Сегодня помощнику Министра внутренних дел, члену Коллегии МВД России, председателю Российского совета ветеранов ОВД и ВВ генерал-полковнику внутренней службы Ивану Фёдоровичу Шилову исполнилось бы 92 года. Однако он, к сожалению, не дожил до этого дня.
Этот очерк заслуженный деятель искусств России Валерий Поволяев назвал «Точка отсчёта». Написал его автор много лет назад. Однако своей актуальности он не теряет по сей день...
Было опубликовано много интервью, статей, рассказов о его служебной деятельности, о славных делах, связанных с именем этого человека. А мне хотелось бы рассказать о том, как складывались первые годы его работы в органах внутренних дел, где кроются родовые корни Шиловых и вообще, с чего все начиналось…
Ивана Фёдоровича Шилова я помню еще по редколлегии журнала «Человек и закон» – очень популярного в то время издания. Он представлял в редколлегии МВД. А людей знатных было там, кстати, немало: в редколлегии заседали и старый фронтовик, Генеральный прокурор СССР Рекунков, и Сухарев – первый заместитель министра юстиции страны, и Филатов – заместитель председателя Верховного суда СССР, и многие другие. От Союза писателей в редколлегию входили двое: великолепный прозаик, «папа» суперразведчика Штирлица Юлиан Семенов и я.
Заседания всяких редколлегий – штука вообще-то довольно сухая, каcается лишь деятельности издания и все, поэтому поговорить особо там не удавалось, а вот жизнь, если она настоящая, обязательно требует разговора обстоятельного, и я сейчас очень жалею, что разговора такого с Шиловым у нас не было – ни у меня, ни у Юлиана Семенова. Он состоялся позже. Но обо всем по порядку.
Иван Фёдорович Шилов – сибиряк, причем, происходит не из тех знатных сибиряков, которых в детстве кутали в собольи меха и укрывали теплыми пологами из медвежьих шкур, он из простой семьи, с детства познал и голод, и холод, и боль, и слезы, и обиды, и радость победы – в общем, всего хватил под завязку. И отец его хватил, и мать, и сестра...
Отец в составе одной из сибирских дивизий в ноябре сорок первого года прибыл в заснеженную Москву, принял участие в знаменитом параде на Красной площади седьмого числа, с парада вместе с колонной ушел прямо в бой. Все знают, что именно сибиряки остановили тогда немцев под Москвой, именно с них началось движение к Победе. В одном из боев Фёдор Григорьевич Шилов был серьезно ранен в левую руку и в плечо – рядом взорвалась мина и нашпиговала солдата осколками… Так густо нашпиговала, что врачи решили руку отнять.
Рядом с отцом в палате лежал летчик – майор, тоже раненый в руку, которую ему благополучно ампутировали, а к утру майора не стало – умер. Все происходило на глазах у Шилова. Характер Шилов-старший имел жесткий – сибиряк все-таки, – поэтому он сказал врачам: «Лечить – лечите, но руку оставьте. Если умру, так хоть умру целым, не усеченным... Руку отрезать не дам!»
И не дал. Руку вылечили. Медицинская комиссия признала отца годным к нестроевой службе, и отправился Фёдор Григорьевич под Ленинград на лесозаготовки. Пилил одной рукой и очень умело пилил, хотя управляться с лучковой пилой было очень даже не просто.
Через год – новая медкомиссия. Старшего Шилова признали годным к строевой службе, этим обстоятельством отец был доволен очень и вскоре, покинув тыловую часть, отправился на фронт. На фронте – снова мина. На этот раз она изувечила солдату правую руку и изувечила очень здорово. А как мужику, кормильцу семьи, промысловику, жить с изувеченными руками, как работать? А без работы никак нельзя, это – голод, холод, это – смерть для всей семьи. Фёдор Шилов пошел работать в колонию. От станции Тайга, в Сибири очень известной, в сторону города Томска была проложена железнодорожная ветка, по ней один раз в сутки ходил поезд, влекомый тщедушным паровозиком, – так называемый пригородный. Так вот, на этой ветке, на одиннадцатом километре, располагалась исправительная колония, в которую устроился работать отец.
И все равно, несмотря на деньги, которые теперь приносил он домой, было голодно. Очень голодно. Выручала, конечно, тайга. Самым главным таежным лакомством считались, безусловно, орехи. Если их набрать побольше, то и продать можно на станции городским пассажирам, а на денежки купить и крупы, и мучицы, и хлеба готового, испеченного в пекарне. Государство тоже интересовалось орехами – целые бригады занимались заготовкой. А у разных индивидуальных добытчиков типа Вани Шилова собранные орехи отнимали. Для этого дела были наняты особые охранники, и их было немало. Охранники действовали хитро. На слух определяли, где именно мальчишки или бабы ведут промысел орехов, дожидались, когда те наберут полные мешки и на выходе из тайги мешки эти отнимали...
Бабы плакали навзрыд – ведь дома находились голодные ребятишки, чем их кормить – неведомо, дома еды никакой, отец пребывает на фронте, ничем подсобить не может... Рвали на себе телогрейки, платки: раз отняли орехи, то стреляйте нас! Но охранники были неумолимы. И все равно орехи оставались единственной надеждой всякой голодающей семьи – только с их помощью можно было поддержать детей и вообще выжить.
Как-то Шилов забрался на двухмакушечный кедр, очень высокий, опасный. Зато шишек на нем было – море. Сбивали обычно шишки, полные тяжелых ядреных орехов, длинными прутами... Макушки облюбованного кедра раздваивались на высоте довольно большой, голова закружиться у кого угодно могла, но высота не испугала Ваню Шилова, он настебал много шишек и уже хотел спускаться вниз, но увидел несколько шишек, которые обычно называют «калиброванными» – уж очень крупны они были. Орехи, как пули – закачаешься. Потянувшись к «калиброванным» шишкам, Шилов неожиданно потерял контроль над одной из макушек, потом упустил вторую и не удержался, сорвался, полетел вниз.
В общем, его заклинило между двумя стволами точно посередине туловища, крестом: голова с руками в одну сторону, ноги в другую. Помялся сильно, из ран кровь потекла, больно было до крика, дышать нечем. А главное, стволы сдавили его так, что небо перед глазами мигом посерело. Попробовал Ваня вывернуться из обжима – не получилось. А внизу бегали бабы, стонали, плакали, охали – а толку-то? Если бы был хотя бы один мужик, он, возможно, сообразил бы, что надо делать, но даже охранников и тех, как назло, не было. Ни одного. Провисел Шилов на высоте, зажатый двумя макушками, часа три. Уже и сознание начал терять, и боли такой не было, и безразличие наступило полное... Это – все, это был конец.
Спасли Ивана высшие силы, не иначе. Погода стояла тихая – ни ветерка, ни дуновения, ни движения воздуха, всякий сорвавшийся с ветки лист падал на землю отвесно, а тут неожиданно принесся откуда-то вихрь, с силой врубился в коварный кедр, тот даже заскрипел досадливо своими двумя макушками, и Иван почувствовал, что обжим ослаб. Появилась надежда на спасение, он чуть приподнялся над развилиной, потом приподнялся еще, потом еще и вскоре выскользнул из капкана. Окровавленный, смятый, бледный, побитый. Плакавшие под деревом бабы облегчённо вздохнули.
Теперь надо было всей гурьбой спешить к пригородному поезду – дома их ждали. У Ивана Шилова мать вообще обревется, либо руки на себя наложит, если сын не вернется. Это первое. И второе – нужно было обойти охрану, если она неожиданно где-нибудь возникнет... Но нет, повезло – охраны не было видно нигде. Наверное, промышляли служивые в те минуты в другом месте. Шипя и плюясь паром, подкатила «овечка» – маломощный паровозик, – подтащила несколько старых пассажирских вагонов. Открылась дверь одного из них, Шилов со стоном забрался в тамбур, сел на железный пол и неожиданно увидел нависшего над собой охранника. Плохо Ивану сделалось, как тогда на высоте, между двумя макушками кедра. Но и среди охранников были люди: дядя, нависший над ним, понял все, оглянулся – не видит ли его начальство и сделал гребок ладонью – давай, парень, быстрее заползай в вагон. Забейся там, где-нибудь под полку.
В общем, прибыл Иван домой с добычей. Орехи продали, купили немного муки, крупы. Вкус той каши и тех лепешек Шилов помнит до сих пор. Вот такое было детство у Ивана Фёдоровича Шилова. И в интернате он жил, и картошку в печке-голландке пек, и отцу искалеченному по хозяйству помогал, как взрослый. Все это было, было, было!
В Калининграде окончил военное училище, выпускавшее офицеров для внутренних войск, но командовать взводом в войсках – это была первая должность у всякого лейтенанта, покинувшего стены училища – ему не пришлось: лейтенант Шилов уехал на Дальний Восток, работать в милиции.
Год тот был сложный. Только что умер Сталин, из лагерей по амнистии выпустили много людей, которых, честно говоря, не следовало бы выпускать. В городах и весях российских все кипело и волновалось, утром на улицах находили трупы – следы «работы» выпущенных на волю преступников. Особенно тяжелой сложилась обстановка в узловых городах, куда зеки съезжались из лагерей, чтобы отправиться дальше. Таким городом считалась и Советская Гавань, куда Шилов был определен работать оперуполномоченным. Первым начальником, как и первым наставником, у Ивана Шилова стал капитан Волынкин Василий Михайлович – фронтовик, орденоносец и вообще очень хороший человек. Волынкин ни разу не повысил голоса на молодого лейтенанта, ни разу не одернул его, не сделал резкого замечания, он вообще отнесся к Шилову, как к родному сыну. Буквально на второй день сказал лейтенанту: «Ваня, сегодня будем трясти малину».
Блатной «фени» Шилов, естественно, не знал, поэтому удивился: какая в Совгавани может быть малина, когда тут ничего не растет? Камни кругом, камни и больше ничего, «Проверь оружие, – предупредил Волынкин, – на всякий случай». И они пошли на «малину» брать бандитов. Взяли. Без единого выстрела – такая удачная была та операция. У старшего оперуполномоченного Волынкина имелся талант по проведению таких операций, он вообще был талантливым человеком.
Жил Иван Федорович с женой Надей в небольшой колхозной гостиничке – директор двумя старыми одеялами отгородил ему угол, вот и все. Можно было, конечно, переехать в общежитие, где обитали бывшие зеки и вербованные, однако Шилов не делал этого по ряду соображений. Но больше всего потому, что там просто не было отдельной комнаты. Каждую ночь в общежитии случалась поножовщина, пьяные люди бегали друг за дружкой не только с финками и самодельными тесаками, но и с топорами. На рассвете подводили итоги ночных баталий: один труп, два трупа... Если оперуполномоченный Шилов или его шеф капитан Волынкин успевали, предотвращали поножовщину – трупов не было... Но такое, к сожалению, случалось не всегда.
И наконец в общежитии нашлась отдельная комната, и Шилов с Надей переехали туда. Туалет находился на улице, удобств никаких, умываться – из ведра, но все равно это было отдельное жилье, супруги Шиловы очень обрадовались ему. Иван Федорович купил пружинный матрас – модную по тем временам штуку, уложил его на пол, – матрас занял почти все пространство, – с удовольствием повалился на него. Во сне почувствовал: что-то обжигает ему ноги, руки, спину, здорово обжигает... Включил свет. По новенькому матрасу, по чистой простыне ползали клопы, много клопов – в общежитии они расплодились в количестве неимоверном, благо и еда там была также в количестве огромном. От злодеев надо было спасаться.
Шилов использовал старый, еще прабабушкин метод: взял кувшин воды и вокруг матраса проложил канал: пока вода не высохнет, клопы не посмеют приблизиться к матрасу – сырости они не терпят… Можно было обложить матрас хвойными лапами – эффект будет такой же, только вот где достать ночью еловые или сосновые лапы в безлесой Советской Гавани? В общем, уснул Иван Федорович, думал, часа три клопы, как пить дать, не будут его беспокоить, но проснуться пришлось гораздо раньше – жечь начало снова. Шилов опять включил свет. Оказывается, клопы применили хитрость стратегическую: всей кучей переместились на потолок, там выбрали место поудобнее, чтобы падать прямо на спящего человека, начали пикировать вниз, на матрас. Вот такими они оказались хитрецами.
Деталь, конечно, бытовая, вполне возможно, вызовет у кого-нибудь улыбку, особенно у сегодняшних молодых людей, очень сытых и уверенных в себе, но убежден – любой из них на месте Ивана Фёдоровича спасовал бы и тысячу раз почесал «репу», прикидывая, идти на «малину» или нет, и не пошел бы, заявив, что это нарушает его права личности, а от лютой клоповьей рати просто сбежал бы.
И очень счастливы были Шиловы, когда им выделили полдомика – в Советской Гавани начали строить жильё на две семьи, – у них и комната чистая, просторная теперь появилась, и коридорчик свой, где можно было повесить одежду и выставить обувь. Были и сенцы, они тоже были. А сенцы хорошие, толковые, раньше хозяевам заменяли холодильники. Очень неплохие, между прочим, это были холодильники, намного вместительнее нынешних «электролюксов» и прочих заморских «фрюсов» и «холодили» они продукты нисколько не хуже прославленных агрегатов.
Вот так начиналась милицейская жизнь, трудовая деятельность Ивана Фёдоровича Шилова, именно в той поре и сокрыта точка отсчета. Много чего было потом в его непростой биографии – и Кузбасс, и Владивосток – этот город неожиданно стал своеобразной «горячей точкой» – так высоко подскочила в нем преступность, просто зашкаливать начала. Никто не мог справиться, но вот приехал молодой энергичный полковник, возглавил краевое управление внутренних дел, и нитка зашкалившего градусника постепенно поползла вниз. Во Владивостоке Иван Фёдорович, между прочим, получил первую генеральскую звезду, и работа на высочайших должностях в Москве, и командировки в места, где полыхал огонь и погибали люди, – ни одно из этих мест не прошло мимо Шилова: Сумгаит, Нагорный Карабах, Ереван, Фергана, Ош, Тбилиси и так далее – всего одиннадцать точек… И все они, все до единой, оставили на голове Шилова седые волосы.
Шилов – легендарный трехзвёздный генерал, знакомый, пожалуй, каждому полицейскому России. О том, как было трудно и вообще, как это бывает, должны знать в первую очередь молодые люди, решившие посвятить свою жизнь защите граждан и их покоя. И совсем неважно, что теперь милиционеров величают полицейскими, это второстепенное, другое важно – выбранная профессия, как она дается человеку и как за высотой берется высота.
Жизненный путь Ивана Фёдоровича Шилова в этом отношении показателен. В системе силового министерства прошёл путь от солдата до генерал-полковника внутренней службы – первого заместителя министра внутренних дел СССР. Прошел и ни разу не свернул в сторону, не изменил профессии. А это, согласитесь, дорогого стоит. 0дин из моих знакомых, хорошо знающий Ивана Фёдоровича, дал ему очень лаконичную характеристику: «Не паркетный генерал!»
А ведь это действительно так: Шилов на своей службе в милиции всякий хлеб ел – и рядового (во внутренних войсках, еще до военного училища в Калининграде), и полковника, и генерала с тремя звездами на погонах с позументом. Другого такого человека у нас в России нет – не найдётся просто.
Сегодня Ивану Фёдоровичу Шилову исполнилось бы 92 года. Так давайте же помянем его доброе имя! Светлая Вам память, уважаемый товарищ генерал-полковник!
