, подождите – подождите, это из-за бригадира моего, наверное, из-за Матвеева, да? Он там кого-то изнасиловал, мне сказали, но я не верю в это, это бред. Василий Аркадьевич человек хороший.– Продолжал хозяин пилорамы проводить разведку вопросами.

- Иван Сергеевич, я Вам всё объясню при встрече. – Пообещал Краюшкин. - Ни чего от Вас не утаю.

- Ну, хорошо, давайте встретимся.  - Согласился Торопов и спросил. – Я завтра во второй половине дня смогу подъехать.

- Иван Сергеевич, извините, но надо срочно.

- Как срочно? Насколько?

- Очень. Буквально позавчера ещё надо было. Вашей семье может угрожать опасность.

Несколько секунд хозяин пилорамы молчал, потом, как можно спокойнее, спросил

- Вы шутите?

- Нет.

- Хорошо. Приезжайте ко мне, в Горск.

- Договорились. Иван Сергеевич. Спасибо. Адрес только скажите свой. Спасибо. Через пару часов будем. Спасибо. – Андрей быстро написал на листе бумаги адрес хозяина пилорамы и нажал на кнопку прекращения связи.

- Хозяин этот твой знает, что натворила Танька? За что ищем её, знает? – Спросил Городилов задержанного. 

- Наполовину.

- А как это? – Андрей почувствовал облегчение, знал, что теперь развязка близка, что сегодня они с Городиловым победят.

- Ну, про убийство знает, что Таньку подозревали в этом, знает, а потом же её отпустили, мы с ней и сказали всем, что в милиции разобрались, она не виновата, не она убила.

- А под каким соусом прятали тогда её? Что говорил Торопову, когда просил его, что бы он спрятал её? Как объяснил надобность?

- Очень просто. Здесь ей делать нечего, болтается, дома нет своего, бухает, надо спасать от пьянок, куда-нибудь увезти, что бы пить ей не давали, к делу пристроить, что бы работала.

-  Ну и? Кто же это такой смелый, что пить ей не даст?

- Да, у Торопова не забухаешь. Она в работницах там у кого-то из его друзей, тоже у предпринимателя какого-то. Короче. Ей там бухать ни кто не даст.

- А у кого именно?

- Не знаю.

- Ну, может, у Узбека этого?

- Не знаю. Может, у него, а, может и у самого Ивана Сергеевича.

- А Узбек это где живёт, с кем?

- Не знаю. Тоже в Горске где-то.

- Дед, ты что-то опять ничего не знаешь.

- Не хотите, так не верьте. Я с ним особо не якшался. Он мне ни кто и звать его ни как. Одно слова – чурка.

- Я смотрю, ты, дед, нерусских-то не любишь, даже больше, чем ментов.

- А за что их любить? – Зло усмехнулся Матвеев.

- Ну, хотя бы за то, что они люди тоже. Бог ведь так велит.

- Да, какие они там люди. Чурки – они и есть чурки. Понаехали тут, не пройти, не проехать, дышать нечем от них.

- Ой, не прав ты, дед. Люди все разные и нация не причём.

- А вам виднее, конечно. – Согласился Матвеев. - Они вас в Чечне режут, как баранов, а вы их всё равно за людей считаете.

- Не они режут-то, а бандиты. Точно такие же бандиты, как твоя Хрулёва.

- Она не моя. Просто жалко её, по-людски жалко, вся жизнь у бабы наперекосяк с этими пьянками.

- А ей в рот ни кто силком не заливал. Ну, да хватит об этом. Ты скажи лучше, Торопов-то один живет?

- Нет. Как же можно одному? Это я вот всю жизнь один, из-за вас, из-за ментов…

- Не начинай, Василий Аркадьевич… - Перебил его Андрей.

- Ну, короче, жена у него там, отец престарелый, дети, младшей девчонке три годика исполнилось недавно. А старший сын уже женился, баба у него на сносях, вот – вот должна разрешится. Под Новый Год должно…

- Здорово, дед. Живёт человек с семьёй, не тужит, плохо ни кому не делает, ну или почти ни кому. А ты ему, бах, и так по-тихой, без палева, убийцу подсовываешь. Она там всё равно напьётся сивухи какой-нибудь, и всю семью перережет.

- Так она, может, и не  у него.

- Да не важно. Она убийца. А вы её раз и подсунули кому-то. Нормальненько так, чисто по-человечески, из жалости людской. Говорю тебе, не тех жалеешь. Убийцу жалеть не надо, он тебя не пожалеет.

- Она не убийца.

- А кто она?

- Ей просто не везёт в жизни.

- Здорово ей как-то не везёт, раз и двоих уже на тот свет отправила. Ну, если мы сейчас  успеем её задержать, если она ещё ни кого не зарезала в Горске этом, считай, что тебя Господь Бог спас, не дал греха на душу взять.

- Да, не, ни кого она не зарезала… Я бы знал… Мне бы Торопов уже сказал бы…

- Пока не зарезала. – Парировал Андрей.

Матвеев не ответил.

- Ладно, дед. – Николай сел рядом с задержанным, положил руку ему на плечо. – Ты молодец, что осознал, что помогаешь нам, всё-таки.

 Дед опять промолчал.

- Ладно, Коля, поехали.

- Пожрать бы. Куда она теперь денется?

- По дороге перекусишь чего-нибудь. А я не хочу, не могу, у меня мандраж начался, зуд прямо какой-то.

- Так ты посиди, покури, успокойся, а то сгоряча чего-нибудь напортачишь.

- Не напортачу, в машине успокоюсь. – Заверил розыскник и поторопил напарника. – Поехали, Коля, поехали.

- У меня бензина нет до Горска. – Предупредил Городилов. - Это же восемьдесят километров туда и обратно столько же.

- Да, зачем нам твою личную машину гонять? У нас же гайцы приданные есть.

- Они нашлись?

- Нашлись. – Краюшкин утвердительно кивнул головой, набирая на своём мобильнике номер телефона инспектора – водителя и поясняя напарнику – Позвонить только им надо, а то они работают по своей теме.

- Слушаю. – Ответил ему ГАИшник.

- Это из розыска. Подъезжайте.

- Ладно, сейчас будем.

- Поторопитесь только.

- А деда куда теперь? – Спросил Городилов. Когда Андрей вновь убрал в карман куртки свой телефон.

- Да, найдём сейчас.

Искать долго не пришлось, Матвеева завели в кабинет Миронова, где Шахов уже и не знал, как ещё ему поудобнее сесть на стуле, ёрзал на нём.

- Скоро отпустите? Чего держите? – Спросил он, увидев Андрея.

- Вася, ещё за этим человечком посмотри, будь добр. – Попросил Краюшкин хозяина кабинета, не обращая внимания на задержанного, и предупредил. – Только не давай им драться.

- Андрей, ты совсем обнаглел. – Возмутился Мартынов, но голос его при этом, как и всегда, был спокойным, ровным. Вот бы ему, Андрею, такие нервы, как у Мартынова, который всегда спокоен. Хоть всемирный потоп пусть случится, а Мартынов будет разговаривать тихим спокойным, ровным голосом, постоянно поправляя очки на своей переносице.

- Андрей, ты мне этого тоже ненадолго привёл, а в итоге он у меня уже полтора часа сидит. – Продолжил опер из группы раскрытия автоугонов. – Совесть имей.

- С совестью у меня проблемы, Вася, ты же знаешь. – Попытался пошутить Андрей. – Но ты пойми, надо, очень надо.

- Надо, надо, да вам всем чего-то всегда надо. – Спокойно ворчал капитан милиции. – Одному мне ни чего не надо, а у меня знаешь, сколько машин в угоне? И хоть бы кто-нибудь из вас помог бы.

- Вася, я тебе обещаю, что сейчас поймаю убийцу Хрулёву и сразу же помогу тебе найти все угнанные машины.

- Да, ну тебя, Краюшкин. – И Мартынов снова стал что-то писать.

А открытая пластиковая тарелочка с китайской лапшой осиротела совсем, её так и не залили кипятком, так и не съели. Эх, Вася, Вася, что же ты так-то, с едой-то…

***

 

До Горска доехали меньше, чем за час – дорога здесь хорошая. На юг от Таёжного все дороги хороши, ровные, чистые, одна радость по ним ехать, но как на север от Таёжного, так страшно становится. Почему так? Наверное, исключительно для того, что бы дать людям понять – север, он и в двадцать первом веке остаётся севером, там ни чего хорошего нет, даже дороги, гляньте, какие разбитые и кривые, ехать туда и то уже страшно, не то что там быть. Другое дело – юг. По дорожкам-то этим, сначала на юг, потом на юго-запад, потом на запад, и однажды, дней, так – эдак, через пять, и до Москвы доедешь, а там и до Европы рукой подать. Вот потому, наверное, на юг от Таёжного дороги такие, что едешь по ним, и душа поёт, а на север от Таёжного ездить вовсе и не надо, там, вообще, тайга уже непроходимая.

 В дороге Андрей всё-таки не успокоился. Внутри всё буквально клокотало от предстоящего триумфа. Он уже не сомневался, что Хрулёву поймает вот – вот, с минуты на минуту. Что в эти минуты чувствовал Городилов, розыскник не спросил, да и не зачем. Выражение лица у Коли спокойное, только вот не пристаёт со всякими вопросами. Волнуется всё-таки. Да, и ладно. Своё бы волнение унять. Но не получается.

 Горск – посёлок городского типа, как и Сосновск, большая часть жилищ – одноэтажная, обнесённая заборами. Свернули к нему с федеральной трассы. Вечерело, и людей на улице почти не было видно, хотя свет в окнах ещё не зажигался, то есть по домам тоже не сидят. В эти часы, все нормальные крестьяне, как раз, скот домашний кормят. Андрей попросил остановить патрульный автомобиль, увидев случайного прохожего. Он спросил у этого мужчины, как проехать на ту улицу, которую ему назвал Торопов. Улица оказалась на другом краю посёлка, у самого леса, и пока к ней ехали, через центр с двух и трёхэтажными домами, через огромную площадь с памятником погибшим в Великой Отечественной войне и клубом, к которому начинали стягиваться представители местной молодёжи, и множеством магазинов и магазинчиков, Краюшкин всё всматривался в людей, будучи почти уверенным, что Хрулёва тоже сейчас где-то здесь, по улицам Горска бродит, в поисках спиртного, а, может, уже и очередной жертвы, и обязательно по имени Анатолий. Неужели. Кто же вперёд? Они или она?

Интуиция его подвела. Хрулёвой в Горске не было. Во всяком случае, на улицах посёлка он её не увидел. Да и не через все же улицы они проехали, а лишь по главной.

Дом Торопова оказался кирпичным двухэтажным, огромным. Почти, как замок какого-нибудь мелкого средневекового феодала. С большим двором, высоким железным забором и массивными воротами. Сразу было видно, в этом доме живёт местный богач, про которого старушки обязательно сказали бы, мол, эх, советской власти нет на него, кулака. В общем, жить Иван Сергеевич Торопов умел, и жить не стеснялся. Именно жить, а не существовать, о чём безаппеляционно говорил припаркованный у ворот серебристый «Ланд Крузер».

Местный предприниматель – седовласый уже мужчина в годах и больших размеров, даже очень больших, как в высоту, так и  в ширину, оперов в дом не пригласил, но вышел к ним по-простому: в вязанной чёрной шапочке, сдвинутой на затылок, расстёгнутой фуфайке, накинутой поверх совдеповской майки и в валенках. Поздоровался за руку с каждым из сыщиков, потом закурил «Парламент». Операм не предложил. Ну, и не надо. Им зарплату дали, у них свои сигареты есть.  Закурили по «LD».

Андрею почему-то вдруг не захотелось всего рассказывать Торопову, объяснять ему суть дела, распинаться перед ним, что-то в этом человеке отталкивало, поэтому он просто достал из кармана своей куртки фотографию разыскиваемой, протянул её собеседнику и спросил

- Где она?

Торопов долго смотрел на фотографию, то приближая её, то отдаляя, как будто бы не узнавал того, кто на ней изображён, но он узнал и узнал сразу, и Андрей, не видя этого из-за сумерек, это почувствовал. Он хотел поторопить предпринимателя, но, сам не понимая, почему, всё-таки, не торопил, а ждал. Ждал, потому что боялся спугнуть. А то ведь как начнёт сейчас врать да изворачиваться. Не начал, но зачем-то уточнил

- Это Татьяна?

Краюшкин не ответил ему, понимая, что в ответе он не нуждается, и повторил свой вопрос

- Где она?

- У приятеля моего в Михеевке.

- Где это?

- Леньково знаете где? – Спросил в свою очередь Торопов.

- Ну, знаю. – Ответил Городилов.

- Ну, вот, не доезжая до Леньково километров пять, свёрток в тайгу, там ещё километров десять до реки, а на том берегу и есть Михеевка.

- А до Леньково этого сколько?- Спросил Андрей.

- Километров пятьдесят с гаком. – Ответил Николай.

- А дорога туда нормально расчищена? – Спросил, куривший водитель патрульного автомобиля.

- До Леньково нормально, а вот до Михеевки, не знаю. – Пожал плечами хозяин пилорамы. – Там через тайгу же ехать. Но, вообще, бывает, что чистят иногда.

- А мост-то там через реку нормальный хоть? Выдержит машину?

- А там моста нет. – Ответил Торопов не сразу.

- А как же люди через реку переправляются?

- Летом на лодках, зимой на санях по льду. – Ответил предприниматель и добавил. – Там людей-то и нет уже почти. Два двора, три кола, четыре семьи. Раз в полгода если и выберутся на большую землю, так уже хорошо.

- Ну, а твой приятель там чего делает?

- Живёт. – Пожал плечами мужчина.

- Чего это он в такой глуши живёт? Может, в розыске?

- Нет, не в розыске. Он мухи в жизни не обидел. Нравится ему там просто. Покой, говорит, тишина, мир, раем называет свою глушь.

- Отшельник что ли?

- Да, нет. Татьяну вот взял. В жёны вроде как. Да и мать у него там же живёт.

- Ясно. – Констатировал розыскник и, забрав фотографию разыскиваемой, посмотрел на коллег. – Ну, что, поехали в Михеевку эту?

Ему не ответили. Молчание – знак согласия. Особенно коллективное молчание.

- А чего вы её ищете? – Спросил Торопов, когда милиционеры уже садились в автомобиль.

- В розыске она, вот и ищем. – Ответил Городилов.

- А за что?

Андрей очень не хотел отвечать на этот вопрос, но ответить было надо.

- За убийство.

- Кого это она?

- Работника твоего, Толяна.

- Так не она же.

- Она.

- А чего же отпускали тогда?

- Так получилось, не мы отпускали. – Пожал Андрей плечами и спросил. – А приятеля твоего лесного, поди, тоже Толяном зовут?

- Нет. Кириллом.

- Даже странно как-то. – Усмехнулся Андрей.

- А что странного?

- Да, это не важно. Как он примет-то нас, приятель твой?

- Нормально. Скажете, что от меня, он откроет вам. Я ему иногда чего-нибудь с егерем нашим передаю. 

- Ладно, Иван Сергеевич, будьте здоровы. Спасибо. - И чем-то он теперь понравился оперу, этот сорокапятилетний здоровый мужик, местный богатей. Странно.

- Парни, с бензином проблемы. – Оповестил водитель, когда проезжали автозаправочную станцию километрах в пяти от Горска. – Не дотянуть можем, а зимой в тайге ночевать как-то не охота.

- Дозаправку у начальства не просили? – Спросил напарник водителя.

- Да, пока её выпросишь, полгода пройдёт. – Огрызнулся Краюшкин. – Я же и рапорт на выезд за пределы города опять не писал. Не поймаем Хрулёву, так нагорит за самовольство.

 - Чего это мы её не поймаем? – Удивился Городилов и уверенно сказал. – Теперь поймаем.

- Делать-то чего будем? Бензин на нуле. – Напомнил водитель.

- Заправляться будем. – Ответил Андрей.

- У нас не на что. – Предупредил водитель. – Мы на областном бюджете, так не получали ещё зарплату.

- Ладно, обойдёмся без намёков. – Усмехнулся розыскник. – У нас деньги есть, мы же на федеральном.

- Сколько надо? – Спросил Коля.

- Рублей на четыреста, не меньше. – Ответил инспектор ГИБДД с пассажирского сидения.

- Ну, давай тогда, Коля, по двести скинемся. – Предложил  Краюшкин, доставая из внутреннего кармана куртки свою долю.

- Давай. – Согласился Городилов, принимая у Андрея деньги и приложив их к своим двум сотням, отдал инспектору.

Розыскник достал сигарету, хотел закурить, но Городилов его резко остановил

- Ты чего? Совсем что ли? – Спросил он строго.

- Да, наверное. – Раздражённо согласился розыскник, убирая  сигарету обратно. - Башка уже кипит от этой операции годовой.

 - Волнуешься? – Спросил опер из убойного.

- Есть немного. – Почти соврал Андрей, немного помолчав. Волновался он сильно. Оттого и хотелось закурить.

Заправились. Поехали. Закурили.

Ехали быстро. И стемнело быстро. Когда свернули к Леньково, то оказались единственными на грунтовой заснеженной дороге.

- Мы сотку ещё добавили, всё-таки, на бензин. – Отчитался зачем-то водитель.

Ну, Слава Богу, подумал Андрей, а то с ума можно сойти, если уж даже у гаишников денег нет. И куда Мир катится? Вслух он ничего этого говорить не стал.

 

***

 

Это было похоже на чудо, но дорога и до реки, сквозь тайгу, действительно, была расчищена. Патрульная девятка легко продвигалась вперёд. Кто, когда, и  зачем расчистил эту дорогу, для кого? Так не бывает. А кругом тайга. Сказочная. Как у одной из его любимых рок-групп, у «Агаты Кристи». Пьяные звёзды смотрят вниз. Красота. Сибирь.

Жить бы и жить. Радоваться жизни. Любить. Чего людям всё надо? Что им всё неймётся? Всё что-то пытаются доказать друг другу, каждый старается поставить себя главнее, значимее другого.  Или, ещё хуже, набить полные карманы злата и серебра, и неважно как, по совести ли, али наоборот, главное набить. А зачем? Прекрасно ведь понимают, что с собой все свои богатства на тот свет не унесут, но всё равно, набивают свои карманы, потуже, пополнее, переступая через близких своих, идя по головам друзей. Зачем?! Ну, неужели нельзя просто жить и радоваться жизни? А тебе самому, лейтенант милиции Краюшкин, что надо? Что тебе-то всё неймётся? Живи и радуйся. Не получается. А почему не получается? Ну, почему? Да, чёрт его знает, почему! А вот на пенсию выйдет, уедет в такую же вот таёжную деревню и будет жить, и радоваться. А не рано ли начал о пенсии думать? Когда-то, давным – давно уже, рядовой милиции Краюшкин удивлялся всё, почему его коллеги только – только дослужив до пенсии, бежали из милиции без оглядки, хотя им было-то по тридцать семь, по сорок лет всего от роду, работать бы можно ещё и работать, служить точнее, но они бежали. Он удивлялся, не понимал, спрашивал их, почему бегут. А они отвечали, дослужи, мол, Андрюшка, до наших-то годков. Он не дожил ещё, ему теперешнему до их тогдашних ещё лет десять, а он уже думает о пенсии, он оказался слабее тех, кто его принял служить Закону и учил служить Закону. Но зато он теперь понимал, почему они тогда бежали без оглядки, не старые ещё совсем и вполне здоровые, в общем-то, мужики. На пенсию хочется.

 Но нельзя. Пока нельзя. Потому что зло на земле побеждает, а этого допустить нельзя. Но ведь ты сегодня сам совершил зло, ты ударил человека.  Ты сам – зло.

От тяжких дум его отвлёк голос водителя.

- Приехали, кажись.

   Вышли на улицу все вчетвером, двигатель машины не глушили, света фар не выключали.

Снег под ногами скрипит, воздух морозный свежий – свежий обжигает ноздри, а кругом сосны вековые, пихта, ели, кедр – спят под снегом. И тишина.

- Елкой пахнет. – Шёпотом, как будто бы боялся спугнуть эту тишину, сказал Андрей. – Новым годом.

Ему не ответили. Может, не расслышали, а, может, потому что в раю не нужно говорить. А они именно в раю. И ещё впереди, прямо перед ними река широкая, покрытая чуть припорошенным льдом. Нет, не Обь, конечно и не Иртыш, но широка. А на противоположном берегу еле – еле виден свет из окон деревенских изб, но это было единственным признаком  того, что там тоже живут люди.

- Ну, что? Пошли? – Спросил Городилов.

- Пошли. – Согласился Андрей. – Втроём. Один за машиной остаётся смотреть, и светить нам фарами, сколько можно.

Остался водитель.

Шли долго, осторожно, ступая медленными шагами, что бы не провалиться под лёд и не поскользнуться на нём. Каждый шаг – миллиметр.  У детей это называется лилипутской походкой. Эх, дети, дети. Дочка. Доченька. Дочурка. Он вдруг ясно понял, что ему домой охота. Давно уже не хотел домой, а сейчас вот захотел. Но он шёл. Шёл в обратном направлении т своего дома, от дочки. Они шли. Молча, шли. Дойдя до середины, почувствовали, что рай кончается, что замерзать начали. Побежать бы, попрыгать бы, но нельзя.  Долго шли, очень долго. Дошли. Под ногами снова отчётливо заскрипел снег.

Деревня Михеевка оказалась не такой уж и маленькой, не три двора, а больше – дворов двадцать. Улица одна, уходящая другим своим концом в тайгу. И фонарь уличный один на всю улицу. Так больше-то и не надо.

- Слушай, Андрюха, а они здесь знают хоть, что в России царя уже почти сто лет как скинули? – Спросил, шутя, Городилов. – У них, поди, и телевизоров-то до сих пор нет?

- Ну, да, жутковато как-то. – Так же шутя, поддержал розыскник напарника. – Вдруг они тут все сектанты какие-нибудь.  Ты, Колян, ствол-то приготовь на всякий случай, патрон в патронник загони.

Городилов к своему табельному оружию и не притронулся, поняв шутку напарника, но зато полегчало, вроде бы, волнение исчезло без следа.

- А где он живёт-то этот Кирилл? – Спросил ГАИшник.

- Да, забыл я спросить.  – Ответил Краюшкин. - Магнат этот горский сказал же, что тут три двора всего.

- Даже и не верится, что двадцать первый век на дворе. – Шёпотом сказал Николай.

- А хорошо здесь. – Инспектор ГИБДД с наслаждением глубоко и шумно вдохнул морозный воздух и тут же выдохнул его ртом. Ему хорошо, у него бушлат, а не курточка китайская, он не мёрзнет.

- Вон какой-то мужик местный дорожки чистит. Спрошу, пойду у него про этого Кирилла.

Мужик указал розыскнику на дом, что стоял напротив его дома – бревенчатый пятистенок под крышей из шифера, из окон которого на снег во дворе лился жёлтый электрический свет, а из трубы шёл дым. Дом был обнесён невысоким штакетником, и к нему была прочищена аккуратная широкая дорожка.

- Ну, что? С Богом. Коля, давай со мной в адрес – Сказал Андрей и первым шагнул к дому, сказав инспектору ГИБДД. – Встань с того угла под окна и смотри в оба, только не штрафуй там ни кого за нарушение ПДД.

ГАИшник улыбнулся, но оперы не увидели его улыбки, открыли калитку, вошли во двор, поднялись по крыльцу, постучали в деревянную дверь.

- Кто? – Послышался через пару минут мужской голос из-за двери.

- От Ивана Сергеевича с приветом. – Ответил Андрей.

 Дверь, скрипя, открылась, и сыщики увидели на пороге худощавого невысокого мужчину.

Розыскник сразу показал хозяину дома своё служебное удостоверение, приложив указательный палец к губам, и тихо – тихо сказал

- Уголовный розыск. Тихо.

Андрей грубо рукой отодвинул опешившего от наглости хозяина в сторону и шагнул в сени. Некогда было объяснять, нужно было действовать, жёстко и чётко. Стальное спокойствие охватило его, в эту минуту он был не человеком, он был каким-то, самому себе непонятным, механизмом, который работал исключительно на автоматике.

Он вошёл в саму избу: сначала кухня, потом зал. Тепло, светло, сухо, в печи трещат сухие поленья, от печи жар, на кухне вкусно пахнет, разноцветные половицы жалостливо скрипят под ботинками. Андрей не видел, но спиной чувствовал, что Городилов идёт за ним следом. В комнате на комоде работал цветной телевизор производства СССР, но удивляться этому было некогда. Хрулёва сидела на диване и пристально смотрела в лицо розыскника. Ни полная, ни худая, ни высокая, ни низкая, вся какая-то средняя, с круглым бледным лицом, с каштановыми короткими волосами, собранными на затылке в хвостик. И, вообще, она чем-то была даже похожа на Иванова – младшего. В тёмно-коричневой кофточке и длинной, почти до самых пят, светло-коричневой юбке, в шерстяных разноцветных носках. По щекам её текли слёзы. Розыскник сразу узнал её, это он умел, это у него было профессиональным и, наверное, даже в крови у него уже это было,

- Татьяна, собирайтесь. Поедете с нами. – Потребовал розыскник, как можно спокойнее.

Женщина, молча, встала с дивана и пошла в смежную с залом комнату. Андрей пошёл за ней.

- А что это такое? Кто вы? – Забеспокоилась сидевшая рядом с Хрулёвой старушка в зелёном халате.

- Это из милиции, мама. – Спокойно ответил ей сын. Только сейчас стало видно, что у него красивые густые усы и такие же брови, смуглое лицо.

- И что? – Задала новый вопрос хозяйка дома, внимательно разглядывая незваных гостей, но ей не ответили.

- Дайте переодеться хоть. – Тихо потребовала разыскиваемая от Краюшкина. – Выйдете из комнаты.

- Я из комнаты не выйду, но и смотреть на Вас не собираюсь. – Пообещал розыскник. – Не стесняйтесь, переодевайтесь.

- Выйдете из комнаты! – Вновь потребовала Татьяна, повысив голос. 

– Таня, милиционеры, ну, то есть мы вот, мы как врачи, нас уже ничем не удивишь и не смутишь, всякое видывали.

- Что происходит-то? – Не переставала беспокоиться старая женщина. – Что она сделала? За что вы её забираете?

- Она в розыске за преступление. – Ответил Городилов.

- Ох, свят, свят. – Хозяйка дома стала часто креститься.

- Мама, не волнуйся. – Попытался успокоить её сын

- Ох, свят, свят, свят.

- Я ни куда не поеду, если мне не дадут переодеться! – Громко, с визгом, закричала Хрулёва.

- Да, дайте Вы ей переодеться, товарищ милиционер. – Попросил хозяин дома.

- Что бы она тут глупостей каких-нибудь натворила?

- Да, не натворит. – Заверил Кирилл. – Она ждала вас, знала, что придёте.

- Откуда? – Спросил Андрей и послушно вышел из комнаты, потребовав. – Дверь не закрывай, я всё равно не вижу тебя, Таня.

- Да, не откуда. – Пожал плечами новый сожитель Хрулёвой. – Просто знала и всё. Я не знал, а она вчера мне всё рассказала и сказала, что придёте за ней скоро, что она чувствует.

- Что рассказала?

- Ну, что ищут её, что она от милиции скрылась.

- А что натворила, не говорила?

- Нет. Я спрашивал, но она ни в какую.

- Пили эти дни?

- Нет, мы с мамой непьющие, Тане это объяснили.

- Хотите знать, что она сделала?

- Нет. Вернее хочу, но пусть она сама расскажет.

- Ох, свят, свят, свят. – Продолжала причитать старушка и креститься, постоянно тяжело вздыхая.

- Как она себя тут вела?

- Нормально. Как жена моя будущая. Послушная. Маме по хозяйству помогает. Только вот почти не разговаривает, замкнутая какая-то.

Андрей обратил внимание, что Хрулёва, всё-таки, закрыла дверь комнаты, постучал в неё, громко спросил

- Ты скоро там, Таня?!

Ответа не было.

Розыскник попытался открыть дверь, войти в комнату и посмотреть, почему там Хрулёва затихла. Но дверь вдруг оказалась заперта изнутри. Дурак ты опер Краюшкин! Ох, и дурак! Он стал стучать в дверь.

- Таня, открой!

- Не глупи, Татьяна. – Вторил розыскнику его напарник.

- Таня, зря ты это! – Предупредил Андрей. – Хуже себе только делаешь?!

- Чего ты прячешься от нас?! – Громко спросил Коля.

Но дверь так и не открылась. И вдруг леденящий душу истерический женский визг

- Я ни куда не поеду! Уходите!

- Господи, спаси и сохрани. – Стала тихо и быстро молиться бабушка. – Спаси и сохрани.

- Уходите! Уходите! Я ни кого не убивала! Уходите! Уходите!

- Таня, успокойся. – Попытался Городилов успокоить женщину за дверью.

 - Уходите! Уходите!  - Продолжала кричать Хрулёва. – Я не виновата! Меня заставил Семёнов подписать, что это я убила!

- Зачем ему это!? – Громко спросил Андрей.

- Не знаю! У него спросите! Ему нужно было раскрыть, вот он и раскрыл!

- Отче наш, ежеси на небеси, да светиться имя твое, да пребудет царствие твое… - Хозяйка дома продолжала креститься и молиться, но не перед иконами, которых Андрей не увидел пока в доме, а просто, глядя в окно.

- Танюша, успокойся. – Попросил Коля женщину, как можно спокойнее и миролюбиво. – Успокойся и открой нам дверь.

- Я не буду! Я не виновата! Уходите!

- А кто?!

- Не знаю! Спала я! Уходите! Уходите! Или я сейчас убью себя! Повешусь тут! Уходите прочь! Уходите!

- Танюша, открой, пожалуйста!  – Присоединился к уговорам и хозяин дома. – Не съедят же они тебя!

- Да, ты не знаешь, как они могут людей мучать!

- Таня, я же дома, не посмеют они в моём присутствии. Я прошу тебя, Танюша!

- Я сказала, что не открою! Уходите! Уходите! И ты уходи! Я убью себя! Я отвечаю! Я убью себя! Уходите! Не трогайте меня, сволочи!

И вдруг звон разбитого вдребезги стекла.

- Что это? – Не сразу понял Андрей

- Стекло она разбила, что бы сбежать! – Догадался Николай. – Я на улицу смотреть!

- Кирилл, я выбиваю дверь!? – Громко спросил Краюшкин и заверил. – Это очень важно!

Зачем спрашивать? Так, а попробуй не спроси в этот грёбанный век демократии, прав и свобод человека и гражданина.

- Танечка! Танюша! Открой, пожалуйста! – Строго попросил хозяин дома свою сожительницу.

Не открыла. Краюшкин, не спрашивая повторно разрешения, ударом ноги выбил деревянную старенькую межкомнатную дверь, которая поддалась очень легко, но Хрулёвой в комнате он не увидел.

- Ох, же ж ты, Боженька… Боже! Боже! Боже! – Не переставала креститься старушка. – Свят, свят, свят!

Рука сама собой, тоже как-то автоматически, расстегнула куртку,   скользнула в подмышку, к оперативной кобуре, достала пистолет, сняла с предохранителя, загнала патрон в патронник. То рука, а глаза, так же, будто бы автоматическими были, а не живыми, внимательно и быстро просматривали каждый угол, каждый сантиметр. Из разбитого окна тянуло холодом в комнату, но Андрей понял, что разыскиваемая через окно не вылазила, она осталась в комнате, хотя он её не видел.

То, что она в комнате, подтвердил и Городилов, заглянув в комнату с улицы через разбитое окно

- Ну, чего у тебя там, Андрюха?

- А у тебя?

- У меня порядок, она здесь не выходила.

- А гаишник как?

- Да, нормально, вроде, только дар речи потерял…

- Потеряешь тут с вами. – Перебил опера инспектор ГИБДД. – Стоишь под окном, ни кого не трогаешь, ждёшь злодея, а тут стекло разбивается и осколки прямо в харю тебе, и ещё какая-то фигня увесистая…

- Эта фигня в народе табуретом называется. – Шутливо заметил опер из «убойного».

- Это когда он стоит в комнате, он – табурет, а когда он в окно вылетает, стекло разбивая, то сразу фигнёй становится. – Парировал инспектор ГИБДД.

- Так кто же под окнами самими стоит? – Спросил опер из убойного и сам же ответил. – Только первогодки. В стороне чуток надо стоять и за окнами палить. А ты под само окно встал. Эх, ты.

- Да, ладно. – Добродушно ответил страж дорог. – Пронесло же…

- Ну, да… - Согласился Коля. – Хорошо, что реакция есть, успел отскочить, а то бы тебя покромсало бы этими осколками…

Но Хрулёвой-то не было. Даже в комнате.  Точнее она была, но только в одном месте. Розыскник, держа на изготовке в правой руке пистолет, левой рукой открыл дверцу старенького платяного шкафа и резко сделал шаг в сторону.

- Выходи, Хрулёва!

Она не вышла, но он отчётливо расслышал её тихий плач. Андрей поставил пистолет на предохранитель, убрал его в карман куртки, заглянул в шкаф.  Женщина сидела под платьями, поджав ноги, уткнув лицо в ладони, и спина её часто вздрагивала. И в эту долю секунду оперу стало жалко её.

- Таня, успокойся, пожалуйста. Если не ты убила, то мы разберёмся. – Пообещал розыскник. – Но пока ты будешь бегать, мы не сможем решить эту проблему. Выходи, Таня.

Она подняла своё заплаканное лицо, внимательно посмотрела на Краюшкина, медленно вылезла из своего убежища, затем медленно вышла из комнаты. Андрей вышел следом.

- Я не убивала, Мария Михайловна. – Сказала Хрулёва тихо, глядя в глаза старухе.

- Я верю, Танюша. – Старая обняла молодую, погладила по голове, потом посмотрела на Андрея. – Вы разберитесь, пожалуйста. Хорошая она.

Краюшкин ни чего не ответил, он видел материалы уголовного дела, и там всё было ясно, как белый день.

 Хрулёва, молча, надела полушубок, повязала шаль, обула давно уже сношенные сапоги, поцеловала в гладко выбритую щёку своего нового мужа, и шагнула за порог. Андрей вышел следом, не попрощавшись с хозяевами дома. А зачем? Он ведь даже и не здоровался с ними. И, вообще, она могла их убить однажды, и они живы и будут жить теперь дальше только потому, что он нашёл её, потому что он успел её найти. Мог не успеть, мог, вообще, не найти – он же не Бог, он – человек, как и все. Но он нашёл, он успел. Нет, не так. Они с Городиловым и гаишниками её нашли, успели найти. Успели. Только легче почему-то не становилось. Ему не становилось. А на Николая он не смотрел.

Потом опять шли по льду. Осторожно. Каждый шаг – миллиметр. Но инспектор ГИБДД, всё-таки, провалился. Нет, не весь, а только подошвой своего берца. Но испугались. Пошли ещё осторожнее. С противоположного берега водитель патрульки указывал им путь дальним светом своих фар. А ведь ночь уже в тайге. И восьми часов вечера ещё нет, наверное, а уже ночь. Таёжная ночь. Сибирская ночь. Сказочная ночь.

Выбрались на берег, подошли к своей машине. Хотелось закурить, но согреться хотелось ещё больше, и потому сразу, молча, сели в салон патрульки: гаишник на своё сидение, оперы сзади, по бокам, зажав между собой задержанную. Поехали. 

Закурили только, когда на федеральную трассу выехали и взяли направление к Горску. По очереди курили. Впереди первым инспектор, который ходил с ними в Михеевку. Сзади первым закурил Андрей. Молча, курили. Говорить, вообще, не хотелось.

- Я всё. – Обратился к водителю его напарник, закрывая форточку со своей стороны. – Кури теперь.

- Да, я, пока вас ждал, чуть в усмерть не закурился. Такая гадость. Бросать надо. – Ответил водитель и, посмотрев, на напарника, спросил. – У тебя с лицом что? Кровь что ли?

- Где? – Инспектор провёл ладонью по лицу, посмотрел на неё. – Точно. Кровь. Зацепило всё-таки осколками стекла.

Остановились на обочине, включили в салоне тусклый свет, водитель сходил к багажнику, достал оттуда водительскую аптечку, вернулся на своё место.

- Да, не надо. – Хотел возразить ему напарник. – Осколков не осталось же, а ранки заживут.

- Надо. Обработать ранки всё-равно надо. – Ответил водитель, смочив ватку спиртом, и стал сосредоточенно оказывать первую медпомощь старшему своего экипажа.

Городилов закурил.

- А я сразу-то и не почувствовал. – Удивился раненный. – Сейчас вот только, когда согреваться начал.

- Помолчи пока. – Попросил его инспектор водитель.

- Это из-за мороза. Кожа замёрзла, ничего, кроме холода не чувствует. – Сказал Андрей. – Я как-то, пацаном ещё, по зиме, пальцы на руке разбил до крови, шрамы вон до сих пор, так тоже пока варежку не снял, да не посмотрел, так и не почувствовал, ни боли, ни крови.

- Да, тут не сильно. – Оповестил водитель, облегчённо вздохнув, доставая из аптечки лейкопластырь.

- Ну, ладно хоть в глаза не попало, успел рукой закрыть.

- Помолчи, говорю.  – Повторил водитель. – Не шевели лицом.

- Ты чего? Лицо мне решил заклеить этими полосочками? – Возмущённо спросил инспектор водителя. – Меня парни засмеют, когда вернёмся.

- Не лицо, а ранки только. Ну, если ты против, то я могу тебе всю голову перебинтовать, от макушки до челюсти, глаза только оставлю, раз их не задело, вот тогда точно смешно будет.

- А рот? – Спросил Городилов, выбросив окурок через форточку. – Дышать-то чем будет?

- Носом. – Вполне серьёзно ответил водитель на шутку сыщика. - А рот забинтую, а то говорит много.

- Ладно, клей уже. – Сдался раненный.

- Не вертись. – Повторил водитель. – Молчи. Застынь, вообще.

- Мне можно покурить? – Вдруг спросила Хрулёва, всхлипнув.

Андрей, молча, достал сигарету, протянул её задержанной. Затем так же поднёс зажигалку, помог женщине прикурить. Он только сейчас увидел, что она всю дорогу плакала. Беззвучно. Но жалость к убийце, неожиданно появившаяся вдруг при задержании, там, в комнате, уже бесследно улетучилась, и возвращаться не желала, да и не надо было. Оперу не жалко было задержанную. Совсем не жалко.

- Она табуретками в нас кидается, а ты её сигаретами угощаешь. – Посетовал Городилов, но ему не ответили.

- А ты скажи мне, девушка прекрасная, зачем Сан Санычу тебя на мокрое подписывать? – Со злым сарказмом спросил Коля Хрулёву. – У вас там не заказуха была, что бы чью-то задницу спасать, подставляя другого. У вас там бытовуха, самая обыкновенная, между алкашами и свиньями.

Таня молчала, пристально глядя в спинку водительского сидения.

Поехали дальше, но опер из «убойного» не унимался.

- Зачем, я тебя спрашиваю?

- Отстань от неё, Коля. – Устало попросил Андрей.

- Чего это отстань-то? Чего ты её жалеешь-то? – Возмутился Городилов. – Ты же знаешь, как всё было, Андрюха. Я не понимаю тебя.

- Я сам себя не понимаю, но просто помолчи, пожалуйста.

- Какой ты мягкотелый всё-таки. Она двоих на тот свет отправила. Она людей кучу подставила, пока скрывалась. Она человека чуть зрения не лишила. Из-за неё нам трое суток покоя нет. Она сейчас на Семёнова наговаривает. Я не поверю никогда, что Сан Саныч в угоду показателям может невинного человека заставить признаться в совершении преступления, которого тот не совершал. Он из-за чести должности лишился. Он чистый, а она его в грязь хочет окунуть. А ты её жалеешь. Тебя Матвеев заразил что ли? Так у тебя репрессированных, вроде, не было в семье. Ты всё Жегловым восхищаешься, его методами работы, а сам ведёшь себя, как Шарапов.

- Заткнись, Коля! – Прикрикнул Андрей и полез в карман куртки за сигаретами.

- Я соврала. – Ответила вдруг задержанная.

- Не понял. – Искренне удивившись, посмотрел на неё Городилов.

- Убила я. Семёнов меня ни на что не подписывал. Он, вообще, хороший дядька.

- А зачем тогда там разыграла из себя жертву ментовского произвола?

- А не понятно? – Спросила Хрулёва и тут же ответила, переходя на крик. – Впервые в жизни ко мне отнеслись, как к человеку. Меня приняли, как родную. Я не могла признаться им, что я убийца. Не могла! Я хотела быть для них хорошей, потому что они сами хорошие люди! Всю жизнь я среди быдла пьяного, а теперь к людям попала, а вы меня перед ними опозорили. Они меня больше не примут! Они меня знать не захотят!

- Если люди хорошие, то захотят, - сказал раненный инспектор, -  а если нет, то ты ошиблась в них, то они тоже – быдло.

Задержанная не ответила, она снова беззвучно плакала. 

 До самого Таёжного ехали, молча, и только один раз Краюшкин грустно сказал Городилову

- Дурак ты, Коля. Ты на Сан Саныча ровняешься, пример с него берёшь, ну так вот и поучись, как двадцать лет служить и остаться честным и чистым, и не замараться, и тогда ты не будешь бояться замараться.

 Николай не ответил. Обиделся, наверное. На душе кошки скребли так, как ещё ни когда не скребли…

Во двор УВД они заехали, когда до окончания годовой операции «Розыск» оставалось полторачаса. Прежде, чем зайти в здание, закурили на крыльце. Хрулёвой дал сигарету Городилов, помог ей прикурить. Задержанная посмотрела на заклеенное лейкопластырями лицо инспектора ГИБДД и неожиданно для всех попросила у него прощения, и видно было, как тот смутился

- Да, ладно. Это работа моя. Главное, что ты осознала.

- Ни хрена она не осознала. – Сплюнул на землю водитель и, хлопнув напарника по плечу, сказал – Поехали уже.

Твоя работа водителей на штрафы разводить. Чем больше штрафов в казну Родины нашей, тем лучше ты, значит, работаешь.  Это называется, показатели.

- Да, я в уголовку переведусь, наверное. У них показатели другие. Они хоть истинно ментовским делом занимаются.

- Не завидуй. Показатели у них такие же. Только они казну опустошают своими мероприятиями, а мы её, наоборот, пополняем. Наша служба благороднее. – Возразил водитель и добавил. – И ты же знаешь, что никто тебе перевод в уголовку не даст, и, вообще, никуда не даст. Это только в кино особо талантливых гаишников и пэпээсников раз и в уголовку, а на деле, хоть ты семи пядей во лбу, а если уж попал в ГАИ, то и служи в ГАИ до пенсии или, вообще, до смерти…

Патрульная «девятка» уехала, мигнув операм на прощание единичным проблеском своих маячков.

- Ты его не слушай. – Сказал вдруг Городилов задержанной.

- Кого? – Уточнил Краюшкин вместо женщины.

- Гайца этого, который сказал, что она не осознала ничего.

- Да, Коля, ты для меня ходячая загадка. – Усмехнулся розыскник.

Опер из «убойного» в ответ усмехнулся, молча. Обида прошла. Это хорошо.

 

***

 

Первым в здании Управления их встретил, как и должно быть, оперативный дежурный, которым в эти сутки был Сашка Мартынюк.

- Вас тут начальство обыскалось, нервничает сильно.

- А чего нас искать? – Удивлённо спросил Городилов.- Мы работаем.

- Так вы вне зоны доступа уже полдня.

- Ну, и ничего страшного. Пусть понервничают. – Грубо ответил Андрей. – Им полезно иногда.

Когда уже поднимались по ступенькам, Мартынюк снова окликнул розыскника.

- Веди её до кабинета. – Сказал Краюшкин Городилову и вернулся к оперативному дежурному.

- Там в Яшине задержали вора какого-то, который в розыске за нами. Позвони им. – Мартынюк протянул Андрею листок бумаги, на котором были написаны цифры, и добавил. – И с Северного участковый звонил, Буреев, он там кухонного бойца какого-то задержал, по твоему заданию. 

- Асанова что ли? – Уточнил Андрей.

- Да, его, вроде. – Неуверенно подтвердил оперативный дежурный. – У жены под кроватью прятался.

- Как мне дороги эти бабы со своей любовью. – Зло усмехнулся розыскник. – Сначала заяву на мужа катает, а потом сама же го и прячет. Зачем тогда писала, раз любит?

- Как всегда, что бы попугать ненаглядного. – Ответил Сашка. Он был опытным оперативным дежурным, лет десять уже принимал сигналы граждан о различных происшествиях.

- Нашли пугало тоже. – Огрызнулся Краюшкин и добавил. – Я почему-то не сомневался, что Асанов будет прятаться от нас именно у своей жены, которая нам уже почти месяц доказывает, что к маме в Подмосковье уехал.

Мартынюк не ответил, уткнувшись в какие-то свои бумаги.

Андрей поднялся на свой этаж и увидел, что его с нетерпением ожидают не только Городилов и Хрулёва. Его ещё ожидали мама и сестра Толи Иванова, и сам Толя, конечно.

- Что же вы делаете, товарищи милиционеры? – Тихо спросила женщина. – Вы же моего сына, по сути, в заложники взяли. По какому праву?

- Простите. – Это всё, что Андрей смог ответить в своё оправдание. Он был виноват, он это знал.

- Учтите, я жаловаться буду. – Женщина повернулась к задержанной и с размаху ударила ладонью по щеке. – Дрянь! Сдохни! Как же вас земля-то носит!?

Иванов младший грустно смотрел на свою возлюбленную, пока его мать не взяла его за руку.

- Пойдём, сынок.

И они стали спускаться вниз. Толина сестра задержалась и, поочерёдно, глядя на оперов, тихо с упрёком в голосе сказала

- Мама жаловаться не будет, я это точно знаю, но вы могли за это время позвонить хотя бы…

- Простите. – Повторил розыскник, перебивая молодую женщину.

И она тоже ушла.

Андрей открыл дверь своего кабинета и, впустив туда Николая с задержанной, прошёл к кабинету Мартынова, где удивился тому, что там все спят. Спал Василий, скрестив на столе свои руки и положив на них свою голову. Спали, облокотившись друг на друга, Шахов и Матвеев. Тихое сонное царство. Даже свет не выключили. Пластиковая тарелка с незаваренной китайской лапшой так и стояла на своём месте. Идиллия. Если не учитывать, что опер уснул, наплевав на то, что ему надо бы смотреть за задержанными, дабы те не разбежались.

- Вася! Ты какого лешего дрыхнешь-то?! – Громко и возмущённо спросил Краюшкин.

- Чего орёшь, Краюшкин? – Спокойно, но недовольно спросил опер по раскрытию автоугонов, подняв своё заспанное лицо, надевая на него очки.

- Ты обалдел, Вася! А если бы они убежали! – Сделал замечание розыскник, заранее зная, каков ему сейчас будет ответ.

- Ну, не убежали же. И, вообще, это твои жулики, а у тебя совести нет, бросил их тут мне и умчался куда-то на полдня. Как будто бы мне работать не надо, как будто бы у меня и делов-то только за ними смотреть. Нашёл, блин, конвоира себе тут. Ты ко мне со всякими своими просьбами даже не подходи больше.

Мартынов был зол, это было ясно, но говорил он, как и всегда, спокойно, не орал, потому что, вообще, никогда и ни на кого не орал, хотя службу Отечеству начинал в армии, взводником после военного училища, где у него было целых двадцать ничего непонимающих, кроме матов, детей по восемнадцати лет от роду. Краюшкин сам таким когда-то был, и хотя,  взводник у него был тоже спокойным, как вот Мартынов, то ротный орал и брызгал слюной постоянно, по поводу и без повода. Почему Мартынов променял очень почётную службу военную на очень непочётную милицейскую, он никогда не говорил, но все были уверены, что именно из-за отсутствия командного голоса.

- Ладно, не сердись. – Попробовал Андрей помириться с коллегой. -  Но если бы они тебя, спящего прирезали бы, было бы уже неважно, чьи они жулики.

- Ну, не прирезали же. – Ответил Мартынов. – И, вообще, нормальные мужики. Чего ты их тут держишь?

Услышав, что они «нормальные мужики», задержанные в унисон спросили.

- Когда отпустите?

- Поймали тварь эту?

- Все свободны. – Тихо ответил Краюшкин.

- Поймали, значит? – Уточнил Шахов.

- Поймали, Толя, поймали. – Заверил опер. – Иди домой.

- Чего это иди-то? Дайте-ка я ей в глазки её бесстыжие посмотрю.

- Не стоит.

- Имею право. Я из-за неё весь день тут у вас.

- Не из-за неё, а из-за него, из-за его лжи. – Андрей посмотрел на Матвеева.

- Да, ладно на деда гнать. – Неожиданно для розыскника заступился Шахов за своего бывшего бригадира. – Все непонятки меж мужиками из-за баб этих.

- Ну, так люби мужиков и спи с мужиками, что бы непоняток не было. – Огрызнулся Андрей.

- Оскорбить хочешь? – Вызывающе спросил Шахов.

- О, началось. Домой иди, пока отпускаю, а то опять на пятнадцать суток загремишь.

Шахов задумался, но ненадолго, а потом встал со стула и вышел из кабинета, проворчав на прощание

- Только и знаете, что своими сутками стращать постоянку. А чего вы стоите без своих угроз и суток?

- Иди уже, иди, Толя. – Устало повторил Мартынов.

Через долю секунды, ничего не сказав, из кабинета вышел и Матвеев.

- Где все-то? – Спросил Андрей у Василия. – По домам уже разбежались. Зато чуть что, так самые бездельники в группе розыска, розыскникам легче всех.

- Не ной. Все давно в гараже. Там Сеченов за свадьбу проставляется. А вас искали – искали, звонили вам, звонили, да бестолку.

- А ты чего тогда не там?

- А отгадай с трёх раз. – Парировал Мартынов.

Отгадал Андрей сразу, но говорить об этом не стал, потому что понял всю глупость своего вопроса. Он вышел из кабинета, сказав

- Я сейчас Хрулёву определю, куда следует и присоединюсь. А ты пойдёшь если, то Городилова у меня забери, а то он парень совестливый, не пойдёт без меня сам.

- А я тоже не пойду. Я домой поеду, спать.

- Ну, дело твоё. – Пожал Краюшкин плечами. 

Шахов и Матвеев не ушли, а стояли в коридоре перед дверью кабинета группы розыска.

- Чего вам ещё? – Спросил Андрей.

- Посмотреть. – Ответил Шахов.

- На что?

- Ни на что, а на кого. – Поправил Василий Аркадьевич. – На Таню.

- Чего на неё смотреть?

- Не знаю. – Ответил Матвеев. И добавил. - Жалко её.

- Ладно, смотрите. – Сдался розыскник, открывая дверь своего кабинета. – Но недолго, и через порог, в кабинет не заходить, а то устроите тут истерики с разборками.

Он оставил дверь кабинета открытой, прошёл к столу, сел в своё кресло, стал набирать номер служебного телефона одного из следователей районного следственного комитета. Мужчины, молча, смотрели на Хрулёву, сидящую у стены, там, где ещё днём сидел Матвеев. Она на них не смотрела, а смотрела в пол. Городилов постоянно переводил свой взгляд с мужиков на задержанную и обратно, и тоже ничего не говорил. Краюшкин несколько раз подряд набрал номер следователя, но в трубке постоянно слышались длинные гудки. Удивляться было нечему, стрелки на циферблате указывали, что времени двадцать второй час суток уже доходит.

- Ладно, посмотрели и хватит. – Сказал Андрей. – Свободны.

Они ему ничего не ответили, развернулись и пошли к лестнице.

- И следующий раз думайте, кого жалеть и с кем спать! – Крикнул он им вдогонку.

Ответа не было.

Краюшкин вновь набрал номер телефона нужного ему следователя следственного комитета и ему вновь не ответили.

- Колян, тебе спасибо. Тоже можешь идти.

- А с этой как? – Городилов кивнул головой на Хрулёву.

- С этой я теперь сам. – Устало ответил розыскник. – Тут теперь бумажная работа.

- А справишься?

- Коля, не пытайся меня обидеть. – Андрей попытался улыбнуться, но у него не получилось. – Справлюсь.

- Ну, будь здоров тогда. – Опер из «убойного» протянул свою руку и опер из группы розыска пожал её, даже  не вспомнив о старой традиции.

- Там, в гараже, мужики водку пьют и закусывают даже. Хочешь, иди.

- А ты?

- Я как с этой управлюсь, так подойду, если вы всю не выпьете ещё.

- Так ты долго тут не возись. В клетку её и всего делов-то.

- Попробую побыстрее. – Пообещал Андрей и добавил. – А знаешь, водки сильно хочется. Алкоголиком что ли становлюсь.

- Не, просто замёрз и напряжение надо снять. А алкоголик из тебя, как из меня космонавт, про твою любовь к водке все опера города знают и смеются, когда вспоминают, как ты её пьёшь…

- Ну, ладно, иди уже. – Перебил розыскник Николая.

Хрулёва, молча, продолжала смотреть в пол. Говорить ему с ней было не о чем, да и ей с ним тоже. И не надо. Всё понятно.

Он позвонил в дежурную часть, спросил, кто дежурит от следственного комитета. Ему ответили и даже номер рабочего телефона продиктовали. Дежурил не тот следователь, который был ему нужен. Ну, почему вот даже здесь какие-то трудности? Почему никогда не получается сразу? Почему попотеть-то, понервничать приходится? А потом водки хочется. А ведь он её не пьёт, водку эту. Ну, или почти не пьёт. Он её терпеть не может. Ему коллеги в шутку так и говорят, мол, чуть – чуть до настоящего опера не дотягивает – водку не любит. Он когда пьёт, они смеются, потому что он чихает и кашляет, она в горло не лезет, дрянь эта, и он через силу глотает, сразу соком запивает, заедает всем съестным, что под руку попадается, а коллеги смеются, мол, зачем он закуску в еду превращает. Он не любит водку, он её терпеть не может, но он её хочет. Особенно сейчас.

Он всё-таки набрал номер телефона дежурного следователя, но ему опять не ответили. Чёрт! Чёрт!

Он закурил. Покурив, молча, протянул сигарету Хрулёвой. Она отказываться не стала. Он вновь набрал номер телефона дежурного следователя и снова получил в ответ длинные гудки. Блин!

Достал из кармана куртки свой мобильный, набрал номер телефона яшинского розыскника, и тот ему ответил почти сразу, но это не удивило, потому что они менты, они на связи должны быть всегда, даже если уже умерли, а иначе по выговору получат. Маразм.

- С наступающим. – Поприветствовал Андрей коллегу из соседнего города.

- И тебя тем же по тому же. – Ответили ему.

- Кого там словил?

- Кириленко Вячеслава Антоновича за кражу. По базе с арестом идёт.

- За что взяли? – Спросил Краюшкин, найдя в журнале регистрации розыскных дел фамилию задержанного вора. – У вас чего натворил?

- Агент сработал.

- То есть тебе его тупо сдали. А то я и думаю, чего это вы так расстарались, если даже мы не знали, что он на вашей территории.

- Ага. Человечек ещё неделю назад отстучал, да у меня времени не было, а сегодня выкроил минутку, заехал на адресок, задержал. Кириленко этот другими данными всем представлялся, пришлось время потратить, что бы расколоть его.

- Кем представился?

- Жукалёвым Константином Сергеевичем.

- А это друг его здешний, тоже вор, проб ставить негде, сидит сейчас. – Пояснил Краюшкин и уточнил. – Тебе от меня постановление на арест сейчас надо?

- Шутишь что ли? Давай завтра, а сегодня я его по мелкому закрыл, и пошёл отдыхать.

- Ладно, давай завтра. – Согласился Андрей, вспомнив, что ему в предстоящую субботу снова работать. – Тебя завтра тоже послужить Родине просят?

- Ну, а то. - Усмехнулся яшинский розыскник в трубку. – Это, в сводку, я его уже дал. Моя победа, я и доложил.

- Ладно. – Усмехнулся в ответ Андрей и нажал на мобильном кнопку прекращения связи.

Он включил чайник, посмотрел на Татьяну. Она на него не посмотрела. О чём она думает? Да, ну её. Сама виновата.

Он снова набрал номер телефона дежурного следователя, но дожидаться ответа не стал, потому что и дежурный следователь, и дежурный оперуполномоченный Филиппов заглянули в его кабинет. И даже дежурный эксперт заглянул, но сразу ушёл к себе.

- Чего сидишь? – Спросил Владимир.

- Вас жду. – Ответил розыскник и спросил следователя. – У тебя номер телефона Котовой есть?

- Есть. – Ответил следователь. – А тебе зачем?

- Она в розыск дамочку эту вот оформляла, так я словил, должен теперь ей предоставить.

- Фамилия дамочки как?

- Хрулёва.

- А ну, слышал – слышал. – Ответил молоденький следователь, с интересом глядя на Татьяну. – Пиши номер.

Андрей записал в свой телефон одиннадцать цифр и спросил.

- А вы откуда?

- С заявки. – Ответил Филиппов.

- Чего там?

- Убойщикам работы добавили. – Ответил следователь. – Убой.

- Что за убой?

- Обычный. Лежит на обочине дороги девушка со сломанной шеей.

- Так, может, сама? – Уточнил Андрей. - Как обычно, при падении с высоты собственного роста.

- Кончились те времена, когда сама. – Сказал Филиппов. – Особенно если учитывать, что у неё колготки порваны на самом интересном месте, пуговицы на пальто все вырваны, юбка тоже разорвана, на лице следы побоев, нос сломан и на бёдрах тоже синяки.

- Да и далеко как-то она ушла из города, что бы упасть с высоты собственного роста. – Добавил следователь.

- Получается, изнасиловали и убили, что бы ни кому не сказала. – Подвёл итог розыскник.

- Чуть – чуть урод до границы района не доехал. – Посетовал дежурный опер. – Ещё бы километра три, и пусть бы сельчане маялись бы.

- Кто такая хоть?

- Не знаю. – Пожал плечами следователь. – Документов у неё нет при себе.

- Да, теперь вот ещё личность её устанавливать. – Опять посетовал Филиппов. – Я чего и зашёл-то, спросить  номера телефонов розыскников по потеряшкам. Вдруг она в розыске, как без вести пропавшая.

-  На букве «Р» смотри, там Павлов, Баловнев и Холодкевич. – Назвал Андрей фамилии оперов из городской группы розыска по без вести пропавшим, протягивая коллеге свой ежедневник, в котором было записано множество телефонных номеров. – А сколько уже трупу?

- Эксперт утверждает, что и четырёх часов не прошло, даже снегом замести не успело, водила - дальнобойщик отлить остановился, и чуть не обделался от увиденного, а то весной только нашли бы.

- Так, может, он её? – Предположил Андрей.

- Не. – Уверенно ответил Филиппов. – У него в путевом листе указано, что с базы только полторачаса, как выехал. В общем, когда её убивали, он ещё под погрузкой стоял.

- А чего он на базе не отлил?

- Не спросил.

- Зря.

- Да, ну тебя. – Махнул рукой Владимир. – Зачем бы он тогда нас стал вызывать, дожидаться?

- А хрен их, маньяков этих, знает. У них мозги не так, как у нас устроены.

- Я тебе говорю, не при делах дальнобойщик.

- Ну, тогда полная задница. – Констатировал Краюшкин. - Только вряд ли она в розыске, как потеряшка. Сегодня из дома и ушла. Раньше, чем завтра и не заявят, а то, вообще, дня через три или даже через неделю.

- Проверить всё равно надо. – Ответил Филиппов, переписывая себе в блокнот номера телефонов из ежедневника Краюшкина. – Справки на нераскрытое писать теперь всю ночь и завтра полдня. Там начальства понаехало, Семёнова с пьянки выдернули. Городилова ещё хотели, так вы с ним потерялись.

- Мы работали. – Парировал Андрей. – Убийцу вот поймали.

- Теперь эта убийца никому не интересна. Теперь интересен тот, кто сегодня молодой девчонке шею на бок сделал. – Сказал Филиппов, возвращая ежедневник Андрею.

- У тебя закурить есть? – Спросил следователь Краюшкина и, получив сигарету, увлёк за собой дежурного опера. – Пойдём работать уже.

Розыскник налил себе чай, посмотрел на Татьяну.

- Ты чего молчишь-то?

Женщина не ответила.

- Чай будешь?

- Нет. – Сказала она и снова замолчала.

- Ну, как знаешь. – Пожал Андрей плечами и позвонил следователю Котовой, для которой и нашёл убийцу, которая молчит сейчас у него в кабинете.

Ответили ему не сразу.

- Здравствуйте, это Краюшкин из группы розыска Залесского.

- Слушаю. – Сухо ответили ему.

- Хрулёву поймали мы.

- И что?

- Ну, Вы её в розыск подавали по своему уголовному делу, забирайте теперь.

На некоторое время воцарилось молчание и Андрею пришлось напомнить о себе

- Вы чего молчите-то?

Ещё несколько секунд молчания, потом ошеломляющий вопрос

- Вы знаете, который сейчас час?

- Знаю. – Подтвердил Краюшкин, как можно спокойнее, и, прекрасно понимая, к чему следователь задала этот вопрос, спросил-таки. – Вы к чему это?

- К тому, что я дома уже, и нестись сейчас куда-то не собираюсь. У меня дети, муж.

- У меня тоже жена и ребёнок. – Спокойствия почти не осталось, но он ещё держался. – И что мне теперь с задержанной делать?

- Нужно было ловить днём, когда Вас просили. А у вас, у оперов, всегда так, либо рано – рано утром, либо поздно – поздно вечером, либо, вообще, в выходной.

- А у нас, как на рыбалке, хороший жулик либо рано утром, либо поздно вечером ловится.

- Это у вас, а у нас есть рабочий день. Сейчас уже вечер, мне она не нужна, меня до понедельника на  работе не будет.

- То есть, я её отпускаю, пишу рапорт на имя руководства, что Вы отказались её у меня принять, и отпускаю. Я правильно понял?

- А закрыть нельзя?

- И этот вопрос мне задаёт следователь, человек, который окончил юрфак Госунивера, а не как я, среднюю школу милиции, и ту заочно.

- Вы это сейчас к чему?

- К тому, что у неё подписка о невыезде, я её закрывать в клетку не имею права, и более трёх часов её держать, тоже права не имею.

- Что Вы мне голову морочите? Всегда закрывали по мелкому или ещё за что, а тут нельзя вдруг стало.

- Всегда закрывали, нарушая Закон, по обоюдной договорённости со следователями, а с Вами у меня договориться не получается, да я и не хочу уже.

- А чего Вы хотите?

- Хочу, что бы Вы сейчас же приехали и забрали у меня преступника, которую объявляли в розыск по своему уголовному делу, а потом жаловались начальству, мол, опера не делают ничего, что бы поймать убийцу, а Вы вся такая хорошая, всё сделали, всю свою работу, и добрая, даже на санкцию её представить не попытались. В общем, теперь я свою работу сделал, а Вы приезжайте за ней, и делайте с ней, что хотите.

- Это Вы делайте с ней, что хотите, а я никуда не поеду, у меня выходные дни.

И всё. В трубке короткие гудки. Андрей выждал две - три минуты и снова набрал номер телефона следователя Котовой, но телефон её был уже выключен, и можно было не сомневаться, что выключен до понедельника. Эх, где же Маша-то из телесериала «Тайны следствия»? Уж, она-то приехала бы, наплевав на детей, на мужа, на свои выходные.

Краюшкин закурил.

Нужно было что-то делать с Хрулёвой, но в голову ничего толкового не приходило. Отпускать её нельзя, хотя по Закону можно. Закрыть её по мелкому хулиганству можно, хотя по Закону нельзя. Да, и не хочется. Что делать-то?

Он включил компьютер, запустил программу «Шахматы с Гарри Каспаровым», сделал первый ход, потому что опять играл белыми. Пешкой с е-2 на е-4.

 Он сыграл две партии, обе проиграл, но ничего толкового в голову не приходило. И уже хотелось спать. Начался двадцать третий час суток. Ещё пятьдесят минут и даже министерская годовая операция «Розыск» кончится, а он всё сидит.

- Андрей, ты чего сидишь тут? – Отвлёк его от раздумий голос полковника милиции Лукашова.

Розыскник нехотя поднялся со своего кресла

- Здравия желаю, Кирилл Ефимович.

- Да, сиди ты, сиди. Здорово. Домой, спрашиваю, почему не идёшь?

- Задержал Хрулёву, и что теперь с ней делать, не знаю.

- Не понял. – Искренне удивился первый заместитель начальника ОВД. – Она же за следственным комитетом, так вызывай следователя сюда  или сам вези в комитет.

- Следователь её у меня не принимает.

- Как это?

- Просто. Сказала, что я могу с задержанной делать всё, что хочу, а у неё выходной и она не поедет уже никуда из дома.

- Ну-ка, дай-ка я ей позвоню. Говори номер её.

- Бессмысленно, она отключила телефон.

- Совсем страх потеряли в этом комитете своём. – Недобро усмехнулся Лукашов. – Я сейчас их начальнику позвоню. Там же Котова по делу работает?

Краюшкин не ответил, просто утвердительно кивнул головой, и начальник криминальной милиции вышел из кабинета, но было слышно, как он, стоя в коридоре, громко кому-то что-то доказывает, даже ругается, возмущается.

Андрей только теперь обратил внимание на то, что Хрулёва уснула. Во, даёт! Умаялась бедненькая. Тут человека на три буквы пошлёшь, потом полночи не спишь, ворочаешься, думаешь всё, зачем так грубо, зачем обидел, и чем тебе самому это в конечном итоге грозит, а эта двоих отправила в преисподнюю, и спит спокойно, мол, миссия её выполнена. Чёрт!!! Хочется кричать во всё горло. Орать. От бессилия. Но нельзя. Водки бы сейчас. Чёрт!

В кабинет вернулся Лукашов, посмотрел на спящую задержанную.

- Веди ей, Андрей, к Филиппову в кабинет.

- Не понял.                                      

- Там следователь из комитета дежурный, вот пусть он с ней и возиться.

- Им убийство раскрывать.

- Убийство раскрывать мы будем, как всегда, а они нам только отдельные следственные поручения будут слать. – Зло сказал полковник милиции.

- Но… - Попытался возразить розыскник.

- Без «но». Веди, говорю, а сам домой дуй, отдыхать. У тебя тоже выходные.

- Пуховец сказал цифры за год подготовить завтра.

- К обеду подойдёшь и посчитаешь. До обеда хватит времени выспаться?

- Хватит. – Ответил Краюшкин. Совсем избежать выхода на службу в субботу не получилось, а он так надеялся.

- Всё. – Констатировал первый заместитель начальника и вышел из кабинета из кабинета группы розыска.

- Дайте сигаретку. – Попросила вдруг Хрулёва.

Не спала она что ли? Да, какая разница? Он дал ей сигарету, закурил сам.

- Как дальше жить собираешься, Таня? – Спросил он, сам не понимая, зачем. Ему же неинтересно ведь.

- Никак. Я из зоны не вернусь больше.

- Чего это вдруг?

- Да, просто так. Не хочу жить.

- Почему?

- Потому что ни кому не нужна с детства. – Ответила она серьёзно, а потом усмехнулась. - Даже следственному комитету. Разве только вам вот, ментам.

 - У тебя дед с бабкой, помогала бы им на старости лет, коли за ум-то взялась бы. А дом бы тебе потом остался бы, вот и живи. Дом-то хороший.

- Да, этот дом тётушки у меня потом отымут.

- Если дед завещание на тебя составит, то не отымут.

- Да, пошёл он этот дед, знаешь куда.

- Знаю. – Вздохнул опер, затушив окурок в пепельнице. – Всё знаю.

- А тётки дом если не отымут, то спалят со зла и меня вместе с ним.

- Что ты так о тётках родных? Нормальные они.

- Злые они. Они и правду мне о матери только со зла рассказали. Мол, мать моя непутёвая, и я такая же. Мне чужие люди роднее этих родных тёток. Матвеев вот, например…

- Ладно, пойдём. – Перебил её розыскник. Ему не хотелось слушать её. У него своего дерьма хватало, и слушать его тоже ни кто не хочет. И жена опять не позвонила. Неужели, он ей настолько безразличен? Но почему? За что она так с ним?

 

***

 

Они оба долго протестовали. И Следователь, и Филиппов. Первый потому что это было не его уголовное дело, и даже пытался дозвониться своей коллеге следователю Котовой, сделать ей внушение, но тщётно, а второй, потому что понимал, что если первого уговорят, то тот уж точно потом уговорит опера, и крайним останется он, Филиппов, будет с убийцей Хрулёвой ночку коротать, пока Котову каким-либо образом не заставят приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей, несмотря на то, что у неё выходной, а ещё муж и дети. Но Краюшкин никаких доводов слушать не хотел и сразу пошёл с козырей  - целый первый заместитель начальника районного ОВД приказал. Следователь – лицо, конечно, процессуально самостоятельное, ему иной раз и его начальство не указ, не говоря уже о милицейском, но только не в ситуации, когда он находился на территории ОВД, ибо полковник милиции Лукашов объяснил ему, что не выпустит из здания, пока следственный комитет, и неважно, кто именно, не решит проблему с задержанием Хрулёвой. Уголовный розыск своё дело сделал, теперь пусть следствие посуетится, а то только докладывать наверх умеют, что, мол, уголовный розыск плохо работает, ничего не делает, никого не ищет. В общем, могли бы и дольше протестовать, но Краюшкин был неприклонен – просто завёл Татьяну в кабинет Филиппова, озвучил устный приказ Лукашова, указал Хрулёвой на стул для задержанных, и вышел, без интереса слушая, беззлобные  проклятия дежурных следователя и опера себе в след.

Он не хотел никого видеть, внутри была какая-то тягостная пустота, но он хотел водки, и потому зашёл в гараж, где было тепло, шумно и весело, кто-то даже хохотал.

- О, Андрюха! – Кто-то крепко пожал его руку. – Здорово.

Он ответил на приветствие и обратил внимание на старшего своей группы Стаса Ожегова, который шёл ему навстречу из глубины гаража, пьяный и счастливый.

- Привет.

- Привет.

Пожали друг другу руки.

- Как ты?

- Устал. – Честно ответил Краюшкин. – Чертовски устал.

- Ну, тогда водки надо. – Предложил Ожегов.

- Давай. – Согласился лейтенант милиции.

- Я слыхал, ты Хрулёву взял.

Андрей не ответил, лишь утвердительно кивнул головой.

- Ну, тогда заслужил фронтовых сто грамм.

Они подошли к капоту УАЗика, на котором был накрыт импровизированный стол: две початых бутылки водки, коробка томатного сока, открытые консервы, нарезанные колбаса и хлеб, помидоры, длинные зелёные хвосты лука, пачка майонеза и ещё какая-то снедь, домашняя, из которой розыскник обратил внимание только на остатки жаренной курицы. Он остро ощутил, что хочет есть. Командовал здесь сержант милиции Сеченов Дмитрий, недавно ставший мужем. Они поздоровались, и хозяин стола налил водки в фарфоровую кружку, до четверти, сказав

- Штрафная.

Андрей хотел сказать, что не выпьет столько, но, молча, взял кружу, выдохнул изо рта, и залпом выпил. Потом зажмурился, во рту заполыхало, он поднёс к носу свой кулак и с силой вдохнул запах своей руки и своей куртки.

- Да, ты закуси. – Сеченов быстро соорудил бутерброд из хлеба с колбасой.

Розыскник открыл глаза, молча, взял угощение, откусил, стал жевать.

- О, видали. – Заговорил вдруг Ожегов самодовольно. – Никто Хрулёву поймать не мог, даже прославленный Семёнов, а Андрюха поймал. Учитесь. А то всё вам розыск не нравится, всё вы недовольны, всё завидуете, что легко, мол…

- Да, ладно тебе, Стас. – Остановил майора милиции Макс Иващенко. – Никто не думает, что в розыске легко…

- Думаете! – Заспорил Ожегов. – Думаете!

- Не думаем. Сыграй лучше.

  Только сейчас Андрей увидел, что к колесу соседнего УАЗика прислонена гитара. Откуда она тут взялась? Он хотел спросить у своего напарника, но не успел

 

В потёртых джинсах

Куртёхе старой

Всегда уставший

Едва живой

И только гордость одна осталась

Да и тревога за нас с тобой

 

Он пел старую известную всем операм песню, свою любимую песню. Он с какой-то дурной силой бил по струнам, и хрипел. Он подражал своему кумиру – Высоцкому. И у него получалось. Или всем спьяну казалось, что у него получается. Трезвым Ожегов никогда на гитаре не играл и песен не пел. Во всяком случае, на работе, потому что никто, будучи трезвыми, его здесь не слушал, не до него было. А пел-то он с душой. Всем нравилось.

 

Жена ругает, работу выбрал,

Всю жизнь мотаться легавым псом,

А дома пусто, одни заботы

И водки выпить всегда потом.

И только маленькая дочка в своей кроватке тихо спит

И только маленькая дочка и пожалеет, и простит

И только маленькая дочка всю ночь надеется и ждёт

И только маленькая дочка тебя, как взрослая, поймёт.

 

У Ожегова тоже есть дочь, теперь уже взрослая, школу оканчивает. Красивая. Андрей видел её несколько раз. Да и Стас всегда хвалится ею, больше, чем своими служебными успехами даже, потому что самый главный успех в жизни, самый значимый, это когда твои дети становятся порядочными, хорошими людьми, добрыми, красивыми. Всё остальное уже неважно. Стас гордился своей дочерью. Андрей хотел гордиться своей.

Андрей, теперь уже сам, налил себе водки, чокнулся с Сеченовым

- Поздравляю, Димыч. Совет да любовь, как говорится.

- Спасибо.

Выпили.

Странно, но назад сейчас водка почему-то не просилась, он не чихал и не кашлял. Замёрз, наверное. Он так и сказал

- Замёрз я сегодня.

- Да, знаю. – Ответил Дмитрий. – Колян рассказал.

- А где он? – Спросил розыскник, выловив из консервной банки кусок сардины в масле и отправив этот кусок себе в рот.

 - А его Сан Саныч домой увёз. Он зашёл, тоже замёрзший весь, выпил, рассказал, что вы с ним Хрулёву эту выловили, закусил, покурил, а тут, как раз и Сан Саныч приехал с убоя какого-то…

- Городилов – нормальный опер, хороший человек, настоящий, надёжный. – Сказал вдруг Андрей.

- В этом никто никогда и не сомневался. – Согласился новобрачный.

- Короче, в бане к нему спиной можно смело поворачиваться. – Улыбнувшись, заключил старший оперуполномоченный Бородин из группы БНОН.

Все улыбнулись: Герка Георгиев – напарник Бородина, закадычный друг Бородина водитель Павел Авдеев, Стас, не переставая играть на гитаре, Макс Иващенко и Санька Соловьёв из группы по разбоям и грабежам.

- Эх, человеку выпить не дали. – Сказал вдруг Дмитрий. – Он такой убой размотал, а ему тут же новый. Вот где покоя-то нет.

Ему не ответили, поняв, что он говорит об уважаемом им Семёнове.

Ожегов продолжал петь, даже не обращая внимания на свой наполненный водкой стакан

 

Когдаж ты, Санька, майором станешь

Вверху найдётся всегда другой,

А ты друг мой всё капитанишь

И спать с дежурств ползёшь домой

 

Андрей выпил ещё. Он согрелся. Ему стало хорошо и уютно. Захотелось спать. Он похлопал себя по карманам и понял, что свои сигареты оставил на столе в кабинете. Медленно оглядев всех, он спросил сигарету у Бородина. Отказа не последовало. Закурил. Перед глазами всё поплыло. Кажется, он закачался. Кое – как он залез на водительское сидение УАЗика. Закрыл глаза. Спать – спать – спать. Прямо, как у группы «Чайф». Бывает же такое.

- Э, Андрюха, мы тебя теряем. – Его дружески хлопнул кто-то по плечу, но он не смог открыть глаза и посмотреть на этого человека, а потому просто спросил

- Стас, ты дома всё к новогодним праздникам приготовил?

- Ага. – Ответил Ожегов.

- После Нового года я пойду на больничный, я устал, а ты работай.

- Договорились. – Согласился старший его группы. -  А теперь давай-ка я тебя домой отвезу.

- Ты пьян.

- И что?

- Ты пьян. – Повторил Андрей, открыв глаза и пристально посмотрев на напарника. – Как ты можешь садиться за руль пьяным?

- Хе, когда меня это останавливало? – Искренне усмехнулся Ожегов и добавил. – У меня стаж вождения большой.

- Ты же милиционер. – Напомнил Андрей.

- О, юпитеру больше наливать. – Пошутил Бородин. – Он начинает о морали думать.

- Облик аморален… - Пошутил ещё кто-то.

- Поехали, Андрей. – Повторил Стас.

- Ну, ладно, поехали. – Согласился Краюшкин. – Всё равно меня никто не любит, никто не ждёт, можно и убиться.

- Дурак ты. – Серьёзно заметил Ожегов.

- Дурак. – Согласился с ним Андрей, улыбнувшись.

- Э, парни, а на посошок. – Предложил виновник торжества.

Выпили. Простились. Вышли из гаража на улицу. Закурили. Ожегов завёл двигатель своего чёрного «Ниссана-Блюберда», что бы он прогрелся.

На свежем ночном морозном воздухе Краюшкину стало лучше. А Стасу плохо и не было.

- Ты, я смотрю, вообще, убитый какой-то. Чего ты? Всё же нормально. Хрулёву вон выловил, а это тебе не алименщик какой-нибудь. А убийца. Ну, чего ты? Андрюха? 

Андрей не ответил и Ожегов, кажется, понял его.

- Слушай смех про Авдеича. Его аж жена за это из дома выгнала. Он теперь у Бородина живёт. Я при нём в гараже не стал, а то обидится.

Краюшкину было без разницы, за что Павла Авдеева выгнала из дома жена, но для Стаса главным было, рассказать историю, не взирая, с интересом его слушают или нет.

- Короче он петарды купил домой, Новый Год что встретить, значит, как полагается. Ну, и решил проверить, работают ли. Только нет, что бы на улице проверять, он это дома сделал. На улице, мол, пацаны засмеют, что взрослый дядька, как ребёнок, петардами балуется. Короче он сначала одну петарду зажёг, а потом только стал думать, куда же её выбрасывать, только времени на раздумья не было. В общем, он её в унитаз выкинул. Ба-бах! Унитаз трещину дал, потёк… - Майор милиции хотел продолжить, но не стал, поняв, что Андрею неинтересно.

- Ладно, покурил, поехали.

Сели в машину. Краюшкин, даже будучи пьяным, инстинктивно пристегнулся ремнём безопасности, потом что знал агрессивную манеру вождения своего напарника.

 - Да, не боись ты. – Усмехнулся Ожегов и выжал педаль сцепления. Поехали.

- Мне, кстати, жена твоя сегодня звонила. – Сказал вдруг старший группы розыска, когда уже подъезжали к пустынному мосту. – А я сразу как-то и запамятовал. Чего у вас там с ней? Развод по-итальянски?

- Даже интересно, почему это моя жена тебе звонит, а не мне. – Зло съязвил Андрей.

- Да, ладно тебе дёргаться. Ты не доступен был. Она мне и позвонила, спросить, где ты и что с тобой. Волнуется…

- Ага, волнуется она, как же…

- Ну, брось ты дурью маяться. Ну, поссорились. С кем не бывает-то? Мы с моей семнадцать лет живём, и раз в неделю стабильно цапаемся. Зато весело.

- В том-то всё и дело, что мы не ссорились. Я ей безразличен. Там холодно просто, дома. Холоднее даже, чем вот на улице, в декабре. Понимаешь?

- Ладно, ты не девочка, я тебя уговаривать не буду, а только она просила тебе передать, что Новый Год будет встречать с тобой в деревне, у твоей мамы. И, вообще, она просила, что бы ты перезвонил ей.

Краюшкин достал из нагрудного кармана свой мобильник и только теперь обратил внимание, что у него целых три пропущенных звонка от неё и СМС-сообщение: «Пожалуйста, позвони мне, когда сможешь. Включи телефон. Я волнуюсь. Жду. Люблю».

 Неужели ему это не кажется? Он набрал номер её телефона, но оказалось, что на его счёте недостаточно средств для звонка.

Ожегов, наверное, понял его

- Позвони с моего.

- Спасибо, не надо.

- Она позвонила, я тоже давай тебе звонить, а ты недоступен. Я всем нашим позвонил. Никто не знает, где ты. Я в отдел бегом, а то так-то раньше понедельника и не появился бы. Спрашиваю тут всех, у Пуховца, а они плечами пожимают. Говорят, что с Городиловым уехал. Городилову набираем. Он тоже вне зоны доступа. Ну, пока туда – сюда, тут Сеченов выпить предлагает…

- И вы нас искать перестали. – Перебил Краюшкин.

- Да, ладно тебе. – Смутился Стас. – Чего с вами случится-то? Вас двое и гаишников столько же. Мы, кстати, в дежурку областной ГИБДД позвонили, там сказали, что вы в Горск поехали ловить кого-то. Стало понятно, почему у вас телефоны недоступны. Ну, а потом ещё не легче, труп на обочине дороги…

- Тебе-то что с того трупа?

- Мне ничего. А Пуховец и Семёнов сразу туда умчались, даже выпить не успели.

- Я к тому, что интересно мне очень, ты работать будешь когда? Мы с тобой напарники или как?

- Ты чего завёлся?

- Да, надоело мне одному работать по ста двадцати делам! Надоело в операцию розыск выпрашивать себе кого-то у начальства, что бы задницу себе прикрыть! Я не двужильный!

- Знаешь, я тоже наслужился уже! Хватит!

- Наслужился, уходи, уступи место тому, кто работать будет!

- Я тебя не спросил, Андрей, уходить мне из ментовки или нет!  Ты под стол пешком ходил, когда мне, участковому, по полгода зарплату не платили, и мне приходилось таксовать и даже проституток по заказам развозить! Брать по десять дней за свой счёт и сопровождать дальнобойщиков, что бы у них грузы не забрали!  И всё это, что бы семью прокормить! И прокормил! И чести своей не изгадил! Да, не изгадил, даже не смотря на то, что проституток возил, и груз, может, не всегда чистым был, в тех фурах! Вы жалуетесь, что у вас зарплата маленькая! А нам её, вообще, не платили, но спрашивали с нас так, как будто бы платят! И не тебе меня судить! Понял?! Я два суда выдержал! Меня всё пытались посадить за неправомерное применение оружия! Пятнадцатая статья Закона «О милиции» с меня писалась, можно сказать! Я убил наркомана – грабителя и одного козла, который детей своих до полусмерти избивал вместе с женой! Я их убил! И я горжусь этим! Потому что это были звери! Меня не жалели и я не жалел! А ты убил кого?! Нет! Только нюни распускаете! В демократию всё свою играете! Либералы чёртовы! Сталина на нас нет! Он бы меня первым под расстрел подвёл, но я был бы рад, потому что в стране порядок был бы!

Потом ехали молча. Наверное, Ожегов был прав.

- Ты против смертной казни! А я за неё! Всех к стенке! – Продолжил Стас, когда уже подъезжали к «Трём поросятам». – Украл – смерть! Убил – смерть! Изнасиловал – смерть! Наркотик продал – тоже смерть! Сам укололся – опять смерть! И дело не в деньгах налогоплательщиков! Дело в справедливости!

- По-твоему, убить человека за то, что он украл – справедливо.

- Да. Потому что исправить человека, которому от роду более десяти лет, практически невозможно, а, соответственно, если он стал воровать, то он и будет это делать теперь всегда! А, значит, его нудно просто ликвидировать всеми доступными способами! Раньше они хоть зоны боялись, а теперь у них там пионерлагерь, они туда, как домой! Им здесь плохо, а там хорошо! Докатилась страна с этими правозащитниками!

- Государство не имеет право убивать человека, даже за преступление, если жизнь, права и свободы высшая ценность этого Государства…

- Имеет! – Перебил Ожегов. – Если по-другому не может или не хочет искоренить этот беспредел, то пусть просто уничтожает его! Жёстко! Проблему нужно решать раз и навсегда, а не заигрывать с ней, как у нас это делают! Медвытрезвители собираются позакрывать, покрасоваться перед Европой, мол, у нас народ пить бросил, даже вытрезвители вот закрыть пришлось! А зачем они это делают?! Зачем красуются?! Куда теперь пьяного мужика девать?! Особенно зимой! Это забота о жизни гражданина по-твоему?! Они так скоро и больницы позакрывают, что бы показать Европе, что у нас нет больных, что у нас все здоровы!

- Ладно, Стас, успокойся. – Попросил Андрей. – Я просто зол. Я не могу больше. Я человека сегодня ударил.

- Делов-то куча. Будто бы в первый раз. – Ожегов остановил машину у пивного ларька. – Подожди.

В ожидании Краюшкин включил радио, которое было настроено, как и  всегда, на «Милицейскую волну».

Майор милиции вернулся в машину скоро, с двумя полулитровыми бутылками пива. Открыли ключами, сделали по глотку.

- Стас, почему так? Почему мы на грани всегда? Почему мне, офицеру милиции приходится бить людей? И ладно, если бы наркоман какой-то был бы или там преступник, а то дед! Но я не мог иначе добиться от него, где Хрулёва! Это в кино слежки, прослушки, успешные очные ставки, такие же успешные допросы с участием психологов! Всё легко и просто! Для кого это кино?! На деле очная ставка зачастую ничего не даёт, психологи наши даже ребёнка разговорить не могут, про слежку и прослушку я, вообще, молчу, там пока всё оформишь, разрешение у всех инстанций получишь, уже следить не за кем будет!

Сделали ещё по глотку пива.

- Стас, я не хочу так! Помнишь, как Шарапов Жеглову сказал? Про кистень, помнишь?

- Помню. – Заверил Ожегов, но процитировал совсем иное из знаменитого и любимого обоими романа братьев Вайнер. - ?????????

 И ещё по глотку пива.

- Знаешь, Андрей, а всё это дерьмо сейчас снами происходит, потому что эра милосердия не наступила. – Сказал вдруг старший группы розыска. – Или даже наступила, но ненадолго совсем, незаметно прошла, тогда, в конце семидесятых, а после смерти Андропова что-то пошло не так, и в конечном итоге все стали злыми, стали волками друг другу.

- И что теперь делать?

- А теперь нужно очередное великое потрясение для нашего народа. Как бы дико не звучало, а только война нужна новая. Что бы люди оглянулись, наконец, что бы поняли, что они творят. После войны в людях радость и добро появляется и жалость, и милосердие. После такого испытания злом, как война ненависти нет, все хотят только добра и любви…

- Ты серьёзно?

- Да. – Утвердительно кивнул головой Ожегов. – Истосковались люди по войне, по настоящей. Чечню-то с Афганом толком никто и не заметил, не страдали от этих войн, не голодали, в каждом доме похоронки не получали…

- Стас, ты бредешь. – Перебил Андрей старшего группы. – Ты пьян.

- Может быть. – Согласился майор милиции, после недолгого молчания, и добавил. – Только я знаю точно, что эра милосердия прошла мимо нас, а нам эра зла досталась, потому мы и на грани все.

Пиво допили молча. Потом подъехали к общежитию, в котором жил Андрей. 

- Ты телефон выключи и не включай все выходные. Если нужно будет начальству, что бы группа розыска поработала в выходные, то пусть мне звонят. Я не буду в этот раз выключать свою мобилу. – Сказал Стас, закурив. - Отдыхай.

- Мне цифры завтра для Пуховца надо, а в понедельник утром для прокурора. – Ответил Краюшкин, угостившись у напарника сигаретой.

- Ладно, сам выйду, посчитаю. А ты с женой давай мирись. 

- А если что-то серьёзное случится, а у меня телефон выключен…

- Ты не того уровня человек, без которого нельзя решить серьёзную проблему. – Ответил Стас. – И когда ты поймёшь это, когда научишься хотя бы иногда мобильник выключать, тогда, может, и с женой у тебя наладится. И ещё, пойми ты, наконец, что кто везёт, на том и едут. Попробуй хоть раз, отказаться везти лишний раз, и с тебя уже меньше будут спрашивать…

 Хмель почему-то бесследно исчез.

- Прости меня. – Сказал Краюшкин.

- И ты меня. – Сказал Стас.

Рук друг другу не пожимали.

Свет в окне его комнаты не горел.

Он уже поднялся на свой этаж, когда в кармане зазвонил мобильный

- Андрей, так нельзя делать! – Возмутился Филиппов. – Почему я должен сейчас бегать и закрывать эту твою мокрушницу по мелкому?!

- А следак? – Спросил Краюшкин, понимая, что гнев дежурного опера праведен.

- Следак, как того и следовало ожидать, слинял отсюда при первой  возможности. А мне сейчас на заявку ехать, на автоугон, а тут твоя жульница! И что мне делать?!

Андрей хотел сказать, что это было указание Лукашова, но Владимир его опередил

- И не ссылайся на начальника КМ! Он приказал и ушёл, а нам работать вместе! Ты подставил меня!

- Ладно, должен буду. – Примирительно приказал розыскник. – Там сегодня дежурная смена нормальная, примут, поди.

- Да, примут. – Уже примирительно заговорил и Филиппов. – Только я время трачу сейчас своё.

- Ты на дежурстве, у тебя своего времени сегодня нет.

- Да, иди ты, Андрюха…

- Вовка, ну, не обижайся. Вовка. – Но в трубке уже пикали короткие гудки.

Он открыл железную дверь ключом, переступил через порог в тёмную прихожую, и почувствовал, как его шею обвили её руки… Потом был долгий поцелуй…

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДЕНЬ ТРИСТА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТЫЙ… В ГОДУ…

(ВМЕСТО ЭПИЛОГА)

 

- Андрей, ну ты чего застрял-то?! – Громко и возбуждённо-радостно спросил его заглянувший в кабинет Сашка Соловьёв

- Да, всё – всё. Иду. – Краюшкин выключил компьютер, не доиграв очередную шахматную партию с электронным противником.

- Твоё дело, у тебя автобус, не у меня. Давай быстрее, машина моя около суда, на стоянке.

- Да, иду – иду. – Пообещал Андрей вслед коллеге, но тот его уже не слышал.

Розыскник надел куртку, кепку, взял пакет с подарками, привычно оглядел свой служебный кабинет и вышел, закрыв и опечатав дверь.

До отправления его автобуса оставалось сорок минут. Жену с дочерью отправил в деревню ещё за два дня до последнего в году. Хотел и сам с ними поехать, но начальство строго – настрого приказало быть в отделе утром тридцать первого декабря. Зачем? Не знал и не понимал никто, ибо все знали, что работать в этот день всё равно не будут, даже придя в отдел. Но начальство приказало.

Пришли. Работать не стали. Поздравили друг друга. В кабинете у Рыбалко выпили шампанского в честь наступающего нового счастья. Потом коньячку, закусив лимончиком в сахаре. И жить хорошо стало. Потом все собрались в баню, кроме Краюшкина и Ожегова. Стас на работу просто не пришёл, выключив свой телефон. Конечно, он все выходные на ней провёл. А Краюшкин торопился в деревню. Он порывался уйти сразу после первого фужера шампанского, но его не отпустили, нечего, мол, от коллектива отделяться. Поэтому заранее договорились с Соловьёвым, что он подвезёт Андрея до автовокзала. Много шутили, смеялись. Как будто бы не было в их жизни крови, слёз и грязи человеческих отношений. Бородин и Городилов тоже были здесь, и первый несколько раз повторил шутку про второго, что к нему можно смело в бане спиной поворачиваться. Городилов улыбался. Ни кто ни на кого сегодня не обижался. Это называется тридцать первое декабря.

Потом пэпээсники, будь они неладны, внезапно привезли очередного задержанного вора с подпиской о невыезде для следствия. Доставленного Андрей отвёл в следственный отдел, к Дарье Акуловой, но она даже допрашивать не стала его, а отпустила, обязав явкой на посленовогодние праздники. Вор на радостях поздравил мента и следователя с праздником и клятвенно пообещал, что придёт добровольно одиннадцатого января следующего года, даже если для него это обернётся заключением под стражу. Андрей ему не поверил. Акулова, вроде, поверила. Хотя вряд ли.

Потом Соловьёв сам был занят чем-то и просил Краюшкина подождать. Розыскник и подождал за игрой в шахматы. А ещё успел позвонить в прокуратуру и следственный комитет, поздравить с наступающими праздниками. Чего это он такой добрый? Да, потому что Новый Год, и в этот  день все друг друга любят, и знают, что в следующем году не будет такого бардака, какой  был в этом, что всё будет так, как надо, как должно быть, и потому будет легко и просто, как в кино про милицию.

Ему сказали, что следователь Котова Хрулёву снова отпустила под подписку о невыезде и надлежащем поведении, но его это нисколько не разозлило. Бог с ними. И с Котовой, и с Хрулёвой.

Он нашёл взглядом «семёрку» Соловьёва, сел на заднее сидение.

- Слушай, как это работники суда разрешают тебе ставить свою колымагу среди их прекрасных авто? – Шутливо спросил Андрей.

- Так старикам у нас почёт, ветеранов уважают. -  Так же шутливо ответил и Сашка и улыбнулся.

Улыбнулся и сидевший на переднем пассажирском Вовка Филиппов, который курил, стряхивая пепел в открытую форточку. Он уже не обижался на Андрея. Они сегодня не раз чокнулись и выпили. Потому что в этот день, триста шестьдесят пятый в году, все друг друга любят, все добрые.

Подъехали к автовокзалу, где на перроне уже заканчивалась посадка в его автобус

- Ну, бывайте, мужики. Спасибо. Саня.– Он вышел из машины и направился к автобусу, но крик Соловьёва заставил его остановиться и обернуться

- Андрюха, ты подарки забыл.

Опер из группы по борьбе с грабежами и разбойными нападениями догнал его, передал пакет

- Спасибо, Саня. С новым Годом.

- И тебя.

 Они пожали друг другу руки.

- Вовка, с Новым Годом! – Прокричал Андрей в сторону машины Соловьёва, не заботясь о том, услышит ли его Филиппов.

Он протянул свой билет контролёру, улыбнулся ей, поздравил с наступающим, потом прошёл к своему месту, где, устроившись поудобнее, выглянул в окно и увидев, как Соловьёв выруливает со стоянки, снова улыбнулся и даже вздохнул облегчённо – ведь всё плохое кончилось.

Андрей достал свой мобильный из нагрудного кармана куртки, написал сообщение жене, что уже выезжает к ним в деревню, и выключил его. Затем снял заднюю крышку, вынул из нутра батарею и убрал её в другой карман куртки. Ему, пока он будет в деревне, и так не дозвонятся – там тайга, там глушь и там хорошо. Но без батареи в телефоне будет надёжнее.

Он улыбнулся. Сегодня он был счастлив…

 

 

Июнь 2012 – ноябрь 2013